Варвара жаловалась Грушиной на свою Наталью. Грушина указала ей новую прислугу, Клавдию, и расхвалила ее. Решили ехать за нею сейчас же, на Самородину-речку, где она жила пока у акцизного чиновника, на днях получившего перевод в другой город. Варвару остановило только имя. Она с недоумением спросила:
- Клавдия? А ейкать-то ее как же я стану? Клашка, что ли?
Грушина посоветовала:
- А вы ее зовите Клавдюшкой.
Варваре это понравилось. Она повторяла:
- Клавдюшка, дюшка.
И смеялась скрипучим смехом. Надо заметить, что дюшками в нашем городе называют свиней. Володин захрюкал. Все захохотали.
- Дюшка, дюшенька, - лепетал меж приступами смеха Володин, корча глупое лицо и выпячивая губы.
И он хрюкал и дурачился до тех пор, пока ему не сказали, что он надоел. Тогда он отошел с обиженным лицом, сел рядом с Передоновым и, по-бараньи склонив свой крутой лоб, уставился на испачканную пятнами скатерть.
Заодно по дороге на Самородину-речку Варвара решила купить и материю для подвенечного платья. Она всегда ходила по магазинам вместе с Грушиною: та помогала ей сделать выбор и сторговаться.
Крадучись от Передонова, Варвара напихала Грушиной в глубокие карманы для ее детей разного кушанья, сладких пирожков, гостинцев. Грушина догадалась, что ее услуги сегодня на что-то очень понадобятся Варваре.
Узкие башмаки и высокие каблуки не давали Варваре много ходить. Она скоро уставала. Поэтому она чаще ездила на извозчиках, хотя больших расстояний в нашем городе не было. В последнее время она зачастила к Грушиной. Извозчики уж заприметили это; их и всех-то было десятка два. Сажая Варвару, уж и не спрашивали, куда везти.
Уселись на дрожки и поехали к господам, у которых жила Клавдия, осведомляться о ней. На улицах было почти везде грязно, хотя дождь прошел еще вчера вечером. Дрожки только изредка продребезжат по каменной настилке и опять вязнут в липкой грязи на немощёных улицах. Зато Варварин голос дребезжал непрерывно, часто сопровождаемый сочувственною болтовнею Грушиной.
- Мой-то гусь опять был у Марфушки, - сказала Варвара.
Грушина ответила с сочувственною злостью:
- Это они его ловят. Еще бы, жених-то хоть куда, особенно ей-то, Марфушке. Ей такого и во сне не снилось.
- Уж не знаю, право, как и быть, - жаловалась Варвара, - ершистый такой стал, что просто страх. Поверите ли, голова кругом идет. Женится, а я на улицу ступай.
- Что вы, голубушка Варвара Дмитриевна, - утешала Грушина, - не думайте этого. Никогда он ни на ком, кроме вас, не женится. Он к вам привык.
- Уйдет иногда к ночи, а я заснуть не могу, - говорила Варвара. - Кто его знает, может быть, венчается где-нибудь. Иногда всю ночь промаешься. Все на него зарятся, - и Рутиловские три кобылы, - ведь они всем на шею вешаются, - и Женька толсторожая.
И долго жаловалась Варвара, и по всему ее разговору Грушина видела, что у нее еще что-то есть, какая-то просьба, и заранее радовалась заработку.
Клавдия понравилась. Жена акцизного ее хвалила. Ее наняли и велели приходить сегодня же вечером, так как акцизный уезжал сегодня.
Наконец приехали к Грушиной. Грушина жила в собственном домике, довольно неряшливо, с тремя малыми своими ребятишками, обтрепанными, грязными, глупыми и злыми, как ошпаренные собачонки. Откровенный разговор только теперь начался.
- Мой-то дурак Ардальошка, - заговорила Варвара, - требует, чтобы я опять княгине написала. А чего я ей попусту писать стану! Она и не ответит или ответит неладное. Знакомство-то не больно великое.
Княгиня Волчанская, у которой Варвара когда-то жила домашнею портнихою для простых работ, могла бы оказать Передонову покровительство: ее дочь была замужем за тайным советником Щепкиным, важною в учебном ведомстве особою. Она уже писала Варваре в ответ на ее просьбы в прошлом году, что не станет просить за Варварина жениха, а за мужа - другое дело, при случае можно будет попросить. То письмо Передонова не удовлетворило: там дана только неясная надежда, а не сказано прямо, что непременно княгиня выхлопочет Варварину мужу инспекторское место. Чтобы разъяснить это недоумение, ездили нынче в Петербург; Варвара сходила к княгине, потом повела к ней и Передонова, но нарочно оттянула это посещение, так что уже не застали княгиню: Варвара поняла, что княгиня в лучшем случае ограничится только советом повенчаться поскорее да несколькими неопределенными обещаниями при случае попросить, - обещаниями, которые были бы совсем недостаточны для Передонова. И Варвара решила не показывать княгиню Передонову.
- Уж я на вас, как на каменную гору, надеюсь, - сказала Варвара, - помогите мне, голубушка Марья Осиповна.
- Как же я могу помочь, душечка Варвара Дмитриевна? - спросила Грушина. - Уж вы знаете, я для вас все готова сделать, что только можно. Поворожить не хотите ли?
- Ну, что ваша ворожка, знаю я, - сказала со смехом Варвара, - нет, вы мне иначе должны помочь.
- Как же? - с тревожно-радостным ожиданием спросила Грушина.
- Очень просто, - сказала, ухмыляясь, Варвара, - вы напишите письмо, будто бы от княгини, под ее руку, а я покажу Ардальону Борисычу.
- Ой, голубушка, что вы, как это можно! - заговорила Грушина, притворяясь испуганною, - как узнают все это дело, что мне тогда будет?
Варвара нисколько не смутилась ее ответом, вытащила из кармана измятое письмо и сказала:
- Вот я и письмо княгинино взяла вам для образца.
Грушина долго отнекивалась. Варвара ясно видела, что Грушина согласится, но что ей хочется получить за это побольше. А Варваре хотелось дать поменьше. И она осторожно увеличивала посулы, наобещала разных мелких подарков, шелковое старое платье, и наконец Грушина увидела, что уж больше Варвара ни за что не даст. Жалобные слова так и сыпались с Варварина языка. Грушина сделала вид, что соглашается только из жалости, и взяла письмо.
IV
В билиардной было дымно, накурено. Передонов, Рутилов, Фаластов, Володин и Мурин - помещик громадного роста, с глупою наружностью, владелец маленького имения, человек оборотливый и денежный, - все пятеро, окончив игру, собирались уходить.
Вечерело. На грязном дощатом столе возвышалось много опорожненных пивных бутылок. Игроки, много за игрою выпившие, раскраснелись и пьяно галдели. Рутилов один сохранял обычную чахлую бледность. Он и пил меньше других, да и после обильной выпивки только бы еще больше побледнел.
Грубые слова носились в воздухе. Никто на это не обижался: по дружбе.
Передонов проиграл, как почти всегда. Он плохо играл на билиарде. Но он сохранял на своем лице невозмутимую угрюмость и расплачивался с неохотою. Мурин громко крикнул:
- Пли!
И прицелился в Передонова кием. Передонов крикнул от страха и присел. В его голове мелькнула глупая мысль, что Мурин хочет его застрелить. Все захохотали. Передонов досадливо пробормотал:
- Терпеть не могу таких шуток.
Мурин уже раскаивался, что испугал Передонова: его сын учился в гимназии, и потому он считал своею обязанностью всячески угождать гимназическим учителям. Теперь он стал извиняться перед Передоновым и угощал его вином и сельтерскою. Передонов угрюмо сказал:
- У меня нервы немного расстроены. Я директором нашим недоволен.
- Проигрался будущий инспектор, - блеющим голосом закричал Володин, - жаль денежек!
- Несчастлив в игре, счастлив в любви, - сказал Рутилов, посмеиваясь и показывая гниловатые зубы.
Передонов и без того был не в духе из-за проигрыша и от испуга, да еще его принялись дразнить Варварою. Он крикнул:
- Женюсь, а Варьку вон!
Приятели хохотали и подзадоривали:
- А вот и не посмеешь.
- А вот посмею. Завтра же пойду свататься.
- Пари! идет? - предложил Фаластов, - на десять рублей.
Но Передонову жаль стало денег, - проиграешь, пожалуй, так платить придется. Он отвернулся и угрюмо отмалчивался.
У ворот из сада расстались и разошлись в разные стороны.
Передонов и Рутилов пошли вместе. Рутилов принялся уговаривать Передонова сейчас же венчаться на одной из его сестер.
- Я все наладил, не беспокойся, - твердил он.
- Оглашения не было, - отговаривался Передонов.
- Я все наладил, говорю тебе, - убеждал Рутилов. - Попа такого нашел: он знает, что вы не родня.
- Шаферов нет, - сказал Передонов.
- Ну вот, нет. Шаферов достанем сейчас же, пошлю за ними, они и приедут прямо в церковь. Или сам за ними заеду. А раньше нельзя было, сестрица твоя узнала бы и помешала.
Передонов замолчал и тоскливо озирался по сторонам, где темнели редкие, молчаливые дома за дремотными садишками да шаткими изгородями.
- Ты только постой у ворот, - убедительно говорил Рутилов, - я тебе любую выведу, которую хошь. Ну, послушай, я тебе сейчас докажу. Ведь дважды два четыре, так или нет?
- Так, - отвечал Передонов.
- Ну вот, дважды два четыре, что тебе следует жениться на моей сестре.
Передонов был поражен.
"А ведь и правда, - подумал он, - конечно, дважды два четыре". И он с уважением посмотрел на рассудительного Рутилова. "Придется венчаться! с ним не сговоришь".
Приятели в это время подошли к Рутиловскому дому и остановились у ворот.
- Нельзя же нахрапом, - сердито сказал Передонов.
- Чудак, ждут не дождутся, - воскликнул Рутилов.
- Да я-то, может быть, не хочу.
- Ну вот, не хочешь, чудород! Что ж, ты век бобылем жить станешь? - уверенно возразил Рутилов. - Или в монастырь собираешься? Или еще Варя не опротивела? Нет, ты подумай только, какую она рожу скорчит, если ты молодую жену приведешь.
Передонов отрывисто и коротко захохотал, но сейчас же опять нахмурился и сказал:
- Да и они, может быть, не хотят.
- Ну, как не хотят, чудак! - отвечал Рутилов. - Уж я даю тебе слово.
- Они гордые, - придумывал Передонов.
- Да тебе-то что! еще лучше.
- Насмешницы.
- Да ведь не над тобой, - убеждал Рутилов.
- Почем я знаю!
- Да уж ты мне поверь, я тебя не обману. Они тебя уважают. Ведь ты не Павлушка какой-нибудь, чтоб над тобой смеяться.
- Да, поверь тебе, - недоверчиво сказал Передонов. - Нет, я хочу сам увериться, что они надо мной не смеются.
- Вот чудак, - с удивлением сказал Рутилов, - да как же они смеют смеяться? Ну, как же ты, однако, хочешь увериться?
Передонов подумал и сказал:
- Пусть выйдут сейчас же на улицу.
- Ну, ладно, это можно, - согласился Рутилов.
- Все трое, - продолжал Передонов.
- Ну, ладно.
- И пусть каждая скажет, чем она мне угождать будет.
- Зачем же это? - с удивлением спросил Рутилов.
- Вот я и увижу, что они хотят, а то вы меня за нос поведете, - объяснил Передонов.
- Никто тебя за нос не поведет.
- Они надо мною, может быть, посмеяться хотят, - рассуждал Передонов, - а вот пусть выйдут, потом уж они коли захотят смеяться, так и я буду над ними смеяться.
Рутилов подумал, передвинул шляпу на затылок и опять на лоб и наконец сказал:
- Ну, погоди, пойду скажу им. Вот-то чудодей! Только ты во двор войди пока, а то еще кого-нибудь чёрт понесет по улице, увидят.
- Наплевать, - сказал Передонов, но все же вошел за Рутиловым в калитку.
Рутилов отправился в дом к сестрам, а Передонов остался ждать на дворе.
В гостиной, угловой к воротам горнице, сидели все четыре сестры, все на одно лицо, все похожие на брата, все миловидные, румяные, веселые: замужняя Лариса, спокойная, приятная, полная, - вертлявая да быстрая Дарья, самая высокая и тонкая из сестер, - смешливая Людмила, - и Валерия, маленькая, нежная, хрупкая на вид. Они лакомились орехами да изюмом и, очевидно, чего-то ждали, а потому волновались и смеялись более обычного, вспоминали последние городские сплетни и осмеивали знакомых и незнакомых.
Уже с утра они были готовы ехать под венец. Оставалось только надеть приличное к венцу платье да приколоть фату и цветы. О Варваре сестры не вспоминали в своих разговорах, как будто ее и на свете нет. Но уже одно то, что они, беспощадные насмешницы, перемывая косточки всем, не обмолвились во весь день ни одним словечком только о Варваре, одно это доказывало, что неловкая мысль о ней гвоздем сидит в голове каждой из сестриц.
- Привел! - объявил Рутилов, входя в гостиную, - у ворот стоит.
Сестры взволнованно поднялись, и все разом заговорили и засмеялись.
- Только есть закавычка, - сказал Рутилов, посмеиваясь.
- Что, что такое? - спросила Дарья.
Валерия досадливо нахмурила свои красивые, темные брови.
- Уж не знаю, говорить ли? - спросил Рутилов.
- Ну, скорее, скорее! - торопила Дарья.
С некоторым смущением Рутилов рассказал о том, чего желает Передонов. Барышни подняли крик и взапуски принялись бранить Передонова. Но мало-помалу их негодующие крики заменились шутками и смехом. Дарья сделала угрюмо-ожидающее лицо и сказала:
- Вот он так стоит у ворот.
Вышло похоже и забавно.
Барышни стали выглядывать из окна к воротам. Дарья приоткрыла окно и крикнула:
- Ардальон Борисыч, а из окошка сказать можно?
Послышался угрюмый голос:
- Нельзя.
Дарья поспешно захлопнула окно. Сестры расхохотались звонко и неудержимо и убежали из гостиной в столовую, чтобы Передонов не услышал. В этом веселом семействе умели от самого сердитого настроения переходить к смеху и шуткам, и веселое слово зачастую решало дело.
Передонов стоял и ждал. Ему было грустно и страшно. Подумывал он убежать, да не решился и на это. Откуда-то очень издалека доносилась музыка: должно быть, предводителева дочь играла на рояле. Слабые, нежные звуки лились в вечернем тихом, темном воздухе, наводили грусть, рождали сладкие мечты.
Сначала мечты Передонова приняли эротическое направление. Он представлял барышень Рутиловых в самых соблазнительных положениях. Но чем дольше продолжалось ожидание, тем больше Передонов испытывал раздражение, - зачем заставляют его ждать. И музыка, едва задев его мертвенно-грубые чувства, умерла для него.
А вокруг спустилась ночь, тихая, шуршащая зловещими подходами и пошептами. И еще темнее казалось везде оттого, что Передонов стоял в пространстве, освещенном лампою в гостиной, свет от которой двумя полосами ложился на двор, расширяясь к соседскому забору, за которым виднелись темные бревенчатые стены. В глубине двора подозрительно темнели и шептались о чем-то деревья Рутиловского сада. На улицах по мосткам где-то недалеко долго слышались чьи-то замедленные, тяжелые шаги. Передонов начал уже бояться, что, пока он тут стоит, на него нападут и ограбят, а то так и убьют. Он прижался к самой стене, в тень, чтобы его не видели, и робко ждал.
Но вот по освещенным полосам на дворе пробежали длинные тени, захлопали двери, послышались за дверью на крыльце голоса. Передонов оживился. "Идут!" - радостно подумал он, и приятные мечты о красотках-сестрицах опять лениво зашевелились в его голове, - паскудные детища его скудного воображения.
Сестры стояли в сенях. Рутилов вышел на двор к воротам и огляделся, не идет ли кто по улице. Никого не было ни видно, ни слышно.
- Никого нет, - громким шепотом сказал он сестрам в сложенные трубою руки.
Он остался сторожить на улице. Вместе с ним вышел на улицу и Передонов.
- Ну вот, сейчас они тебе скажут, - сказал Рутилов.
Передонов стоял у самой калитки и смотрел в щель меж калиткою и приворотным столбом. Лицо его было угрюмо и почти испуганно, - и всякие мечты и думы погасли в его голове и сменились тяжелым, беспредметным вожделением.
Дарья первая подошла к приотворенной калитке.
- Ну, чем же вам угодить? - спросила она.
Передонов угрюмо молчал. Дарья сказала:
- Я вам блины буду превкусные печь, горячие, - только не подавитесь.
Людмила из-за ее плеча крикнула:
- А я каждое утро буду по городу ходить, все сплетни собирать, а потом вам рассказывать. Превесело.
Между веселыми лицами двух сестер показалось на миг капризное, тонкое Валерочкино лицо, и послышался ее хрупкий голосок:
- А я ни за что не скажу, чем вам угожу, - догадывайтесь сами.
Сестры побежали, заливаясь хохотом. Голоса их и смех затихли за дверьми. Передонов отвернулся от калитки. Он был не совсем доволен. Он думал: болтнули что-то и ушли. Дали бы лучше записочки. Но уже поздно тут стоять и ждать.
- Ну, видел? - спросил Рутилов. - Которую же тебе?
Передонов погрузился в размышление. Конечно, сообразил он наконец, надо выбирать самую молоденькую, Что же ему на перестарке жениться!
- Веди Валерию, - решительно сказал он.
Рутилов отправился домой, а Передонов опять вошел во двор.
Людмила выглядывала тайком в окно, стараясь услышать, что говорят, но ничего не услышала. Вот прозвучали шаги по мосткам на дворе. Сестры притихли и сидели взволнованные и смущенные. Вошел Рутилов и объявил:
- Валерию выбрал. Ждет, - стоит у ворот.
Сестры зашумели, засмеялись. Валерия слегка побледнела.
- Вот, вот, - повторяла она, - очень я хочу, очень мне надо.
Ее руки дрожали. Ее стали наряжать, - все три сестры хлопотали около нее. Она, как всегда, жеманилась и медлила. Сестры ее торопили. Рутилов неустанно болтал, радостно и возбужденно. Ему нравилось, что все это дело он так ловко устроил.
- А извозчиков ты приготовил? - озабоченно спросила Дарья.
Рутилов отвечал с досадою:
- Да разве можно? Весь город сбежался бы. Варвара бы его за волосы оттащила к себе.
- Так как же мы?
- А так, до площади дойдем попарно, а там и наймем. Очень просто. Сперва ты с невестой да Лариса с женихом, - да и то не сразу, а то еще увидит кто в городе. А я с Людмилой за Фаластовым заеду, они вдвоем поедут, а я еще Володина прихвачу.
Передонов, оставшись один, погрузился в сладкие мечтания. Ему грезилась Валерия в обаянии брачной ночи, раздетая, стыдливая, но веселая. Вся тоненькая, субтильная.
Мечтал, а сам таскал из кармана завалявшиеся там карамельки и сосал их.
Потом пришло ему на память, что Валерия - кокетка. Ведь она, подумал он, потребует нарядов, обстановки. Уж тогда, пожалуй, деньги придется не откладывать каждый месяц, а и прикопленное растрачивать. А жена-то станет привередничать, а за кухней, пожалуй, и недоглядит. А еще на кухне подсыплют ему яду, - Варя со злости подкупит кухарку. Да и вообще, - думал Передонов, - уж слишком тонкая штучка - Валерия. К такой не знаешь, как и подступиться. Как ее обругаешь? Как ее толканешь? Как на нее плюнешь? Изойдет слезами, осрамит на весь город. Нет, страшно с нею связываться. Вот Людмила, так та проще. Не взять ли ее?
Передонов подошел к окну и стукнул палкою в раму. Через полминуты Рутилов высунулся из окна.
- Чего тебе? - спросил он с беспокойством.
- Передумал, - буркнул Передонов.
- Ну! - испуганно крикнул Рутилов.
- Веди Людмилу, - сказал Передонов.
Рутилов отошел от окна.
- Чёрт очкастый, - проворчал он и пошел к сестрам.
Валерия обрадовалась.
- Твое счастье, Людмила, - весело сказала она.
Людмила принялась хохотать, - упала в кресло, откинулась на спинку и хохотала, хохотала.
- Что ему сказать-то? - спрашивал Рутилов, - согласна, что ли?