Вначале она безучастно стояла в стороне и на вопросы отвечала через один - гордо и невразумительно. Потом попробовала вмешаться, отговаривала брать одно, советовала взять другое, но в итоге добилась лишь того, что подпоручик начал посматривать на нее с явным подозрением.
Наконец ящики и мешки вынесли, уложили на подводу.
- А как же я? - чуть не плача спросила Лера. - Я не могу бросить все это на произвол судьбы!
- Во избежание паники, - объяснил подпоручик, - подлежащие эвакуации ценности заранее свозят на станцию. Но отправят их лишь в случае реальной опасности. Послезавтра справьтесь о них в управе. Там же получите сопроводительные бумаги.
Он вышел. В тишине июньского вечера подвода прогрохотала по Соликамской, свернула на Покровку.
В центре стола сукно было истертое, серое, по краям - густозеленое. Белый лист бумаги лежал на столе.
- Итак, если я вас правильно понял, профессор, - Рысин положил карандаш рядом с листом, строго параллельно боковому обрезу, - вы обнаружили исчезновение коллекции сегодня. Но не можете сказать, когда именно она пропала, поскольку вчера в университете не появлялись…
- Вы меня правильно поняли, - подтвердил Желоховцев, раздражаясь все больше. - Я уже говорил вам об этом два раза!
- Вы сообщили поручику Тышкевичу о составе коллекции?
- Нет. Он сразу же послал меня к вам.
- Тогда попрошу…
- Сасанидское блюдо шахиншаха Пероза, - начал перечислять Желоховцев. - Блюдо с Сэвмурв-Паскуджем…
- С кем, с кем?
- Это мифическое чудовище древних персов. Олицетворение трех стихий - земли, неба и воды. Впрочем, долго объяснять… Еще три серебряных блюда. Самое позднее датируется первой половиной восьмого века.
- До рождества Христова?
- Увы. - Желоховцев еле сдержался. - После… Византийская чаша со львами и несколько десятков восточных монет. Повторяю, все вещи серебряные.
- Откуда они у вас? - поинтересовался Рысин.
- Монеты частью найдены при раскопках, частью приобретены по деревням у коллекционеров. Блюда и чаша куплены моей экспедицией по стоимости серебра в деревнях Казанка, Аликино и в селе Большие Евтята. Крестьяне не знали их подлинной стоимости. В отдельных случаях они даже не могли распознать серебро. Блюдо с Сэнмурв-Паскуджем, например, использовалось в качестве покрышки для горшков.
- На чьи средства делались приобретения?
- В основном на университетские. Но с добавлением моих личных… Нельзя ли ближе к делу?
- Какова приблизительная стоимость коллекции? - Рысин будто не слышал последнего замечания.
- Перед войной она стоила бы тысяч десять-двенадцать. Но теперь, насколько мне известно, цены на такие вещи в Европе значительно возросли. Даже здесь, на месте, майор Финчкок из британской миссии предлагал мне шестьсот фунтов за одно лишь блюдо шахиншаха Пероза. Видите ли, находки сасанидской посуды за пределами Приуралья - факт исключительный.
- Простите, майор Финчкок предлагал эти деньги вам лично или университету?
- Университету в моем лице.
- Так. - Рысин взял карандаш, нарисовал на бумаге непонятный кругляшок. - В котором часу вы обнаружили пропажу?
- Около полудня… Дверь была заперта, окно разбито.
- У кого, кроме вас, имелся ключ от кабинета?
- Я же ясно сказал! - вспылил Желоховцев. - Окно было разбито. Понимаете? Разбито! Весь пол в осколках.
- Отвечайте на мои вопросы, - вежливо попросил Рысин. - У кого еще был ключ от кабинета?
- Только у меня. - Желоховцев поджал губы. - Это мой кабинет.
- Кто знал о коллекции?
- Многие… Студенты, коллеги. Кроме того, в восемнадцатом году я успел опубликовать статью о ней.
Рысин улыбнулся:
- Да, теперь жулики тоже интересуются трудами по археологии. Слыхали, наверное, о тиаре скифского царя Сайтоферна?
- Которую изготовил и продал в Лувр ювелир Рухомовскин из Одессы?
- Вот именно.
- На всякий случай повторяю: все предметы коллекции - подлинные. Тому гарантия мой научный авторитет.
- Я не сомневаюсь. - Рядом с кругляшком Рысин нарисовал столь же непонятный квадратик. - Вопрос, профессор, стоит таким образом: где искать похитителя? Среди ваших коллег и студентов или среди лиц посторонних? Если честно, у вас есть какие-то подозрения?
- Есть, - твердо сказал Желоховцев. - Я подозреваю моего бывшего студента Константина Трофимова.
- Основания?
Желоховцев помедлил с ответом. Как бы ни обстояло дело, он не мог в этих стенах упомянуть о связях Кости с красными. Агента совдепии судят по иным законам, нежели ординарного вора. Да и какие сейчас законы?
- Этот Трофимов никак не связан с майором Финчкоком? - спросил Рысин.
- Никак.
- Но почему вы подозреваете именно его?
- Я не могу вам этого сказать!
- Вот как? - Рысин провел стрелку от кругляшка к основанию квадратика, встал. - Не буду настаивать. В прошлом я частный сыщик и привык уважать секреты моих клиентов.
Он произнес это с нескрываемой гордостью, и Желоховцев даже в теперешнем своем состоянии не мог не отметить, что в устах помощника военного коменданта подобное заявление звучит довольно-таки странно.
Член городской управы доктор Федоров явился в музей через день после того, как вывезли экспонаты художественной коллекции. Лера столкнулась с ним на крыльце:
- Добрый день, Алексей Васильевич! А я как раз в управу собираюсь.
- Да чего туда ходить, - посетовал Федоров. - О положении на фронте мы знаем не больше, чем какой-нибудь военный. Скрывают, голубушка, скрывают!
- Когда вы думаете ехать? - спросила Лера.
Вопрос был самый обычный, вроде приветствия - теперь об этом все говорили.
Федоров опечалился:
- А бог его знает! Все от дочери зависит. Вы ведь помните Лизу. Как она решит, так и будет. Матери-то нет… Да у нее тут еще роман с капитаном из городской комендатуры. В общем, полнейшая неизвестность.
- Да-а, - посочувствовала Лера.
В Мариинской гимназии все знали, что Лиза Федорова вьет из отца веревки.
- А я так и остался бы! Честно вам скажу, страшно с места сниматься. Вдруг, думаю, и не тронут меня красные. Велика ли шишка - член управы? К тому же я всегда был противником диктатуры…
В январе, когда Колчак приезжал в Пермь, городская дума поднесла ему приветственный адрес. Но при составлении его разгорелись дебаты: кадеты предлагали титуловать Колчака "верховным правителем", а эсеры, к которым относил себя и Федоров, - всего лишь "верховным главнокомандующим". Последние, правда, быстро уступили, но Федоров потребовал занести в протокол его особое мнение, для чего в те времена требовалось немалое мужество.
- Ну-с, голубушка, - он шагнул к двери, - я ведь к вам от управы в помощь и в надзор послан. Сейчас плотник подойдет, давайте укладываться.
- То есть как укладываться?
- Ничего не поделаешь! За Урал, за Урал… Вы предписание получили?
- Но самые ценные экспонаты уже вывезены.
- И кто же их вывез?
- Какой-то подпоручик. Смуглый такой, худощавый.
Федоров замахал руками:
- Бог с вами, Лера, голубушка! Я только что из управы. Вот и каталоги при мне!
- Пожалуйста, можете убедиться! - Лера распахнула дверь.
- Ничего не понимаю! - бормотал Федоров. - Это какое-то недоразумение. Я же только что из управы!
Лера смотрела на него улыбаясь. Она тоже ничего не понимала, но сейчас ей было весело. После того, как вчера встретила Костю Трофимова, ей все время было весело, хотя она ничего, ничегошеньки не понимала.
В ресторане при номерах Миллера на Кунгурской улице народу было немного. На вешалке висело несколько шляп и офицерская фуражка с помятой тульей. Костя прошел в зал, выбрал столик рядом с латанией в кадке. Обклеенная фиолетовой фольгой кадка стояла на табурете, заслоняя столик со стороны входа.
Сел, взглянул на часы - четверть шестого. Лера обещала быть около шести. Волнующие запахи долетали с кухни, и Костя, чувствуя легкие уколы совести, велел принести себе суп и жаркое. В конце концов, когда придет Лера, можно будет повторить заказ.
Да, назначать ей встречу здесь, в самом центре города, было опрометчиво, но так хотелось увидеть ее именно здесь. Они иногда встречались у Миллера осенью шестнадцатого - Костя в то время имел целых шесть уроков и сорил деньгами с гусарской лихостью. Сидели голова к голове, почти ничего не ели и не пили; Лера шепотом читала Блока и Северянина, а он со страстью делился своими научными планами. Слово "дирхем" повторялось в его рассказах так часто, что к концу вечера теряло свое значение, становилось чем-то вроде магической формулы, приоткрывающей завесу не только прошлого, но и будущего. Смешно. Неужели он был таким всего три года назад? Встретил бы теперь себя тогдашнего, непременно поссорились бы.
А ведь было, было! Раза два даже приводил Леру домой к Желоховцеву, где та очаровала Франциску Андреевну умением стряпать лепешки на кислом молоке. Приходил Сережа Свечников, еще кое-кто из студентов, пили чай, спорили, и Желоховцев, что было невыразимо приятно, Леру называл "коллегой".
Едва Костя придвинул к себе дымящуюся тарелку, из-за соседнего столика к нему пересел могучего сложения поручик с рюмкой водки в руке. Спросил:
- Юрист?
- Историк, - сказал Костя.
- Ну, тогда вам должна быть известна моя фамилия: Тышкевич! Мы ведем свой род от князя Гедимина.
- Я не силен в генеалогии.
- А "Бархатную" книгу читали?
Костя покачал головой, продолжая есть, суп.
- И зря. - Тышкевич опрокинул рюмку, засопел. - Вот вы, господин студент, рассуждаете, наверное, так: ну и пьяницы эти офицеры! Пропьют Россию! Признайтесь-ка, случаются такие мысли?
- Случаются, - согласился Костя.
- А почему? Да потому что пришли вы, скажем, к Миллеру. Видите, сидят поручик с капитаном. Пьют, естественно. Штатские тоже пьют, но на них вы внимания не обращаете. Погоны слепят. Через неделю опять пришли. И опять видите: сидят поручик с капитаном. Так?
- Допустим.
- Вот вы и думаете: пропьют, сволочи, Россию! А того не замечаете, что это другой поручик и другой капитан. - Он внезапно помрачнел. - Мы для вас все на одно лицо.
От хлопка входной двери дрогнули пыльные листья латании. Не снимая фуражки, в конец залы прошел высокий капитан, его спина мощно круглилась под ремнями портупеи, складчатая шея распирала ворот френча. Рядом, то пропуская капитана вперед, то изящно лавируя между столиками, следовал молодой человек в зеленом люстриновом пиджаке. Костя взглянул на него, и сердце упало: встреча эта не сулила ничего хорошего. Только бы не заметил!
Тышкевич, привстав, помахал капитану и устой рюмкой:
- Калугин! Мое почтение!
- Мне пора. - Костя поднялся. - Не откажите в любезности уплатить.
Положил на стол кредитный билет Омского правительства, похожий на аптечную сигнатурку, и быстро, пряча лицо, направился к выходу.
У крыльца едва не налетел на Леру.
- Разве я опоздала? - Она отстранилась обиженно.
- Сейчас все объясню. - Костя подхватил ее под руку и почти бегом потащил за собой через улицу, к Стефановскому училищу.
Мимо них шагом проехал казачий патруль. До обеда, не переставая, лил дождь, и ноги у лошадей были в грязи по самые бабки - будто чулками обтянуты ноги, как у цирковых кобыл.
Подворотни, флигеля, сараи, цветочные горшки в окнах полуподвалов, истаявшие к лету поленницы, куры с чернильными метками на перьях - через проходные дворы шли к Каме.
- Не сердись, - говорил Костя. - Пришлось уйти, потому что там был Якубов. Мишка Якубов. Помнишь, однажды видели его у Желоховцева? Это как раз тот человек, с кем лучше бы не встречаться.
- А он тебя видел?
- По-моему, да.
- И чем это грозит?
- Если узнал меня, то, думаю, донесет. Поганец он! Раньше у жандармов осведомителем был, сообщал о настроениях среди студентов. Желоховцев, когда это выяснилось, хотел прогнать его из семинарии, но Мишка хитер, сумел оправдаться перед ним. Он делец, Мишка. Все, помню, хвастал, что с университетским дипломом легко получит выгодное место на одном из столичных аукционов. Как знаток древностей… А сейчас я видел его с каким-то капитаном.
- Слушай. - Лера остановилась, отняла руку. - Наверное, уже пора сказать мне, что ты делаешь в городе.
Накануне боев под Глазовом, когда на фронте наметился перелом, Костя пришел к командиру полка Гилеву, бывшему кизеловскому шахтеру. Штаб полка размещался прямо в лесу, Гилев сидел на чурбаке за столом из белых, пахнущих смолой неструганых плах. Два дня назад в случайной перестрелке ему пробило пулей щеку, выкрошило несколько зубов и повредило язык. Поверх бинтов носил он черную косынку, завязанную узлом на макушке; эта косынка с ее торчащими, словно рожки, хвостами придавала коменданту полка вид мирный, почти домашний. Говорить он не мог и писал распоряжения на клочках бумаги, заготовленных с таким расчетом, чтобы после хватало на закрутку.
- Товарищ командир! - Стоя перед ним, Костя подумал, что теперь уж Гилев его не прервет, даст договорить до конца. - Помните, обещали отпустить меня в Пермь? Нынче самое время. Возьмем Глазов, поздно будет. Белые начнут эвакуацию. У меня есть шансы помешать им вывезти художественные ценности из университета и музея…
"Развей мысль", - написал Гилев.
- Сокровища культуры должны принадлежать пролетариату, - отчеканил Костя, памятуя пристрастие командира к лаконическим формулировкам.
Гилев быстро черкнул: "А попадешься?"
- Будьте покойны, - заверил Костя, - не попадусь.
Обо всем этом уже не раз говорено было раньше, и Гилев наконец вывел на своей бумажке: "Езжай". Подумав, добавил: "Буржуазные ценности пущай вывозют. Не препятствуй".
- На день бы раньше, - сказала Лера.
Они вышли на Монастырскую. Отсюда видна была Кама, одинокий буксир с торчащими на носу и на корме стволами пушек тащился вверх по реке, ветром доносило чавканье колесных плиц.
Через полквартала опять свернули во двор, остановились у флигелька, сложенного из черных необшитых бревен.
- Вот здесь я и квартирую. - Костя стукнул в окошко и, когда появился на крыльце узколицый коренастый мужчина лет тридцати пяти, легонько подтолкнул к нему Леру. - Знакомься. Товарищ Андрей.
- А по отчеству? - спросила она.
- Это не обязательно. - Хозяин провел их в комнату. - Чаю хотите?
- Нет-нет, не беспокойтесь. - Лера прошла к столу, стараясь не наступать грязными башмаками на войлочные дорожки, села.
- Тогда к делу. Значит, вам сообщили, что музейные экспонаты, подлежащие эвакуации, будут храниться на железной дороге?
- Да, - подтвердила Лера.
- Куда их повезли из музея? По Соликамской вниз или вверх?
- Вверх.
- Выходит, к нам, на главную. Но у нас ничего нет.
- Ты что-то не то говоришь, Андрей, - заволновался Костя. - Твои ребята хорошо проверили?
- Если я говорю нет, значит, нет.
- А ты еще проверь. На Сортировке пускай посмотрят.
- Думаешь, мне больше делать нечего? - рассердился Андрей. - Станки вывозить собираются, типографские машины. Вот чем я должен заниматься. А не картинками!
- Ишь, благодетель! Да ты сам же мне потом спасибо скажешь. После войны сына приведешь в музей и скажешь: дурак я был!
- Тут какая-то странная история получается, - вмешалась Лера. - В городской управе почему-то не знают, что экспонаты уже вывезены. Сегодня оттуда приходил доктор Федоров.
- Ничего странного, - отмахнулся Костя. - Просто у них начинается паника. Правая рука не знает, что делает левая. Я тебя очень прошу, Андрей, проверьте на Сортировке.
- Ладно. - Андрей с улыбкой взглянул на Леру. - А я вас только сейчас признал. Вы ведь Агнии Ивановны дочка? Сынишка мой у нее в школе учился. Как она поживает? Как здоровье?
- Мама зимой умерла…
- Что же ты мне вчера не сказала? - изумился Костя.
- А ты не спрашивал. Ты меня вообще ни о чем не спрашивал.
В кабинете у Желоховцева висела растянутая между двумя палочками тибетская картинка на шелке: всадник в тусклозолотых одеждах летит по небу на пряничном тупомордом скакуне.
Рысин тронул ее пальцем:
- Тоже персидская?
- Тибет, - сказал Желоховцев.
- Любопытно, любопытно, - пробормотал Рысин.
При этом на его бледном лице не промелькнуло и тени интереса.
Он вернулся к двери, постоял над железным ящиком.
- Значит, коллекцию вы здесь хранили?
Желоховцев утвердительно помычал - он устал от бесполезных разговоров. И вообще-то было непонятно, зачем понадобилось Рысину осматривать его кабинет. Чего тут смотреть? Конечно, отыскать Трофимова не так-то просто. Но ведь он даже попытки не сделал.
- Где замок? - спросил Рысин.
Желоховцев пожал плечами:
- Не знаю. Пропал куда-то.
- Это был простой замок?
- Нет, наборный.
- Код кто-нибудь знал?
- Я никому не говорил, но могли подсмотреть. - Желоховцев подошел к окну. - Глядите, осколки лежат на полу. Следовательно, стекло высадили с внешней стороны. Вот и пожарная лестница рядом.
Рысин подобрал один из осколков.
- Кабинет сегодня прибирали?
- Я ничего не велел здесь трогать.
- Очень хорошо. Скажите, профессор, вы читали когда-нибудь записки начальника петербургской сыскной полиции Путилина?
- Не имел счастья. - Желоховцев задохнулся от бешенства.
- Жаль, жаль. Необыкновенно полезное сочинение. Ведь историк, я полагаю, тот же следователь… Вот посмотрите на пол. Вчера и сегодня ночью шел дождь. А где засохшая грязь от сапог похитителя? Не ищите, не ищите. Я внимательно обследовал пол перед ящиком. И на подоконнике ее тоже нет.
- А как же стекло?
- Его могли разбить и изнутри. Для этого достаточно встать на подоконник и просунуть руку в форточку. Через окно преступник не вошел, а вышел.
- Но как он в таком случае пробрался в кабинет? Моя печать на двери была цела. - Желоховцев достал маленькую печатку, сделанную из восточной монеты, показал Рысину. - Не сквозь стену же он прошел?
- Как раз это я и хочу выяснить. Здесь есть другая дверь?
- Нет.
- Предположим. - Рысин опустился на четвереньки и пополз вдоль стен, осматривая пол.
Желоховцев молча наблюдал за ним, время от времени иронически причмокивая губами: голубая серия, да и только!
У шкафа Рысин резко вскочил на ноги:
- Нет, это невероятно!
- Что именно? - встревожился Желоховцев.
- У Путилина описан в точности такой же случай!
На этот раз Желоховцев с большей терпимостью отнесся к упоминанию о начальнике петербургской сыскной полиции. Он подошел к Рысину, сосредоточенно посмотрел ему под ноги, но ничего примечательного не увидел.
- Царапины, - сказал Рысин. - Свежие царапины. Вы давно двигали этот шкаф?
- Вообще не двигал.
- Тогда все ясно. За шкафом должна быть дверь.
Желоховцеву стало неловко - как же он забыл про такую возможность?
- Вы правы. Я просто упустил это из виду. Дверь действительно есть. Но ее заставили года два назад и с тех пор ни разу не открывали.