Передонов пошел на помощь. Но Гудаевский вырвал сына, сильно оттолкнул жену, подскочил к Передонову и грозно закричал:
- Не лезьте! Две собаки грызутся, третья не приставай! Да я вас!
Красный, растрепанный, потный, он потрясал в воздухе кулаком.
Передонов попятился, бормоча невнятные слова. Юлия бегала вокруг мужа, стараясь ухватить Антошу; отец прятал его за себя, таская его за руку то вправо, то влево. Глаза у Юлии сверкали, и она кричала:
- Разбойником вырастет! В тюрьме насидится! В каторгу попадет!
- Типун тебе на язык! - кричал Гудаевский. - Молчи, дура злая!
- А, тиран! - взвизгнула Юлия, подскочила к мужу, ударила его кулаком в спину и порывисто бросилась из гостиной.
Гудаевский сжал кулаки и подскочил к Передонову.
- Вы смутьянить пришли, - закричал он. - Шалит Антоша? Вы врете, ничего он не шалит. Если бы он шалил, я бы и без вас это знал, а с вами я и говорить не хочу. Вы по городу ходите, дураков обманываете, мальчишек стегаете, диплом получить хотите на стегальных дел мастера. А здесь не на такого напали. Милостивый государь, прошу вас удалиться!
Говоря это, он подскакивал к Передонову и оттеснял его в угол. Передонов испугался и рад был бы убежать, да Гудаевский в пылу раздражения не заметил, что загородил выход. Антоша схватил отца сзади за фалды сюртука, и тянул его к себе. Отец сердито цыкнул на него и лягнулся. Антоша проворно отскочил в сторону, но не выпустил отцова сюртука.
- Цыц! - крикнул Гудаевский, - Антоша, не забывайся.
- Папочка, - закричал Антоша, продолжая тянуть отца назад, - ты мешаешь Ардальону Борисычу пройти.
Гудаевский быстро отскочил назад, - Антоша едва успел увернуться.
- Извините, - сказал Гудаевский и показал на дверь, - выход здесь, а задерживать не смею.
Передонов поспешно пошел из гостиной. Гудаевский сложил ему из своих пальцев длинный нос, потом поддал в воздухе коленом, словно выталкивал гостя. Антоша захихикал. Гудаевский сердито прикрикнул на него:
- Антоша, не забывайся! Смотри, завтра поеду в гимназию, и если это окажется правда, отдам тебя матери на исправление.
- Я не шалил, он врет, - жалобно и пискливо сказал Антоша.
- Антоша, не забывайся! - крикнул отец. - Не "врет" надо сказать, - "ошибается". Только маленькие врут, взрослые изволят ошибаться.
Меж тем Передонов выбрался в полутемную прихожую, отыскал кое-как пальто и стал его надевать. От страха и волнения он не попадал в рукава. Никто не пришел ему помочь. Вдруг откуда-то из боковой двери выбежала Юлия, шелестя развевающимися лентами, и горячо зашептала что-то, махая руками и прыгая на цыпочках. Передонов не сразу ее понял.
- Я так вам благодарна, - наконец расслышал он, - это так благородно с вашей стороны, так благородно, такое участие. Все люди такие равнодушные, а вы вошли в положение бедной матери. Так трудно воспитывать детей, так трудно, вы не можете себе представить. У меня двое, и то голова кругом идет. Мой муж - тиран, он ужасный, ужасный человек, не правда ли? вы сами видели.
- Да, - пробормотал Передонов, - ваш муж, как же это он, так нельзя, я забочусь, а он…
- Ах, не говорите, - шептала Юлия, - ужасный человек. Он меня в гроб вгонит, и рад будет, и будет развращать моих детей, моего миленькою Антошу. Но я - мать, я не дам, я все-таки высеку.
- Не даст, - сказал Передонов и мотнул головою по направлению к горницам.
- Когда он уйдет в клуб. Не возьмет же он Антошу с собой! Он уйдет, а я до тех пор молчать буду, как будто согласилась с ним, а как только он уйдет, я его и высеку, а вы мне поможете. Ведь вы мне поможете, не правда ли?
Передонов подумал и сказал:
- Хорошо, только как же я узнаю?
- Я пришлю за вами, я пришлю, - радостно зашептала Юлия. - Вы ждите, - как только он уйдет в клуб, так я и пришлю за вами.
Вечером Передонову принесли записку от Гудаевской. Он прочел:
"Достоуважаемый Ардальон Борисыч!
Муж ушел в клуб, и теперь я свободна от его варварства до часу ночи. Сделайте ваше одолжение, пожалуйте поскорее ко мне для содействия над преступным сыном. Я сознаю, что надо изгонять из него пороки, пока мал, а после поздно будет".
Искренно уважающая Вас Юлия Гудаевская.
P. S. Пожалуйста, приходите поскорее, а то Антоша ляжет спать, так его придется будить.
Передонов поспешно оделся, закутал горло шарфом и отправился.
- Куда ты, Ардальон Борисыч, на ночь глядя собрался? - спросила Варвара.
- По делу, - угрюмо отвечал Передонов, торопливо уходя.
Варвара подумала с тоскою, что опять ей не спать долго. Хоть бы поскорее заставить его повенчаться! Вот-то можно будет спать и ночью, и днем, - вот-то будет блаженство!
На улице сомнения овладели Передоновым. А что если это ловушка? А вдруг окажется, что Гудаевский дома, и его схватят, и начнут бить? Не вернуться ли лучше назад?
"Нет, надо дойти до их дома, - а там видно будет".
Ночь, тихая, прохладная, темная, обступала со всех сторон и заставляла замедлять шаги. Свежие веяния доносились с недалеких полей. В траве у заборов подымались легкие шорохи и шумы, и вокруг все казалось подозрительным и странным, - может быть, кто-нибудь крался сзади и следил. Все предметы за тьмою странно и неожиданно таились, словно в них просыпалась иная, ночная жизнь, непонятная для человека и враждебная ему. Нередонов тихо шел по улицам и бормотал:
- Ничего не выследишь. Не на худое иду. Я, брат, о пользе службы забочусь. Так-то.
Наконец он добрался до жилища Гудаевских. Огонь виден был только в одном окне на улицу, остальные четыре были темны. Передонов поднялся на крыльцо тихохонько, постоял, прильнул ухом к двери и послушал - все было тихо. Он слегка дернул медную ручку звонка, - раздался далекий, слабый, дребезжащий звук. Но, как он ни был слаб, он испугал Передонова, как будто за этим звуком должны были проснуться и устремиться к этим дверям все враждебные силы. Передонов быстро сбежал с крыльца и прижался к стенке, притаясь за столбиком.
Прошли короткие мгновения. Сердце у Передонова замирало и тяжко колотилось.
Послышались легкие шаги, стук отворенной двери, - Юлия выглянула на улицу, сверкая в темноте черными, страстными глазами.
- Кто тут? - громким шепотом спросила она.
Передонов немного отделился от стены и, заглядывая снизу в узкое отверстие двери, где было темно и тихо, спросил, тоже шепотом, - и голос его дрожал:
- Ушел Николай Михайлович?
- Ушел, ушел, - радостно зашептала и закивала Юлия.
Робко озираясь, Передонов вошел за нею в темные сени.
- Извините, - шептала Юлия, - я без огня, а то еще кто увидит, будут болтать.
Она шла впереди Передонова по лестнице, в коридор, где висела маленькая лампочка, бросая тусклый свет на верхние ступеньки. Юлия радостно и тихо смеялась, и ленты ее зыбко дрожали от ее смеха.
- Ушел, - радостно шепнула она, оглянулась и окинула Передонова страстно-горящими глазами. - Уж я боялась, что останется сегодня дома, так развоевался. Да не мог вытерпеть без винта. Я и прислугу отправила, - одна Лизина нянька осталась, - а то еще нам помешают. Ведь нынче люди, знаете, какие.
От Юлии веяло жаром, и вся она была жаркая, сухая, как лучина. Она иногда хватала Передонова за рукав, и от этих быстрых сухих прикосновений словно быстрые сухие огоньки пробегали по всему его телу. Тихохонько, на цыпочках прошли они по коридору, мимо нескольких запертых дверей, и остановились у последней, - у двери в детскую…
Передонов оставил Юлию в полночь, уже когда она ждала, что скоро вернется муж. Он шел по темным улицам, угрюмый и пасмурный. Ему казалось, что кто-то все стоял около дома и теперь следит за ним. Он бормотал:
- Я по службе ходил. Я не виноват. Она сама захотела. Ты меня не подденешь, не на такого напал.
Варвара еще не спала, когда он вернулся. Карты лежали перед нею.
Передонову казалось, что кто-то мог забраться, когда он входил. Может быть, сама Варвара впустила врага. Передонов сказал:
- Я буду спать, а ты колдовать на картах станешь. Подавай сюда карты, а то околдуешь меня.
Он отнял карты и спрятал себе под подушку. Варвара ухмылялась и говорила:
- Петрушку валяешь. Я и колдовать-то не умею, очень мне надо.
Его досадовало и страшило, что она ухмыляется: значит, думал он, она и без карт может. Вот под кроватью кот жмется и сверкает зелеными глазами, - на его шерсти можно колдовать, гладя кота впотьмах, чтобы сыпались искры. Вот под комодом мелькает опять серая недотыкомка, - не Варвара ли ее подсвистывает по ночам тихим свистом, похожим на храп?
Гадкий и страшный приснился Передонову сон: пришел Пыльников, стал на пороге, манил и улыбался. Словно кто-то повлек Передонова к нему, и Пыльников повел его по темным, грязным улицам, а кот бежал рядом и светил зелеными зрачками…
XIX
Странности в поведении Передонова все более день ото дня беспокоили Хрипача. Он посоветовался с гимназическим врачом, не сошел ли Передонов с ума. Врач со смехом ответил, что Передонову сходить не с чего, а просто дурит по глупости. Поступали и жалобы. Начала Адаменко: она прислала директору тетрадь ее брата с единицею за хорошо исполненную работу.
Директор во время одной из перемен пригласил к себе Передонова.
"А, право, похож на помешанного", - подумал Хрипач, увидев следы смятения и ужаса на тупом, сумрачном лице Передонова.
- Я имею к вам претензию, - заговорил Хрипач сухою скороговоркою. - Каждый раз, как мне приходится давать урок рядом с вами, у меня голова буквально трещит, - такой хохот подымается в вашем классе. Не могу ли я вас просить давать уроки не столь веселого содержания? "Шутить и все шутить, - как вас на это станет?"
- Я не виноват, - сердито сказал Передонов, - они сами смеются. Да и нельзя же все о букве "ѣ" да о сатирах Кантемира говорить, иногда и скажешь что-нибудь, а они сейчас зубы скалят. Распущены очень. Подтянуть их надо.
- Желательно, и даже необходимо, чтобы работа в классе имела серьезный характер, - сухо сказал Хрипач. - И еще одно.
Хрипач показал Передонову две тетради и сказал:
- Вот две тетради по вашему предмету, обе учеников одного класса, Адаменка и моего сына. Мне пришлось их сравнить, и я принужден сделать вывод о вашем не вполне внимательном отношении к делу. Последняя работа Адаменка, исполненная весьма удовлетворительно, оценена единицею, тогда как работа моего сына, написанная хуже, заслужила четверку. Очевидно, что вы ошиблись, балл одного ученика поставили другому, и наоборот. Хотя человеку свойственно ошибаться, но все же прошу вас избегать подобных ошибок. Они возбуждают совершенно основательное неудовольствие родителей и самих учащихся.
Передонов пробормотал что-то невнятное.
В классах он со злости усиленно принялся дразнить маленьких, наказанных на днях по его жалобам. Особенно напал он на Крамаренка. Тот молчал, бледнел под своим темным загаром, и глаза его сверкали.
Выйдя из гимназии, Крамаренко в этот день не торопился домой. Он постоял у ворот, поглядывая на подъезд. Когда вышел Передонов, Крамаренко пошел за ним в некотором отдалении, пережидая редких прохожих.
Передонов шел медленно. Хмурая погода наводила на него тоску. Его лицо в последние дни принимало все более тупое выражение. Взгляд или был остановлен на чем-то далеком, или странно блуждал. Казалось, что он постоянно всматривается за предмет. От этого предметы в его глазах раздваивались, млели, мережили.
Кого же он высматривал? Доносчиков. Они прятались за все предметы, шушукались, смеялись. Враги наслали на Передонова целую армию доносчиков. Иногда Передонов старался быстро накрыть их. Но они всегда успевали вовремя убежать, - словно сквозь землю провалятся…
Передонов услышал за собой быстрые, смелые шаги по мосткам, испуганно оглянулся, - Крамаренко поравнялся с ним и смотрел на него горящими глазами решительно и злобно, бледный, тонкий, как маленький дикарь, готовый броситься на врага. Этот взгляд пугал Передонова.
"А вдруг укусит?" - подумал он.
Пошел поскорее, - Крамаренко не отставал; пошел потише, - и Крамаренко замедлил шаги. Передонов остановился и сердито сказал:
- Чего толкаешься, черныш драный! Вот сейчас к отцу отведу.
Крамаренко тоже остановился, все продолжая смотреть на Передонова. Теперь они стали один против другого на шатких мостках пустынной улицы, у серого, безучастного ко всему живому, забора. Крамаренко, весь дрожа, шипящим голосом сказал:
- Подлец!
Усмехнулся, повернулся, чтобы уходить. Сделал шага три, приостановился, оглянулся, повторил погромче:
- Этакий подлец! Гадина!
Плюнул и пошел. Передонов угрюмо посмотрел за ним и тоже отправился домой. Смутные, боязливые мысли медленно чередовались в его голове.
Вершина окликнула его. Она стояла за решеткою своего сада, у калитки, укутанная в большой черный платок, и курила. Передонов не сразу признал Вершину. В ее фигуре пригрезилось ему что-то зловещее, - черная колдунья стояла, распускала чарующий дым, ворожила. Он плюнул, зачурался. Вершина засмеялась и спросила:
- Что это вы, Ардальон Борисыч?
Передонов тупо посмотрел на нее и наконец сказал:
- А, это - вы! А я вас и не узнал.
- Это - хорошая примета. Значит, я скоро буду богатой, - сказала Вершина.
Передонову это не понравилось: разбогатеть-то ему самому хотелось бы.
- Ну, да, - сердито сказал он, - чего вам богатеть! Будет с вас и того, что есть.
- А вот я двести тысяч выиграю, - криво улыбаясь, сказала Вершина.
- Нет, это я выиграю двести тысяч, - спорил Передонов.
- Я - в один тираж, вы - в другой, - сказала Вершина.
- Ну, это вы врете, - грубо сказал Передонов. - Это не бывает, в одном городе два выигрыша. Говорят вам, я выиграю.
Вершина заметила, что он сердится. Перестала спорить. Открыла калитку и, заманивая Передонова, сказала:
- Что ж мы тут стоим? Зайдите, пожалуйста, у нас Мурин.
Имя Мурина напомнило Передонову приятное для него, - выпивку, закуску. Он вошел.
В темноватой из-за деревьев гостиной сидели Марта с красным, завязанным бантом, платочком на шее и с повеселевшими глазами, - Мурин, больше обыкновенного растрепанный и чем-то словно обрадованный, - и возрастный гимназист Виткевич: он ухаживал за Вершиною, думал, что она в него влюблена, и мечтал оставить гимназию, жениться на Вершиной, и заняться хозяйством в ее именьице.
Мурин поднялся навстречу входившему Передонову с преувеличенно радостными восклицаниями, лицо его сделалось еще слаще, глазки замаслились, - и все это не шло к его дюжей фигуре и взлохмаченным волосам, в которых виднелись даже кое-где былинки сена.
- Дела обтяпываю, - громко и сипло заговорил он, - у меня везде дела, а вот кстати милые хозяйки и чайком побаловали.
- Ну да, дела, - сердито отвечал Передонов, - какие у вас дела! Вы не служите, а так деньги наживаете. Это вот у меня дела.
- Что ж, дела - это и есть чужие деньги, - с громким хохотом возразил Мурин.
Вершина криво улыбалась и усаживала Передонова к столу. На круглом преддиванном столе тесно стояли стаканы и чашки с чаем, ром, варенье из куманики, серебряная сквозная, крытая вязаною салфеточкою, корзинка со сладкими булками и домашними миндальными пряничками.
От стакана Мурина сильно пахло ромом, а Виткевич положил себе на стеклянное блюдечко в виде раковины много варенья. Марта с видимым удовольствием ела маленькими кусочками сладкую булку. Вершина угощала и Передонова, - он отказался от чая.
Еще отравят, подумал он. - Отравить-то всегда легче, - сам выпьешь и не заметишь, яд сладкий бывает, а домой придешь и ноги протянешь.
И ему было досадно, зачем для Мурина поставили варенье, а когда он пришел, то для него не хотят принести новой банки с вареньем получше. Не одна у них куманика, - много всякого варенья наварили.
А Вершина, точно, ухаживала за Муриным. Видя, что на Передонова мало надежды, она подыскивала Марте и других женихов. Теперь она приманивала Мурина. Полуодичавший в гоньбе за трудно дававшимися барышами, помещик охотно шел на приманку: Марта ему нравилась.
Марта была рада, - ведь это была ее постоянная мечта, что вот найдется ей жених, и она выйдет замуж, и у нее будет хорошее хозяйство и дом - полная чаша. И она смотрела на Мурина влюбленными глазами. Сорокалетний громадный мужчина с грубым голосом и с простоватым выражением в лице и в каждом движении казался ей образцом мужской силы, молодечества, красоты и доброты.
Передонов заметил влюбленные взгляды, которыми обменивались Мурин и Марта, - заметил потому, что ожидал от Марты преклонения перед ним самим. Он сердито сказал Мурину:
- Точно жених сидишь, вся физиономия сияет.
- Это я от радости, - возбужденным, веселым голосом сказал Мурин, - что вот дело мое хорошо обделал.
Он подмигнул хозяйкам. Они обе радостно улыбались. Передонов сердито спросил, презрительно щуря глаза:
- Невесту, что ли, нашел? Приданого много дают?
Мурин говорил, как будто и не слышал этих вопросов:
- Вот Наталья Афанасьевна, дай ей Бог всего хорошего, моего Ванюшку согласилась у себя поместить. Он будет тут жить как у Христа за пазухой, и мое сердце будет спокойно, что не избалуется.
- Будет шалить вместе с Владей, - угрюмо сказал Передонов, - еще дом сожгут.
- Не посмеет! - решительно крикнул Мурин. - Вы, матушка Наталья Афанасьевна, за это не беспокойтесь: он у вас по струнке будет ходить.
Вершина, чтобы прекратить этот разговор, сказала, криво улыбаясь:
- Что-то мне кисленького захотелось.
- Не хотите ли брусники с яблоками? Я принесу, - сказала Марта, быстро вставая с места.
- Пожалуй, принесите.
Марта побежала из комнаты. Вершина даже не посмотрела за нею, - она привыкла принимать спокойно Мартины угождения, как нечто должное. Она сидела покойно и глубоко на диване, пускала синие дымные клубы и сравнивала мужчин, которые разговаривали, Передонов - сердито и вяло, Мурин - весело и оживленно.
Мурин нравился ей гораздо больше. У него добродушное лицо, а Передонов и улыбаться не умеет. Нравился ей Мурин всем, - большой, толстый, привлекательный, говорит приятным низким голосом, и к ней очень почтителен. Вершина даже подумывала порой, не повернуть ли дело так, чтобы Мурин посватался не к Марте, а к ней. Но она всегда кончала свои размышления тем, что великодушно уступала его Марте.