Глава девятнадцатая
На следующее утро Эльза не приехала. Не появилась она и в обед, и вечером, когда артисты ансамбля стали заполнять автобус, чтоб отправиться на концерт.
- Может быть, мы вчера сделали что-то не так? - высказал предположение Алан.
- Не знаю, - я и сам терялся в догадках.
Место рядом со мной никто не занимал, и каждый входивший в автобус бросал на меня недоуменный взгляд.
Эльза не появилась и на концерте. Я все глаза проглядел, всматриваясь в зал.
- Что-то случилось, - забеспокоился я.
- Это все Кофман, - мрачно изрек Алан. - Он мне с первой минуты не понравился. Озлобленный и жестокий. Такой на все способен.
- После концерта махну к ним, - решил я.
- Поставим в известность Аслана Георгиевича, - и к ней.
Но Аслан Георгиевич категорически возразил:
- На ночь глядя? Нет. Вы возвратитесь вместе с ансамблем в отель и ни шаг не отойдете от меня. А завтра я сам с тобой поеду. Договорились?
… Автобус приблизился к отелю. Из-под козырька, нависшего над входом, шагнула навстречу тень. Алан закричал на весь салон:
- Это она, Олег!
Я пулей выскочил из автобуса.
- Где ты была?
- Я сегодня сделала большой дело, - заявила она, и сияющие глаза ее подтвердили это.
- Я волновался, - признался я. - Этот Кофман…
- О-о, не напоминай о нем. Несчастный человек, он несет неприятности и другим.
- Вчера мы не подвели тебя? - спросил я. - Отец не очень ругал нас?
- Я ему сказала, что мне кроме тебя никто не нужен.
- Ты отчаянная… - прошептал я и с удвоенной нежностью прижал ее к себе.
И как она только отважилась на такое признание? Ведь, в сущности, ей приходится выбирать между мной и отцом, и я понимал, как это нелегко. И все же, и все же… выходит, любовь ко мне оказалась сильнее? И ради этой любви она приносит в жертву взаимоотношения с отцом и вообще все свое благополучие? А что, если разразится скандал?
- Еще я сказала, что уезжаю…
От счастья губы у меня растягивались в улыбке сами собой, и я имел, наверно, довольно глупый вид. Полчаса назад я изнывал от несправедливости устройства мира, усталость от гастролей усугубляла горечь. Мюнхен, погруженный в яркую иллюминацию неоновых светильников, казался муравейником, по которому сновали туда-сюда приземистые стальные чудовища с глазищами-фарами, ослепляя прохожих и проносясь мимо со зловещим шипением. Теперь я готов был обнять этот несправедливый мир, простить ему все. Лица людей стали добрыми, приветливыми. Носятся машины? Ну и пусть, они ничуть не мешают наслаждаться летним августовским вечером. И звездный шатер неба как нельзя кстати дополняет неоновый блеск площадей и улиц. Как можно в такой вечер спать?
- Пойдем, погуляем.
- Может, поедем? Я недалеко припарковала машину…
- Угу! - кивнул я, и мы поспешили к стоянке.
Это была удивительная поездка по ночному Мюнхену. Мелькали улицы, площади, толпящиеся у шоу-клубов подростки в черных кожанках и крагах, девицы с растрепанными волосами. Урывками обрушивалась на нас музыка, вырывавшаяся из поблескивающих разноцветными вспышками входов в рестораны, ночные бары, секс-шоу и другие, незнакомые мне, заведения. Какофония звуков и грохот ударных инструментов не раздражали, а, наоборот, завораживали, словно в них пульсировала ночная жизнь чужого города. Скоро, очень скоро мы окунемся совсем в другие, более родные мне волшебные звуки, рожденные самой природой: шум реки и журчание родников, грохочущие порывы разбойника-ветра перед грозой и барабанную дробь града.
- Перво-наперво мы с тобой позаботимся о средствах на "Жигули", чтоб ты не разучилась так залихватски водить машину, - сказал я.
Она засмеялась.
- Не произноси это слово. "Жигули" очень созвучно с французским словом, обозначающим мужчину, живущего за счет женщины. Для импорта вы, небось, дали этой машине другое имя.
- Хорошо, куплю тебе "Ладу", так и быть, - расщедрился я.
- Спасибо! Ой, держи руль, я умираю…
- А-а, ты не веришь?! Ничего. Через три года будешь извиняться за сегодняшний смех. - Я погрозил ей пальцем. - Но я тебя не прощу!
- Простишь, - заверила она меня. - Я буду нежная, послушная жена, и ты меня будешь носить на руках…
- Я готов делать это и сейчас!
- Лучше через десять лет, - попросила она серьезно.
Мы несколько минут ехали молча, не смея взглянуть друг на друга.
- Олег, ты… ты окончательно решил?
- Конечно! А ты?
Она молчала.
- Почему ты не отвечаешь?
Она была глуха и нема.
- Испытываешь мое терпение?
Не глядя на меня, она наконец произнесла:
- Чтоб ответить на такой вопрос, девушка сперва должна услышать предложение…
- А-а, - спохватился я. - Постой. А разве наши разговоры и поцелуи не то же самое?
Она медленно повела головой из стороны в сторону:
- Не-ет, дорогой. Ни одна девушка в мире не захочет упустить такой важный момент. Услышать от любимого: "Выходи за меня замуж", - и отвечать не сразу, зная, что теперь от твоего слова все зависит… О-о, это необыкновенное счастье! Как ни хочется девушке поскорее произнести "да!", она медлит, продлевая эта минута! Олег, не лишай меня такого удовольствия…
- Ну-ка, останови машину!
- Зачем?
- Не стану же я на ходу делать тебе предложение. Да и жизнь мне дорога, еще закружится твоя хмельная голова…
- Ты… хочешь… прямо сейчас?
- Прямо сейчас. Зачем тебя мучать?
Машина замерла. Мимо шли люди и никому не было дела, какое великое таинство совершается в "Ауди".
- Эльза… - прошептал я. - Наступил долгожданный момент!
Принимая эту взрослую игру, я поразился тому, с каким серьезным видом приготовилась меня слушать Эльза. И опять, в который раз я подумал: как же мы, мужчины, плохо знаем женскую душу… Или суровый быт начисто лишил нас природной интуиции? Ей хотелось, чтобы этот день сохранился в памяти, как яркое событие, о котором можно было бы вспоминать, закрыв глаза. И совершенно не имело значения, что обстановка была, мягко говоря, не соответствующая, что тесен салон машины, который освещается тревожным прерывистым неоновым светом, придающим нашим лицам бледно-синеватый оттенок. Сейчас произойдет самое-самое важное событие в нашей жизни, и, сказав друг другу "да", мы соединим не только свои судьбы, но и своих родителей, родственников, будущие поколении. Два рода, две фамилии, до этого не связанные никакими узами, станут близкими, а на свете станет одной семьей больше… И, конечно, тысячу раз правы женщины, что ждут этой минуты, мечтают о ней. Это мы, мужчины, сухи, бесчувственны, для нас важен итог, а не сам процесс, и мы поскорее стремимся достичь определенного результата, забывая, что есть и другие минуты, когда нужно остановиться и задуматься, и принять единственно важное решение, чтобы потом не спотыкаться в жизни и не жалеть ни о чем. И минуты эти не менее упоительны, чем воплощение мечты, ведь рядом - любимая, и вы творите новую, теперь уже общую, судьбу…
- Ты что-то хочешь сказать? - Эльза старалась не смотреть на меня.
- Да, хочу, - прошептал я.
- Я слушаю, - она опустила голову.
- Эльза… - начал я и запнулся: какими-то очень холодными показались мне традиционные слова: предлагаю руку и сердце… - Эльза… - повторил я и взял ее за руку, она была безвольной и горячей. Лихорадочно перебрав в уме все возможные варианты и не найдя нужных слов, я сдался. - Нам нельзя врозь, Эльза, - выдохнул я.
Шутливо-укоризненно глянув на меня, она покачала головой:
- Ты не все сказал…
- Конечно, не все. Эльза, - очень торжественно продолжил я - Будь моей женой. - И, не выдержав тона, поспешно добавил: - Все равно ж я тебя никому не отдам.
Улыбнувшись одними глазами, Эльза отвернулась.
- Эльза…
- Не мешай. Я думаю…
- О чем?
- Как о чем? Какой ответ тебе дать…
- И какой же…
- Да! Ну, конечно, да! - воскликнула Эльза и прижалась горячими губами к моим, онемевшим от счастья.
Мне показалось, что "Ауди", единственный свидетель нашего разговора, закружился на месте, завертелся и взлетел ввысь, унося нас на какую-то другую планету, непохожую на нашу…
… Когда ансамбль заполнил салон автобуса, Аслан Георгиевич сообщил, что сегодня у нас весьма ответственный концерт, на котором пожелали присутствовать представители городских властей. В зале будут находиться и компаньоны Елизаветы Фридриховны, владельцы фирм-поставщиков сырья и фирм-посредников по реализации продукции. Видимо, она рассчитывала на то, что в шоковом состоянии они будут более податливы при переговорах об условиях взаимовыгодного сотрудничества.
- Бизнес… - усмехнулся Алан.
- Да, бизнес, - подтвердил министр. - В бизнесе все средства хороши, важно одно - опередить конкурентов. Вот она и старается. - В его голосе послышались насмешливые нотки: - Или вы не желаете принимать участия в бизнесе? Мне понятна такая позиция, сам до последнего времени придерживался ее. Но в этом мире без бизнеса не обойтись. Или протягивай ножки, или дерись, как боксер на ринге. Слава богу, в данном случае грязи нет. Более того, я думаю, что такой способ воздействия на своих компаньонов оригинален и интересен.
Перед началом концерта к нам подошел старший сын Елизаветы Фридриховны, худой и довольно высокий молодой человек. Впрочем, относительно молодой. Я был озадачен, заметив на его лице множество морщин, которые старили его, видимо, на десяток лет. Но глаза - живые, с искорками веселья - располагали к себе. Он представил нам свою спутницу - смазливую девицу, лет на двадцать младше его:
- Госпожа Луиза Ейтс, - он смело говорил на своем слабом русском языке, умудрившись сделать неправильное ударение в слове "госпожа".
- Добро пожаловать на наш концерт, - вежливо поклонился Аслан Георгиевич. - Надеюсь, вы не пожалеете, что пришли.
В антракте Карл подозвал фрау Тишман и что-то прошептал ей, отчего она расплылась в улыбке и поспешила к выходу.
- Я сегодня организую прием в честь ансамбля "Алан", - провозгласил он. - В лучшем ресторане города. Не возражайте, если приглашу и компаньонов моей мамаши? - спросил он у Аслана Георгиевича.
- Вы организуете прием, вам и определять, кого приглашать.
- Вот и прекрасно! Если второе отделение концерта такое же великолепное, то я не поручусь за сохранность этого помещения, - сострил Карл Дитрих.
Зал ресторана был великолепен, такого мы еще не видели. Свет скрытых светильников придавал ему уютный и таинственный вид. Разноцветные фужеры из тонкого хрусталя бросали на обитые темным деревом стены красные, желтые, синие блики.
Карл Дитрих дождался, когда артисты сядут за столы, и провозгласил:
- Этот зал арендован в честь ансамбля "Алан" и его руководителя. Заказывайте, что желаете. И… любую музыку! - он махнул рукой метрдотелю, и на сцену поднялся эстрадный оркестр, сходу обрушив на нас поп-музыку.
Официант протянул бутылку к бокалу, но я прикрыл его ладонью.
- Почему ваши ничего не пьют? - Карл был удивлен. - Может быть, это… запрет? Я протестую.
- Уверяю вас, никакого насилия над личностью здесь нет, - усмехнулся Аслан Георгиевич. - Просто им нужно быть в форме.
Дитрих повернулся к ребятам, окинул их оценивающим взглядом:
- Сильные парни! Надеюсь, танцевать-то вам можно?
Алан и Эльза направились к танцплощадке, следом потянулись и другие.
- Вызываю вас на соревнование! - обратился Карл к министру. - Я приглашаю одну из солисток ансамбля, а вы мою девушку.
Аслан Георгиевич прислушался: танго. Ну, что ж. Это еще куда ни шло, по крайней мере, в пору его молодости танго еще танцевали. Министр встал и протянул руку Луизе. Но вдруг оркестр резко прервал танго и заиграл диско. Аслан Георгиевич секунду постоял в раздумье, потом скептически, смешно покосился на Карла: хитрец, заманил его в западню. Ну, подожди, шельма! Голыми руками ты меня не возьмешь. Отпустив талию партнерши, он вслушался в музыку, стараясь "поймать" ритм, и… от нашего иронично-спокойного, солидного министра не осталось и следа. Странные выкрутасы, которые вытворяли его ноги и свободные движения рук будто подсказывала сама музыка. И, что удивительно, никакого напряжения. Более того, министру танец явно доставлял удовольствие. Да, внутренней свободы в Аслане Георгиевиче, видно, хоть отбавляй. Зал притих. И немцы, и артисты ансамбля, да и сами оркестранты не сводили глаз с двух соревнующихся пар. Когда, наконец, музыка смолкла, на них обрушились аплодисменты. И компаньоны фрау Дитрих, и случайно оказавшиеся в ресторане посетители, и даже официанты и повара, высыпавшие из дверей, ведущих на кухню, приветствовали их. Аслан Георгиевич даже смутился.
- Аплодируют вам, - скорбно покачал головой Дитрих. - Я должен вам признаться. Компаньоны матери заспорили со мной, что советский министр ни за что не станет танцевать под диско. Вы помогли мне выиграть пари, и сейчас мы получим приз - шампанское!
Уже сидя за столом и осушив бокал шампанского, Карл доверительно шепнул Аслану Георгиевичу:
- У нас не любят чопорных, застывших, как манекен, людей. Здесь больше ценят естественность. И, я уверен, вы всем очень понравились, вы еще услышите лестные отзывы.
И как бы в подтверждение его слов к нашему столу приблизился тощий, слегка сутулый немец с выдающимся вперед кадыком, беспрестанно двигающимся вверх-вниз. Он шел, выставив вперед левое плечо, которое было выше правого, отчего все тело казалось перекошенным. В руке у него был бокал шампанского.
- Я хочу сказать слово, - обратился он к Карлу.
- Пожалуйста, - вежливо кивнул Дитрих и добавил: - А я буду переводить.
Пожилой немец повернулся к Аслану Георгиевичу.
- Возможно, вам покажется неинтересным то, что я скажу, но, боюсь, другая возможность представится мне не скоро, поэтому я все же прошу меня выслушать. Я был в вашей стране, воевал под Сталинградом. На всю жизнь запомнил этот ад, трескучие морозы. Я отморозил там пальцы на обеих ногах. Спасся чудом, - самолет, на котором меня эвакуировали, проскочил линию огня. С тех пор я ненавижу вашу страну и каждый день посылаю ей проклятия.
Аслан Георгиевич сидел весь подобравшись, насупившись, сверля взглядом немца с кадыком: ни дать ни взять - барс перед броском…
- Со времен Сталинграда у меня в груди все замерзло, - продолжал немец. - Но сегодня со мной что-то случилось. Смотрю на ваших ребят и девушек, слушаю вас и чувствую - внутри у меня начинает оттаивать… Возможно, я был дураком все эти годы, избегая всего советского, не желая даже встречаться с вами. Я поднимаю этот тост за то, чтоб мы почаще встречались и лучше узнали друг друга…
Аслан Георгиевич все еще настороженно смотрел на немца, но когда тот сказал: "Я хочу выпить с вами по-русски", он улыбнулся, подозвал Алана и попросил принести бутылку водки.
- Я охотно выпью с вами, - Аслан Георгиевич поднял фужер с шампанским, и когда они выпили, протянул ему бутылку "Столичной". - А это вам. Чтоб лед быстрее таял…
Тот под аплодисменты и восторженные крики, благодарно поклонившись, принял бутылку. Из-за ближайшего стола к нему бросился рыжий немец и протянул бокал:
- Плесни и мне. Будем оттаивать вместе!
Но немец с кадыком шутливо прижал бутылку к груди и закричал на весь зал:
- Скоро свадьба моего сына. Там мы и разопьем эту бутылку.
…"Ауди" пересекал одну улицу за другой. Светофоры, точно желая угодить Эльзе, встречали нас "зеленым огоньком".
- Все же куда мы едем? - в который раз допытывался я.
- Сегодня у нас самая деловая поездка, - лукаво глянула на меня Эльза. - Полчаса - и мы вновь будем - как это по-русски? - заниматься здоровым отдыхом!
Мелькали площади, улицы. Наконец автомобиль резко свернул к серому зданию с высокой парадной дверью и вытянутыми окнами.
- Приехали.
Мы вошли в здание, - массивная автоматическая дверь легко открылась, - и я все понял. Авиакассы. В помещении было светло и уютно, люди не толпились у окошек, - собственно, и окошек не было, кассиров отделяла только стойка, а посетители сидели за столиками за чашкой кофе и тихо переговаривались.
- Садись за свободный столик, - сказала Эльза и направилась к стойке.
Эльза и кассирша склонились над бумагами, спустя минуту Эльза расписалась на одной из них и подошла ко мне.
- Вот и все! - просто сказала она. - Летим вместе. Мой ряд девятый, место четвертое…
Глава двадцатая
Утром в ресторане я еще издали увидел за столиком у окна, за которым обычно сидели мы с Эльзой, герра Ункера. В душе шевельнулось беспокойство: странно, почему он здесь? И почему нет Эльзы? Но приветливая улыбка герра Ункера несколько успокоила меня. Хотелось поскорее узнать, в чем дело, но как? Герр Ункер не знал русского языка, я - немецкого. Я взглядом поискал Виктора, но его в ресторане не было. Герр Ункер жестом пригласил меня сесть. Устроившись напротив, я молча смотрел на него. Я развел руками, мол, жаль, что не можем поговорить. Герр Ункер произнес несколько слов по-немецки. Я пожал плечами и, кивнув на свободное место, спросил:
- Эльза?
- Йа! - герр Ункер подвигал двумя пальцами по столу, мол, бегает.
Понятно. Собирается. Остался всего один день, а надо успеть завершить кое-какие дела. Интересно, как герр Ункер воспринял решение дочери? Пока я старался угадать его мысли, он, заметив за моей спиной кого-то, оживился, махнул рукой, приглашая к столу. Я оглянулся.
- Виктор Петрович! На минутку! Очень нужно!
- Айн момент! - Виктор поставил на поднос тарелки с ветчиной и сыром, стакан с оранжадом, чашечку кофе и направился к нашему столу.
Герр Ункер отодвинул в сторону прибор с салфетками и зубочистками, освобождая место для подноса. Виктор сел и, слушая герра Ункера, медленно выпил холодный оранжад. Потом повернулся ко мне:
- Он приехал за тобой, хочет показать тебе дневное шоу.
- А Эльза будет?
- Нет. Говорит, она вся в хлопотах. Дело, конечно, личное, но я тебе не советую ехать. Он может завезти и в злачные места. Хотя утверждает, что хочет поговорить с тобой с глазу на глаз.
- Очень забавно, - засмеялся я. - Он по-русски ни слова, - я по-немецки ни гу-гу…
- Резонно, - прожевав ветчину, Виктор обратился к герру Ункеру и, выслушав ответ, перевел: - Он позаботился о переводчике. Есть у него какой-то знакомый парень, который будет ждать вас в шоу.
- Почему бы нам сейчас не поговорить? С твоей помощью.
- Значит, есть причина.
- Могла бы переводить и Эльза.
- Говорит, ваш разговор не для женских ушей. Я так понял, и не для моих… Не слишком ли ты доверчив?
- А если я возьму Алана? - спросил я.
- Сейчас уточним, - и Виктор произнес несколько фраз по-немецки.
Герр Ункер развел руками.
- Он говорит, что причин для беспокойства нет. Как ты понимаешь я не могу взять на. себя решение вопроса, ехать тебе или нет. Но совет даю: поставь в известность Аслана Георгиевича.