Так стал он - Вазир-Мухтаром.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Говорят про Персию -
Что богатая.
Она не богатая,
Распроклятая.Солдатская песня
1
Она не богатая, она не проклятая. Бледные дороги, голубые поля с утомленным жнитвом, красные горы, реки хрюкают по ночам: хр-хр-хр.
Азиатская сторона, голая ладонь старого человека, волнообразные горы, как мозоли, как следы долгой работы - работы зель-зелэ, землетрясения.
В Мугане - змеи, в Миане - клопы, кусающие только иноземцев. Ядовитость клопов сильно преувеличена путешественниками двадцатых годов и развенчана путешественником сороковых.
Азиатская лень, удобство: тут же преклониться к земле и смотреть в разноцветные стеклышки окон, частью выбитых, - да еще персидская важность - ташаххюс, - да любовь к игрушечным калейдоскопам - такова персиянская роскошь. Дома окнами во двор, глухою стеною к улицам, как человек, ставший спиною к пыльному ветру.
Выстраданные на станках ковры - персиянская мебель, но так же выстрадали рубанки наши кресла и стулья.
Старая страна ничего не знает о своей старости, потому что в ней живут люди.
В 1829 году она похожа на Россию времени Ивана III или, может быть, Алексея Михайловича; вероятно, Петра не было или его не заметили. Соперничество двух городов, старшего и младшего: Тебриза и Тегерана, как Москвы и Петербурга. Но Тебриз существовал уже в восьмом веке, а Тегеран - во время Тамерлана.
Тегеран сделал столицею первый Каджар, родоначальник династии Каджаров, евнух Ага-Мохамед.
Каджары - не персияне. Они жили в Мазандеране среди лиственных лесов мазандеранских. Они - тюрки. Их очень немного, и слово "каджар" было ругательством у персиян, но в восемнадцатом веке они сменили усталую династию Сефиев, любителей изящного.
Каджары стали персидской династией, как немцы были русской, как французы - шведской, шведы - польской, как ганноверцы - английской династией. Евнух Ага-Мохамед-шах провел жизнь в войне, как Наполеон.
При взятии одного города евнух велел поставить у городских ворот весы.
На весах этих взвешивались выколотые глаза: глаза были выколоты у всех мужчин города. В Астрабаде он взял к себе маленького племянника Фетх-Али.
Когда Фетх-Али возрос, шах сделал его правителем Фарса и объявил Тегеран столицей. В 1796 году, когда евнух вступил в Шушу, для того чтобы окончательно завоевать Грузию, поссорились двое его слуг. Ага-Мохамед велел обоих казнить. А они не хотели умирать. Они пробрались ночью в его спальную и зарезали его кинжалами.
Тогда же, потратив некоторое время на убийство своего брата, сел на престол персидский Фетх-Али-шах, которого дядя-евнух прозвал с нежностью: Баба-хан.
Старший сын шаха, Мамед-Вали-Мирза, был не чистой крови, матерью его была христианка. Ермолов во время посольства обещал ему поддержку; Мамед-Вали-Мирза в 1820 году умер.
Третий сын шаха, Аббас-Мирза, овладевший Адербиджаном и сидевший в стольном городе Тебризе, был объявлен наследником, шах-заде, велиагдом. Хотя был жив второй сын, Гуссейн-Али-Мирза, губернатор Шираза, лентяй и сластолюбец.
Так произошла война с Россией.
2
Как произошла война с Россией?
Из-за престола - персиянского и русского.
В 1817 году, при заключении трактата Гюлистанского, Ермолов отказал Аббасу-Мирзе в титуле наследника. Александр Павлович, посвященный в обстоятельства смерти отца своего и не доверявший братьям своим, знал, в чем дело. Он вовсе не хотел резаться в Персии, на стороне какого-либо принца, хотя спать ему не давала дальняя мысль, что при этой кутерьме могли бы незаметно "быть присоединены нужные для нас дополнения" из числа персиянских земель.
Александр ждал, когда умрет старый Фетх-Али, Фетх-Али ждал, когда умрет "до небес возносящийся дядя Александр". Первым умер Александр. Фетх-Али и не думал умирать.
Шах-заде Аббас-Мирза узнал, что войска шах-заде Константина дерутся против войск шах-заде Николая.
Когда же, после вступления на престол Николая, Аббасу-Мирзе донесли, что шах-заде Константин собрал войска в Варшаве и в России идет междоусобная война, - он решился. В тот же час Аббас-Мирза послал курьера в Тегеран и отдал приказ - быть в готовности войску.
Но как мог он решиться на эту войну?
3
Всегда есть третий, молчаливо радующийся.
Англия не отказала в звании наследника Аббасу. Александр, жонглер Европы, превосходно знавший все законы балансирования, еще в 1817 году писал в инструкции Ермолову: "Англия естественно должна желать, чтобы все виды и помышления персидского правительства были обращены к северу, и будет возбуждать в нем против нас подозрения, дабы отвлечь его внимание от юга".
Англия думала не о Персии, а об Индии. Александр не думал о Персии, а думал о Кавказе. Сама по себе Персия была стертой бумажкой, но эта бумажка была ассигнацией.
"Нужно остановить перевес английского влияния в Персии, - писал Александр, - ослаблять оное неприметным образом и наконец вовсе истребить его". - Александр любил и умел "неприметным образом истреблять". Он отказался от посредничества англичан при заключении Гюлистанского трактата. Но англичане, не присутствовавшие при его подписании, принимали, даже по наблюдениям Нессельрода, "деятельное в нем участие".
А при заключении Туркменчайского мира - победоносного для России - Паскевич и Грибоедов никак не могли обойтись без посредничества англичан, и полковник Макдональд, как добрый друг, поручился собственным состоянием перед русскими за исправный платеж контрибуции.
"Неприметные" действия Александра были, по существу, весьма приметны.
А у Англии не было даже своей миссии, была только скромная миссия Ост-Индской компании.
Сидел в Тебризе у Аббаса полковник Макдональд, сидел в Тегеране доктор Макниль.
В 1826 году Ермолову донес вскользь Мазарович, русский уполномоченный: "Сукна, сахар и всяческие произведения Индии - вот и все, чем торгуют на базарах из английского".
Когда Аббас-Мирза ввел петровские реформы - регулярных сарбазов, пехоту, случайно при нем оказались: майор британской службы Монтис, капитан Харт, ставший начальником всей пехоты, британский лейтенант Ши, высланный после 14 декабря из Петербурга (по неисследованным причинам), и лейтенант Джордж Виллок, брат старого посла в Персии. Еще в 1809 году англичане вытеснили из Тебриза наполеоновского генерала Гарданна и его офицеров - первых учителей Аббаса в военном деле. Франция была представлена теперь только артиллеристом Бернарди, унтер-офицером, ставшим офицером во время Ста дней, а потом убежавшим из Франции, да бродягой Семино.
Россия - Самсоном.
Из всех них только англичане служили своей родине. Мазарович писал о них: "Они здесь то, чем были капитаны-греки у сатрапов Малой Азии во времена Павзания".
Ермолов выражался более резко: "Вся сия наемников сволочь", но он чуял лучше мясистым носом.
Он писал задолго до кампании: "Англия сильным влиянием своим возбудит войну, дабы Персия не обратила внимания своего на беспокойство в Индии, а более опасаясь, чтобы мы по дружественным связям не заставили ее на них оглянуться".
И еще за десять лет до войны он, побывав в Персии, вгляделся исподлобья в механизм политики английской. Он писал, что англичане выдают себя за единственных спасителей Персии - тем, что учредили у персиян регулярное войско. "А персияне по глупости не видят, что это не для ограждения их, но чтобы иметь средство продать выгодною ценою самое гадкое сукно и брак из оружия. И в то время, как заводят они литейные дома, строят крепости, тогда же все употребляют меры отдалить персиян от заведения своих суконных, шелковых и бумажных фабрик. Не дают им средств вычищать сахар, который имеют они в изобилии, и ежегодно привозят оного из Индии на миллион червонцев. Словом, овладели совершенно торговлею и, придав поступкам своим наружности почтенные, все действия свои учреждают на правилах ростовщиков, то есть на законах чести, свойственных купеческим нациям". И рассказав не без удовольствия, как англичане ходят в угождение наследнику Аббасу в овчинных шапках и "не имеют у персиян стула", а сидят на ковре, сложа ноги, да и входят без сапог, в одних чулках, - заключил: "Следовательно, господа купцы честь свою положили в курс, и, конечно, выгодный. Не знаю, не положат ли и телесное наказание в цену".
И уже накануне войны доносили Ермолову:
"Англия обязалась давать ежегодно Персии по 200 тысяч туманов, если только она будет иметь войну с Россией".
И уже во время войны доносил Мадатов:
"В Испагань привезли до 200 вьюков английского оружия для войска Аббаса-Мирзы, а через Испагань проехал Касим-хан, зять шаха, к англичанам в виде посланника".
И старик наложил резолюцию: "Весьма правдоподобно".
Весьма правдоподобно, что дело было не в шах-заде Аббасе и даже не в шах-заде Константине и что игра шла большая, а курс был выгодный.
4
Когда Наполеон в медвежьей куртке бежал через Польшу, он танцевал с польскими дамами мазурку и, осведомившись, что поляки любят его, засвистал и сказал: "Мы еще повоюем".
Аббас-Мирза - чернобородый сорокалетний человек с легкой, танцующей походкой. Он человек, погубивший несчастной войной Персию. Он болен. От переутомления - доносят дворам. От любовного - доносят позже - и уже выздоровел.
Ташаххюс - в его приплясывающей походке то изящество, которым персияне встречают напасти.
Свирепый евнух мало ему мог передать наследственных черт.
Легкость, движения нежной руки, улыбка женам, улыбка англичанам, улыбка русским.
И сумасшедший древний военный гнев на поле сражения, который называется храбростью.
И щедрость к этим темным, белым, розовым женам, воспоминание о которых путается, но остается весь день в теле. У велиагда тридцать детей.
И внезапная ярость, и тонкие ноздри раздуваются, когда говорят о его братьях.
Персия сдалась, Аббас не сдается. У него затеи, у него один день не похож на другой. Он падает духом быстро и быстро воскресает.
В Тебризе жарко, и шах-заде переехал на загородную дачу - Багишумаль - Северный сад. Одно уже имя севера приносит прохладу.
Перед домом четырехугольник бассейна, от дома идут аллеи.
Стены в зале отделаны зеркальными кусочками, и на них персиянская кисть изобразила, не совсем по закону Аллаха, женщин.
Над дверьми портрет Наполеона.
И ковры, персиянская мебель.
- Принес ли уже живописец портрет русского царя?
- Перл шахова моря, он мажет его.
- Я повешу его над дверью в андерун. Пусть он висит против Наполеона. Прибыл ли Мирза-Таги?
- Он дожидается.
Начинается разговор с Мирзой-Таги, вовсе не о том, для чего приехал Мирза-Таги, а об убитых козах, коврах, халатах и перстнях. Их привез в подарок Аббасу Мирза-Таги.
И Аббасу хочется их щупать, хочется тут же надеть перстень на руку и сесть на новый ковер.
Но он молчит. Ташаххюс.
И потом он говорит вскользь:
- Мирза-Таги, я забыл, почем продаешь ты мой хлеб?
- По аббасу батман.
- Дешево ты продаешь его. По два аббаса батман. Мне говорили, что такова цена.
Не говорили этого. Нужны деньги, деньги. Аббас торгует своим хлебом, он продает его голодным жителям. Задом удаляется Мирза-Таги от шах-заде. Ташаххюс. Молчание.
Как хороши женщины на стеклах. Наполеон нарисован хуже. Аббас посылает за евнухом.
Евнух, маленький, важный, похожий на бабушку.
- Как чувствует себя Амие-Бегюм?
- Она счастлива.
- Приготовь мне Фахр-Джан-Ханум и Марьям-Ханум.
- Они будут чисты, тень шаха, но Марьям-Ханум все еще нездорова.
- Приехал ли доктор Макниль?
- Его ждут со дня на день.
- Хаким-баши пусть ее лечит лучше. Позови писца и приди после него.
Писец пишет французскую записку полковнику Макдональду.
Не найдет ли полковник Макдональд и его супруга возможным для себя дать мебель в помещение прибывающего русского министра, ибо, к несчастью, дворец, для сего приуготовлявшийся, почти пуст. Пусть полковник сочтет это величайшею услугою ему, Аббасу.
Аббас подписывает:
Ма reconnaissance et mа sincere amitié vous sont acquises a jamais.
И алмазной печатью оттискивает по-персидски:
Перл шахова моря, Аббас.
Перл шахова моря знает, что он делает. В последнее время - есть у него известия - брат его, губернатор ширазский, в великой дружбе с индийскими властями. Нужно как можно яснее высказать свое доверие и дружбу. Пока не приедет русский министр. Ибо губернатор ширазский - второй сын, а Аббас - только третий. Трон персидский, на котором сидит еще Фетх-Али-шах, каждый день может стать свободным. Фетх-Али стар.
А потом, когда русский министр приедет, - будет даже полезно, чтоб лев и медведь сидели на одной и той же мебели.
Пусть они подружатся, потолкуют, - а друзья всегда толкуют между собою как раз о том, что знает и тот и другой. Чего же не знает один из них, остается тайною для другого.
Кто-нибудь промахнется. Аббасу придется говорить тогда только с одним. Но он будет говорить, говорить до упаду с обоими. К тому же - "дворец пуст" - это значит для русского: нет мебели, нет денег, нет ничего. Сбавляйте цену.
Евнух.
- Сегодня ты вынешь серьги у жен моих и под точными квитанциями запишешь и сдашь мне.
Старушка вытягивает губы - и ни с места.
- Светлая тень шаха, они еще не могут простить, что я отнял у них алмазы.
Ноздри у Аббаса раздуваются. Живот евнуха ходит от волнения. Аббас улыбается.
- Хорошо. Иди.
И день идет. И он обедает, а потом читает французский роман о разбойнике. Потом молится, небрежно.
Диктует письма. Читает донесения Абуль-Касим-хана: Грибоедов задерживается в Тифлисе, и это, может быть, любовь, но, может быть, и намерение. Он сказал в разговоре, что, кажется, подождет уплаты куруров в Тифлисе, чтобы приехать расположенным и уверенным в искренности намерений.
Аббас вспоминает Грибоедова.
Длинный, в очках, спокоен.
Бойся худощавого, сказал Саади, бойся худощавого жеребца.
- Parbleu! - говорит Аббас, смотря на портрет Наполеона… Но, пишет Абуль-Касим-хан, не все еще потеряно: как слышно, из Петербурга настаивают на скорейшем отъезде посла.
Аббас тащит из-за пояса европейский носовой платок и сморкается.
- Петербург, Петербург - у них тоже не одна воля. В Петербурге одно говорят, на Кавказе другое. Но все же хвала Аллаху и за то.
И он идет вечером в гарем-ханэ, и пестрый курятник, поющий, курящий и ругающийся, притихает.
Он подходит к старой своей, сорокалетней жене, и она опускает глаза в землю, а жены разевают рты: как давно этого не было.
И Аббас осторожно вынимает у нее из ушей серьги.
Только на пятнадцатой жене, на тридцатой серьге, жены всполошились.
Они заплакали, заныли тонкими голосами и стали обнимать ноги Аббаса.
Аббас смеялся.
Он прикоснулся к тридцать первому уху, щекотливому и тонкому, смуглому.
Евнух подвернулся:
- Тень шаха, приехал Назар-Али-хан. Русский посол в Нахичевани, быстро, быстро едет в Тебриз.
Аббас остановился над тридцать первым ухом и вдел обратно серьгу.
- Я пошутил над вами, мои радости, я пошутил. Вот ваши серьги. Подать сюда перстни и ковры, которые сегодня я купил для них.
5
У полковника Макдональда в Тебризе хороший дом, недалеко от ворот Миермиляр и также недалеко от ворот Таджиль. Здесь ближе к предместьям с зелеными садами. Тебриз недаром по-персидски значит: льющий жар. Впрочем, азиатские ученые производят его от: табриз, изгоняющий лихорадку. Перед домом искусственная лужайка и цветник. Леди Макдональд ухаживает за ними и жалуется, что цветы сохнут, гибнут от пыльного ветра. Деревья не в состоянии их защитить.
У полковника Макдональда вечерний чай и гости - два французских купца.
Полковник с седыми усами рассказывает об Индии, где долго жил.
- Слоны, которых здесь предпочитают водить в процессиях, там работают. Не хотите ли кальянов?
Лакей разносит кальяны, каждому по три.
- Их высылают в лес ломать деревья, и они поразительно проворно справляются с этим.
Но француз тоже слышал о чем-то таком.
- Да, да, белые слоны.
- Нет, совершенно обыкновенные, серые. Вина?
Разносят вино с английскими галетами, белыми как снег, жесткими, как камень, не имеющими вкуса. Но они из Англии, они долго путешествовали, и полковник крепкими зубами медленно ломает их.
- Слон подходит к дереву, напирает на него плечом и затем, если дерево уступает, тотчас идет ко второму. Если же дерево крепкое, слон кричит, и к нему являются на помощь товарищи.
Все, кроме французов, слышали это не раз, но все слушают с удовольствием. Леди тихонько улыбается.
- Это значит заставлять за себя работать животных. Quod erat probandum.
Французы привезли новости о модах. Пожилой француз посмеивается над шляпами a la карбонари. М-ме Жорж постарела и отправилась в турне.
Из-за стола встают без церемоний. Играют на бильярде. Расходятся.
Вечером в спальню к леди стучится полковник. Это его день.
- Дорогая, вы позаботились о комнатах для приема русских?
- Я думаю, внизу будет хорошо. Там не так жарко.
- О, напротив, я полагаю, лучше на парадной половине. Наверху.
- Говорят, он поэт и странный человек? Вроде этого Байрона.
- Нисколько. Это любезнейший человек, джентльмен во всем значении слова. Его жена - из грузинского царского рода. Вам будет веселее. Вы получили журналы?
- Да. Они, кажется, скучные.
- Дорогая, почему бы вам не развлечься? Верховая езда так развлекает.
И только в постели полковник забывает телеграмму лорда Веллингтона, шифрованную: "Поручательством недоволен. Используйте его и все обстоятельства, чтобы склонить шаха и принца к союзу с Турцией".