Нарезая хлеб, Янис глянул на восток. Весь горизонт полыхал красным заревом. Лицо обжег острый утренний холод. В воздухе явственно почувствовалось суровое дыхание далекого шторма. Заметив тревогу на лицах юношей, Мартынь рассмеялся.
- Не опускайте рук, будем бороться. Подкрепимся - и в путь. Пройдена уже треть расстояния.
Мартынь захватил с собой питьевую воду, она оказалась очень кстати. Выкинув пустые консервные банки в море, они вновь уселись на свои места. Заработал мотор, и лодка устремилась вперед. Мартынь закурил трубку, повернулся лицом к прохладному утреннему ветру и запел:
В море лазурном,
В море глубоком
Шторм ревет и стонет,
Рыбак сети гонит,
Лодка волну рассекает,
Сети рыбак поднимает.
Радостно сердце бьется:
Сверкнул плавник лосося!
К берегу лодка спешит,
В лачуге огонь горит,
Горечь жизни тает,
Заботы исчезают…
- Кто тебя научил такой песне? - спросил Янис.
- Жизнь научила, море мотив подсказало, - пошутил Мартынь. - Вы знаете песню о рыбаке Букарагсе? Слушайте:
Жил-был рыбак Букарагс,
Парень на все мастак!
Ему все нипочем, на все наплевать,
Он тверд, несгибаем, как рог.
Работал, любил он и пил без ума,
Ведь звался он Букарагс,
Парень на все мастак!..
А ветер крепчал с каждым часом. Небо заволокло зловещими тучами. Солнце погрузилось в багрово-фиолетовый туман. Верхний край этого хаоса простирался в небо, подобно гигантскому опахалу, под сенью которого набухали клубы тумана, похожие на струи серого дыма. Вскоре они закрыли весь горизонт, и на синей морской глади появилась мелкая рябь.
- Гром и молния! - досадовал Кадикис, внимательно следя за горизонтом. - Смотри, какой седой хвост распустил шторм! Ничего не поделаешь, теперь, ребята, только вперед!
- Ты никак трусишь, Мартынь? - поддразнил Янис.
- Я? - удивленно воскликнул Мартынь. - И не в таких передрягах бывал. За вас, друзья, боюсь.
- Мы ко всему готовы, - серьезно ответил Эдгар. - За нас бояться нечего.
Шел час за часом. Облака после полудня сгустились в зловещие тучи, предвещающие грозу - редкое явление в апреле. К вечеру плотные тучи рассекла ослепительная стрела молнии, зарокотал гром. Казалось, будто за горизонтом взорвалась исполинская торпеда, выпущенная подводной лодкой. На широкий водный простор налетел могучий порыв ветра. Синей стеной вздыбилась неподалеку от лодки гигантская волна и, глухо бурля и шипя, покатилась на людей. Лодку, словно ничтожную скорлупу, вскидывало на гребень волны и бросало в темную пропасть, где ее, пенясь, ожидала следующая волна. Через борт лодки перекатывались мощные потоки ледяной воды.
- Вычерпать воду! - раздался голос Кадикиса. На его загорелом лице резко обозначились темные морщины, а в голосе уже не слышалось прежней беспечности.
Всю ночь напролет боролись люди с неумолимой стихией. Стараясь удержать лодку против волны, они уже давно потеряли верное направление. Главное - удержаться на воде, пока прекратится шторм, пока наступит утро.
Пришло наконец и утро - робкое, тихое, словно непрошеный гость. Ветер немного унялся, по море бушевало по-прежнему. В зеленоватом свете, исходящем с восточной стороны небосклона, необозримый водный простор казался чернильно-черным. По временам то тут, то там высоко взлетали белые облака пены. Янис с Эдгаром всю ночь попеременно вычерпывали воду из лодки, Мартынь угрюмо и молча сидел за рулем. Стиснув зубы, наблюдал он за утренним небосводом и морем, как бы выжидая момент, когда наконец утихнет безжалостная стихия. Они не ели со вчерашнего дня, и руки постепенно слабели.
- Когда шторм стихнет, надо подкрепиться, - сказал Мартынь, глотая слюну.
- Я что-нибудь приготовлю, - предложил было Янис, но Мартынь отрицательно покачал головой.
- Продолжайте выливать воду. Когда понадобится, дам команду.
Но вот лодку высоко подбросило волной, Янис потерял равновесие, неестественно растопырил руки и чуть не очутился за бортом. Споткнувшись, он уцепился за борт и закричал:
- Земля!..
Эдгар с Мартынем, встав во весь рост, всматривались вдаль. Почти у самого горизонта среди пены, в зеленоватом свете утренней зари, вырисовывались очертания скалистого берега.
- Это шхера. Берег еще далеко, - определил Мартынь.
- Высади нас на острове, Мартынь, и возвращайся назад, - упрашивал Янис.
К нему присоединился и Эдгар:
- Когда шторм стихнет, сюда приедут шведские рыбаки и перевезут нас на берег. Тебе нужно возвращаться, Мартынь. Жена будет волноваться, ведь она не знает, куда ты поплыл.
- Ладно уж, ладно, - согласился Мартынь, направляя лодку к островку. - Только я не знаю, удастся ли нам пристать. Море кипит, как котел.
Вдруг мотор зачихал и умолк.
- Перегрелся, дьявол! - воскликнул Мартынь. - Берись за весла, Янис, а я сяду за руль.
Янис поспешно вставил весла в уключины и принялся энергично грести. Темные скалы маленького островка, окруженные белым поясом пены, приближались. Мартынь, не выпуская руля, пытался завести мотор, но он заглох окончательно. Островок совсем рядом. Надо решать, что делать - идти к берегу или держаться на воде, пока не стихнет шторм. И в том и в другом случае рисковать: и Мартынь выбрал первое - попробовать сойти на берег, вытащить лодку, наладить мотор, чтобы отправиться домой. Медлить было нельзя - уже совсем рассвело. Выбрав среди прибрежных скал наиболее удобное место, он сел вместо Яниса на весла и, до предела напрягая мускулы рук, повел лодку к берегу.
Вокруг острова высились серые гранитные скалы, а посередине на фоне светлого неба темнели три креста. Не могло быть сомнений - здесь во время шторма погибло какое-то судно пли рыбачья лодка. За исключением этих трех страшных свидетелей катастрофы, на острове не было ничего.
Искусно лавируя между опасными подводными скалами, Мартынь вел лодку к берегу, который был уже совсем близко. Вдруг послышался треск. Эдгар взглянул на гребца и увидел в его руках конец сломанного весла. Мартынь втащил уцелевшее весло в лодку и скомандовал:
- Надеть спасательные пояса!
Сам он с веслом в руках перешел на корму, пытаясь спасти лодку от столкновения с подводными скалами. Но было уже поздно. Лодку подняло на гребень волны и со страшной силой ударило о скалистый берег. Лодка накренилась, зачерпнула воды и начала тонуть. Рядом с ней вынырнул из пены и сразу же скрылся под водой гранитный выступ. Несколько мгновений спустя лодка развалилась, и все трое исчезли в бурлящем водовороте…
Долго вблизи скалистых берегов кидало по волнам Эдгара. Собрав последние силы, он старался плыть к берегу, но катившиеся навстречу волны уносили его назад, в пучину. Наконец ему удалось ухватиться за скользкий, покрытый зелеными водорослями камень и с большим трудом выкарабкаться на берег. Он нашел в себе силы оглянуться. Волны покачивали обломки разбитой лодки и два спасательных пояса. Упав на прибрежную гальку, Эдгар забылся…
Очнулся он только под вечер. Море переливалось в золотых лучах заката. Шторм утих, и волны с ритмичным журчаньем плескались о каменистый берег.
Голова казалась налитой свинцом, в ушах гудело, ладони были в кровь исцарапаны острыми камнями. Все тело ломило. Эдгар поднялся на ноги и лишь тогда начал осознавать случившееся. Как безумный побежал он вдоль берега, разыскивая товарищей, но напрасно. Ни Яниса, ни Мартыня не было.
Наконец в северной части острова он заметил торчавший среди позеленевших камней обломок весла и черную просмоленную доску. Неподалеку волна покачивала тело человека в серой одежде. На лбу его зияла большая рана. Эдгар узнал его. Это был Кадикис. Очевидно, волна ударила его о прибрежную скалу.
Эдгар выволок тело рыбака на берег и положил на землю. Потом еще несколько раз обошел остров и, убедившись, что Яниса нет, вернулся к трупу Мартыня. Он с трудом перетащил его на середину острова, под черные чугунные кресты, и бережно уложил на землю.
Горестно опустив голову, Эдгар смотрел на лежавшее у его ног окоченевшее тело Кадикиса со сжатыми в кулаки сильными руками. Видно, Мартынь боролся до последнего вздоха, до страшного удара о скалу, лишившего его жизни.
Солнце погрузилось в море. На небе зажглись яркие звезды. Взяв сломанную доску от разбитой лодки, Эдгар принялся копать могилу под крестами. Потом он выкарабкался из ямы и опустил в нее тело Мартыня. Когда могила была засыпана, островок и морскую гладь уже окутала ночная темнота. У горизонта мелькнули огни какого-то судна и вскоре исчезли, оставив Эдгара в одиночестве посреди безбрежного моря на необитаемом острове. Он лег возле могилы Мартыня на прохладную землю и долго пытался заснуть.
Наконец усталость и ритмичный плеск волн сделали свое: он уснул тяжелым, полным кошмаров сном.
Солнце стояло уже над головой, когда Эдгар проснулся. Он еле-еле встал, так мучительно болело тело. Сердце охватила противная слабость. Он вспомнил, что почти двое суток ничего не ел. К чувству голода присоединилась сильная жажда. Он спустился вниз, зачерпнул пригоршню горько-соленой морской воды и глотнул ее.
Глоток холодной воды еще больше усилил голод. Но у него ничего не было: ни хлеба, ни консервов, ни копченой рыбы, которой снабдил их Мартынь. Все лежало на дне моря, может быть, здесь же, рядом, среди прибрежных подводных скал и водорослей. Под его ногами был лишь холодный камень, коричневато-серый гранит. Здесь не было ничего такого, что напоминало бы о жизни, о существовании прекрасной, зеленой, цветущей жизни.
Чтобы укрыться от влажного дыхания моря, Эдгар спрятался в затишье за скалой и стал напряженно всматриваться в морскую даль. По временам на горизонте появлялись струйки дыма из пароходных труб, но вскоре они исчезали.
"Видимо, корабли сюда не заходят, - подумал Эдгар. - Они боятся подводных скал. Надо ждать рыбаков. Они выйдут на лодках в море и отвезут меня на берег".
Эдгар чувствовал себя одиноким узником, заключенным в голубую темницу: под ним беспредельная ширь воды, над головой - бледно-голубое северное небо…
"Не может быть, чтобы не появилась ни одна рыбачья лодка, - думал Эдгар. - Надо поднять сигнал бедствия, известить, что здесь люди".
Сняв рубашку, он повесил ее на самый высокий крест и сам уселся рядом. Бесконечно долго, мучительно тянулось время.
Около полудня Эдгар в волнении вскочил на ноги. Крича и махая крыльями, летели две чайки. Птицы направлялись прямо к острову. Коснувшись крыльями воды, они сели на выступ серой скалы. Долго сидели белые птицы, отдыхая после продолжительного пути. Потом с резкими криками улетели на запад. Взгляд Эдгара следил за полетом чаек, пока они не растаяли в сиянии голубого неба. В сердце зародилась слабая надежда. Там, за горизонтом, куда улетели птицы, должен быть берег. И если не сегодня, то завтра или послезавтра к острову подойдет какая-нибудь рыбачья шхуна и заметит белый сигнал бедствия. Главное - не отчаиваться, выдержать! Мучимый голодом, Эдгар спустился на отмель, перебрал сотни ракушек, но все они оказались пустыми. Тогда он вошел по колено в воду и стал ловить рыбешку. Поймав одну, он жадно съел ее, затем поймал вторую, третью. Рыбки были мелкие, холодные и скользкие, но голод утолили.
Медленно тянулся тяжелый день, за ним последовала еще более тягостная ночь. Рано утром недалеко от острова показалась рыбачья моторка. Сорвав с креста рубашку, Эдгар взобрался на самую высокую скалу и стал подавать сигнал. Немного погодя лодка повернула к острову и вошла в маленькую бухточку. Обезумевший от радости Эдгар кинулся туда. Обняв сошедшего на берег рыбака-шведа, он сбивчиво и торопливо рассказал ему обо всем.
- Садись в каюту, согрейся и поешь. Мы обсудим, как тебе помочь.
Заботливо поддерживая Эдгара, рыбак ввел его в теплую каюту. Он налил ему из термоса горячего, ароматного кофе.
- Ночью мы тебя доставим на берег, - сказал он Эдгару. - Один из моих сыновей тоже борется в республиканской Испании. Он был матросом, во Франции сошел с корабля и уехал в Испанию. Если встретишь его, передай привет…
Эдгар выпил кофе. Горячий огонь пробежал по всему телу, и к мускулам пришла новая сила для далекого пути. Много было потеряно в эти дни, слишком много. Но вера в цель, вера в победу была так же сильна и несокрушима, как этот уединенный гранитный остров в далеком море.
И это самое главное, что нужно человеку, чтобы жить, бороться и побеждать.
Перевод М. Михалевой
ХАРИЙ ГАЛИНЬ
ЛАДЕЙНАЯ КУКЛА
Первые лучи восходящего солнца пробились сквозь крону единственной над Кудесным ключом чахлой липы, чахлой, надо думать, оттого, что с полуденной стороны когда-то задел ее шальной снаряд или осколок, и хоть рана зажила, ствол стал трухляветь, дуплиться. А единственной оттого, что над Кудесным ключом искони росла одна липа, да и та, не дотянувшись до вершин стройных сосен, обычно увядала, пустив от корня молодой побег. Стойкий корень, стойкое дерево, стойкий ключ, тоже единственный на всю округу. С виду вроде бы такая же дюна, как все прочие, окаймлявшие старый берег. Теперь-то море от них отступило километров на пять, осталась полоска воды, узкая бухточка, а вдоль нее растянулись рыбацкие лачуги, сараи для сетей, и вблизи поселка лишь этот родник, в знойный день от студеной воды его зубы ломит, а ударят морозы, ключ и тогда не замерзнет. Дюны, полукружьем обступившие поселок, - сосновые пустоши. Даже очень старые рыбаки не знали, что у подножья тех песчаных холмов плескалось некогда древнее море, знал о том лишь учитель да те, кто на уроках в свое время внимательно слушали его рассказы. Вода Кудесного ключа была вкуснее, чем в колодцах, от той воды илом и железом попахивает, а ключевая свежа и прозрачна. С пригорка сбегал ручеек и терялся в поросшей осокой низине, по весне и осени затопляемой бушующим морем. На пути своем ручей подтачивал бок большого серого валуна, замшелого и плоского, как столешница, и такого просторного, что на нем преспокойно можно было бы улечься вдвоем, за неимением подушки положив головы на обветренные корневища сосны.
И лучи восходящего солнца, пробившись сквозь крону единственной чахлой липы у Кудесного ключа, в самом деле осветили на замшелом камне двух спящих, прикрывшихся поношенным старым плащом.
Первым поднял голову мужчина, точнее, парень того возраста, когда начинает пробиваться первый пушок. Приподнявшись на локте, залюбовался волосами девушки, в лучах солнца просиявших золотом. Заметив, что губы девушки складываются не то в улыбку, не то в слово, он своими обветренными, припухшими губами коснулся ее губ. Руки девушки обвили его шею, и парень ощутил на устах крепкий поцелуй.
- Ула, знаешь, кого ты напомнила мне в рассветных лучах?
- Кого, Виз? - Девушка сладко, словно кошка, потянулась.
- Ладейную куклу. Ну, в общем ту штуковину, которую старики режут из сосновой коры, чтобы привязать к фальшкилю. Раньше, когда лодки делались в поселке, их на самом брусе фальшкиля вырезали, а теперь льняной бечевкой привязывают, - как же выйти в море без заступницы и хранительницы.
- Ну тебя, Виз! Чего не взбредет в голову! Никакая я не кукла, а женщина.
- А я не говорю, что кукла! Но когда лучи солнца коснулись твоего лба, волос, то… - И парень умолк, должно быть, не найдя слов, чтобы передать пережитое им чувство, пока он любовался девушкой.
Помолчав, она заговорила совсем о другом:
- Виз, а кто стрелял ночью? Я сразу проснулась, стало страшно, но ты так сладко спал, прижалась к тебе и опять задремала.
- К выстрелам я привык, они мне сон не тревожат. В последнее время, правда, стрелять стали реже. Настрелялись, пора угомониться.
- Теперь угомонятся. Ладно, Виз, пошли. Мне скоро сети выбирать или треску шкерить. Еще не знаю, сети ставили или длинники.
- Если отец или брат не поправятся, сам в море пойду. Ведь у твоего бати в лодке место найдется?
- Я спрошу…
И Ула с Визом ушли от Кудесного ключа, сначала напившись его бодрящей воды, потом, ниже по течению, сполоснув лица, ушли, накрывшись одним плащом, туда, где виднелись дома и сараи рыбацкого поселка, ушли, чтобы стать там Дартой и Волдисом, поскольку звали их Дартулой и Висвалдисом, хотя полным именем их никто пока не величал.
На окраине поселка они остановились.
- Волдис, чего это вокруг твоего дома народ собрался? - первой спросила Ула, превратившаяся в Дарту. Был у них уговор Улой и Визом называть друг друга лишь наедине.
- Не знаю, Дартыня. - И Волдис рванулся вперед, будто готовясь к прыжку. Его плащ повис на плечах Дарты.
- Виз… - Дарта, она же Ула, позвала так тихо, что казалось, утренний ветерок погасит ее голос, а произнесенное имя, не дойдя до слуха того, кому адресовалось, падет к ее ногам, расколовшись на тысячу сверкающих осколков. Однако Виз, он же Волдис, он же Висвалдис, встрепенулся: впервые девушка вблизи поселка назвала его именем, произносимым лишь у Кудесного ключа.
- В чем дело, Ула? - Парень подождал, пока она подойдет ближе.
- Мне страшно. Не оставляй меня! Возьми спой плащ, пойдем вместе.
Висвалдис смутился. Обычно сама Дартула, еще не выйдя из леса, вырывалась из его прощальных объятий и убегала, словно белка. Не велика беда, если кто-то и увидит их вместе! Старухи давно уж судачат… Дескать, Волдис из семьи голодранцев Бамболов с богачом Фишером вздумал породниться. И вот теперь она сама… Как хотелось Висвалдису, чтобы вокруг его дома сейчас не толпился народ. Весь поселок, похоже, сошелся туда. Парень забрал у Дартулы плащ, надел его, взял девушку под руку и, не взглянув на нее, - глаза прикованы к дому, - проговорил:
- Пошли!
И зашагали рука об руку к поселку.
И Фишер Иоганн, самого бывшего пастора племянник, слышал в ночи выстрелы, - он как раз вышел в море выбрать два тресковых длинника. Услыхав выстрелы, почему-то вспомнил о младшем сыне, которого давно считал погибшим, как и двух других своих сыновей, утонувших в море. Но Роланд не в пучине морской погиб, не то можно было бы его помянуть с печальным вздохом. Роланда забрали германские господа уже под конец своего правления, и целых шесть лет не было о нем ни слуху ни духу.
Но вот однажды темной ночью… Раз-другой тявкнула собака - и смолкла, потом заскулила тихонько. Ветер простонал или голос послышался? Иоганн натянул штаны и босиком подкрался к двери, заложенной крепким засовом. Такие нынче времена, народ сумасбродит, будто белены объелся. Слава богу, теперь уж поменьше, дух можно перевести, ночами спать спокойно.
У двери он тихо окликнул: "Султан!" - и пес отозвался, заскулил. Затем раздались три негромких стука и хриплый голос: "Отец, открой!"
Более растерявшись, чем обрадовавшись, Иоганн откинул засов, и в дом ввалился человек, из-под плаща блеснув вороненой сталью. Как раз в тот момент хмурое небо слегка расчистилось, и в окно луч уронила одинокая звезда.
- Роланд, ты? Наконец-то! Пойду мать разбужу. - И он уж было потянулся к гвоздю за керосиновой лампой.
Сын властной рукой остановил его.
- Не надо ни света, ни матери! Женщины не умеют держать язык за зубами. Накорми нас и переправь в Швецию!