- Для известного пошиба доморощенных Пименов события первых трех месяцев войны заслонили всю пятилетнюю эпопею. Маловато пишут о победах, а все больше о поражениях, об ошибках. Причем пишут ядовито, кусают поглубже…
- Очевидно, в первом этапе больше драматизма, - осторожно заметил Куприянов, вспомнив хвалебные статьи в солидной печати о подобных произведениях. - В романе главное - конфликт. Я так понимаю.
- Между кем? - спросил Ушаков.
- Между действующими лицами, - неопределенно ответил Куприянов. - А как вы думаете?
- Я как думаю? - Ушаков мучительно потер лоб. - В войне центр наиболее острого конфликта - между двумя противниками. Мы дрались за Советскую власть. Быть или не быть нашей Родине. Наш главный враг - фашизм. Широчайшее поле для обобщений, для показа драматических коллизий, гибкости ума, мужества масс и отдельных личностей. А кое-какие литераторы в поисках конфликта повернулись спиной к врагу. Среди своих принялись искать. Их враг - сотрудник "Смерша". Иные изображают его бог весть каким. Их страстно интересует, так или не так развернул свою часть наш полковник или генерал. Немцы порой пишут лучше о нас, они изумляются мужеству русских. Да разве конфликт между двумя идейными мирами заключается в том, как кто возьмет ту или иную горку? Скулят много, могилы тревожат, товарищ Куприянов. Плачут на реках вавилонских. А Волга текла кровью - не слезами. Так отдайте героям дань уважения. Прославьте их в веках… - Ушаков встал, прошелся. Его строгое лицо казалось обожженным. На висках пульсировали вены. - Я перенес первый этап войны почище неких летописцев. Я никого не проклинал. Никого не пытался свергать. Кутузов оставил Москву, гениальный полководец. Мы Москву не оставили. Через три месяца мы били гитлеровцев, как хотели. Кто может похвалиться такими успехами? Англичане, французы? У них был позорный Дюнкерк, но и его они простили своему Черчиллю, ибо так складывалось. Они не выдвигают на первый план ущербных героев, обиженных людей… Вот кто полосует ножом по холстам истории, товарищ Куприянов. Легче легкого воспитать нигилизм у смены. Откуда, вы думаете, эти самые ордена в коробке, а медали на игрушки? Ничто не проходит бесследно. Когда иной литератор принимается…
Куприянов спохватился:
- Мы заболтались, Дмитрий Ильич! Я обещал доставить вас к медикам. Только прошу, не относитесь к ним с предубеждением.
Ушаков отметил еще одно качество замполита - умение охлаждать страсти. Ему приходилось подчинять свои эмоции налаженному ритму.
4
Ушакову исполнилось сорок. Для земного человека - расцвет, зрелость, самый сок. Для подводника - пора списываться на берег. Сорок лет могли стать серьезным препятствием. Куприянов называл дополнительную проверку определением запаса прочности. Условия герметической закупорки, искусственного воздуха, нагрузки опасностей, неизбежных в плавании, требовали железного организма. Подводников тренировали месяцами. Человек должен быть не просто отчаянным, а подготовленным, стойким и физически и духовно. Медики привыкли иметь дело с молодыми людьми безупречного здоровья.
Куприянов припомнил ряд чрезвычайных происшествий, известных ему. Не преминул козырнуть набившим оскомину "случаем Пула". Пул - радиометрист американской атомной лодки "Тритон", прошедшей кругосветным маршрутом в 38 тысяч миль. В самом начале плавания схватило у одного из членов команды почку - и пришлось всплывать, вызывать крейсер.
- Чуть что, небольшой намек на болезнь печени или почек - и чистая, Дмитрий Ильич! Пул свое срабатывает…
- Прекратите, - взмолился Ушаков, - у меня везде закололо. Где эти самые почки?
- Если не знаете где, значит, порядок! - Куприянов рассмеялся весело. - Самое главное, никаких жалоб. Говорите - прадед перегрызал медвежьи кости, дед - поднимал телегу с кладью, отец - ненавидел спиртное и умер от дурного настроения и плохих соседей.
…Медицинское освидетельствование продолжалось не менее часа. Московские справки и анализы просмотрели бегло, ради приличия и как дань уважения к столичным коллегам.
- Там не знали, куда вас готовят? - спросил военный врач с ледяными руками.
- Не знали, товарищ доктор.
- То-то… - Он измерил давление, прослушал легкие, помял живот, добираясь до самого позвоночника.
Конвейерная обработка сделала бы честь первоклассному автозаводу: хирург, невропатолог, рентген, бумажная лента с паспортом сердца и основное - кровь.
Главный с жесткими усиками и впалыми щеками бегло просмотрел собранные материалы обследования. На Ушакова глядели увеличенные стеклами усталые глаза.
- Прошу извинить… - он проверил по бумагам, - Дмитрий Ильич. Вам больше нечем заниматься?
- Простите, не понимаю вопроса.
- Все вы отлично понимаете. - Доктор безнадежно вздохнул. - По моему мнению, каждый должен заниматься своим делом…
- Я журналист, - осторожно парировал Дмитрий Ильич.
- И что же? - Доктор покровительственно притронулся к его руке. - Пишите о ленинградском балете - прелесть! О колхозных артелях. Вспоминаю, читал ваши очерки по Ставрополью. Просторы, степи, отары… Солнце нормально встает и заходит. Птицы как птицы, деревья, травы, утро, полдень, камыши… - Он мечтательно полуприкрыл глаза и как бы посветлел изнутри. Затем потеребил усики, встрепенулся, подался вперед всем корпусом. - Захотелось чада и гари - валяйте на металлургический, к мартенам. Хотите - к домнам! А потом снова на воздух… естественный, живой, а не консервированный. Вы представляете, куда вы себя добровольно замуровываете и на какое время!
- Представляю, - сухо ответил Дмитрий Ильич, отыскивая подвох во всей этой лирической смеси. - Приходилось…
- Знаю. В автономном все же не были. На атомном!
- Кому-то нужно, доктор.
- Возможно. Извините меня. - Он решил переменить тему: - Где вы так активно пользовались солнцем? Ваши руки в сравнении с моими - как у негра…
- В Крыму побывал. - С досадой спросил: - Пигментация не подходит?
- С в о и м мы не рекомендуем злоупотреблять. Излишнее облучение. При анализе общая картина несколько размывается, но сие не столь важно. - Он ответил на телефонный звонок, поднялся, снял халат, обнаружились погоны генерала медицинской службы. - Нас приглашают в салон, пообедать. Итак, резюме: с нашей стороны препятствий нет. А вы напрасно нервничаете. Поймите одно - мы подписываем медицинскую карту не в Сочи. Отсюда в Югангу. Юганга - далеко не курорт!
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1
Максимов вылетел в другой район с расчетом возвратиться на базу незадолго перед отправлением в поход атомной лодки. Проводив Максимова, Дмитрий Ильич, озябший и усталый, вернулся на крейсер. В каюте горел свет. Крупнолицый старшина заканчивал проверку телевизора. Ему охотно помогал вестовой, застенчивый, молоденький матрос, умевший бесшумно двигаться и молниеносно справляться со своими обязанностями.
- Сопка Варничная будет передавать хороший концерт, - сообщил старшина, - сейчас проверю. - Он включил, покрутил тумблеры, дождался, пока отчетливо отпечатался рисунок сетки, вслушался в музыку, возникшую вместе с цифирью и рисками на экране.
- Если хотите, оставайтесь. Вместе послушаем концерт, - предложил Дмитрий Ильич.
- Нет, мы вам не будем мешать, - сказал старшина, - спасибо.
Концерт меньше всего интересовал Ушакова. На сердце было неспокойно. Хотя и удалось поговорить с Москвой, но жены дома не оказалось, редактор уехал на совещание. Заведующий отделом тоже куда-то спешил, обещал позвонить жене, "вдохнуть в нее бодрость". "Мы думали, что вы уже нырнули, а вы…" У них там все просто. Был бы Максимов, поднялся бы к нему, посидели, побеседовали бы, всегда находились общие темы.
Корабль покачивало. Динамик передавал команды. В бортовом иллюминаторе ничего кроме фиолетово-синеватой атмосферы. Организм еще не акклиматизировался, вяло протестовал. Лучше бы теперь сойти на берег, поселиться в гостинице. Так, пожалуй, и придется поступить. Принятое решение немного взбодрило. Теперь его ничто здесь не задерживало. К тому же, как и всякому корабельному гостю, ему не хотелось быть обузой.
Близко у борта прошел катер. Судя по звукам, его принимали у трапа. Вскоре послышались голоса, в дверь постучали. В каюте появились замполит и Белугин, политотдельский инструктор, добродушный, гражданского покроя офицер, знакомый Ушакову еще по прежним наездам на флот.
- Дмитрий Ильич, дорогой, за вами! - с порога возгласил Белугин.
- Куда, товарищ Белугин? - ответив на крепкое рукопожатие, спросил Ушаков.
- Неужто не екнуло? Туда, туда…
Белугин деловито распорядился, помог собрать вещи, приподнял громоздкий кожаный чемодан, покрутил пальцем возле виска, почмокал, вызвал вестового.
- Снесите, прошу, вещи на катер. - Белугин проследил за тем, как матрос одолел тяжелый кофр, и, глядя ему вслед, сказал: - Камнями, что ли, набиваете?
Ушакову пришлось объяснить: одежда, обувь, машинка, книги и многое, необходимое для дальнего путешествия.
- Зря набрали лишнего. Что вы, на "Куин-Мери"? Одежду вам выдадут. Книги читать некогда…
- В обычные командировки я беру ручной чемоданчик… - пробовал оправдаться Ушаков.
- Простите, пожалуйста, я не в качестве упрека, - остановил его Белугин, - просто исходя из собственного опыта. Кстати, о видах транспорта. На адмиральском дойдем только до пирса, а потом перегрузимся на ракетный катер, на попутный. На нем дойдем побыстрее…
Ракетный катер отошел от пирса и на небольшой скорости взял курс на выход за боновые заграждения. И только после того как на его траверзах оказались мигалки буев ворот заграждения, резко увеличил скорость, вырыв за собой глубокий овраг. Впереди предстояло несколько десятков миль, вначале вдоль побережья, а затем по Югубе, извилистому фиорду с базальтовыми берегами, круто падающими к урезу воды.
Командир катера - капитан-лейтенант. Ему около двадцати пяти. Ничего общего с морским волком. Юношески округлое лицо, несколько черточек у прихмуренных глаз, нарочито огрубленный голос. Занятый своим делом, он не обращал внимания на Ушакова.
На сферическом экране индикатора струились будто заснеженные волны, обрисовывались берега сложного ветвистого рисунка. Внутри катер похож на кабину космического корабля, где человек в скафандре (его напоминал шлемофон) подчинял своей воле колдовскую силу автоматов.
Командир катера не впервой ходил по лабиринтам губы. Как и всегда, при первом заходе в Югубу вместе с ним на борту находился командир соединения. Это было сравнительно давно. Потом появился опыт, свой острый глаз и, если хотите, нюх. Помогли также те, кто самоотверженно, с незаметным героизмом составил карты. В лоции - этой настольной для моряка удивительной книге - фраза за фразой прочитываются море и приметные знаки побережья, разветвления губ, рукавов, их протяженность, глубины, крутизна склонов, рельеф дна, ориентиры, течения, скалы и банки, лед, осыхающие отмели, морены, растительность берега…
Белугин жадно раздувал ноздри своего маленького носика, забавно шевелил верхней губой и предавался восхищению. И раньше Ушаков замечал в нем этакую вдохновенную сентиментальность по отношению к морю и избранной им профессии. Ему под сорок пять. Для капитана второго ранга возраст солидный. Белугина "крутили с флота на флот по часовой стрелке", и теперь, должно быть, придется якоря бросать в Заполярье. Если в Мурманске не обнадежат жильем, переедет в Калугу, там родные жены. "Я не ропщу, - покрикивал на ухо Белугин, - флот обожаю. Если вновь начинать с комсомольца, куда - только на флот! Не подумайте, что я вынашиваю демобилизационные настроения. Но уже в сердечко раза два кольнуло, Дмитрий Ильич".
Мимо проносились суровые скалы Югубы. Казалось, природа миллионы лет тесала и шлифовала базальты, вычерчивала и размечала при помощи ветров и волн, выкручивала такие коленца, что сам черт голову сломит, не протиснется. Вот прямо, глаза зажмуривай, скала, на нее несется кораблик с безумной скоростью, еще миг - и в лепешку, но - нет, нырнул в щель, выскочил в чащу, вскипятил бурун своими винтами и помчался в ореоле сиво-белых стеклянистых брызг.
- Видите, - Белугин толкнул локтем Ушакова, - створы! Юганга!
2
Мгновенно оборвавшийся рев вернул слух к другим звукам - замирающему шипению и шелесту волны. Если "продуться", как после снижения самолета, возникают и выстраиваются как бы умиротворенные шумы. Двигатель выключен, винты заканчивают вращение по инерции. Бледный пирс невесомо колышется над черной водой.
Командир снимает шлемофон и двумя руками натягивает ушанку. Черточки возле глаз расходятся, появляется слабая улыбка: "Вы уж извините меня, не удосужился с вниманием и почтением". Скрипнули кранцы левого борта. Заводятся и закрепляются швартовы. Прилив достиг крайней точки, и сходня ложится с борта на пирс строго по горизонтали.
На пирсе майор и вооруженные матросы. Белугина знают, а все же и ему приходится предъявить документ. После проверки майор еще раз козыряет:
- Поздравляю с приходом!
- Спасибо, товарищ майор. - Ушаков зябко ежится, поправляет шарф. Напряжение прошло, тело расслаблено, хочется пить. Жажду легко утолить - иней повсюду. Под электрическим светом каждая хрупкая иголочка играет всеми своими гранями.
Они стоят на причале, а дальше вверх - огни, как и в любом поселке. Там и здесь карабкаются дома. Поближе к воде, по всей вероятности, службы. Угадываются ошвартованные подлодки. За ними - мачты и опять светлячки. Пока Белугин договаривается о жилье, Дмитрий Ильич оценивает место. Действительно, выбрано ловко. Человек высадился здесь не со взрывчаткой и киркой, а с теодолитом. Ему не приходилось расчищать или создавать укрытия. Природа заранее позаботилась о многом. Человеку оставалось только п р и в я з а т ь к месту казармы, жилые дома, мастерские, склады боеприпасов, вбить сваи причалов.
На пирс по трапу спускается офицер в черной меховой куртке. Движения неторопливы, руки в карманах. Заметив его, Белугин оставляет майора, быстро идет навстречу, раскрывает объятия.
- Юрий! - он тискает его, шумно дышит, целует в щеку. - Знакомьтесь, Дмитрий Ильич! Вот вам и знаменитый Лезгинцев!
Лезгинцев останавливает Белугина:
- Хватит! Любишь ты заниматься рекламой. - У Лезгинцева низкий, неторопливый голос, глаза густо-черные, лицо сухощавое, смугловатое, как у южан. В жестах ничего лишнего - скупо, размеренно. - Я хочу спросить - где обещанное?
- Привез! Как же, Юрий? - Белугин покричал на катер, и спустя несколько минут матрос вынес оттуда корзинку. - Первоклассный бумажный ранет. - Белугин передал корзину Лезгинцеву. - Крымский. Каждое яблочко в бумажке. Сверху стружка и газеты. Свежие газеты! Сам проследил. Прошлый раз, помнишь, мандарины. Морозец за сорок, и застучали в ящике мандарины.
- Пока суть да дело, приглашаю к себе на чаек, Белугин, - сказал Лезгинцев.
Лезгинцев, по-видимому, знал цель приезда Ушакова и потому ни о чем его не расспрашивал. Подхватив тяжелую корзину левой рукой, он быстро, словно по корабельному трапу, поднимался по крутой лестнице, ведущей от пирса к постройкам, расположенным по прибрежному гребню. Движения Лезгинцева были энергичны, дыхание ровное, и, как позже припоминал Дмитрий Ильич, никаких признаков будущей болезни не обнаруживалось. Если идти по пути отдаленных ассоциаций, Лезгинцев походил на старого друга Дмитрия Ильича, известного теперь каждому, - Николая Сипягина. Немногословный, внешне грубоватый, без всяких попыток понравиться, берите, мол, меня таким, каков я есть.
На площадке, куда выводила лестница, Лезгинцев задержался, подождал Белугина, трудно одолевавшего подъем.
- Вы переночуете, пожалуй, у нас, - предложил он Ушакову, - гостиница не ахти какая резиденция. Белугин, чего ты там? Сейчас скажет: ботинок расшнуровался. - Лезгинцев улыбнулся краешком губ, по-сипягински.
И в самом деле снизу послышалось:
- Сейчас… Ботинок расшнуровался…
- Слышите? - Лезгинцев подал руку, но Белугин отверг всякую помощь, хотя его мучила одышка, и потребовал продолжать путь. За площадкой снова начинался подъем по заскольженному асфальту. Вдоль улицы поднимались твердые сугробы со следами недавней бульдозерной расчистки.
- Яблоки… - Белугин похрипывал у самого уха. - Кто-то пустил слух - выгоняют радиацию. Чепуховина явная, но утешает. Позвонил Юрий - привези яблок. Пожалуйста! Попался бумажный ранет. Из Мурманска на "Кировабаде" завезли. Жена приказывает: "Возьми кило пять". Взял целиком ящик.
Белугин крепче уцепился за своего спутника.
- Шут их дери, эти полярные поселения. В гагару превращаешься. Помотаешься туда-сюда - и до пенсии не дотянешь. Ты что, квартиру переменил, Юрий?
- Зачем я буду менять? - отозвался Лезгинцев. - Видишь, третий этаж? Узнаешь? Вон мои окна.
- Теперь узнаю. Аптеки только раньше будто бы не было.
- Недавно открыли.
К дому вела пробитая в сугробах тропка. Во дворе виднелись детские качели, горка и заметенные до верхушек низенькие деревца.
Лезгинцев вошел в подъезд, отряхнулся.
После мороза здесь было жарко. Лифта не полагалось. Внутри дом ничем не отличался от привычных московских. Такие же коричневые двери с номерами, половички, почтовые синие ящики, тусклые лампочки и источавшие сухое тепло калориферы. На площадке второго этажа обнималась парочка. Девушка прикрыла лицо варежкой, молодой офицер вытянулся в положении "смирно", пропуская старших по званию.
- Чудак, - бормотнул Белугин, - сконфузился. Мы, старые пеньки, только позавидовать ему можем. Эх, было времечко!.. Кстати, Дмитрий Ильич, сейчас вы узрите чудо природы. Танечка. Янтарная штучка. Смуглянка-молдаванка…
Лезгинцев позвонил. Из квартиры отозвался женский голос, и на площадку выскочила молодая женщина, шумная, приветливая, с резковатым голосом. Дмитрий Ильич привык к своей жене, спокойной, тихой, и не выносил крикливых, суматошных женщин. Предубеждение его помогла в какой-то мере рассеять сама хозяйка. В ее шумливой говорливости не было фальши, все получалось искренне. И притом невольно покоряла ее внешность. Яркая брюнетка. Алые губы, блестящие глаза - такие называют агатовыми. Несколько восточный нос не портил ее и не лишал женственности. Во всяком случае, Дмитрий Ильич не мог бы предположить, что в заброшенной на край света Юганге могут оказаться такие красавицы.
- Замечательно! Для меня большая радость! - восклицала хозяйка. - Ничего! Снег для влажности! Я люблю запах снега! Белугин, вы продолжаете отлично сохраняться… Нет, нет! Целовать даже в щечку не разрешаю. От вас всегда разит чесноком.
- Помилуйте, Татьяна Федоровна, - Белугин сиял от удовольствия, - зато полностью исключаю цингу. - Он разделся, пригладил редкие волосы ладошками, развернул чистый платок и вытер себе лицо. - Познакомьтесь, моя прелесть! - Он с шутливой церемонностью представил Ушакова: - Вообразите, доброволец. В это время года!