По правую сторону входа
……………….
…потоп наскучил мне ужасно. Сидя голодные в пещере, от нечего делать мы начали ссориться. Я доказывал Саяне, что она меня не любит и никогда не любила; она упрекала меня в ревности, недоверчивости, грубости и многих других уголовных в супружестве преступлениях. Я молил Солнце и Луну, чтоб это скорей чем-нибудь да кончилось.
…………………
…увидели мы заглядывающую в отверстие пещеры длинную безобразную змеиную голову, вертящуюся на весьма высокой и прямой, как пень, шее. Она держала в пасти человеческий труп и с любопытством смотрела на нас большими, в пядень, глазами, в которых сверкал страшный зеленый огонь. Мы вдруг перестали ссориться. Саяна спряталась в угол; я вскочил на ноги, схватил пику и приготовился к защите. Но голова скрылась за камнями, накопленными у входа в пещеру. Мы ободрились, подошли к отверстию и с ужасом открыли пробирающегося к нам огромного плезиосаура, длиною, по крайней мере, шагов в тридцать, на четырех чрезвычайно высоких ногах, с коротким, но толстым хвостом и двумя большими кожаными крыльями, стоящими в виде двух трехугольных парусов на покрытой плотною чешуею спине. Грозное чудовище, без сомнения, выгнанное водой из своего жилища, находившегося где-нибудь на той же горе, уронив труп из пасти, карабкалось по шатким камням с очевидным намерением завладеть нашим убежищем и нас самих принести в жертву своей лютости. Я почувствовал невозможность сопротивляться ему оружием; но тяжелые неповоротливые его движения по съеженной набросанными скалами и почти отвесной поверхности внушили мне другое средство к отпору. При пособии Саяны я обрушил на него большой камень, лежавший весьма непрочно на пороге пещеры. Столкнутая с места глыба увлекла за собою множество других камней под ноги плезиосауру, и опрокинутый ими дракон скатился вместе с ними в море.
Мы нежно поцеловались с Саяною, поздравляя друг друга с избавлением от такой опасности, и снова были хорошими приятелями; мы даже произнесли торжественный обет никогда более не ссориться.
Освободясь от незваного гостя, мы подошли к трупу, который он у нас оставил в память своего посещения. Представьте себе наше изумление: мы узнали в этом трупе почтеннейшего Шимшика! Он, видно, погиб очень недавно, ибо тело его было еще совершенно свеже. Сказав несколько сострадательных слов об его кончине, мы решились - голод рвал наши внутренности - мы решились его съесть. Я взял астронома за ногу и втащил его в пещеру.
Этот человек нарочно был создан для моего несчастия!.. Едва приступил я к осмотру худой его туши, чтоб избрать часть, годную на пищу, как вдруг мы вспомнили о приключении под кроватью, где он, наблюдая затмение, расстроил первые порывы нашего счастия, - и опять рассорились. Саяна воспользовалась этим предлогом, чтоб поразить меня упреками. Ей нужен был только предлог, ибо она уже скучала со мною. Одиночество всегда было для нее убийственно, и потоп казался бы ей очень-очень милым, очень веселым, если б могла она утонуть в хорошем обществе, в блистательном кругу угодников ее пола, которые вежливо подали б ей руку в желтой перчатке, чтоб ловче соскочить в бездну. Я проникал насквозь ее мысли и желания и насказал ей кучу жестких истин, от которых она упала в обморок. Какой характер!.. Мучить меня капризами даже во время потопа!.. Как будто не довольно перенес я от предпотопных капризов! А всему причиною этот проклятый Шимшик, который и по смерти не дает мне покоя!.. С досады, с гнева, бешенства, отчаяния я схватил крошечного астронома за ноги и швырнул им в море. Пропади ты, несчастный педант!.. Лучше умереть с голоду, чем портить себе желудок худою школярщиною, просяклою чернильными спорами.
Я пытался, однако ж, доставить моей подруге облегчение, но она отринула все мои услуги. Пришед в себя, она плакала и не говорила со мною. Я поклялся вперед не мешать ее горести. Мы поворотились друг к другу спиною и так провели двое суток. Приятный образ провождения времени в виду довершающегося потопа!.. Между тем голод повергал меня в исступление: я кусал самого себя.
- Саяна!.. - вскричал я, срываясь с камня, на котором сидел, погруженный в печальной думе. - Саяна!.. посмотри! вода уже потопила вход в пещеру.
Она оборотилась к отверстию и смотрела бесчувственными, окаменелыми глазами.
- Видишь ли эту воду, Саяна?.. - примолвил я, протягивая к ней руку, - то наш гроб!..
Она все еще смотрела страшно, неподвижно, молча и как будто ничего не видя.
- Ты не отвечаешь, Саяна?..
Она закричала сумасшедшим голосом, бросилась в мои объятия и сильно, сильно прижала меня к своей груди. Это судорожное пожатие продолжалось несколько минут и ослабело одним разом. Голова ее упала навзничь на мою руку; я с умилением погрузил взор свой в ее глаза и долго не сводил его с них. Я видел внутри ее томные движения некогда пылкой страсти самолюбия; видел сквозь сухое стекло глаз несчастной, как в душе ее, подобно волшебным теням на полотне, проходили туманные образы всех по порядку прежних ее обожателей. Вдруг мне показалось, будто в том числе промелькнул и мой образ. Слезы прыснули у меня дождем: несколько из них упало на ее уста, и она с жадностью проглотила их, чтоб утолить свой голод. Бедная Саяна!.. Я спаял мои уста с ее устами искренним, сердечным поцелуем и несколько времени оставался без памяти в этом положении. Когда я их отторгнул, она была уже холодна, как мрамор… Она уже не существовала!
Я рыдал целый день над ее трупом. Несчастная Саяна!.. Кто препятствовал тебе умереть счастливою на лоне истинной любви?.. Ты не знала этой нежной, роскошной страсти!.. Нет, ты ее не знала и родилась женщиною только из тщеславия!..
Я, однако ж, и тогда еще обожал ее, как в то время, когда произносили мы первую клятву любить друг друга до гробовой доски. Я осыпал тело ее страстными поцелуями… Вдруг почувствовал я в себе жгучий припадок голода и в остервенении запустил алчные зубы в белое, мягкое тело, которое осыпал поцелуями. Но я опомнился и с ужасом отскочил к стене.
2
По левую сторону входа
Вода остановилась на одной точке и выше не поднимается. Я съел кокетку!..…….
………………
15 числа шестой луны. Вода значительно упала. Несколько горных вершин опять появилось из моря в виде островков……
………………….
19 числа. Море при ново-северном ветре вчера покрылось частыми льдинами…….
…………………..
26 числа. Сегодня окончил я вырезывать кинжал на стенах этой пещеры историю моих похождений.
28 числа. Кругом образуются ледяные горы…
…………………..
30 числа. Стужа усиливается…
……………………..
Посткрипт. Я мерзну, умира…"
Этими словами прекращается длинная иероглифическая надпись знаменитой пещеры, именуемой Писанной Комнатою, и мы тем кончили наш перевод. Мы трудились над ним шесть дней с утра до вечера, израсходовали пуд свечей и две дести бумаги, выкурили и вынюхали пропасть табаку, измучились, устали, чуть не захворали; но, наконец, кончили. Я соскочил с лесов, доктор встал из-за столика, и мы сошлись на средине пещеры. Он держал в руках два окаменелые человеческие ребра и звонил в них в знак радости, говоря:
- Знаете ли, барон, что мы совершили великий, удивительный подвиг? Мы теперь бессмертны и можем умереть хоть сегодня. Вот и кости предпотопной четы… Эта кость женина: в том нет ни малейшего сомнения. Посмотрите, как она звонка, когда ударишь в нее мужниною костью!..
Почтенный Шпурцманн был в беспредельном восхищении от костей, от пещеры, от надписи и ее перевода. Я одушевлялся тем же чувством, соображая вообще необыкновенную важность открытий, которые судьба позволила нам сделать в самой отдаленной и весьма редко приступной стране Севера, но не совсем был доволен слогом перевода. Я намекнул о необходимости исправить его общими силами в Якутске по правилам риторики профессора Толмачева и подсыпать в него несколько пудов предпотопных метостоимений сей и оный, без которых у нас нет ни счастия, ни крючка, ни изящной прозы.
- Сохрани бог! - воскликнул доктор, - не надобно переменять ни одной буквы. Это слог настоящий иероглифический, подлинно египетский.
- По крайней мере, позвольте прибавить десяток ископаемых окаменелых прилагательных: вышеупомянутый, реченный и так далее: они удивительно облагораживают рассказ и делают его достойным уст думного дьяка.
Шпурцманн и на то не согласился.
Я принужден был дать ему слово, что без его ведома не коснусь пером ни одной строки этого перевода.
- Но что вы думаете о самом содержании надписи? - спросил я.
- Я думаю, - отвечал он важно, - что оно драгоценно для наук и для всего просвещенного света. Оно объясняет и доказывает множество любопытных и поныне не решенных вопросов. Во-первых, имеете вы в нем верное, ясное, подлинное, доселе единственное наставление о том, что происходит в потоп, как должно производить его и чего избегать в подобном случае. Теперь мы с вами знаем, что нет ничего опаснее…
- Как жениться перед самым потопом! - подхватил я.
- Нет! - сказал доктор, - как быть влюбленным в предпотопную или ископаемую жену, uxor fossilis, seu antediluviana. Это удивительный род женщин!.. Какие неслыханные кокетки!.. Признаюсь вам, что по возвращении в Германию я имел намерение жениться на одной молодой, прекрасной девице, которую давно люблю; но теперь - сохрани господи! - и думать о том не стану.
- Чего же вы боитесь? - возразил я. - Нынешние жены совсем непохожи на предпотопных.
- Как, чего я боюсь?…. - вскричал он. - А если, женившись, я буду влюблен в свою жену, и вдруг комета упадет на землю, и произойдет потоп?.. Ведь тогда моя жена, как бы она добродетельна ни была, по необходимости сделается предпотопною?
- Правда! - сказал я, улыбаясь. - Моя проницательность не простиралась так далеко, и я вовсе не предусматривал подобного случая.
- А, любезный барон!.. - примолвил мой товарищ, - ученый человек, то есть ученый муж, должен все предусматривать и всего бояться. Зная зоологию и сравнительную анатомию, я в полной мере постигаю несчастное положение сочинителя этой надписи. Известно, что до Потопа все, что существовало на свете, было вдвое, втрое, вдесятеро огромнее нынешнего; на земле водились животные, именно мегатерионы, которых одно ребро было толще и длиннее мачты, что на нашем судне. Возьмите же мегатерионово ребро за основание и представьте себе все прочее в природе по этой пропорции: тогда увидите, какие страшные, колоссальные, исполинские долженствовали быть предпотопные капризы и предпотопные неверности и… и… и все предпотопное. Но возвратимся к надписи. Во-вторых, эта надпись подтверждает вполне и самым, блистательным образом все ныне принятые теории о великих переворотах земного шара. В-третьих, она ясно доказывает, что египетская образованность есть самая древнейшая в мире и некогда распространялась по всей почти земле, в особенности же процветала в Сибири; что многие науки, как-то: астрономия, химия, физика и так далее, - уже тогда, то есть до потопа, находились в здешних странах в степени совершенства; что предпотопные или ископаемые люди были очень умны и учены, но большие плуты и прочая, и прочая. Все это удивительно как объясняется содержанием этой надписи. Но я не утаю от вас, барон, одного сомнения, которое…
- Какого сомнения? - спросил я с беспокойством, полагая, что он сомневается в основательности моих иероглифических познаний.
- Того, что это не есть описание всеобщего потопа.
- О! в этом я совершенно согласен с вами.
- Это, по моему мнению, только история одного из частных потопов, которых, как известно, было несколько в разных частях света.
- И я так думаю.
- Словом, это история сибирского домашнего потопа.
- И я так думаю.
- За всем тем, это необыкновенная история!
- И я так думаю.
Мы приказали промышленникам тотчас убирать лес и кости и готовиться к немедленному отплытию в море, ибо у нас все уже было объяснено, решено и кончено.
Чтоб не оставить Медвежьего острова без приятного в будущем времени воспоминания, я велел еще принести в пещеру две последние бутылки шампанского, купленного мною в Якутске, и мы распили их вдвоем в Писанной Комнате.
Первый тост был единогласно условлен нами в честь ученых путешествий, которым род человеческий обязан столь многими полезными открытиями. Затем пошли другие.
- Теперь выпьем за здоровье ученой, доброй и трудолюбивой Германии, - сказал я моему товарищу, наливая вторую рюмку.
- Ну, а теперь за здоровье великой, могущественной, гостеприимной России, - сказал мне вежливый товарищ, опять прибегая к бутылке.
- Да здравствуют потопы! - воскликнул я.
- Да здравствуют иероглифы! - воскликнул доктор.
- Да процветают сравнительная анатомия и все умные теории! - вскричал я.
- Да процветают все ученые исследователи, Медвежий остров и белые медведи! - вскричал доктор.
- Многая лета мегалосаурам, мегалониксам, мегалотеринам, всем мегало-скотам и мегало-животным!!. - возопил я при осьмой рюмке.
- Всем рыжим мамонтам, мастодонтам, переводчикам и египтологам многая лета!!. - возопил полупьяный натуралист при девятой.
- Виват Шабахубосаар!!! - заревели мы оба вместе.
- Виват прекрасная Саяна!!!
- Ура предпотопные кокетки!!!!
- Ура Шимшик!.. Ископаемый философии доктор ура!.. ура!!!!!
Мы поставили порожние бутылки и рюмки посреди пещеры и отправились на берег. Я сполз с горы кое-как без чужой помощи; Шпурцманна промышленники принесли вместе с шестами. Ученое путешествие совершилось по всем правилам.
Мы горели нетерпением как можно скорее прибыть в Европу с нашею надписью, чтоб наслаждаться изумлением ученого света и читать выспренние похвалы во всех журналах; но, по несчастию, сильный противный ветер препятствовал выйти из бухты, и мы пробыли в ней еще трое суток, скучая смертельно без дела и без шампанского. На четвертое утро увидели мы судно, плывущее к нам по направлению от Малого острова.
- Не Иван ли Антонович это? - воскликнули мы в один голос. - Уж, наверное, он! Какой он любезный!
- Вот было бы приятно повидаться с ним в этом месте, на поприще наших бессмертных открытий, не правда ли, доктор?
- Jawohl! мы могли бы сообщить ему много полезных для него сведений.
Около полудня судно вошло в бухту. В самом деле это был он - Иван Антонович Страбинских с своею пробирною иглою. Как хозяева острова в отсутствие белых медведей, мы встретили его завтраком на берегу. Выпив две предварительных рюмки водки и закусив хлебом, обмакнутым в самом источнике соли - солонке, он спросил нас, довольны ли мы нашей экспедициею на Медвежий остров?
- О! как нельзя более! - воскликнул мой товарищ Шпурцманн. - Мы собрали обильную жатву самых новых и важных для наук фактов. А вы, Иван Антонович, что хорошего сделали в устье Лены?
- Я исполнил мое поручение, - отвечал он скромно, - и надеюсь, что мое благосклонное начальство уважит мои труды. Я обозрел почти всю страну и нашел следы золотого песку.
- Я знал еще до прибытия вашего сюда, что вы нашли там золотоносный песок, - сказал доктор с торжественною улыбкой.
- Как же вы могли знать это? - спросил Иван Антонович.
- Уж это мне известно! - примолвил доктор. - Поищите-ка хорошенько, и вы найдете там еще алмазы, яхонты, изумруды и многие другие диковинки. Я не только знаю, что там есть эти камни и золотой песок, но даже могу сказать вам с достоверностью, кто их положил туда и в котором году.
- Ради бога, скажите мне это! - вскричал Иван Антонович с крайним любопытством. - Я сию минуту пошлю рапорт о том по команде.
- Извольте! Их навалила туда комета при своем обрушении, - важно объявил мой приятель.
- Комета-с?.. - возразил изумленный обербергпробирмейстер 7-го класса. - Какая комета?
- Да, да! комета! - подтвердил он, - комета, упавшая на землю с своим ядром и атмосферою в 11 879 году, в 17-й день пятой луны, в пятом часу пополудни.
- В 879 году, изволите вы говорить?.. - примолвил чиновник, выпучив огромные глаза. - Какой это эры; сиречь, по какому летосчислению?
- Это было еще до потопа, - сказал равнодушно доктор, - эры барабинской.
- Эры барабинской! - повторил Иван Антонович в совершенном смятении от такого града ученых фактов. - Да!.. знаю!.. Это у нас, в Сибири, называется Барабинскою степью.
Мы захохотали. Торжествующий немецкий Gelehrter, сжалясь над невежеством почтенного сибиряка, объяснил ему с благосклонною учтивостью, что нынешняя Барабинская степь, в которой живут буряты и тунгузы, есть, по всей вероятности, только остаток славной, богатой, просвещенной предпотопной империи, называвшейся Барабиею, где люди ездили на мамонтах и мастодонтах, кушали котлеты из аноплотерионов, сосиски из антракотерионов, жаркое из лофиодонтов с солеными бананами вместо огурцов и жили по пяти сот лет и более. Иван Антонович не мог отвечать на то ни слова и выпил еще раз водки.
- Знаете ли, любезный Иван Антонович, - присовокупил Шпурцманн, лукаво посматривая на меня, - что некогда в Якутской области по всем канцеляриям писали египетскими иероглифами так же ловко и бойко, как теперь гражданскою грамотою? Вы ничего о том не слыхали?..
- Не случалось! - сказал чиновник.
- А мы нашли египетские иероглифы даже на острову, - продолжал он. - Все стены Писанной Комнаты покрыты ими сверху донизу. Вы не верите?..
- Верю.
- Не угодно ли вам пойти с нами в пещеру полюбоваться на наши прекрасные открытия?
- С удовольствием.
- Вы верно никогда не видали египетских иероглифов!..
- Как-то не приводилось их видеть.
- Ну как теперь приведется, и вы удостоверитесь собственными глазами в их существовании в северных странах Сибири.
Мы встали и начали сбираться в поход.
- Иван Антонович! - воскликнули мы еще, оба в одно слово, подтрунивая над его недоверчивостью, - не забудьте, ради бога, вашего оселка и пробирной иглы!..
- Они у меня всегда с собою, в кармане, - промолвил он спокойно. Мы пошли.
Прибыв в пещеру, мы вдвоем остановились на средине ее и пустили его одного осматривать стены. Он обошел всю комнату, придвинул нос к каждой стене, привздернул голову вверх и обозрел со вниманием свод и опять принялся за стены. Мы читали в его лице изумление, соединенное с какою-то минералогическою радостью, и толкали друг друга, с коварным удовольствием наслаждаясь его впечатлениями. Он поправил свет в фонаре и еще раз обошел кругом комнаты. Мы все молчали.
- Да!.. Это очень любопытно!.. - воскликнул, наконец, почтенный обербергпробирмейстер, колупая пальцем в стене. - Но где же иероглифы?..
- Как, где иероглифы?.. - возразили мы с доктором, - неужели вы их не видите!.. Вот они!.. вот!.. и вот!.. Все стены исчерчены ими.
- Будто это иероглифы?.. - сказал протяжным голосом удивленный Иван Антонович. - Это кристаллизация сталагмита, называемого у нас, по минералогии, "глифическим" или "живописным".
- Что?.. как?.. сталагмита?.. - вскричали мы с жаром, - это невозможно!..