Молодая женщина затрепетала всем телом.
– Лоренца, – сказал он, – объясни мне, что с тобою? Я не могу прийти в себя… ведь до сих пор никогда не случалось ничего подобного!.. Постарайся сообразить, понять, что случилось с тобою?
Она провела рукою по своему холодному лбу, будто собираясь с мыслями, но рука ее снова бессильно упала, губы едва слышно прошептали:
– Мне так дурно, я так слаба… мне кажется, что я умираю! Я ничего не могу вспомнить и не знаю, о чем ты меня спрашиваешь, Джузеппе… знаю только, что было что-то, но что – не могу вспомнить… Джузеппе, дай мне сил!..
Он положил ей руки на плечи и пристально стал глядеть ей в глаза своими горящими глазами.
– Джузеппе, мне больно! Ты заставляешь страдать меня еще больше, – простонала Лоренца.
Тогда он отвел от нее глаза, но руки его еще продолжали лежать на ее плечах. Затем он медленно приподнял их и положил ей на голову. Потом отошел на шаг и стал, не касаясь ее, проводить руками от ее головы и до самых ног. Он производил эти движения медленно, но безостановочно, минут десять.
Мало-помалу легкая краска выступила на щеках Лоренцы. Она, видимо, оживлялась. Еще минут пять – и она поднялась с кровати. Ее утомления, дурноты, страдальческого выражения лица уже не было. Она снова превратилась в здоровую, крепкую, сиявшую красотою Лоренцу.
– Теперь мне хорошо, Джузеппе, теперь из моей головы вышел этот странный, непонятный туман. Теперь я все поняла… начинаю вспоминать…
– Так скажи же мне, наконец, что это было с тобою?! – воскликнул он.
И она отвечала:
– Сперва все шло, как и всегда; я испытывала те же самые известные тебе ощущения. Потом, как и всегда, на меня напало забытье и что было во время него, – я не знаю. Ты сам должен был хорошо знать, что было. Но вдруг, даже среди этого забытья, какой-то ужасный удар как бы разразился надо мною и потряс меня. О, Джузеппе! Если бы ты знал, как я страдала!.. И в ту же минуту я проснулась. Я была неподвижна, а между тем все чувствовала, все понимала, все слышала – и я поняла, что ты не один…
– Как не один?!
– Так, ты знаешь, что я в таких случаях чувствую твое влияние, твое присутствие около меня, надо мною, чувствую, что ты на меня действуешь, что я в твоей власти. Ведь ты знаешь, что, когда ты на меня действуешь, – у меня нет воли сделать что-либо такое, чего не ты желаешь. У меня нет ни желаний, ни мыслей, меня самой даже нет – я не существую. Я твоя собственность, и ты через меня делаешь все, что хочешь… А тут я почувствовала, что ты не один, что есть на меня какое-то новое, незнакомое мне влияние, а твоего влияния нет. Я уже не тебе подчинялась, не чувствовала тебя, не понимала – мною овладел кто-то другой.
– Кто?
– Ты знаешь кто.
– Так ты уверена, что это он прервал твое забытье, твой сон?
Она задумалась на мгновение и произнесла:
– Да, я в этом уверена, и теперь я скажу тебе больше: этот человек гораздо сильнее тебя, Джузеппе! Он не только может овладеть мною в то время, как ты на меня действуешь, и уничтожить твое влияние, он может овладеть и тобою и сделать тебя таким же рабом своим, такою же своей вещью, какою ты меня делаешь…
Калиостро горделиво поднял голову и усмехнулся.
– Ты ошибаешься, Лоренца, на меня никто не может действовать.
– Не говори так! – воскликнула Лоренца. – Уверяю тебя, что не я ошибаюсь, а ты ошибаешься, – и смотри, как бы нам не пришлось поплатиться за твою ошибку! Верь мне, я знаю, я чувствую, что этот человек страшно силен и что он враг нам. Берегись, Джузеппе, этого человека!
Он опустил голову и заговорил:
– Нет, ты находишься в заблуждении, я повторяю, он на меня действовать не может, но уже достаточно и того, что он на тебя подействовал, что он сумел, если это только не случайность какая-нибудь, непредвиденная мною, хоть на одно мгновение отстранить мое на тебя влияние, да чересчур достаточно и этого!.. Но кто же он? Кто он? Все это надо узнать, и я узнаю. Да, я о нем не забуду, теперь я все узнаю. Но пугаться ни мне, ни тебе не следует. Этого врага мы победим и уничтожим, даже если он и обладает достаточной силой. Во всяком случае, он не должен и не может мешать мне. Я все же доволен сегодняшним вечером и достиг всего. Потемкин в наших руках. Знаешь ли ты, что этот северный великан уже позвал меня к себе, так позвал, что этого никто не слышал? Мне назначено быть у него завтра. И еще два с ним свидания с глазу на глаз – и я достигну всего. Ты придешь мне на помощь – и он будет в наших руках… Тогда…
– Что тогда? Джузеппе, милый Джузеппе, будь же откровенен со мною.
Она обняла его своими нежными руками и заглядывала ему в глаза, и ласкала его жгучим сладострастным взглядом.
– Будь же откровенен со мною – ведь ты знаешь, что я тебе послушна, зачем же такая обидная скрытность? Чего именно тебе нужно, чего ты хочешь достигнуть? Каковы твои цели? Скажи мне, ничего не скрывай от меня. Ты заставляешь меня действовать, даже приносить жертвы, так позволь же мне, по крайней мере, знать зачем все это?
– Зачем? Затем, чтобы владеть вместе с тобою всем и всеми, чтобы стать выше всех вельмож, выше всех царей, победить мир не грубою силой, не оружием, а силой воли, знания и разума. Затем, чтобы не прозябать, не влачить жалкого существования подобно миллионам людей, а жить полной жизнью и взять от жизни все, что только она дать может… Власть, неограниченная власть над судьбою и над душою, пойми, над душою людей – разве может быть что-либо выше этого?
– Да, но возможно ли это, Джузеппе? Ты можешь владеть моей душою… я слабая женщина, я тебе подчинилась… и люблю тебя… Но другие? Но все?
Калиостро презрительно пожал плечами и хотел замолчать. Но он взглянул на нее – она была так мила, так соблазнительно мила!.. И он улыбнулся.
– Ты ничего не понимаешь, быть может, когда-нибудь и поймешь, а теперь верь мне и будь мне послушна. Я знаю, что делаю. До сих пор были и удачи, и неудачи. Но теперь все ясно. Именно здесь должно начаться исполнение моих планов. Здешние люди хоть и кажутся холодными, но с ними легко справляться. Здешние люди дадут мне огромные средства, без которых нельзя действовать. Здесь, в этом холодном, богатом Петербурге я устрою центр, от которого во все страны мира разойдутся и разрастутся ветки египетского масонства. Отсюда я, великий Копт, буду управлять миром!
Лоренца изобразила на своем прелестном лице наивное изумление.
– Великий Копт! – растерянно прошептала она. – Это что же такое?
– Это я объясню тебе завтра, когда вернусь от Потемкина, а теперь будем спать – очень поздно, и нам обоим необходим отдых.
Он нежно обнял ее и подвел к кровати.
XV
На следующее утро, еще до свидания с Потемкиным, графу Фениксу-Калиостро пришлось увидеть результаты устроенного им таинственного вечера. Ему доложили о приезде князя Щенятева. Ученик египетских иерофантов усмехнулся и, многозначительно взглянув на Лоренцу, сказал ей, чтобы она не выходила и не мешала предстоящей беседе.
Он принял гостя в своей приемной комнате. Эта приемная графа Феникса уже носила на себе особенный, производивший известное впечатление отпечаток. Среди роскоши, царившей здесь, в глаза бросались некоторые предметы, не имевшие ничего общего со всей обстановкой, а потому тем более обращавшие на себя внимание. По столам и этажеркам виднелись различные, довольно странного вида инструменты, говорившие, хотя и очень загадочно, о физике и химии. Два довольно объемистых ящика какой-то невиданной многоугольной формы заставляли задумываться о том, что бы такое могло в них заключаться. Несколько герметически закупоренных банок и склянок, выставленных на одном из окон, тоже возбуждали неразрешимые вопросы…
Князь Щенятев, проведенный в эту комнату, имел достаточно времени заметить все эти таинственные предметы и заинтересоваться ими. Его легко и быстро воспламенявшееся любопытство было доведено до последней степени именно в то мгновение, когда вышел к нему Калиостро. Сразу и по привычке князь Щенятев даже хотел было попросить у хозяина некоторых разъяснений, однако он не сделал этого, и само его жадное любопытство уступило место новому чувству, приведшему его сюда, победившему в нем все и охватившему его всецело. При входе Калиостро он с каким-то робким благоговением пошел к нему навстречу и стал перед ним извиняться за то, что решился тревожить его так рано. Заикаясь, шепелявя и стесняясь, он объяснил ему, что дело первостепенной важности заставило его явиться.
Калиостро радушно улыбнулся ему, крепко пожал его руки, усадил его в кресло и сам сел против него и, пронизав его своим огненным взглядом, сразу начал:
– Мой дорогой князь, ваши извинения напрасны, вы неизбежно должны были явиться ко мне именно теперь. Я знал, что так будет и ждал вас. Этого мало; для того чтобы не было между нами никаких недоразумений, я вам скажу, зачем вы здесь, чего вы от меня хотите, какое именно у вас до меня дело…
Щенятев поднял брови и взглянул с невольной недоверчивостью.
– Вы не можете этого знать, граф, – произнес он, – потому что никто этого не знает, да и сам я все выяснил себе и решил к вам ехать только сегодня утром.
– Если бы кто-нибудь знал, – ответил Калиостро, – или мог бы знать, тогда я бы не сказал вам ни слова… Да и к чему нам терять время в напрасных разговорах… Слушайте: вы здесь для того, чтобы просить меня посвятить вас в некоторые таинства природы… Вы хотите быть моим учеником…
– Да, но это не все! – воскликнул Щенятев.
Калиостро улыбнулся.
– Как вы нетерпеливы, дайте мне договорить. Конечно, это не все. Вы страстно любите прекрасную молодую женщину, вы всеми мерами добиваетесь ее любви, но до сих пор напрасно. И вот вы желаете теперь, после встречи со мною, после тех доказательств моих знаний, какие я уже успел дать вам, вы желаете с помощью этих самых знаний, посредством которых человек управляет природою, достигнуть вашей цели…
Князь Щенятев вскочил, и вся его длинная фигура изобразила изумление, смешанное с ужасом.
А Калиостро, едва заметно и спокойно улыбаясь, глядел на него.
– Особа, которую вы любите и которую хотите победить, – графиня Зонненфельд.
Щенятев даже вскрикнул и схватился за голову. Он просто не верил ушам своим. Ему казалось, он был почти уверен в том, что никто не знает о его страсти. Об этой страсти говорил весь город, но он воображал, что это тайна.
– Боже мой, да как же, как, каким путем вы можете знать все это? – захлебываясь, лепетал он.
– Успокойтесь, мой друг! – важно и покровительственно сказал Калиостро, кладя ему руку на плечо и усаживая его в кресло. – Успокойтесь, я вчера вам показал очень мало, но даже из этого малого, что вы видели, вы должны были кое в чем убедиться. Чего же бы стоили знания и моя сила, если бы я не мог при первом взгляде на человека читать его мысли и чувства?!
Щенятев мало-помалу начинал приходить в себя. Его изумление, недоумение, ужас уступали место восторгу.
– Да, – воскликнул он, – вы великий чародей и великий волшебник! Я преклоняюсь перед вами… Я готов слепо идти за вами всюду. Я клянусь быть самым послушным и преданным учеником вашим…
– Я готов вам верить и готов вас принять в ученики – недаром же я допустил вас в цепь. Или думаете вы, если бы я не захотел, вы были бы среди нас вчера?! Вы принадлежите к немногим, избранным мною здесь…
Восторг Щенятева возрастал.
– Так, значит, я недаром возлагаю на вас все надежды? Значит, вы мне поможете? Если бы вы знали, как невыносима мне стала жизнь в последнее время. Вы понимаете, я не мальчик, я уже пожил на свете, я встречал многих прекрасных женщин… я знаю, что такое любовь, но никогда я не мог себе представить, что способен на такую безумную страсть, какую теперь испытываю. Эта страсть жжет меня, как огонь. Она меня отравила… я не могу так жить… Обещаете ли вы мне, что поможете, что она будет любить меня? Для этого я готов всем – пожертвовать… требуйте чего угодно, я весь в вашем распоряжении!..
– Прежде всего, – спокойно произнес Калиостро, – я потребую от вас некоторого умения владеть собою, некоторого терпения. Без умения владеть собою, без терпения ничего нельзя достигнуть. Страсть ваша велика, желание победить любимую женщину наполняет вас всецело… Это хорошо, это обещает успех, будьте только терпеливы и спокойны с виду, а главное – держите в тайне задуманное вами. Если вы исполните все это, я ручаюсь вам, что вы достигнете цели. Лицо Щенятева вспыхнуло и засияло.
– О, как мне благодарить вас, великий человек! – воскликнул он, готовый кинуться к ногам Калиостро.
Но тот величественным жестом руки остановил его.
– Подумайте, – сказал он, – прежде всего подумайте хорошенько, действительно ли вы имеете ко мне полное и безграничное доверие?
– Конечно, имею, зачем вы меня и спрашиваете об этом?
– Так клянитесь мне смело и без рассуждений исполнять все, что я вам буду приказывать. Вспомните, ведь я сам проходил через ту же школу, я сам клялся в слепом повиновении моим учителям… Я исполнил мою клятву и никогда не раскаялся и не раскаюсь в этом.
– Клянусь! – твердо и торжественно произнес Щенятев и по привычке невольным движением перекрестился.
– Принимаю вашу клятву, – сказал Калиостро, – теперь же я должен проститься с вами, я очень занят. Сегодня вечером я у вас буду…
Князь Щенятев, окрыленный надеждой, исполненный восторга, вышел. А Калиостро взял со стола маленький серебряный колокольчик и слабо позвонил.
На этот тонкий, едва слышный звонок дверь скрипнула, и в приемной появилась Лоренца.
– Ты уже один, он уехал? – говорила она, идя к мужу.
Тот с веселым лицом принял ее в свои объятия.
– Зачем же мне долго терять с ним время? О, моя Лоренца, как смешны люди, как слабы люди и как легко владеть ими!..
XVI
Как смешны люди, как слабы люди и как легко владеть ими! – эти самые слова много раз в жизни повторял себе Потемкин, и, конечно, никогда не могло прийти ему в голову, что настанет час, когда их произнесет неведомый иностранец, применяя их к нему, Потемкину. А между тем, весело обнимая лукаво улыбавшуюся, хорошенькую Лоренцу, Калиостро подумал о "северном великане".
– С одним кончил – пора к другому! – сказал он. – Что было сделано с одним в десять минут, с другим будет сделано в день, быть может, в два, но все же будет сделано…
Калиостро поехал на верную победу. Несмотря, однако, на всю его уверенность, выдержку и самообладание, при первом взгляде на неприятельскую позицию и на силы противника, он невольно и неожиданно для самого себя смутился. На своем веку он навидался многого: блеск и мрак, нищета и богатства прошли перед ним, и он одинаково свободно и спокойно чувствовал себя как в бедной лачуге, так и в богатейших чертогах. Но никогда еще в жизни не видал он той баснословной, безумной роскоши, какая окружала Потемкина. Да и сам Потемкин среди обстановки, созданной им для себя, показался ему не тем, каким он узнал его. Только теперь, в этих чертогах, он действительно понял всю силу, все значение и смысл великого русского вельможи. Он уже хорошо был знаком с прошлым Потемкина, и его прошлое, вспоминавшееся ему теперь, заставило его отнестись к "светлейшему князю" иначе, чем он относился ко всем людям. Он не притворялся, не играл роли, когда почтительно склонился перед хозяином и выразил ему в отборных выражениях свое удовольствие быть у него принятым.
Но прошли первые минуты свидания, и Калиостро уже владел собою и твердо шел к намеченной цели. Он начал говорить, и в своем разговоре выказал не только высокое красноречие, но и действительные познания, блеск ума, живость, находчивость, ясность и глубину мысли. Потемкин слушал его с возрастающим вниманием, слушал как самую интересную книгу, которую до сих пор никогда не приводилось ему читать. Новый мир, таинственный, мистический, полный самой оригинальной красоты, открывался перед ним; лучшие грезы его юности возвращались снова, но уже не в прежних неопределенных и неуловимых очертаниях, а в яркой, осязаемой одежде. Таинственный иностранец, показавший ему большие чудеса, открывший перед ним даже двери загробного мира, теперь говорил ему о такой власти, перед которою власть, им достигнутая, была жалким ничтожеством. Чародей убеждал его – пресыщенного, скучавшего, не находившего себе покоя, не видевшего перед собою цели, – что есть иная жизнь, исполненная еще никогда неизведанных им наслаждений.
И он невольно верил чародею, не мог он не верить, после того что было, чего он был свидетелем. Да, он верил, он так хотел верить всему этому, и все это так соответствовало тайным, мучительным стремлениям всей его жизни… Прошел час, прошел другой, третий, а беседа все длилась. И мало-помалу Потемкин вышел из очарования, отогнал от себя радужные грезы. Он возвращался к действительной жизни, к той жизни, среди которой все же должен был действовать. Калиостро говорил ему теперь об алхимии, "о великом делании", то есть о философском камне, о превращении малоценных металлов в чистое золото.
Если бы еще несколько дней тому назад ему вздумали говорить об этом, он искренно смеялся бы, но теперь он слушал и не смеялся. Калиостро убеждал его спокойно, вразумительно, по-видимому, с неопровержимой логикой. И кончилось тем, что Потемкин уверовал в существование философского камня, и кончилось тем, что он согласился работать под руководством Калиостро, обещавшего ему много золота, так нужного для государства.
Граф Феникс победил его, и теперь оставалось только упрочить результаты такой победы.
С этого дня не прошло и двух недель, как Калиостро, а главным образом Лоренца, сделались почти самыми близкими людьми к Потемкину. Он отдавал им все свое свободное время. Калиостро делал большие приготовления к производству философского камня. Лоренца своей кокетливой игрою дразнила Потемкина, затуманивала его именно в те минуты, когда у него начинали рождаться сомнения, когда он готов был очнуться и понять, что вряд ли ему придется увидеть действительный философский камень, а истратить большие суммы на это дело уж, наверное, придется.
Время шло. Настала осень. Вся жизнь двора и высшего общества сосредоточилась в Петербурге. О графе Фениксе говорили всюду. Он был занят не одним Потемкиным. Он действовал разносторонне и неутомимо. Тайно, в закрытой карете, он приезжал то один, то с женою к Потемкину и в уединенной комнате производил свои алхимические опыты. Возвращаясь от Потемкина, он таинственно беседовал с графом Сомоновым и Елагиным и уходил с ними в самую глубину каббалистики, клал основы нового тайного общества, названного им египетским масонством. Он – великий Копт, то есть единственный хранитель глубочайших таинств Востока, получивший высшую степень герметического посвящения и признанный первым из иерофантов. Он свыше получил миссию восстановить на земле истинное богопочитание и распространить между своими последователями такие знания природы, владея которыми человечество должно быстро достигнуть высокого духовного совершенства…