- Заспалась я, - говорила Аксинье Катерина Львовна и уселась на ковре под цветущею яблонью чай пить. - И что это такое, Аксиньюшка, значит? - пытала она кухарку, вытирая сама чайным полотенцем блюдечко.
- Что, матушка?
- Не то что во сне, а вот совсем вот наяву кот ко мне все какой-то лез.
- И, что ты это?
- Право, кот лез.
Катерина Львовна рассказала, как к ней лез кот.
- И зачем тебе его было ласкать?
- Ну вот поди ж! сама не знаю, зачем я его ласкала.
- Чудно, право! - восклицала кухарка.
- Я и сама надивиться не могу.
- Это беспременно вроде как к тебе кто-нибудь прибьется, что ли, либо еще что-нибудь такое выйдет.
- Да что ж такое именно?
- Ну именно что - уж этого тебе никто, милый друг, объяснить не может, что именно, а только что-нибудь да будет.
- Месяц все во сне видела, а потом этот кот, - продолжала Катерина Львовна.
- Месяц - это младенец.
Катерина Львовна покраснела.
- Не спослать ли сюда к твоей милости Сергея? - попытала ее напрашивающаяся в наперсницы Аксинья.
- Ну что ж, - отвечала Катерина Львовна, - и то правда, поди пошли его: я его чаем тут напою.
- То-то, я говорю, что послать его, - порешила Аксинья и закачалась уткою к садовой калитке.
Катерина Львовна и Сергею про кота рассказала.
- Мечтанье одно, - отвечал Сергей.
- С чего ж его, этого мечтанья, прежде, Сережа, никогда не было?
- Мало чего прежде не бывало! бывало, вон я на тебя только глазком гляжу да сохну, а нонче вона! Всем твоим белым телом владею.
Сергей обнял Катерину Львовну, перекружил на воздухе и, шутя, бросил ее на пушистый ковер.
- Ух, голова закружилась, - заговорила Катерина Львовна. - Сережа! поди-ка сюда; сядь тут возле, - позвала она, нежась и потягиваясь в роскошной позе.
Молодец, нагнувшись, вошел под низкую яблонь, залитую белыми цветами, и сел на ковре в ногах у Катерины Львовны.
- А ты сох же по мне, Сережа?
- Как же не сох.
- Как же ты сох? Расскажи мне про это.
- Да как про это расскажешь? Разве можно про это изъяснить, как сохнешь? Тосковал.
- Отчего ж я этого, Сережа, не чувствовала, что ты по мне убиваешься? Это ведь, говорят, чувствуют.
Сергей промолчал.
- А ты для чего песни пел, если тебе по мне скучно было? что? Я ведь небось слыхала, как ты на галдарее пел, - продолжала спрашивать, ласкаясь, Катерина Львовна.
- Что ж что песни пел? Комар вон и весь свой век поет, да ведь не с радости, - отвечал сухо Сергей.
Вышла пауза. Катерина Львовна была полна высочайшего восторга от этих признаний Сергея.
Ей хотелось говорить, а Сергей супился и молчал.
- Посмотри, Сережа, рай-то, рай-то какой! - воскликнула Катерина Львовна, смотря сквозь покрывающие ее густые ветви цветущей яблони на чистое голубое небо, на котором стоял полный погожий месяц.
Лунный свет, пробиваясь сквозь листья и цветы яблони, самыми причудливыми, светлыми пятнышками разбегался по лицу и всей фигуре лежавшей навзничь Катерины Львовны; в воздухе стояло тихо; только легонький теплый ветерочек чуть пошевеливал сонные листья и разносил тонкий аромат цветущих трав и деревьев. Дышалось чем-то томящим, располагающим к лени, к неге и к темным желаниям.
Катерина Львовна, не получая ответа, опять замолчала и все смотрела сквозь бледно-розовые цветы яблони на небо. Сергей тоже молчал; только его не занимало небо. Обхватив обеими руками свои колени, он сосредоточенно глядел на свои сапожки.
Золотая ночь! Тишина, свет, аромат и благотворная, оживляющая теплота. Далеко за оврагом, позади сада, кто-то завел звучную песню; под забором в густом черемушнике щелкнул и громко заколотил соловей; в клетке на высоком шесте забредил сонный перепел, и жирная лошадь томно вздохнула за стенкой конюшни, а по выгону за садовым забором пронеслась без всякого шума веселая стая собак и исчезла в безобразной, червой тени полуразвалившихся, старых соляных магазинов.
Катерина Львовна приподнялась на локоть и глянула на высокую садовую траву: а трава так и играет с лунным блеском, дробящимся о цветы и листья деревьев. Всю ее позолотили эти прихотливые светлые пятнышки и так на ней и мелькают, так и трепещутся, словно живые огненные бабочки, или как будто вот вся трава под деревьями взялась лунной сеткой и ходит из стороны в сторону.
- Ах, Сережечка, прелесть-то какая! - воскликнула, оглядевшись, Катерина Львовна.
Сергей равнодушно повел глазами.
- Что ты это, Сережа, такой нерадостный? Или уж тебе и любовь моя прискучила?
- Что пустое говорить! - отвечал сухо Сергей и, нагнувшись, лениво поцеловал Катерину Львовну.
- Изменщик ты, Сережа, - ревновала Катерина Львовна, - необстоятельный.
- Я даже этих и слов на свой счет не принимаю, - отвечал спокойным тоном Сергей.
- Что ж ты меня так целуешь?
Сергей совсем промолчал.
- Это только мужья с женами, - продолжала, играя его кудрями, Катерина Львовна, - так друг дружке с губ пыль обивают. Ты меня так целуй, чтоб вот с этой яблони, что над нами, молодой цвет на землю посыпался. Вот так, вот, - шептала Катерина Львовна, обвиваясь около любовника и целуя его с страстным увлечением.
- Слушай, Сережа, что я тебе скажу, - начала Катерина Львовна спустя малое время, - с чего это все в одно слово про тебя говорят, что ты изменщик?
- Кому же это про меня брехать охота?
- Ну уж говорят люди.
- Может быть, когда и изменял тем, какие совсем нестоющие.
- А на что, дурак, с нестоющими связывался? с нестоющею не надо и любви иметь.
- Говори ж ты! Неш это дело тоже как по рассуждению делается? Один соблазн действует. Ты с нею совсем просто, без всяких этих намерений заповедь свою преступил, а она уж и на шею тебе вешается. Вот и любовь!
- Слушай же, Сережа! я там, как другие прочие были, ничего этого не знаю, да и знать про это не хочу; ну а только как ты меня на эту теперешнюю нашу любовь сам улещал и сам знаешь, что сколько я пошла на нее своею охотою, столько ж и твоей хитростью, так ежели ты, Сережа, мне да изменишь, ежели меня да на кого да нибудь, на какую ни на есть иную променяешь, я с тобою, друг мой сердечный, извини меня - живая не расстанусь.
Сергей встрепенулся.
- Да ведь, Катерина Ильвовна! свет ты мой ясный! - заговорил он. - Ты сама посмотри, какое наше с тобою дело. Ты вон так теперь замечаешь, что я задумчив нонче, а не рассудишь ты того, как мне и задумчивым не быть. У меня, может, все сердце мое в запеченной крови затонуло!
- Говори, говори, Сережа, свое горе.
- Да что тут и говорить! Вот сейчас, вот первое дело, благослови господи, муж твой наедет, а ты, Сергей Филипыч, и ступай прочь, отправляйся на задний двор к музыкантам и смотри из-под сарая, как у Катерины Ильвовны в спальне свеченька горит, да как она пуховую постельку перебивает, да с своим законным Зиновием с Борисычем опочивать укладывается.
- Этого не будет! - весело протянула Катерина Львовна и махнула ручкой.
- Как так этого не будет! А я так понимаю, что совсем даже без этого вам невозможно. А я тоже, Катерина Ильвовна, свое сердце имею и могу свои муки видеть.
- Да ну, полно тебе все об этом.
Катерине Львовне было приятно это выражение Сергеевой ревности, и она, рассмеявшись, опять взялась за свои поцелуи.
- А повторительно, - продолжал Сергей, тихонько высвобаживая свою голову из голых по плечи рук Катерины Львовны, - повторительно надо сказать и то, что состояние мое самое ничтожное тоже заставляет, может, не раз и не десять раз рассудить и так и иначе. Будь я, так скажу, равный вам, будь я какой барин или купец, я бы то есть с вами, Катерина Ильвовна, и ни в жизнь мою не расстался. Ну, а так сами вы посудите, что я за человек при вас есть? Видючи теперь, как возьмут вас за белые ручки и поведут в опочивальню, должен я все это переносить в моем сердце и, может, даже сам для себя чрез то на целый век презренным человеком сделаться. Катерина Ильвовна! Я ведь не как другие прочие, для которого все равно, абы ему от женчины только радость получить. Я чувствую, какова есть любовь и как она черной змеею сосет мое сердце…
- Что ты это мне все про такое толкуешь? - перебила его Катерина Львовна.
Ей стало жаль Сергея.
- Катерина Ильвовна! Как про это не толковать-то? Как не толковать-то? Когда, может, все уж им объяснено и расписано, когда, может, не только что в каком-нибудь долгом расстоянии, а даже самого завтрашнего числа Сергея здесь ни духу, ни паху на этом дворе не останется?
- Нет, нет, и не говори про это, Сережа! Этого ни за что не будет, чтоб я без тебя осталась, - успокоивала его все с теми же ласками Катерина Львовна. - Если только пойдет на что дело… либо ему, либо мне не жить, а уж ты со мной будешь.
- Никак этого не может, Катерина Ильвовна, последовать, - отвечал Сергей, печально и грустно качая своею головою. - Я жизни моей не рад сам за этой любовью. Любил бы то, что не больше самого меня стоит, тем бы и доволен был. Вас ли мне с собою в постоянной любви иметь? Нешто это вам почет какой - полюбовницей быть? Я б хотел пред святым предвечным храмом мужем вам быть: так тогда я, хоть завсегда млаже себя перед вами считая, все-таки мог бы, по крайности, публично всем обличить, сколь я у своей жены почтением своим к ней заслуживаю…
Катерина Львовна была отуманена этими словами Сергея, этою его ревностью, этим его желанием жениться на ней - желанием, всегда приятным женщине, несмотря на самую короткую связь ее с человеком до женитьбы. Катерина Львовна теперь готова была за Сергея в огонь, в воду, в темницу и на крест. Он влюбил ее в себя до того, что меры ее преданности ему не было никакой. Она обезумела от своего счастия; кровь ее кипела, и она не могла более ничего слушать. Она быстро зажала ладонью Сергеевы губы и, прижав к груди своей его голову, заговорила:
- Ну, уж я знаю, как я тебя и купцом сделаю и жить с тобою совсем как следует стану. Ты только не печаль меня попусту, пока еще дело наше не пришло до нас.
И опять пошли поцелуи да ласки.
Старому приказчику, спавшему в сарае, сквозь крепкий сон стал слышаться в ночной тишине то шепот с тихим смехом, будто где шаловливые дети советуются, как злее над хилою старостью посмеяться; то хохот звонкий и веселый, словно кого озерные русалки щекочут. Все это, плескаясь в лунном свете да покатываясь по мягкому ковру, резвилась и играла Катерина Львовна с молодым мужниным приказчиком. Сыпался, сыпался на них молодой белый цвет с кудрявой яблонки, да уж и перестал сыпаться. А тем временем короткая летняя ночь проходила, луна спряталась за крутую крышу высоких амбаров и глядела на землю искоса, тусклее и тусклее; с кухонной крыши раздался пронзительный кошачий дуэт; потом послышались плевок, сердитое фырканье, и вслед за тем два или три кота, оборвавшись, с шумом покатились по приставленному к крыше пуку теса.
- Пойдем спать, - сказала Катерина Львовна медленно, словно разбитая, приподнимаясь с ковра, и как лежала в одной рубашке да в белых юбках, так и пошла по тихому, до мертвенности тихому купеческому двору, а Сергей понес за нею коверчик и блузу, которую она, расшалившись, сбросила.
Глава седьмая
Только Катерина Львовна задула свечу и совсем раздетая улеглась на мягкий пуховик, сон так и окутал ее голову. Заснула Катерина Львовна, наигравшись и натешившись, так крепко, что и нога ее спит и рука спит; но опять слышит она сквозь сон, будто опять дверь отворилась и на постель тяжелым осметком упал давишний кот.
- Да что же это в самом деле за наказание с этим котом? - рассуждает усталая Катерина Львовна. - Дверь теперь уж нарочно я сама, своими руками на ключ заперла, окно закрыто, а он опять тут. Сейчас его выкину, - собиралась встать Катерина Львовна, да сонные руки и ноги ее не служат ей; а кот ходит по всей по ней и таково-то мудрено курнычит, опять будто слова человеческие выговаривает. По Катерине Львовне по всей даже мурашки стали бегать.
"Нет, - думает она, - больше ничего, как непременно завтра надо богоявленской воды взять на кровать, потому что премудреный какой-то этот кот ко мне повадился".
А кот курны-мурны у нее над ухом, уткнулся мордою да и выговаривает: "Какой же, - говорит, - я кот! С какой стати! Ты это очень умно, Катерина Львовна, рассуждаешь, что совсем я не кот, а я именитый купец Борис Тимофеич. Я только тем теперь плох стал, что у меня все мои кишечки внутри потрескались от невестушкиного от угощения. С того, - мурлычит, - я весь вот и поубавился и котом теперь показываюсь тому, кто мало обо мне разумеет, что я такое есть в самом деле. Ну, как же нонче ты у нас живешь-можешь, Катерина Львовна? Как свой закон верно соблюдаешь? Я и с кладбища нарочно пришел поглядеть, как вы с Сергеем Филипычем мужнину постельку согреваете. Курны-мурны, я ведь ничего не вижу. Ты меня не бойся? у меня, видишь, от твоего угощения и глазки повылезли. Глянь мне в глаза-то, дружок, не бойся!"
Катерина Львовна глянула и закричала благим матом. Между ней и Сергеем опять лежит кот, а голова у того кота Бориса Тимофеича во всю величину, как была у покойника, и вместо глаз по огненному кружку в разные стороны так и вертится, так и вертится!
Проснулся Сергей, успокоил Катерину Львовну и опять заснул; но у нее весь сон прошел - и кстати.
Лежит она с открытыми глазами и вдруг слышит, что на двор будто кто-то через ворота перелез. Вот и собаки метнулись было, да и стихли, - должно быть, ласкаться стали. Вот и еще прошла минута, и железная клямка внизу щелкнула, и дверь отворилась. "Либо мне все это слышится, либо это мой Зиновий Борисыч вернулся, потому что дверь его запасным ключом отперта", - подумала Катерина Львовна и торопливо толкнула Сергея.
- Слушай, Сережа, - сказала она и сама приподнялась на локоть и насторожила ухо.
По лестнице тихо, с ноги на ногу осторожно переступаючи, действительно кто-то приближался к запертой двери спальни.
Катерина Львовна быстро спрыгнула в одной рубашке с постели и открыла окошко. Сергей в ту же минуту босиком выпрыгнул на галерею и обхватил ногами столб, по которому не первый раз спускался из хозяйкиной спальни.
- Нет, не надо, не надо! Ты приляг тут… не отходи далеко, - прошептала Катерина Львовна и выкинула Сергею за окно его обувь и одежду, а сама опять юркнула под одеяло и дожидается.
Сергей послушался Катерины Львовны: он не шмыгнул по столбу вниз, а приютился под лубком на галереечке.
Катерина Львовна тем временем слышит, как муж подошел к двери и, утаивая дыхание, слушает. Ей даже слышно, как учащенно стукает его ревнивое сердце; но не жалость, а злой смех разбирает Катерину Львовну.
"Ищи вчерашнего дня", - думает она себе, улыбаясь и дыша непорочным младенцем.
Это продолжалось минут десять; но наконец Зиновию Борисычу надоело стоять за дверью да слушать, как жена спит: он постучался.
- Кто там? - не совсем скоро и будто как сонным голосом окликнула Катерина Львовна.
- Свои, - отозвался Зиновий Борисыч.
- Это ты, Зиновий Борисыч?
- Ну я! Будто ты не слышишь!
Катерина Львовна вскочила как лежала в одной рубашке, впустила мужа в горницу и опять нырнула в теплую постель.
- Чтой-то перед зарей холодно становится, - произнесла она, укутываясь одеялом.
Зиновий Борисыч взошел озираясь, помолился, зажег свечу и еще огляделся.
- Как живешь-можешь? - спросил он супругу.
- Ничего, - отвечала Катерина Львовна и, привставая, начала надевать распашную ситцевую блузу.
- Самовар небось поставить? - спросила она.
- Ничего, вскричите Аксинью, пусть поставит.
Катерина Львовна нахватила на босу ногу башмачки и выбежала. С полчаса ее назад не было. В это время она сама раздула самоварчик и тихонько запорхнула к Сергею на галерейку.
- Сиди тут, - шепнула она.
- Докуда же сидеть? - также шепотом спросил Сережа.
- О, да какой же ты бестолковый! Сиди, докуда я скажу.
И Катерина Львовна сама посадила его на старое место.
А Сергею отсюда с галереи все слышно, что в спальне происходит. Он слышит опять, как стукнула дверь и Катерина Львовна снова взошла к мужу. Все от слова до слова слышно.
- Что ты там возилась долго? - спрашивает жену Зиновий Борисыч.
- Самовар ставила, - отвечает она спокойно.
Вышла пауза. Сергею слышно, как Зиновий Борисыч вешает на вешалку свой сюртук. Вот он умывается, фыркает и брызжет во все стороны водою; вот спросил полотенце; опять начинаются речи.
- Ну как же это вы тятеньку схоронили? - осведомляется муж.
- Так, - говорит жена, - они померли, их и схоронили.
- И что это за удивительность такая!
- Бог его знает, - отвечала Катерина Львовна и застучала чашками.
Зиновий Борисыч грустный ходил по комнате.
- Ну, а вы тут как свое время провождали? - расспрашивает опять жену Зиновий Борисыч.
- Наши радости-то, чай, всякому известны; по балам не ездим и по тиатрам столько ж.
- А словно радости-то у вас и к мужу немного, - искоса поглядывая, заводил Зиновий Борисыч.
- Не молоденькие тоже мы с вами, чтоб так без ума, без разума нам встречаться. Как еще радоваться? Я вот хлопочу, бегаю для вашего удовольствия.
Катерина Львовна опять выбежала самовар взять и опять заскочила к Сергею, дернула его и говорит: "Не зевай, Сережа!"
Сергей путем не знал, к чему все это будет, но, однако, стал наготове.
Вернулась Катерина Львовна, а Зиновий Борисыч стоит коленями на постели и вешает на стенку над изголовьем свои серебряные часы с бисерным снурочком.
- Для чего это вы, Катерина Львовна, в одиноком положении постель надвое разостлали? - как-то мудрено вдруг спросил он жену.
- А вас все дожидала, - спокойно глядя на него, ответила Катерина Львовна.
- И на том благодарим вас покорно… А вот этот предмет теперь откуда у вас на перинке взялся?
Зиновий Борисыч поднял с простыни маленький шерстяной поясочек Сергея и держал его за кончик перед жениными глазами.
Катерина Львовна нимало не задумалась.
- В саду, - говорит, - нашла да юбку себе подвязала.
- Да! - произнес с особым ударением Зиновий Борисыч, - мы тоже про ваши про юбки кое-что слыхали.
- Что ж это вы слыхали?
- Да всё про дела ваши про хорошие.
- Никаких моих дел таких нету.
- Ну, это мы разберем, все разберем, - отвечал, подвигая жене выпитую чашку, Зиновий Борисыч.
Катерина Львовна промолчала.
- Мы эти ваши дела, Катерина Львовна, все въявь произведем, - проговорил еще после долгой паузы Зиновий Борисыч, поведя на свою жену бровями.
- Не больно-то ваша Катерина Львовна пужлива. Не так очень она этого пужается, - ответила та.
- Что! что! - повыся голос, окрикнул Зиновий Борисыч.
- Ничего - проехали, - отвечала жена.
- Ну, ты гляди у меня того! Что-то ты больно речиста здесь стала!
- А с чего мне и речистой не быть? - отозвалась Катерина Львовна.