Рассказы кстати - Николай Лесков 22 стр.


Но чиновник даже улыбнулся и отвечал, что за ним ровно никакой провинной тайности нет и никогда не было, а он не смеет только "сконфузить" князя за его непамятливость.

- Так и так, - говорит, - я вашу светлость за ваше добро постоянно помню и на всех молитвах поминаю; а наш государь и вся царская фамилия постоянно кого раз видели и заметили - того уж целый век помнят. Потому дозвольте, - говорит, - мне вам словесно о себе ничего не вспоминать, а в свое время я все это вам в ясных приметах голосом природы обнаружу - и тогда вы вспомните.

- А какое же ты к этому средство имеешь голосом природы все обнаруживать?

- В голосе природы, - отвечает, - все средства есть.

Князь улыбнулся чудаку и говорит:

- Это твоя правда, - сказал князь, - забывать скверно, и наш государь и царская фамилия действительно удивительно какие памятливые; но у меня память слабая. Не снимаю с тебя воли, делай как знаешь, только я желаю знать: когда же это ты будешь мне свой голос природы обнаруживать, потому что я себя теперь в твоем доме уже очень хорошо почувствовал и после полуночи, холодком, хочу выехать. А ты мне должен сказать: чем тебя наградить за мой покой, который я у тебя имел, - потому что на это уже таков есть мой обычай.

Смотритель отвечает:

- Я до полуночи успею вашей светлости вполне весь голос природы открыть, если только вы в рассуждении моей награды не откажете мне то, что я составляю себе за драгоценнейшее.

- Хорошо, - отвечает князь, - даю тебе свое слово, что все, о чем попросишь, я тебе сделаю, но только не проси невозможного.

Смотритель отвечает:

- Я невозможного просить не стану, а у меня такое желание больше всего на свете, чтобы вы явили мне протекцию - сошли ко мне в нижние покои и сели с нами за стол и что-нибудь скушали, или даже хоть просто так посидели, потому что я нынче справляю мою серебряную свадьбу, после двадцати пяти лет, как я на Амалии Ивановне женился по вашему милосердию. А будет это к вечеру в одиннадцатом часу; в полночь же, как вам угодно, вы можете благопристойно холодком выехать.

Князь согласился и слово дал, но только все-таки опять никак не мог вспомнить: что это, и откуда этот человек, и отчего он двадцать пять лет тому назад женился на Амалии Ивановне по его милосердию?

- Я даже с удовольствием пойду на ужин к этому чудаку, - сказал князь, - потому что он меня очень занимает; да и по правде сказать: мне самому что-то помнится, не то насчет его, не то насчет Амалии Ивановны, а что именно такое - припомнить не могу. Подождем голоса природы!

ГЛАВА ПЯТАЯ

К вечеру фельдмаршал совсем поправился и даже ходил гулять с Фаддеевым - город посмотрел и закатом солнца полюбовался, а потом, как возвратился домой в десять часов, хозяин уже его ждет и к столу просит.

Князь говорит:

- Очень рад, сейчас приду.

Фаддеев пошутил, что это даже и кстати, потому что он после прогулки почувствовал аппетит и очень хотел съесть, чтó там Амалия Ивановна наготовила.

Барятинский опасался только того: не посадил бы его хозяин на первом месте и не стал бы подавать много шампанского да потчевать. Но все эти опасения были совершенно напрасны: смотритель и за столом показал столько же приятного такта, как и во все предыдущие часы, которые князь провел в его доме.

Стол был накрыт щеголевато, но просто; в зальце, очень просторном, сервировка опрятная, но скромная, и зажжены два черные чугунные канделябра прекрасной французской работы, в каждом по семи свечей. А вино стоит хороших сортов, но все местное, - но между ними толстопузенькие бутылочки с ручными надписями.

Это - наливки и водицы разных сортов и превосходного вкуса, и малиновые, и вишневые, и из крыжовника.

Стал смотритель гостей рассаживать и тоже опять показал свою ловкость: не повел князя в конец стола к хозяйскому месту, а усадил его, где тот сам хотел, - между адъютантом князя и прехорошенькой дамочкой, чтобы было фельдмаршалу с кем сказать и короткое слово и любезностями к приятному полу заняться. Князь с дамочкой сразу же очень разговорился: он интересовался, откуда она, и где воспиталась, и какое в таком далеком уездном городе находит для себя развлечение?

Она ему на все его вопросы отвечала очень смело и без всякого жеманства и открыла, что больше всего, будто, чтением книг занимается.

Князь спрашивает: какие она книги читает?

Она отвечает: Поль-де-Кока романы.

Князь засмеялся:

- Это, - говорит, - веселый писатель, - и спрашивает: - Что же вы именно читали: какие романы?

Она отвечает:

- "Кондитер", "Мусташ", "Сестра Анна" и прочие.

- А своих русских писателей не читаете?

- Нет, - говорит, - не читаю.

- А почему так?

- У них мало светского.

- А вы любите светское?

- Да-

- Почему же это так?

- Потому, что мы о своей жизни сами всё знаем, а то интереснее.

И тут говорит, что у нее есть брат, который сочиняет роман из светской жизни.

- Вот это любопытно! - сказал князь. - Нельзя ли хоть немножко видеть, что он там пишет?

- Можно, - отвечала дама, и на минуточку встала и принесла небольшую тетрадку, в которой Барятинский, взглянув только на первую страницу, и весь развеселился и подал ее Фаддееву, сказавши:

- Посмотрите, как бойко начато!

Фаддеев посмотрел на первые строки светского романа, и ему стало весело.

Роман начинался словами: "Я, как светский человек, встаю в двенадцать часов и утреннего чаю дома не пью, а езжу по ресторанам".

- Чудесно? - спросил Барятинский.

- Очень хорошо, - отвечал Фаддеев.

В это время все развеселились, а хозяин встал, поднял вверх бокал с шипучим цимлянским и говорит:

- Ваша светлость, прошу вашего позволения, ко всеобщему и моему удовольствию, в сей драгоценный для меня день дозволить мне изъяснить: кто я такой, и откуда и кому всем, чтó имею к своему благоденствию, обязан. Но не могу я этого изложить в хладном слове человеческого голоса, так как я учен на самые мелкие деньги, а разрешите мне во всем законе моего естества при всех торжественно испустить глас природы!

Тут уже настало время самому фельдмаршалу сконфузиться, и он до того смешался, что нагнулся вниз, будто хотел салфетку поднять, а сам шепчет:

- Ей-богу, не знаю, что ему сказать: что это он такое спрашивает?

А дамочка, его соседка, щебечет:

- Не бойтесь, разрешайте: уж Филипп Филиппович дурного не выдумает.

Князь думает: "Э, была - не была, - пусть испущает голос!"

- Я такой же гость, - говорит, - как и все прочие, а вы хозяин - делайте, что вы хотите.

- Благодарю всех и вас, - отвечает смотритель и, махнув головой Амалии Ивановне, говорит: - Иди, жена, принеси, что ты сама знаешь, собственными твоими руками.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Амалия Ивановна вышла и идет назад с большою, ярко отполированною медною валторною, и подала ее мужу; а он взял, приложил трубу к устам и весь в одно мгновенье переменился. Только что надул щеки и издал один трескучий раскат, как фельдмаршал закричал:

- Узнаю, брат, тебя, сейчас узнаю: ты егерского полка музыкант, которого я за честность над плутом интендантом присматривать посылал.

- Точно так, ваша светлость, - отвечал хозяин. - Я вам этого напоминать и не хотел, а сама природа напомнила.

Князь обнял его и говорит:

- Выпьемте, господа, все вдруг тост за честного человека!

И изрядно таки выпили, а фельдмаршал совсем выздоровел и уехал чрезвычайно какой веселый.

Впервые опубликовано - журнал "Осколки", 1883.

Примечания

1

Граф Егор Францович Канкрин род. 1774 г., состоял генерал-интендантом в 1812 г., а с 1823 года министром финансов. Умер в 1846 г. Был отличный финансист и известен также как писатель; писал на немецком языке. (Прим. Лескова.).

2

Здесь: побренчать (нем.).

3

с распростертыми объятиями (франц.).

4

Дитя мое (франц.).

5

Имена героя и героини я ставлю не настоящие и фамилии их не обозначаю. От этого изображение эпохи и нравов, надеюсь, ничего не теряет. (Прим. Лескова.).

6

Спасибо, дитя мое (франц.).

7

подноса (франц.).

8

прощайте, мое дитя (франц.).

9

до свидания, господин N - ов (франц.).

10

жалкое бренчанье (франц. и нем.).

11

Мой ангел (франц.).

12

"бывшей" (франц.).

13

интимный вечер (франц.).

14

Ваше сиятельство! (франц.)

15

конце концов (франц.).

16

подобное подобным лечится (лат.).

17

радуется (лат.).

18

меткое слово (франц.).

19

психический признак (франц.).

20

Я Бога не хочу, я не чую неба,

Я на небо не пойду… (польск.).

21

О да! (англ.)

22

Вот это действительно правда (франц.).

23

все это правда (франц.).

24

господин Равель (франц.).

25

Никанор (Клеменьевский) был митрополитом новгородским и с. - петербургским с 20 ноября 1848 г. по 17 октября 1856 г., когда умер. Его заместил с 1 окт. того же года в. - пр. Григорий (Постников), ум. 17 июня 1860 г. (Прим. Лескова.).

26

Высокопреосвященный Михаил (Десницкий) был митрополитом новгородским и с. - петербургским с 25 июня 1818 г. по день своей смерти, 24 марта 1821 года. (Прим. Лескова.).

27

Муравьевых было пять братьев: Александр - бывший декабрист и впоследствии ссыльный, а потом губернатор и сенатор - Михаил (Виленский), Николай (Карсский), Сергей, служивший где-то в небольших должностях, и общеизвестный Андрей Николаевич, которого называли "вселенским". Он был "друг всех патриархов" и "эпитрон". Часть свою из наследства отца Андрей Н. отдал брату своему Александру, а сам жил на Троицком подворье, в прекрасном, впрочем, помещении, которое даром предложил ему покойный митрополит московский Филарет (Дроздов). (Прим. Лескова.).

28

Вот клички некоторых других "муравьевских прихожан": Эвальд назывался "Аз и Ферт", Мазовской - "Кукушка", Вагнер - "Корнет-хохол", Шаховской - "Колокольчик", Абамелик -"Зосима и Савватий". Дамы тоже имели клички. Пажи и берейторы назывались общим именем "сен-сиры", но степенью расположенности они пользовались у Муравьева неодинаковою. В числе ласкаемой Андреем Николаевичем молодежи ("сен-сиров") были тогдашние юнкера Шереметев и братья Алексей и Петр Ахматовы, из которых один потом был обер-прокурором св. синода. (Прим. Лескова.).

29

Андрей Николаевич Муравьев писал золотым пером, которое было ему поднесено его почитателями, с надписью: "перо Муравьева". Куда оно делось - неизвестно. Писал он всегда прескверно и потому предпочитал диктовать. (Прим. Лескова.).

30

Если Андрей Николаевич приходил в церковь Пантелеймона перед начатием ранней обедни и видел, что священник готовится начинать литургию один, без диакона, которого Муравьев уже знал за человека ленивого к молитве, то Андрей Николаевич тотчас же просил батюшку "подождать", а за диаконом посылал сторожа с приказанием "поднять его с постели". Сторож шел и исполнял поручение так успешно, что диакон приходил очень скоро и служил с благоговением. (Прим. Лескова.).

31

Архимандрит Аввакум дожил свой обильный приключениями век и скончался в Александро-Невской лавре. Он погребен там же; подле церкви Благовещения, и над его могилою стоит так называемый "Китайский памятник". Китайская надпись иссечена на нем в Петербурге, но сочинена в Китае. (Прим. Лескова.).

32

Аввакум получал около 4000 руб. пенсии за свою службу в Китае, да 2000 прибавочных. В некоторых сочинениях сказано, будто он был "казначеем" лавры, но это неправда. Аввакум казначеем не был и был так же неспособен к этой должности, как к должности цензорской. Он был очень добр и очень щедр, но все это под довольно грубою формою. Аввакум происходил из духовных тверской епархии. Цензорская проруха с ним случилась на книге архимандрита Израиля, где в вину Аввакуму была поставлена следующая неловкая строка: "блуд не был бы блудом, если бы не было учреждено таинство брака". Аввакум не оправдывался и не тужил, что его отставили. (Прим. Лескова.).

33

Мне случалось встречать в печати, что Виктора называют то "иподиаконом", то "архидиаконом". Как то, так и другое неверно. Виктор прославился в сане "протодиакона". Первый архидиакон в Невской лавре поставлен высокопреосвященным Исидором - это Валериан, а между ним и Виктором был еще протодиаконом Герман. Также читал я где-то, что будто Виктор выезжал с митрополитом Серафимом на площадь во время декабристского бунта и защитил митрополита. Это опять неверно: на Сенатской площади 14 декабря 1825 года с митрополитом Серафимом был протодиакон Прохор. (Прим. Лескова.).

34

Замечательно, что и этот случай не исправил нашей характерной небрежности. Один флаг потеряли бесследно, другой при нужде в нем сделали кое-как наскоро, но опять и об этом не сохранили никаких исторических памятей. О том, что флаг был сооружен для плавания митрополита Никанора, помнят некоторые из доживающих свой век иноков и мирян, но мне ни от одного из них не удалось узнать - какой именно был этот флаг и куда он делся после экспедиции митрополита на Валаам? Полагают, что и этот флаг тоже пропал, а о том, что именно он изображал, говорят гадательно и разноречиво: одни говорят, будто "были нашиты какие-то кресты", а А. А. Вагнеру "помнится", что на флаге были нарисованы атрибуты митрополичьего служебного облачения: митра, посох, трикирий и дикирий. А какое из этих сведений вернее - о том решительно сказать невозможно. (Прим. автора.)

35

Андрей Николаевич Муравьев имел очень дурной почерк и остерегался своих неладов с русскою орфографиею, а потому он не любил писать собственною рукою. Он обыкновенно диктовал свои сочинения которому-нибудь из "птенцов", назначавшихся по каждому случаю в должность "генерального писаря". Для получения более широкого и сильного вдохновения Муравьев во время диктовок надевал на себя, поверх полукафтанья с запонами, широкий бедуинский плащ и диктовал, ходя скоро по комнате, чтобы плащ на нем веялся как будто от ветра в пустыне. Так настраивался он, "закидывая за себя Шатобриана" или "метая горящие угли на головы" мало почтительных к нему людей

36

Карат собственно считается равным тяжестью одному зерну сладкого рожка, или около 4 гран. - (Прим. Лескова.).

37

Если долго пересматривать однородные цветные камни, то "глаз притупляется" и теряет способность отличать лучшие цвета от худших. Чтобы восстановить эту способность, скупщики камней имеют при себе регулятор, т. е. такой камень, цвет которого им известен своим достоинством. Сличая с ним чужой камень, покупщик сейчас же видит разницу в его оцвечении и может правильно судить о его достоинстве. - (Прим. Лескова.).

38

Супруга князя Петра Ивановича Трубецкого, рожденная Витгенштейн, была сама очень грозного характера и любила властвовать без раздела. Ее гневность и силу знали не только в городе, но и на почтовых станциях, где ее боялись все ямщики… Необыкновенное воспитание этой знатной дамы составляло для всех неразъяснимую загадку. - (Прим. Лескова.).

39

под чужим именем - (франц.).

Назад