* * *
Я вышел из казарм вместе с очень молодым и восторженным юношей - прап. М., после собрания пришедшим в возбужденно-воинственное состояние.
- Ах, дорогой С. Я., если бы вы знали до чего мне хочется поскорее начать наступление. А потом, отдавая должное старшим, я чувствую, что мы, молодежь, временами бываем гораздо мудрее их. Пока старики будут раздумывать, по семи раз примеривая, все не решаясь отмерить - большевики начнут действовать и застанут нас врасплох. Вы идете к себе на Поварскую?
- Да.
- Если вы не торопитесь - пройдемте через город и посмотрим, что там делается.
Я охотно согласился. Наш путь лежал через центральные улицы Москвы. Пройдя несколько кварталов, мы заметили на одном из углов группу прохожих, читавших какое-то объявление. Ускоряем шаги.
Подходим. Свеже-приклеенное воззвание Совдепа. Читаем приблизительно следующее:
"Товарищи и граждане!
Налетел девятый вал революции. В Петрограде пролетариат разрушил последний оплот контрреволюции. Буржуазное Временное правительство, защищавшее интересы капиталистов и помещиков, арестовано. Керенский бежал. Мы обращаемся к вам, сознательные рабочие, солдаты и крестьяне Москвы, с призывом довершить дело. Очередь за вами. Остатки Правительства скрываются в Москве. Все с оружием в руках - на Скобелевскую площадь к Совету Р. С. и Кр. Деп. Каждый получит определенную задачу".
Ц. И. К. М. С. Р. С. и К. Д. Читают молча. Некоторые качают головой. Чувствуется подавленное недоброжелательство и, вместе с тем, нежелание даже жестом проявить свое отношение.
- Чорт знает что такое! Негодяи! Что я вам говорил, С. Я.? Они уже начали действовать!
И, не ожидая моего ответа, пр. М. срывает воззвание.
- Вот это правильно сделано, - раздается голос позади нас.
Оглядываемся, - здоровенный дворник, в белом фартуке, с метлой в руках, улыбка во все лицо.
- А то все читают да головами только качают. Руку протянуть, сорвать эту дрянь - боятся.
- Да как же не бояться, - говорит один из читавших с обидой. - Мы что? Махнет раз и нет нас. Господа офицеры - дело другое - у них оружие. Как что - сейчас за шашку. Им и слово сказать побоятся.
- Вы ошибаетесь, - отвечаю я. - Если, не дай Бог, нам придется применить наше оружие для самозащиты, поверьте мне, и наших костей не соберут!
Мой спутник М. пришел в неистовый боевой восторг. Очевидно ему показалось, что наступил момент открыть военные действия. Он обратился к собравшимся с целою речью, которая заканчивалась призывом - каждому проявить величайшую сопротивляемость "немецким наймитам - большевикам". А в данный час эта сопротивляемость должна была выразиться в дружном и повсеместном срывании большевицких воззваний. Говорил он с воодушевлением искренности и потому убедительно. Его слова были встречены общим, теперь уже нескрываемым, сочувствием. - Это правильно. Что и говорить! - На Бога надейся, да сам не плошай!
- Эти бумажонки обязательно срывать нужно. Новое кровопролитство задумали - окаянные!
- Все жиды да немцы - известное дело, - им русской крови не жалко. Пусть себе льется ручьями да реками!
Какая-то дама возбужденно пожала наши руки и объявила, что только на нас, офицеров, и надеется.
- У меня у самой - сын под Двинском! Наша группа стала обрастать. Я еле вытянул М., который готов был разразиться новой речью.
- Знаете, С. Я., - мы теперь будем идти и по дороге все объявления их срывать! - объявил он мне с горящими глазами.
Мы пошли через Лубянку и Кузнецкий Мост. В городе было еще совсем тихо, но, несмотря на тишину, - налет всеобщего ожидания. Прохожие внимательно осматривали друг друга; на малейший шум, гудок автомобиля, окрик извозчика - оглядывались. Взгляды скрещивались. Каждое лицо казалось иным - любопытным: свой или враг?
Обычная жизнь шла своим чередом. Нарядные дамы с покупками, спешащий куда-то деловой люд, даже фланеры Кузнецкого Моста вышли на свою традиционную прогулку (время было между 3-мя и 4-мя).
Мы с М. не пропустили ни одного воззвания.
Здесь прохожие - сплошь "буржуи", не стесняясь, выражали свои чувства. На некоторых домах мы находили лишь обрывки воззваний: нас уже опередили.
С Дмитровки свернули влево и пошли Охотным рядом к Тверской, с тем чтобы выйти на Скобелевскую площадь - сборный пункт большевиков. Здесь характер толпы уже резко изменился. "Буржуазии" было совсем мало. Группами шли солдаты в расстегнутых шинелях, с винтовками и без винтовок. Попадались и рабочие, но терялись в общей солдатской массе. Все шли в одном направлении - к Тверской. На нас злобно и подозрительно посматривали, но затрагивать боялись.
Я уже начал раздумывать - стоит ли идти на Тверскую, как неожиданное происшествие заставило нас ознакомиться на собственной шкуре с тем, что происходило не только на Тверской, но и в самом Совдепе.
* * *
На углу Тверской и Охотного ряда группа солдат, человек в десять, остановилась перед злополучным воззванием. Один из них громко читает его вслух.
- С. Я., это-то воззвание мы должны сорвать!
Слова эти были так произнесены, что я не посмел возразить, хотя и почувствовал, что сейчас мы совершим вещь бесполезную и непоправимую.
Подходим. Солдат, читавший вслух, умолкает. Остальные с задорным любопытством нас оглядывают. Когда мы делаем движение подойти ближе к воззванию - со злой готовностью расступаются (почитай мол, что тут про вашего брата - кровопивца - написано).
На этот раз протягиваю руку я. И сейчас ясно помню холодок в спине и пронзительную мысль: это - самоубийство. Но мною уже владеет не мысль, а протянутая рука.
Раз! Комкаю бумагу, бросаю и медленно выхожу из круга, глядя через головы солдат. Рядом - звонкие шаги М., позади - тишина. Тишина, от которой сердце сжалось. Знаю, что позади много солдатских голов смотрят нам вслед и что через мгновение начнется страшное и неминуемое. Помоги, Господи!
Скашиваю глаза в сторону пр. М. Лицо его мертвенно бледно. И ободряющая мысль - "хорошо, что мы вдвоем" (громадная сила - "вдвоем").
Мы успели сделать по Тверской шагов десять, не меньше. И вот… Позади гул голосов, потом крик:
- Держи их, товарищи! Утякут, сволочи! Брань, крики и топот тяжелых сапог. Останавливаемся и резко оборачиваемся в сторону погони.
Опускаю руку в боковой карман и нащупываю револьвер. Быстро шепчу М-у:
- "Вы молчите. Говорить буду я". (Я знал, что говорить с ними он не сумеет).
Первая минута была самой тяжелой. К чему готовиться? Ожидая, что солдаты набросятся на нас, я порешил, при первом нанесенном мне ударе, выстрелить в нанесшего удар, а потом - в себя.
Нас с воплями окружили.
- Что с ними разговаривать? Бей их, товарищи! - кричали напиравшие сзади.
Передние, стоявшие вплотную к нам, кричали меньше и, очевидно, не совсем знали, что с нами делать. Необходимо было инициативу взять на себя. Чувство самосохранения помогло мне крепко овладеть собой. По предшествующему опыту (дисциплинарный суд, комитеты и пр.) я знал, что для достижения успеха необходимо непрерывно направлять внимание солдат в желательную для себя сторону.
- Что вы от нас хотите? - спрашиваю, как могу спокойнее.
В ответ крики:
- Он еще спрашивает!
- Сорвал и спрашивать смеет!
- Что с ними ев… разговаривать! Бей их! - напирают задние.
- Убить нас всегда успеете. Мы в вашей власти. Вас много - всю улицу запрудили - нас двое.
Слова мои действуют. Солдаты стихают. Пользуюсь этой передышкой и задаю толпе вопросы - лучший способ успокоить ее.
- Вас возмущает, что я сорвал воззвание. Но иначе я поступить не мог. Присягали вы Временному Правительству?
- Ну и присягали! Мы и царю присягали!
- Царь отрекся от престола и этим снял с вас присягу. Отреклось Временное Правительство от власти?
Последние слова приняты совсем неожиданно.
- А! Царя вспомнил! Про царя заговорил! Вот они кто! Царя захотели!
И опять дружный вопль:
- Бей их!
Но первая минута прошла. Теперь, несмотря на вопли, стало легче. То, что сразу на нас не набросились - давало надежду. Главное - оттянуть время. Покрывая их голоса, кричу:
- Если вы не признаете власти Временного Правительства, какую же вы власть признаете?
- Известно какую! Не вашу - офицерскую! Советы, - вот наша власть!
- Если Совет признаете, - идемте в Совет! Пусть там нас рассудят, кто прав, кто виноват.
На генерал-губернаторский дом я рассчитывал, как на возможность бегства. Я знал приблизительное расположение комнат, ибо ранее приходилось несколько раз быть там начальником караула.
К этому времени вокруг нас образовалась большая толпа. Я заметил при этом, что вновь прибывающие были гораздо свирепее других настроены.
- Итак, коли вы Советы признали - идем в Совет. А здесь на улице нам делать нечего.
Я сделал верный ход. Толпа загалдела. Одни кричали, что с нами нужно здесь же покончить, другие стояли за расправу в Совете, остальные просто бранились.
- Долго мы здесь стоять будем? Или своего Совета боитесь? - Чего ты нас Советом пугаешь? Думаете, вашего брата там по головке поглядят? Как бы не так! Там вам и кончание придет. Ведем их, товарищи, взаправду в Совет! До него тут рукой подать. Самое трудное было сделано.
- В Совет, так в Совет!
Мы первые двинулись по направлению к Скобелевской площади. За нами гудящая толпа солдат.
* * *
Начинались сумерки. Народу на улицах было много.
На шум толпы выбегали из кафе, магазинов и домов. Для Москвы, до сего времени настроенной мирно, вид возбужденной, гудящей толпы, ведущей двух офицеров, был необычен.
Никогда не забуду взглядов, бросаемых нам вслед прохожими и особенно женщинами. На нас смотрели, как на обреченных. Тут было и любопытство, и жалость, и бессильное желание нам помочь. Все глаза были обращены на нас, но ни одного слова, ни одного движения в нашу защиту.
Правда, один, неожиданно, за нас вступился. С виду приказчик, или парикмахер - маленький тщедушный человечек в запыленном котелке. Он забежал вперед, минуту шел с толпой и вдруг, волнуясь и заикаясь, заговорил:
- Куда вы их ведете, товарищи? Что они вам сделали? Посмотрите на них. Совсем молодые люди. Мальчики. Если и сделали что, то по глупости. Пожалейте их. Отпустите!
- Это еще что за защитник явился? Тебе чего здесь нужно? Мать твою так и так - видно жить тебе надоело! А ну, пойдем с нами!
Котелок сразу осел и замахал испуганно руками.
- Что вы, товарищи? Я разве что сказал? Я ничего не говорю. Вам лучше знать… И он, нырнув в толпу, скрылся. Неподалеку от Совета я чуть было окончательно не погубил дела. Я увидел в порядке идущую по Тверской полуроту нашего полка под командой молоденького прапорщика, лишь недавно прибывшего из училища. Меня окрылила надежда. Когда голова отряда поровнялась с нами, я, быстро сойдя с тротуара, остановил его (это был наряд, возвращающийся с какого-то дежурства). Перепуганный прапорщик, ведший роту, смотрел на меня с ужасом, не понимая моих намерений. Но нельзя было терять времени. Толпа, увидав стройные ряды солдат, стихла.
Я обратился к полуроте.
- Праздношатающиеся по улицам солдаты, в то время как вы исполняли свои долг, неся наряд, задержали двоих ваших офицеров. Считаете ли вы их вправе задерживать нас?
- Нет! Нет! - единодушный и дружный ответ.
- Для чего же у нас тогда комитеты и дисциплинарные суды, избранные вами?
- Правильно! Правильно!
Я совершил непозволительную ошибку. Мне нужно было сейчас же повести под своей командой солдат в казармы. Нас, конечно, никто не посмел бы тронуть. Вместо этого я проговорил еще не менее двух минут. Опомнившаяся от неожиданности, толпа начала просачиваться в ряды роты. Снова раздались враждебные нам голоса.
- Вы их не слушайте, товарищи! Неужто против своих пойдете? - Они тут на всю улицу царя вспоминали! - А мы их в Совет ведем. Там дело разберут! - Наш Совет - солдатский! Или Совету не доверяете?
Время было упущено. Кто-то из роты заговорил уже по-новому:
- А и правда, братцы! Коли ведут, значит за дело ведут. Нам нечего мешаться. В Совете, там разберут!
- Правильно! - так же дружно, как мне, ответили солдаты.
Говорить с ними было бесполезно. Передо мною была уже не рота, а толпа. Наши солдаты стояли вперемешку с чужими. Во мне поднялась злоба, победившая и страх и волнение.
- Запомните, что вы своих офицеров предали! Идем в Совет!
До Совета было рукой подать, что не дало возможности сызнова разъярившейся толпе с нами расправиться.
* * *
Скобелевская площадь оцеплена солдатами. Первые красные войска Москвы. Узнаю автомобилистов.
- Кто такие? Куда идете?
- Арестованных офицеров ведем. Про царя говорили. Объявления советские срывали.
- Чего же привели эту с…? Прикончить нужно было. Если всех собирать, то и места для них не хватит! Кто же проведет их в Совет? Не всей же толпой идти!
Отделяется человек пять-шесть. Узнаю среди них тех, что нас первыми задержали. Ведут через площадь, осыпая неистовой бранью. Толпа остается на Тверской. Я облегченно вздыхаю - от толпы отделались.
Подымаемся по знакомой лестнице генерал-губернаторского дома. Провожатым - кто-то из местных.
Проходим ряд комнат. Мирная канцелярская обстановка. Столы, заваленные бумагами. Барышни, неистово выстукивающие на машинках, снующие молодые люди с папками. Нас провожают удивленными взглядами.
У меня снова появляется надежда на счастливый исход. Чересчур здесь мирно. Дверь с надписью: "дежурный член И. К.".
Входим. Почти пустая комната. С потолка свешивается старинная хрустальная люстра. За единственным столом сидит солдат - что-то пишет.
Подымает голову. Лицо интеллигентное, мягкое. Удивленно смотрит на нас.
- В чем дело?
- Мы, товарищ, к вам арестованных офицеров привели. Ваши объявления срывали. Про царя говорили. А дорогой, как вели, сопротивление оказали - бежать хотели.
- Пустили в ход оружие? - хмурится член И. К.
- Никак нет. Роту свою встретили, уговаривали освободить их.
- Та-а-акс - тянет солдат. - Ну, вот что - я сейчас сниму с вас показания, а господа офицеры (!!!) свои сами напишут.
Он подал нам лист бумаги.
- Пусть напишет один из вас, а подпишутся оба.
Нагибаюсь к М. и шепчу:
- Боюсь верить, но, кажется, спасены! Быстро заполняю лист и слушаю, какую ахинею несут про нас солдаты. Оказывается, кроме сорванного объявления за нами числится: монархическая агитация, возглас - "мы и ваше учредительное собрание сорвем, как этот листок", призыв к встретившейся роте выступить против Совета.
Член И. К. все старательно заносит на бумагу. Опрос окончен.
- Благодарю вас, товарищи, за исполнение вашего революционного долга, - обращается к солдатам член комитета. - Вы можете идти. Когда нужно будет, мы вас вызовем. Солдаты мнутся.
Как же так, товарищ. Вели мы их, вели, и даже не знаем, как вы их накажете.
- Будет суд, - вас вызовут, тогда узнаете. А теперь идите. И без вас много дела. Солдаты, разочарованные, уходят.
- Что же мне теперь с вами делать? - обращается к нам с улыбкой член комитета по прочтении моего показания. - Скажу вам правду. Я не вижу в вашем проступке причин к аресту. Мы еще не победители, а потому не являемся носителями власти. Борьба еще впереди. Я сам недавно, подобно вам, срывал воззвания Корнилова. Сейчас вы срывали наши. Но, - он с минутку помолчал, - у нас есть исполнительный орган - "семерка", которая настроена далеко не так, как я. И если вы попадете в ее руки - вам уже отсюда не выбраться.
Я не верил ушам своим.
- Что же вы собираетесь с нами делать? - спрашиваю.
- Что делать? Да попытаюсь вас выпустить. У меня мелькнула мысль, не провоцирует ли он. Если нас выпустят - на улице мы неминуемо будем узнаны И, на этот раз, неминуемо растерзаны.
- Лучше арестуйте нас, а на верный самосуд мы не выйдем.
Он задумывается.
- Да, вы правы. Вам одним выходить нельзя. Но мы это устроим - я вас провожу до трамвая.
В это время открывается дверь, и в комнату входит солдат сомнительной внешности. Осмотрев нас с головы до ног, он обращается к члену комитета.
- Товарищ, это арестованные офицеры?
- Да.
- Не забудьте про постановление "семерки" - всех арестованных направлять к ней.
- Знаю, знаю. Я только сниму с них допрос наверху. Идемте. Мы поднялись по темной, крутой лестнице. Входим в большую комнату с длинным столом, за которым заседают человек двадцать штатских, военных и женщин. На нас никто не обращает внимания. Наш провожатый подходит к одному из сидящих и что-то шепчет ему на ухо. Тот, оглядывая нас, кивает головой. До меня долетает фраза произносящего речь лохматого человека в пенсне:
"Товарищи, я предупреждал вас, что С.-Р. нас подведут. Вот телеграмма. Они предают нас"…
Возвращается наш спутник. Проходим в следующую комнату. Там на кожаном диване сидят трое: подпоручик, ни разу не поднявший на нас глаз, еврей - военный врач и бессловесный молодой рабочий.
Член комитета рассказывает о нашем задержании и своем желании нас выпустить. Возражений нет. Мне кажется, что на нас посматривают с большим смущением.
Но опять испытание. В комнату быстро входит солдат, напоминавший о постановлении "семерки".
- Что же это вы задержанных офицеров вниз не ведете? "Семерка" ждет.
- Надоели вы со своей "семеркой"! - Вы подрываете дисциплину!
- Никакой дисциплины я не подрываю. У меня у самого голова на плечах есть. Задерживать офицеров за то, что они сорвали наше воззвание - идиотизм. Тогда придется всех офицеров Москвы задержать.
Представитель "семерки" свирепо смотрит в нашу сторону.
- Можно быть Александрами Македонскими, но зачем же наши воззвания срывать?
Я не могу удержать улыбки. Еще минут пять солдата уговаривают еврей-доктор, рабочий и член комитета. Наконец, он, махнув рукой и хлопнув дверью, выходит:
- Делайте, как знаете!