В своей статье Добролюбов установил социально-психологическое родство Обломова с "лишними людьми". Черты обломовщины великий критик отмечает и в Онегине, и в Печорине, и в Рудине, и в Бельтове. Добролюбов раскрывает историческую связь между ними и Обломовым, поскольку все они являются выходцами из дворянской среды и воспитаны на почве крепостного строя. Конечно, между "лишними людьми", отличавшимися даровитостью, высоким интеллектуальным уровнем, идейными исканиями и неудовлетворенностью жизнью в обстановке крепостного строя, с одной стороны, и Обломовым – с другой, была большая разница. Однако Добролюбов был прав, устанавливая, что такие черты в героях произведений Пушкина, Лермонтова, Тургенева, Герцена, как праздность или "кипенье в действии пустом", неспособность к труду, нерешительность в критические моменты жизни, были не чем иным, как проявлением обломовщины.
Вместе с тем Добролюбов отметил, что обломовцы в общественной жизни являются злейшими врагами рождающегося нового. К обломовцам он, в частности, причислял либеральствующих фразеров, идущих на поводу у правящих кругов. В иносказательной форме Добролюбов указывал, какая опасность таится в подобного рода обломовцах для народного дела, выражал уверенность, что народ сметет с пути этих бездействующих болтунов в тот момент, когда осознает "необходимость настоящего дела", то есть революции.
В тот момент, когда появился роман Гончарова, передовая молодежь уже нашла своих руководителей в лице Чернышевского и Добролюбова, звавших к революционной борьбе против обломовщины, феодально-крепостнического порядка, ее взрастившего, против "темного царства".
Самому Гончарову революционно-демократические идеи были чужды, но своим романом он содействовал борьбе с обломовщиной, как страшным социальным злом, сковывавшим творческую жизнь народа, препятствовавшим его общественному, духовному и нравственному развитию.
В. И. Ленин не раз обращался, к образу Обломова, к понятию обломовщины для разоблачения пережитков прошлого – всего гнилого, барского, бюрократического, для борьбы с элементами, враждебными народу, делу пролетарской революции. Ленин обличал "…гнилые, барски-обломовские иллюзии" либеральных народников, надеявшихся на реформы и боявшихся революции. В своей работе "Шаг вперед – два шага назад" В. И. Ленин заклеймил обломовщиной вредные попытки меньшевиков ослабить партийную дисциплину. "Людям, привыкшим к свободному халату и туфлям семейно-кружковой обломовщины, – указывал Ленин, – формальный устав кажется и узким, и тесным, и обременительным, и низменным, и бюрократическим, и крепостническим, и стеснительным для свободного "процесса" идейной борьбы". После революции Ленин рассматривал проявление обломовщины как вредный пережиток буржуазно-помещичьей психологии. Ленин указывал, что обломовщина не изжита до конца, и призывал к беспощадной борьбе с такими ее проявлениями, как боязнь всего нового и передового, нерадивое отношение к труду, к своим обязанностям, расхлябанность и беспечность. "…старый Обломов остался, – говорил В. И. Ленин в 1922 году, – и надо его долго мыть, чистить, трепать и драть, чтобы какой-нибудь толк вышел".
В развитии социалистической жизни, в активности трудящихся Ленин видел условия полного уничтожения обломовщины. В своей речи "О международном и внутреннем положении советской республики" 6 марта 1922 года Ленин, со всей энергией призывая к борьбе с бюрократизмом, говорил: "От этого врага мы должны очиститься, и через всех сознательных рабочих и крестьян мы до него доберемся. Против этого врага и против этой бестолковщины и обломовщины вся беспартийная рабоче-крестьянская масса пойдет поголовно запередовым отрядом коммунистической партии. На этот счет никаких колебаний быть не может". Обломовщина живуча, выражаясь в боязни всего нового, в привычках и предрассудках, унаследованных от старого общества и являющихся опасным врагом социализма. Пролетарская революция нанесла смертельный удар обломовщине. Товарищ Сталин указывал в 1924 году: "Русский революционный размах является противоядием против косности, рутины, консерватизма, застоя мысли, рабского отношения к дедовским традициям".
Враги народа злобно клеветали на русский народ как на нацию обломовых. Товарищ Сталин разоблачил эту клевету. В беседе с немецким писателем Эмилем Людвигом он указывал: "В Европе многие представляют себе людей в СССР по-старинке, думая, что в России живут люди, во-первых, покорные, во-вторых, ленивые. Это устарелое и в корне неправильное представление. Оно создалось в Европе с тех времен, когда стали наезжать в Париж русские помещики, транжирили там награбленные деньги и бездельничали. Это были действительно безвольные и никчёмные люди. Отсюда делались выводы о "русской лени". Но это ни в какой мере не может касаться русских рабочих и крестьян, которые добывали и добывают средства к жизни своим собственным трудом. Довольно странно считать покорными и ленивыми русских крестьян и рабочих, проделавших в короткий срок три революции, разгромивших царизм и буржуазию и победоносно строящих ныне социализм".
Обломовщина произрастает не только на почве крепостного общества. В новых формах она проявляется и в условиях буржуазно-капиталистического строя, которому также присущи паразитизм, эгоизм, цинично-индивидуалистическое отношение к жизни. Обломовщина, как типическое явление собственнического, эксплоататорского общества, представляет собою явление мирового значения. Еще при жизни Гончарова один из датских литераторов Ганзен, ознакомившись с романами Гончарова, в письме к нему признался: "Не только в Адуеве и Райском, но даже в Обломове я нашел столько знакомого и старого, столько родного! Да, нечего скрывать, и в нашей милой Дании есть много обломовщины…" Боязнь за свои привычные доходы, смертельная вражда ко всему новому характеризует современных буржуазных обломовых. Ленин пользовался понятием обломовщины при характеристике буржуазии и указывал: "…никогда… без последней необходимости буржуазия не заменит спокойного, привычного, доходного (обломовски-доходного) 10-тичасового рабочего дня 8-мичасовым". Превосходные образы обломовых-рантье, обломовцев-буржуа запечатлены в произведениях Мопассана, в "Саге о Форсайтах" Голсуорси. В широком смысле борьба с обломовщиной есть борьба с собственническим строем, так же как и обломовщина исторически обреченным на гибель.
Роман "Обломов" сыграл большую роль в развитии критического реализма в русской литературе. Гончаров раскрывает обломовщину, как определенное явление действительности, вскрывая ее социально-исторические, морально-психологические истоки, рассматривая ее во всех чертах и особенностях, прослеживая ее жизненное развитие и перспективы. В романе проявилось мастерское умение писателя связать все детали и мелочи быта и переживаний в единую целостную картину огромного обобщающего значения.
"Огромная идея автора во всем величии своей простоты улеглась в соответствующую ей рамку, – справедливо замечает Писарев. – По этой идее построен весь план романа, построен так обдуманно, что в нем нет ни одной случайности, ни одного вводного лица, ни одной лишней подробности… В романе г. Гончарова внутренняя жизнь действующих лиц открыта пред глазами читателя; нет путаницы внешних событий, нет придуманных и рассчитанных эффектов, и потому анализ автора ни на минуту не теряет своей отчетливости и спокойной проницательности. Идея не дробится в сплетении разнообразных происшествий: она стройно и просто развивается сама из себя, проводится до конца и до конца поддерживает собою весь интерес без помощи посторонних, побочных вводных обстоятельств… Редкий роман обнаруживал в своем авторе такую силу анализа…"
"Обломов" Гончарова был новым выдающимся достижением русского реалистического романа.
VI
Роман "Обломов" появился накануне падения крепостного права. С громадной силой давал себя чувствовать всеобщий и глубокий кризис феодально-крепостнического строя. Россия встала на путь капиталистического развития, требовавшего уничтожения крепостничества. "Помещики-крепостники не могли помешать росту товарного обмена России с Европой, не могли удержать старых, рушившихся форм хозяйства, – пишет об этом времени В. И. Ленин. – Крымская война показала гнилость и бессилие крепостной России. Крестьянские "бунты", возрастая с каждым десятилетием перед освобождением, заставили первого помещика, Александра II, признать, что лучше освободить сверху, чем ждать, пока свергнут снизу". Накануне падения крепостного права крестьянские волнения из года в год возрастали.
Крестьянская реформа 1861 года была проведена руками помещиков-крепостников. Самодержавие и помещики ограбили крестьян, сохранив за собою большую и лучшую часть земли, а за оставленную у крестьян землю вынудив их платить втридорога. Вслед за крестьянской реформой последовал ряд реформ в области суда, управления, печати и т. д., знаменовавших собою первые шаги самодержавия на пути к буржуазной монархии.
Вокруг вопросов, связанных с ликвидацией крепостного права, в русском обществе конца 50-х – начала 60-х годов развернулась ожесточенная идейная борьба, отразившая борьбу классов в России за пути ее дальнейшего исторического развития. Произошло резкое размежевание политических лагерей в русском обществе. В сторону сближения с самодержавием повернули дворянско-буржуазные либералы, на все лады прославлявшие "великие реформы", несмотря на их полукрепостнический характер, и больше всего боявшиеся крестьянской революции, крестьянского топора, от которого они искали защиты у самодержавия. Пошедшие на сделку с царизмом либералы вроде Кавелина поддерживали и одобряли расправу царского правительства с передовыми демократическими деятелями 60-х годов и освободительным движением в стране.
В защиту ограбленного царем и помещиками народа выступила революционно-демократическая интеллигенция во главе с Чернышевским и Добролюбовым. Вожди революционно-демократического движения стремились поднять крестьянское восстание, призывали крестьянство и передовую молодежь к революционной борьбе с самодержавием и помещичьим государством во имя социалистического преобразования России.
Характеризуя политическую обстановку конца 50-х – начала 60-х годов, В. И. Ленин пишет:
"Оживление демократического движения в Европе, польское брожение, недовольство в Финляндии, требование политических реформ всей печатью и всем дворянством, распространение по всей России "Колокола", могучая проповедь Чернышевского, умевшего и подцензурными статьями воспитывать настоящих революционеров, появление прокламаций, возбуждение крестьян, которых "очень часто" приходилось с помощью военной силы и с пролитием крови заставлять принять "Положение", обдирающее их, как липку, коллективные отказы дворян – мировых посредников применять такое "Положение", студенческие беспорядки – при таких условиях самый осторожный и трезвый политик должен был бы признать революционный взрыв вполне возможным и крестьянское восстание – опасностью весьма серьезной".
Однако революционная ситуация не переросла в революцию: "…народ, сотни лет бывший в рабстве у помещиков, не в состоянии был подняться на широкую, открытую, сознательную борьбу за свободу". Крестьянские и студенческие волнения были подавлены. С ареста Чернышевского в 1862 году началась беспощадная расправа царского правительства с демократическим движением, приобретавшим, однако, все большее влияние на молодое поколение.
Классовая борьба в стране нашла свое отражение в русской литературе 60-х годов. Все передовое в русском обществе объединилось вокруг революционно-демократического "Современника". Журнал привлек к себе новые писательские силы, отразившие бурный рост демократических идей и настроений в среде молодежи – Н. Успенского, Помяловского, Решетникова и др. В то же время либерально настроенные писатели – Тургенев, Григорович и др. – порвали с "Современником". Эти писатели стали на путь прославления "великих реформ". По характеристике Ленина, Тургенева в конце 50-х годов "тянуло к умеренной монархической и дворянской конституции", ему "претил мужицкий демократизм Добролюбова и Чернышевского". Некоторые писатели – Лесков, Достоевский – оказались в 60-е годы в лагере реакции.
Обострение классовой борьбы и идейно-политическое размежевание русского общества и литературы не могло не отразиться и на деятельности Гончарова в эти годы. Как и другие литераторы дворянско-буржуазного либерального лагеря, Гончаров страшился крестьянской революции и заявлял: "Россия переживает теперь великую эпоху реформ". Он не сочувствовал деятельности герценовского "Колокола". К революционно-демократическому движению, к идеям социализма Гончаров отнесся отрицательно, считая их беспочвенными, "крайними". Дальнейшее развитие России писатель представлял себе в буржуазно-реформистском духе.
Еще в 1856 году, по возвращении из путешествия, Гончаров, вынужденный поступить на службу, становится цензором. В эту пору, еще до отмены крепостного права, Гончаров как цензор нередко проявлял сочувственное отношение к прогрессивным явлениям литературы. Так он способствовал новому изданию запрещенных в течение нескольких лет "Записок охотника" Тургенева, сборника стихотворений Некрасова, разрешил к печати роман Писемского "Тысяча душ". Благодарный Писемский писал Гончарову: "…Вы были для меня спаситель и хранитель цензурный: вы пропустили 4-ю часть "Тысячи Душ" и получили за то выговор. Вы "Горькой судьбине" дали увидеть свет божий в том виде, в каком она написана. Все это я буду до конца моих дней помнить".
Однако в 60-е годы цензорская деятельность Гончарова принимает реакционный характер. В 1862 году он назначается редактором официальной газеты "Северная почта", а потом членом Совета па делам печати. В этой должности Гончаров давал заключения о политическом направлении органов печати, отдельных произведений, журнальных статей и т. д. Царская цензура жестоко преследовала демократическую журналистику и печать. В деятельности Гончарова резко проявились антидемократические тенденции. Они сказались в его отрицательной оценке романа "Что делать?" Чернышевского, в преследовании им журнала "Русское слово" Писарева и статей критика-демократа, в которых Гончаров усматривал отрицание религии, "жалкие и несостоятельные доктрины социализма и коммунизма".
В 1867 году Гончаров уходит в отставку, осознав, повидимому, что цензорская деятельность не к лицу русскому писателю.