* * *
Пришел Спирька на вечеринку. В темно-синей сатиновой рубашке с густо нашитым рядом перламутровых пуговок от ворота почти до пояса. Разговаривал с Лизой Бровкиной и нервно смеялся. Она спросила:
– Что это ты какой веселый?
– Сейчас зуб себе вырвал.
– Шибко болел?
– Стану я больной зуб рвать! Здоровый, конечно. Чтоб золотой вставить.
Увидел в густой толпе Лельку. Сразу стал угрюмый. Угрюмо кивнул ей головой и отвернулся.
Лелька шла с Зиной Хуторецкой, каждая несла в руках по фотографическому аппарату. Вошли в боковую комнату. Над дверью была большая надпись:
БЕСПЛАТНО! ПОРТРЕТЫ!
Каждый получит в конце вечера свое собственное изображение поразительного сходства!
Уже стояла длинная очередь далеко в коридор. Леля и Зина, давясь от смеха, защелкали аппаратами. Парни подбоченивались и принимали молодецкий вид, девчата придавали глазам томное выражение. Но это был шутовской номер: затворами щелкали впустую, а в конце вечера каждый снявшийся должен был получить в конверте грошовое зеркальце.
Спирька стал в очередь. Устроился так, чтобы попасть к Лельке. Стал в позу, выпрямился и придал лицу глубоко меланхолическое укоряющее выражение. Лелька щелкнула затвором и равнодушно сказала:
– Следующий!
Спирька постоял. Поглядел. Медленно вышел из клуба.
Вечеринка была грандиозная, – первый опыт большой вечеринки для смычки комсомола с беспартийной рабочей молодежью. Повсюду двигались сплошные толпы девчат и парней. В зрительном зале должен был идти спектакль, а пока оратор из МГСПС скучно говорил о борьбе с пьянством, с жилищной нуждой и религией. Его мало слушали, ходили по залу, разговаривали. Председатель юнсек-ции то и дело вставал, стучал карандашиком по графину и безнадежно говорил:
– Товарищи! Давайте будем потише!
В отдельных комнатах были устроены разные аттракционы. Распорядительницы-комсомолки с веселыми лицами зазывали желающих набросить удочкою кольцо на горлышко бутылки или с завязанными глазами перерезать ножницами нитку с тяжестью. В комнате № 28 танцевали под гармонику вальс, краковяк, тустеп. Здесь усердно отплясывал Васенька Царапкин, – в крахмальном воротничке, а из бокового кармашка пиджака выглядывал ярко-зеленый шелковый платочек. Танцевали больше парни с парнями, девчата с девчатами.
Внизу, в полуподвальном этаже, по длинному коридору только что начали новую эстафету в мешках. Лелька глядела с другими и смеялась.
Вдруг – треск и раскатывающийся звон разбитого стекла. У входа, в дверях, стоял Спирька. Рубашка была запачкана грязью, ворот с перламутровыми пуговками оборван, волосы взлохмачены, а в каждой руке он держал по кирпичине. Одна за другою обе полетели в окна. Звон и грохот. Ребята растерялись. А Спирька в пьяном исступлении хватал кирпич за кирпичом из кучи, наваленной для ремонта прямо за дверью, и метал в окна.
Потом сверкнувшим взглядом внимательно оглядел ребят. И вдруг, сильно размахнувшись, швырнул кирпич в их кучу, как раз в то место, где стояла Лелька. Девчата завизжали, все бросились на другой конец коридора и там сбились в кучу.
На минуту настала тишина. В одном конце коридора стояла онемевшая толпа парней и девчат, на другом – широкоплечая фигура Спирьки с растрепанной головой. Он держал на изготовке кирпич и глядел на одну Лельку.
Лиза Бровкина возмущенно сказала:
– Ребята, да укротите же его! Ведь он всех здесь искалечит!
Но парни мялись и не двигались.
У Лельки взмыла из глубины души холодная, озорная дерзость. Весело захватило дух. Уверенным шагом, высоко держа голову, она пошла прямо на Спирьку.
Спирька удивился, опустил кирпич и медленно пошел ей навстречу. Несколько парней двинулось следом за Лелькой. Спирька сверкнул глазами, и кирпич полетел мимо Лельки в глубину коридора. Ребята шарахнулись назад. Лелька сильно побледнела.
Подошла, положила руку на плечо Спирьки.
– Спирька! Как не стыдно! Что за хулиганство! А еще комсомолец!
Спирька задыхался. Глаза в пушистых ресницах со страданием глядели на Лельку.
– Лель!.. Лель!..
Он всхлипнул и крепко ударил себя кулаком в грудь.
– Лель! За что ты меня обидела?
– Чем я тебя обидела?
– Юрку позвала в легкую кавалерию, а меня нет? А мы вместе с ним тебя в кружке слушали… Я ведь тоже слушал, старался… Чем я хуже его оказался? ЛЕ-ель!..
Он выронил кирпич, рыдал и продолжал бить себя кулаком в грудь.
Вдруг вокруг него выросли фигуры парней, бросились на Спирьку. Он зарычал. Ребята схватили его за руки и стали их закручивать назад. Он вывертывался, рвался, но подбежали еще парни. Так закрутили ему назад руки, что Спирька застонал. И вдруг Лелька увидела: Оська Головастое теперь, когда Спирька был беззащитен, яростно бил его кулаком по шее.
Лелька в негодовании крикнула:
– Брось же, Оська! Что за гадость!
Спирька неожиданно изогнулся, с силою боднул Оську головою в лицо, вырвался и, шатаясь, побежал к двери. Разгоряченные ребята – за ним. Оська стоял, зажав ладонями лицо, из носу бежала кровь. Вдруг – дзеньканье, звон, треск. У двери были сложены оконные рамы, Спирька споткнулся и упал прямо в рамы. Барахтался в осколках стекла и обломках перекладин, пытался встать и не мог.
Его вытащили. Оська с остервенением кинулся его бить, но другие не пустили. Спирька пришел в себя, беспомощно стоял и с удивлением глядел на свои залитые кровью руки, и как ручейки крови бежали с лица на нижнюю рубашку, выглядывавшую из разрывов верхней. Кровь не капала, а бежала быстрыми ручейками. Лелька сказала:
– Это серьезная штука. Нужно его отправить на перевязку. Спирька встряхнулся.
– Куда отправить? Никуда не пойду. И заворочал опять обезумевшими глазами. Явился заведующий клубом, распорядители. Спирька отказывался идти, буйствовал, кричал:
– Ни с кем не пойду, только с Лелькой!
И со звериною хитростью все время держался спиною к стене, чтоб его опять не схватили сзади. Лелька пожала плечами.
– Одна я с тобою не справлюсь. Не доведу. Пусть вот хоть Шурка Щуров с нами пойдет.
– Шурка? – Спирька внимательно оглядел Шурку, – Тех-ни-че-ский секретарь? Доверяю! Ладно!
Втроем пошли в больницу. В середине – шатающийся, весь залитый кровью Спирька, а под руки его держали с одной стороны Лелька, с другой – Шурка Щуров.
Спирька в счастливом упоении все бил себя кулаком в грудь и твердил:
– Из всех ребят! Из всех девчат! Боль-ше всех я уважаю тебя! Только тебя уважаю, больше н-и-к-о-г-о! ЛЕ-ель! Видишь транвай идет? Скажи одно слово, – сейчас же лягу на рельсы!
Лелька шла и в душе хохотала. Ей представилось: вдруг бы кто-нибудь из бывших ее профессоров увидел эту сценку. "Увеселительная прогулка после вечера смычки". Хха-ха! Ничего бы не понял бедный профессор, как можно было променять тишину и прохладу лаборатории на возможность попадать в такую компанию, как сейчас. Стало ей жаль бедного профессора за его оторванность от жизни, среди мошек, блошек и морских свинок.
* * *
Юрка тосковал и не знал, куда себя деть. Вышел новый номер заводской газеты "Проснувшийся витязь". В нем Юрка прочел:
НА ЧЕРНУЮ ДОСКУ!
В штаб легкой кавалерии поступило заявление, что некий Воробьев, по прозванию Богобоязненный, бывший рабочий нашего завода (какой позор!), торгует вином. Этот Воробьев очень хитрый и ловко умел скрывать от милиции свои делишки. Вальцовщик Иван Зяблов в минувшую субботу зашел к нему с товарищем, купил бутылку водки, но при выходе был остановлен отрядом легкой кавалерии нашего завода. Попросили его в милицию. Когда стали составлять протокол, то Зяблов стал скрывать этого шинкаря и ругать кавалеристов. Что это за рабочий, который скрывает шинкаря? Мы не ожидали, что на нашем заводе могут быть такие несознательные рабочие. На черную доску вальцовщика Ивана Зяблова!
Но и эта заметка не изменила настроения Юрки. Напротив, еще стало противнее на душе. "В штаб легкой кавалерии поступило заявление…" Это он там нечаянно проговорился про Богобоязненного, у которого и сам не раз покупал прежде вино. Проговорился, ребята пристали, пришлось сказать адрес… Ой, как все мерзко!
Юрка не знал, что сделать, чтоб утишить тоску. Напился пьян. Легче не стало.
* * *
Могучий рев гудка на весь поселок, заливистые звонки по цехам: половина двенадцатого, часовой перерыв на обед.
Юрка остановил свою машину, вяло побрел в столовку. По проходам и лестницам бежали вниз веселые толпы девчат. Девчата, пересмеиваясь, стояли в длинных очередях к кассе и к выдаче кушаний. Буро-красные столы густо были усажены народом, – пили чай, ели принесенный с собою обед или здесь купленные холодные закуски (горячие блюда в заводской столовке не готовились, – пожарная опасность от огня: бензин). Весело болтали, смеялись, спорили.
Юрка сидел в углу, угрюмо жевал колбасу с плохо выпеченной булкой и с завистью смотрел на кипевшую вокруг бездумно-веселую беззаботность. Увидел у окна в куче девичьих голов хорошенькую головку Лельки с вьющимися стрижеными волосами. Лелька, смеясь, горячо что-то говорила Лизе Бровкиной. Вот Леля: она все знает, все понимает, что хорошо, что плохо, у ней настоящие взгляды, марксистские… Эх, муч-чение!
Лелька встала из-за стола, пошла с Лизой из столовой. Юрка бросил начатый стакан чая и побежал следом. Нагнал в раздевалке, меж вагонеток, груженных рамками с готовыми галошами.
– Здравствуй, Леля!
– А-а, Юрка! – она радушно протянула руку. – Читал в газете про ваш налет? Юрка потемнел.
– Читал.
Лелька внимательно поглядела на него, взяла за концы пальцев и потянула за собой.
– Пойдем, поговорим.
Они пошли длинными и молчаливыми залами за раздевалкой, где чернели огромные вулканизационные котлы. Ходили по рельсовым путям взад-вперед и горячо говорили.
– Юрка, Юрка, глупая ты голова! Неужели и теперь не понимаешь? Какая у нас может быть установка? Пойми, – только одна: все, что способствует приближению социализма, то хорошо. Что вредит, то – к черту, с тем нужно бороться всеми силами, без пощады и без гнилых компромиссов. Ну а что, скажи: правильно поступает наша власть, когда борется с пьянством рабочих, когда запрещает продажу спиртных напитков?
– Ясно правильно.
– Н-ну-у?.. – Лелька взъерошила Юрке волосы. – О чем же ты мучаешься, чем терзаешься? Дурак, дурак!
Взяла Юрку под руку, прижалась к его руке, и так пошли к раздевалке.
– Мы с тобою еще много делов наворочаем. Это у тебя "детская болезнь", остатки старой, дореволюционной психики.
Юрка радостно ощущал, как к локтю его прижималась тугая грудь Лельки. Волна уверенной радости окатила душу. Лелька видела его влюбленные глаза, и ей хотелось почувствовать свою власть над ним.
– Ну, сейчас гудок. Бежать на работу. Вот что, Юрка. В штабе нашей легкой кавалерии я предложила такую штуку: нужно повести решительную борьбу с прогульщиками. Прогулы дошли до четырнадцати процентов. Ты понимаешь, как от этого падает производительность. И вот что мы надумали… С понедельника мы работаем в ночной смене, ты – тоже?
– Ага!
– Так вот. В понедельник к восьми утра мы собираемся в завкоме, получаем список всех не явившихся на работу, разбиваемся на отряды – и на квартиры к прогульщикам. Проверяем – уважительный прогул или неуважительный.
Опять вихрь омерзения закрутился в душе Юрки, он неохотно промычал что-то, будто бы одобрительное. Лелька опять внимательно поглядела на него.
– Значит, в понедельник, в восемь утра, в завкоме. Придешь?
– Приду.
– Ну, смотри! Если надуешь…
Она погрозила ему кулаком.
Заревел гудок. Опрометью оба бросились к своей работе.
* * *
В завкоме, в комнате Осоавиахима, в понедельник собрались ребята-налетчики. Походом руководила Бася. Распоряжалась властно и весело. Шурка Щуров, во всяком деле незаменимый технический секретарь, принес длинный список работниц и рабочих, не явившихся сегодня на работу.
– Го-го! – общий раскатился хохот. – Какой эпидемический день!
Бася спросила Шурку:
– А адреса их раздобыл?
– Ну да, раздобыл. А то как же?
– Молодец, парень. Забыла тебе сказать. Боялась, сам не сообразишь.
Шурка, играя, схватил ее за запястья. Бася спокойно отстранила его руки.
– Брось заигрывать! Молодой парень, а к старухе лезешь… Ну, рассаживайся, ребята. Будем распределять адреса по районам.
С шутками и смехом сортировали адреса, потом стали распределять районы.
Лелька под столом ласкающе потянула Юрку за концы пальцев и сказала:
– Мы с тобой.
Юрка радостно отозвался:
– Ладно!
Распределили. Лельке с Юркой достался район Миллионной улицы. Юрка, сначала веселый, вдруг опять почему-то стал мрачен. Лелька исподтишка приглядывалась к нему. Делом женского самолюбия стало для нее – подчинить себе этого парня, заставить его радостно, с сознанием своей правоты исполнять то, что сейчас – она видела – он исполнял с надсадом и отвращением.
Когда они выходили, Юрка вдруг сказал:
– Я тебя очень прошу: давай с кем-нибудь поменяемся районами.
Лелька удивилась.
– Почему?
– Видишь ли… – Он замялся, вынул список, подчеркнул ногтем. – Спиридон Кочерыгин. Это мой приятель закадычный. Спирька. Ты знаешь. Сколько гуляли вместе! Как я к нему приду?
Лелька строго смотрела на него.
– Юрка! Ты для своих приятельских отношений готов пожертвовать революционным долгом? Стыдись!
– Да нет, я что ж… Я понимаю. Нешто я против этого? Я только прошу, поменяемся районами, чтоб не мне к нему идти… Холодно и упрямо Лелька ответила:
– Как хочешь. Меня не пугает, что мне к Спирьке придется идти, – чего мне меняться? А ты меняйся, твое дело. Проходили мимо Шурка Щуров с Лизой Бровкиной.
– Шурка! Хочешь, пойдем со мной? А Юрка с Лизой пойдет. Ему что-то со мной не по дороге. Шурка с готовностью отозвался:
– Есть!
Но Юрка отстранил его.
– Нет уж, все одно. Пойдем.
* * *
На Миллионной вошли в ворота большого – не сказать двора, не сказать сада. Среди высоких сосен и берез были разбросаны домики в три-четыре окна. Юрка, бледный, шел уверенною дорогою к почерневшему домику с ржавой крышей.
Вошли в просторную кухню с русской печью. За столом сидела старуха, в комнате было еще трое ребят-подростков. У всех – широкие переносицы и пушистые ресницы, как у Спирьки.
Юрка, не стучась, открыл соседнюю дверь, – Лелька хотела его остановить, чтоб постучал, да не успела. Спирька в очень грязной нижней рубашке сидел на стуле, положив ногу на колено, и тренькал на мандолине. Волосы были взлохмаченные, лицо помятое. На лбу и на носу чернели подсохшие порезы, – как он тогда на вечеринке упал пьяный в оконные рамы. Воздух в комнате был такой, какой бывает там, где много курят и никогда не проветривают.
– А-а!
Спирька приветливо улыбнулся Юрке и вдруг в сконфуженном испуге заметался по комнате: увидел Лельку. Схватил крахмальный воротничок, стал пристегивать.
Лелька холодно спросила:
– Мне нельзя? Я подожду.
– Ничего, иди, иди!
А сам поспешно надевал пиджак и повязывал галстук. На ходу заглянул в зеркальце, поплевал на ладонь и пригладил волосы.
– Садитесь, сейчас будем чай пить.
Был он очень польщен, но все-таки никак не мог понять, чего она пришла. Лелька с тою же холодною сдержанностью спросила:
– Ты почему сегодня не на работе?
За спиною Спирьки она увидела его постель: засаленная до черноты подушка, грязный тюфяк и на нем скомканное одеяло. Он спал без постельного белья. А зарабатывал рублей двести. Ветхие синие обои над кроватью все были в крупных коричневых запятых от раздавленных клопов.
– Почему не на работе? Проспал. Немножко погуляли вчера.
– Что ж так? Это не годится. В распоряжения попадешь за неуважительную причину.
– Уважительная будет. У меня тут в домовом комитете все свои людишки, вместе гуляем. Самую уважительную причину пропишут… Да что мы так, погодите, я сейчас чайку…
– Товарищ Кочерыгин, мы к тебе не чаи пришли распивать, а по приказу штаба легкой кавалерии, – проверить, по уважительной ли причине ты сегодня не вышел на работу. Ты комсомолец, значит, парень сознательный, понимаешь, что прогулы – это не пустяки для производства, что производство на этом ежегодно теряет сотни тысяч рублей. Подумал ты об этом?
Спирька окаменел от неожиданности и молча слушал. Потом остро блеснул глазами, медленно оглядел обоих.
– Вы за этим делом ко мне и пришли?
И пристально уставился на Юрку. Юрка отвел глаза.
– Та-ак… – Спирька глубоко засунул руки в карманы. Лелька с негодованием воскликнула:
– Ты же еще пытаешься нас облить презрением! А еще комсомолец! Пример подаешь лодырям и прогульщикам, обманываешь государство и партию, играешь на руку классовым нашим врагам – и стоишь в позе возмущенного честного человека!
Спирька тяжело глядел, не вынимая рук из карманов.
– Ну? Дело свое сделали? Запишите в свои книжечки что надо и смывайтесь.
Лелька спокойно ответила:
– Нам больше тут делать и нечего. Пойдем, Юрка.
Спирька, все так же руки в карманах, вышел следом на крылечко. Лелька с Юркой пробирались по узкой тропинке в снегу к воротам. Спирька сказал вслед Юрке:
– Погоди, гад! Посчитаемся с тобой! Лелька остановилась.
– Что он сказал?
Спирька ушел к себе. Юрка ответил неохотно:
– Так, грозится. Только не больно его испугались. Они пошли по следующим адресам.