- Будем записывать твои впечатления. Не зря же ты копал руду. Я называю тему - ты диктуешь. Отпечатанные на бумаге слова я читаю и вношу исправления. Итак, о рудниках. - Карл коснулся регуляторов - диктофон замигал лампочками и слегка завибрировал.
- "Все женщины, - начал размеренно я, - любят украшения. Но не все они знают, что самые красивые, самые изысканные из них добываются во владениях господина Карла, глубоко под землей…" - Я подробно рассказал об алмазах - как извлекают их из руды, как эта руда отваливается в холодных темных шахтах, с каким трудом поднимается она на поверхность. Далее я пространно разъяснил, что такое кайло и что такое тачка. Этими орудиями труда, грустно сказал я, вооружены рудокопы. Карл недоуменно взглянул на меня, и я принялся описывать врубовую машину, красочно обрисовал ее внешний вид. Затем рассказал, как врубовая машина работает, как легка и удобна в управлении.
Карл отключил диктофон, просмотрел выданный текст и удовлетворенно заметил:
- Превосходно. Только слово "вооружены" заменим словом "снабжены". А то восстанием запахло!
Карл опять стал изучать машинописный текст, время от времени поглядывая на меня. Наконец, он дал новое задание:
- Ну-ка, о воспитательном воздействии моей личности.
О, это было самым легким заданием. Я принялся описывать, как по утрам, после завтрака, растроганные узники произносили слова благодарности Карлу Великому. Некоторые даже не могли сдержать слез. Как-то пришлось услышать разговор двух несчастных - они возносили господина Карла до небес. Не говоря о стражниках, которые произносят его имя, как молитву. И даже глубоко под землей кто-то вырубил буквами - Великий Карл!
- Правда? - растрогался Карл и решил работу на сегодня закончить. - К чему я клоню, Чек, чего добиваюсь, - сказал он, вставая, - чтобы и ты понял то, что давно знают другие. Сильным, Чек, нужно помогать. С сильным, Чек, и сам будешь сильным… Да, Чек, последний вопрос. Что за отношения у тебя с Ри?
- Нормальные отношения.
- Были бы ненормальные, я бы говорил по-другому.
- Не понимаю, господин Карл.
- Ладно. Не понимай. Пока советую присмотреться к девушке. Вам придется вместе работать.
- Я ей симпатизирую.
- Только симпатизируешь? А ты бы… женился на ней? - прищурился Карл.
- Странный вопрос…
- Я странных вопросов не задаю, - нахмурился Карл. - Однако довольно. Слишком уж откровенничаю с тобой. Жду завтра в девять.
- До свидания, господин Карл.
Карл удалился, и я почувствовал, как голова налилась свинцом и в висках застучало. Да, я устал зверски. Спать и только спать. И вдруг мысль: "Неужели Ри дежурит у телефона? Неплохо бы перед девушкой извиниться…"
- Ри?
- Да, слушаю, - прозвучал в трубке печальный женский голос.
- Я бы хотел извиниться и пожелать спокойной ночи.
Установилось неловкое молчание. Я осторожно положил трубку на рычаг и побрел к постели. Едва голова коснулась подушки - сразу провалился в глубокий сон.
Утром чуть не проспал назначенное Карлом время, прибыл минута в минуту.
Ри, как всегда, восседала за своим сверкающим столиком и была подчеркнуто любезна. Вот и прекрасно. Взаимоотношения определились всерьез и надолго.
Карл вышел в приемную и велел следовать за собой. На ходу он сказал:
- Не вздумай какие-нибудь штучки… Я защищен со всех сторон.
- Что вы, господин Карл… - только и сумел я ответить.
- Знаю я вашего брата, - бросил он.
Здесь же, на третьем этаже, Карл свернул в кабинет без номера, который оказался своеобразной гардеробной. На вешалках вдоль стены красовалась самая разнообразная одежда - всех фасонов и назначений: сапоги кирзовые, сапоги резиновые, сапоги из тонкой кожи; оранжевые полусапожки с боковыми застежками; простые и меховые ботинки; туфли, туфли, туфли…
Карл облачился в кожаное пальто с пушистым белым воротником, натянул желтые сапоги с загнутыми носами, извлек откуда-то кожаный шлем. Воротниковая опушка делала его похожим на хищного грифа…
- Выбирай, Чек, - просипел гриф, - и возьми на заметку; сам господин Карл дарует со своего плеча. - Заметив мое недоумение, объяснил: - Там холодно, одевайся теплей.
Долго я не копался. Взял меховую шапку, теплое пальто с воротником и натянул сапоги. Карл, терпеливо пронаблюдав за моим одеванием, коротко бросил: "Идем".
В комнате, за вешалками, оказалась еще одна дверь. Карл толкнул ее ногой, и мы вышли на лестничную площадку. Ступеньки круто взбегали вверх. "На крышу", - догадался я.
Да, на плоскую и ровную крышу, которая служила сейчас площадкой для геликоптера. Небольшая железная стрекоза, свесив винтовые крылья, сутулилась поодаль и ожидала нас. Наверху было действительно холодно, дул несильный, но ледяной ветер, и я почувствовал, как мои щеки задубели.
Мы с Карлом заняли места позади летчика, и тот включил двигатель. Где-то над головой зашуршал винт, и мы бесшумно взмыли над городом. Во все глаза я смотрел сквозь прозрачные стенки вниз, на город, пытаясь определить в пересечении улиц знакомые черты. Небоскребы, парк и знаменитый карловский особняк остались позади, и я узнал только, кажется, дом господина Крома и авеню, на которой не раз бывал…
Геликоптер резко снизился над окраиной города и сел на асфальтированном треугольнике рядом с высоченным сооружением из стекла, которое можно было принять за многоярусный гигантский парник.
Вслед за Карлом я выбрался наружу и заметил, как от стеклянного колпака к нам навстречу бежал, а точнее часто-часто семенил кругленький, толстенький лысоватый человек в темно-синем халате. Когда он подкатил ближе, я увидел, что это весьма пожилой человек с круглыми, как у совы, глазами и дряблыми, старческими щеками.
- Знакомься, - торжественно сказал мне Карл. - Знаменитый скульптор, величайший мастер своего дела. Специалист не только по тончайшей резьбе, но и монументалист.
Скульптор засмущался, стал благодарить господина Карла за столь высокую оценку его скромных трудов и повел в мастерскую.
Мы не спеша, равняясь на размеренную походку Карла, направились к стекляшке. Я с любопытством поглядывал на великого мастера, который юлил вокруг Карла. Боже, во что он превратил художника и, судя по всему - талантливого человека!.. Это не мастер, а какой-то холуй…
За толстыми стеклянными стенками оказались леса, обрамляющие гигантскую скульптуру. Снизу я разглядел невероятных размеров башмаки с лепными узорными бантами - ни дать ни взять - белые баржи с белыми парусами.
Пришлось отойти подальше, чтобы прочитать на постаменте слова, выложенные метровыми буквами: "ЭТО Я. ОТНЫНЕ И НАВСЕГДА".
- Нельзя ли посмотреть лицо? - спросил я скульптора.
- Не полезете же вы под самый купол! - он кивнул на железную лестницу, уходящую по стеклянной стене вверх.
- Полезу, - твердо сказал я. - Работа стоит того.
Скульптор просиял, а Карл сдержался, изучая меня.
Я сбросил пальто. Цепляясь за перекладины, зачастил руками и ногами по тонким железным прутьям. До самого верха не отдыхал, хотя, признаюсь, хотелось остановиться и сбросить непривычное напряжение…
Да, это было лицо Карла - удивленное, носатое, с надменно прищуренными глазами и властно выпяченным подбородком. Иного я и не ожидал увидеть. Хотя надо отдать должное скульптору: сработано мастерски.
Спускался я долго, медленно - уже порядком устал. Скульптор встретил восторженными словами:
- Феноменально! Вы, оказывается, спортсмен! Мы-то ползаем, как букашки…
Похвала не понравилась Карлу. Он с опаской глянул в мою сторону и сухо спросил:
- Ну, что увидел?
- Оказывается, это вы, господин Карл. Похоже, как две капли воды.
- Да? А почерк художника чувствуется?
- Еще как, господин Карл.
- Возьми на заметку. Я должен высказаться по этому вопросу.
- Непременно, господин Карл.
- Ну, дорогой, - повернулся он к скульптору. - Давай заканчивай. Ко дню моего рождения. Понял?
- С полуслова, господин Карл! Не сомневайтесь.
Скульптор закрутился волчком, залебезил, рассыпался в заверениях преданности и любви. Он явно перегнул, даже Карл поморщился.
- Ну, насчет любви - ты брось.
В геликоптере, когда мы опять взмыли ввысь, Карл с чувством высказался:
- Хороший он мужик. Понимающий, правильный. Люблю таких. - И вдруг спросил: - Ну, как тебе монумент?
- Грандиозно, - мотнул я головой.
- Еще бы. Создается на века! Запомнил надпись?
- "Это я. Отныне и навсегда", - продекламировал я.
- Вот-вот. Обрати внимание: я не стал выпячивать себя. Ты не найдешь на постаменте моего имени. К чему бахвалиться? Лучше скромно, без претензий: "Это я". Так впечатляет больше. И знаешь, по моей задумке это не только мой портрет. Это больше, чем я сам. Это все мы, противостоящие разрушительной силе глупого добрячества. Потому и начертано. "Отныне и навсегда". Ведь мы на земле будем вечно.
"Поживем - увидим", - усмехнулся я про себя и стал осматривать местность, над которой летели. Пока ничего особенного, ровно, пустынно.
Геликоптер был уже далеко от города, а мы все летим и летим. Вот летчик стал снижать легкую послушную машину над полем, заросшим бурой травой.
Приземлились у небольших строений, и опять к нам бежал некто, но уже молодой и быстрый. Он махал шапкой и кричал: "Добро пожа-а…ть!
- Отличный парень, - доверительно сообщил мне Карл. - Пойдет за меня в огонь и в воду. Преклоняюсь перед такими.
- Кто он?
- Мой главный охотник.
Главный охотник тем временем добежал до нас и с восторгом произнес:
- Добро пожаловать, ваша светлость! - Он не сводил восхищенных глаз с Карла, на меня даже не взглянул.
- Ладно, хоть шапку надень, - капризно поморщился Карл. - Готов ли к охоте?
- Готов, ваша светлость, - выдохнул главный охотник и замер.
- Ну давай, веди коня, - распорядился Карл, и парень умчался к сараям. - Поохотимся немного, ты не против? - спросил он.
- Что вы, господин Карл. Интересно.
- Даже очень, - подтвердил он. - Тем более, что я охочусь по-особому. Ты хочешь спросить - как? Не торопись, увидишь.
Карл вернулся к геликоптеру и, натянув перчатку с длинным кожаным рукавом, достал из кабины чучело какой-то птицы, похожей на небольшого орла. Чучело он держал за ноги и ждал, когда же охотник подведет коня - ржание и топот уже доносились, да и сам парень вовсю спешил к Карлу.
- Ты заметил, что у меня нет ружья, - сказал Карл, с нетерпением поджидая главного охотника. - Не могу стрелять в безобидных животных. Это не что иное как примитивное убийство. Иное дело - соколиная охота. Вот он, мой сокол. Висит и не подозревает, что сейчас устремится за добычей.
- На кого охота?
- На зайцев, разумеется. Правда, живых зайцев давно нет, я использую электронные заменители… Ну я же просил, - поморщился Карл. - Не нужно вопросов. Увидишь собственными глазами.
Главный охотник подвел красавца коня и помог Карлу подняться в седло. Карл повернул кольцо на шее у сокола - птица встрепенулась и гордо уселась на кожаной карловой руке. Голова ее размеренно двигалась - то в одну сторону, то в другую, перышки топорщились, глаза мерцали. "Сокол-то электронный", - понял я.
Карл был великолепен. Возбужденный предстоящей охотой, весь устремленный для броска, он зорко осматривал поле перед собой, выискивая добычу.
- Что там за куст впереди? - спросил Карл у главного охотника. - На моем поле не было никаких кустов… Кажется, он шевелится!
- Мой ягненок, - еле слышно объяснил главный охотник. - Пустил травку пощипать. Не знал, что вы прилетите…
- Я же предупреждал: ждите в любое время! - резко ответил Карл. Он что-то сказал в квадратную металлическую коробочку, похожую на микрофон, и сокол рванулся ввысь. Карл тронул коня и забормотал в микрофон, корректируя полет сокола:
- Выше, выше… левее… стоп!
Сокол, набрав высоту, сложил крылья и камнем обрушился вниз на… ягненка. Бедное животное не ожидало нападения, рухнуло наземь, здесь его и настигли острые когти и безжалостный клюв электронного хищника. Ягненок изо всех сил сопротивлялся, вскакивал на ноги, но борьба окончилась гибелью малыша…
Сокол оставил ягненка только тогда, когда тот перестал шевелиться. С окровавленными когтями и клювом птица вернулась на кожаную перчатку. Довольный охотник погладил сокола и, повернув кольцо, превратил птицу в чучело.
- Вытри кровь. - Карл отдал чучело главному охотнику. - Да осторожней. Этой птице цены нет.
Главный охотник во все глаза смотрел на Карла, но теперь не было в них восхищения. Только страх и боль, горечь и недоумение… Казалось, Карл не замечал этого. Он с восторгом заговорил, обращаясь ко мне:
- Ну что, убедился? Прекрасные люди служат у меня. Так естественно, так умно вместо зайца подложить овечку! Умеют меня радовать, умеют делать подарки. Не то бы гонялись мы, Чек, за электронным зайцем. А зайца, поверь мне, выследить и поймать не так-то просто.
Карл заметил теперь главного охотника, принял из его рук чучело, очищенное тряпьем и какой-то жидкостью из бутыли, и сказал небрежно, поднимаясь в кабину геликоптера:
- Молодец, охотник. Там, на поляне осталась дичь, прекрасное мясо. Возьми себе, в благодарность за службу. А ты, Чек, отметь: я должен сочинить стихотворение о соколиной охоте.
Возвращались утомительно долго. Карл молчал, всю дорогу подремывал. От неприятных мыслей то и дело прикрывал веки и я. Но вот геликоптер доставил нас на крышу карловского учреждения, и Карл распорядился:
- Возвращайся к себе, отдыхай. Через часок загляну, будем работать. Надеюсь, ты ничем не обижен?
- Нет, господин Карл.
- Едой снабдили?
- Да, господин Карл.
- Задание одно: хорошенько готовься. Будем сочинять.
- До свидания, господин Карл.
Не буду описывать, как шел через парк в окружении зорких карловских агентов. Я был рад, что наконец добрался до калитки, а потом, пожевав что-то на кухне, сел за письменный стол. Я должен был думать о том, что увидел, и не потому, что об этом распорядился Карл. Я не могу не думать о том, что кровно меня волновало… Все это каким-то образом я связывал со своим нелепым пребыванием в страшном, уродливом мире. Я не могу понять одного: неужели человек может мириться с голодом и унижениями, с тысячью несправедливостей, главная из которых: у кого-то все, а у кого-то ничего. Неужели нельзя устроить так, чтобы всем было хорошо?
Жаль, не смогу увидеть Роба, он бы ответил на этот трудный вопрос, он бы просветил меня. А может быть, самому найти Роба? Нет, нет, я только подведу его, наведу на след. Буду уж сидеть тихо, смотреть, запоминать, авось наблюдения мои пригодятся…
Ри мне поможет…
Ри? Шальная, безумная мысль! При чем здесь Ри? Чем она сможет помочь? Не помешала бы…
Нет, чувствую, Ри может помочь. Но не сразу, наверное. Что-то в ней есть. Но никак не рассмотрю. Мешает мне, наверное, то, что она очень симпатична, субъективизм туманит верную оценку, уводит в сторону…
Скоро заявится Карл, и мы, как он выразился, будем сочинять.
Почудился шорох - я обернулся. Оказывается, Карл уже в кресле, изучает меня!
- Займемся, Чек, делом, - угрюмо сказал он. - Прошу к аппарату. Ну, с чего начнем?
- Я думаю, - раздумчиво ответил я, - с поэзии. Столько впечатлений! Пока они не исчезли, нужно поторопиться.
- А конкретно?
- Давайте сочиним об охоте.
- Молодец, запомнил. Ну-ну.
- Есть уже одна строчка.
- Даже так! Какая же?
- "О, соколиная охота!" Можно продолжить - пустяк, мол, для кого-то.
Карл оживился и продекламировал:
О, соколиная охота!
Пустяк, наверно, для кого-то!
- Ура! Опять пришла суббота! - подхватил я и предложил рифмовку: суббота-ворота. Мол, открывай ворота.
Карл опять соединил две строчки:
Ура! Опять пришла суббота!
Приятель, открывай ворота!
Таким способом мы придумали целое стихотворение. Наиболее удачными, с точки зрения Карла, были такие строчки:
Сложнее с соколом охота,
Чем с гарпуном на кашалота!
Гонись за уткой, лезь в болото -
Работа до седьмого пота!
Да, соколиная охота
Достойна высшего почета!
- Ну, Чек, - ликовал Карл, - давно я так вдохновенно не работал. Еще чем порадуешь?
- Прошу включить диктофон. - Замерцали лампочки, и я стал рассуждать о работе гениального скульптора, которая, безусловно, принесет бессмертие Карлу Великому. Коснувшись художественных достоинств гигантского изваяния, я не мог не отметить скромность человека, с которого вылеплен столь выразительный портрет. Отдельно я говорил о карловском лице, отдельно - о жесте левой руки, отдельно - о жесте правой. И конечно же - о могучих ногах, которые прекрасно несут прекрасное тело. Особого внимания удостоилась надпись "Это я. Отныне и навсегда" и предполагаемый ландшафт, где будет установлен редчайший монумент…
Карл слушал, улыбался, покачивал головой и наконец сказал:
- Неужели, Чек, ты и вправду так думаешь? Обо мне? Ладно, увидим. Но пока я доволен. Итак, до встречи утром.
Карл не разрешил себя провожать и гордо удалился. Я опять остался один, наедине с мрачными мыслями. Что же происходит со мной? Очень похоже на суровые испытания. То и дело содрогаюсь я, размышляя о человеческой низости, о дрянных поступках самого совершенного земного создания. Не перестаю удивляться: как высоко может вознестись человек и как низко себя уронить…
Опять, как вчера вечером, обступила тяжесть и застучало в висках. Я оделся и вышел подышать прохладой. Полюбовался на звезды - на эти, не освоенные человеком иные миры…
Прободрствовал до пяти утра, но тяжесть не растворялась, в висках по-прежнему оглушительно стучало. Назойливо лезли мысли, требовали ответа…
Уговорил себя лечь и наконец уснул. И был разбужен телефонным звонком. Ри бодро приветствовала:
- Доброе утро!
- Доброе… - спросонья пробормотал я.
- Уже половина девятого!
Я бросился приводить себя в порядок и одеваться. Спасибо Ри, не то бы пришлось оправдываться перед Карлом. А когда вошел в приемную, первым делом сказал девушке:
- Примите мою благодарность. Я бы проспал.
Вышел Карл, и повторился вчерашний путь. Карл действовал так, будто меня рядом не было, и собирался в дорогу он один.
Он долго облачался в костюм, похожий на скафандр, тщательно застегивался и зашнуровывался. Я понял: то же самое надлежит сделать и мне. Костюм, предназначенный для меня, находился здесь же, на вешалке. Внизу, на подставке, массивные тяжелые ботинки взглядывали на меня блестящими металлическими пуговками - ну что ты медлишь, поторапливайся!
Карл, завершив одевание, подхватил прозрачный колпак, перенес его на согнутую левую руку и парадно зашагал на крышу к геликоптеру. Я, повторив действия Карла, поспешил вслед за ним.
Геликоптер мотал нас в воздушных потоках целых полдня. Карл стоически выдерживал эту пытку, хмурился и упорно молчал. Лишь однажды извлек из-под сиденья записную книжку, что-то черкнул в ней и произнес с назиданием: