Голландские газеты уже не раз весьма корректно писали, что советский гроссмейстер К. после перенесенной болезни "не в форме". Это было простое и удобное для всех объяснение его неудач. Александру Александровичу тоже нравилась эта краткая, четкая формула. Не в форме - и все. И говорить не о чем.
Но по временам он задумывался. А что это, собственно, такое, "не в форме"? Падение боевого духа? Физическое недомогание? Неуверенность? Страх? Неподготовленность? Или и то, и другое, и третье? Действительно ли виновата малярия, сильно потрепавшая его перед турниром, или это лишь отговорка…
Игнат Михайлович не выразил сочувствия. Вдвоем они прошли к турнирной таблице, висевшей на стене. Судьи только что проставили результаты последних доигранных партий. Перед огромной таблицей стояло еще несколько шахматистов. Они переносили единицы, нули и половинки в свои карманные таблицы и оживленно обсуждали шансы участников.
Собственно, все было ясно. Оставались два последних тура. Впереди, сильно оторвавшись от остальных, шли советский гроссмейстер Б. и голландский гроссмейстер Э. У обоих было по одиннадцати очков. Последние два тура и должны были решить, кто из них займет первое место. На третьем, четвертом и пятом местах тесной группкой шли советские гроссмейстеры, но самый близкий из них отстал от лидеров на полтора очка и практических шансов на первое место не имел.
Кто же - Б. или Э.? Это волновало не только участников турнира. Сотни тысяч шахматистов и болельщиков всего мира жадно следили за ходом последних схваток и с нетерпением ждали: кто же? Кто?
На вокзалах, в больницах, в кафе и библиотеках люди, даже не знающие, как ходит конь, спорили, кто победит: русский или голландец?
В этом международном турнире участвовали шахматисты девяти стран; и, конечно, всем болельщикам хотелось, чтобы победил представитель именно их страны. Только так!
Несколько месяцев назад скоропостижно умер чемпион мира Александр Алехин. Впервые за многие десятки лет сверкающая шахматная корона оказалась бесхозной. В мире кипели страсти: как теперь выявить нового чемпиона? Кто будет им?
И все, конечно, понимали, что победитель этого турнира в Голландии получит веские основания претендовать на почетное звание "первого шахматиста планеты". Поэтому-то особенно волновались болельщики. Кто победит? Б. или Э.? Кто сделает эту первую внушительную заявку на титул чемпиона мира?
Александр Александрович знал: в Голландии доктор Э. давно уже стал чуть не национальным героем. Его портреты продавались на улицах, его имя было известно каждому мальчишке. За успехами Э. напряженно следила вся эта крохотная своеобразная страна. И немудрено: вряд ли в Голландии был еще хотя бы один спортсмен, пользующийся такой же всемирной славой.
В седьмом туре, например, зал, обычно и так неполный, был почти пуст. "В чем дело?" - удивлялись участники. И только потом сообразили: ведь в этот день Э. не играет, он выходной.
Семнадцать шахматистов в маленьком голландском курортном городке знали: за их борьбой в этом гулком обветшалом зале старинной ратуши следит весь мир. И это тоже возбуждало и без того взволнованных участников турнира.
Только сейчас, стоя у таблицы, Александр Александрович отчетливо понял: для него, лично для него, турнир, собственно говоря, окончен. В последних двух турах прихотливый турнирный жребий, как это часто случается, выкинул фокус. Словно в насмешку над Александром Александровичем, он в предпоследнем туре должен был встретиться с советским гроссмейстером Б. А в последнем туре он был выходной. Именно с Б., лидером турнира, вынужден он играть сегодня. Он, усталый, издерганный, потерявший столько сил в предшествующих партиях. Он, мечтающий сейчас лишь об отдыхе. Он, который "не в форме"… Да, было ясно: его ждал еще один нуль.
Говоря честно, Александр Александрович не очень огорчился.
"А какая, собственно, разница? Ну, еще нуль. Двенадцатое место или тринадцатое. Даже четырнадцатое. Это уже, в общем, неважно".
…Он вяло поел, погулял и за десять минут до начала тура явился в зал.
Столик, за которым он должен был играть, стоял нынче в самом центре и был выдвинут ближе к зрителям. Александр Александрович усмехнулся. Еще бы! Устроители опытны! Они знают, как любят болельщики следить за игрой лидера. И особенно - наблюдать, как тот укладывает на лопатки очередную жертву.
Рядом стоял другой столик. К нему сбоку был приколот листок с фамилией голландца. К этим двум решающим партиям сегодня будут прикованы взгляды зрителей. Остальные шесть столиков в глубине образуют как бы второй ряд.
До начала оставалось еще несколько минут. Александр Александрович, не садясь за доску, посмотрел в зал. Там находилось человек двести: главным образом, пожилые, солидные мужчины. У некоторых в руках карманные шахматы.
"У нас на такой тур собралось бы несколько тысяч человек, - подумал Александр Александрович. - Теснились бы в вестибюле, в фойе. Даже на улице, у входа, пришлось бы поставить демонстрационные доски. Для не попавших в зал…"
Он снова осмотрел полупустые ряды. Странно, - он все еще не привык к этому - как мало молодежи! Неужели за границей юноши все поголовно предпочитают шахматам футбол и бокс? Похоже, что так… Или тут, на курорте, вообще мало молодежи?..
Началась игра.
Гроссмейстер Б. - уже немолодой (ровесник Александра Александровича) - сидел за столиком прямо, и глаза его сквозь выпуклые стекла очков смотрели холодно и строго, как у экзаменатора.
"И впрямь экзамен", - подумал Александр Александрович.
Быстро разыграли сицилианскую партию. До четырнадцатого хода дебют шел по хорошо известным образцам. Но тут Б., игравший черными, сделал непредвиденный ход, уводя партию с привычных путей.
Это был вызов, явный вызов. Ход был подозрительный, и, уж конечно, менее сильный, чем обычное в этом варианте продолжение. Но это был новый ход, неизученный, и за доской опровергнуть его было нелегко. А обычное продолжение вело к разменам и ничейной позиции.
"На выигрыш идет, - подумал Александр Александрович. - Черными. Прямо в дебюте. Рискованно. А впрочем, - он усмехнулся, - вполне логично! Конечно, с "хвостовым" Б. не церемонится. Как же иначе?"
Эта уверенность чемпиона вдруг разозлила его. Выходит, Б. уже не считает его за настоящего соперника? Так, что ли? Не сомневается в успехе.
Б. спокойно прогуливался возле столика. Он рассчитывал, что несокрушимая воля к победе, которую он только что продемонстрировал, вызовет у противника растерянность, спад. Но, как это иногда случается, произошло обратное: Александр Александрович ожесточился, собрался в комок.
"Еще посмотрим, кто кого!" - зло решил он.
Над пятнадцатым ходом он думал 37 минут. Размышлял, весь уйдя в позицию, зажав уши руками, чтобы не отвлекал шум зала. Наконец щелкнул кнопкой часов.
"Еще посмотрим! Еще посмотрим!" - мысленно повторял Александр Александрович. Он чувствовал прилив хмельного боевого задора. Непонятная вялость, скованность, не дававшие ему развернуться весь этот турнир, словно исчезли. Глаза смотрели ясно и, казалось, проникали в глубь позиции. Сложные варианты рассчитывались легко и точно.
"Вероятно, вот это поэты и зовут "вдохновением"", - взволнованно подумал Александр Александрович, но возвышенное, пышное слово смутило его, и он иронически усмехнулся.
Оторвавшись от доски, он вдруг обнаружил, что вокруг его столика стоит целая группа участников. Тут же был и Игнат Михайлович. Взглянул в зал. Не увидел, а скорее почувствовал, что большинство зрителей следит за его партией.
Чтобы отвлечься, встал, подошел к соседнему столику. Голландский гроссмейстер играл с молодым чемпионом Ленинграда. Позиция у них упростилась, перешла в равный эндшпиль.
"Ничья", - подумал Александр Александрович.
Но долго изучать чужую партию он не мог. Щелкнула кнопка его часов, и он быстро вернулся за свой столик.
Странно! Б. перевел коня на ферзевый фланг. Неужели он не замечает, что на королевском назревает комбинационный разгром? Или сам Александр Александрович ошибается? Он снова пересчитал все варианты. Нет, кажется, он прав. Надо только сделать еще один подготовительный ход. И тогда, если Б. не примет срочных мер, последует жертва слона…
Александр Александрович передвинул пешку и нажал часы.
У него было такое ощущение, будто он заложил под чемпиона мину. Вот-вот она взорвется. И часовой механизм тикает, отсчитывая секунды…
В зале было тихо. Непривычно тихо. Обычно зрители оживленно разговаривали, обсуждали позиции, пили джин и пунш, кейфе и ликеры, закусывали. Сейчас было тихо. И эта тишина после привычного шума настораживала, пугала.
"Как во время блокады, - мелькнуло у Александра Александровича. - Дети спали под стук метронома. Но просыпались, если радио умолкало. Тишина. Значит, жди сигнала воздушной тревоги…"
Он снова углубился в позицию на доске.
И вдруг - только сейчас до него дошел смысл происходящего. Только сейчас он понял, почему умолк зал.
"Ну и номер! - Он так растерялся, что на какое-то мгновенье даже лишился способности размышлять. - Вот так номер, - бессмысленно повторял он про себя. - Вот это номер".
Чуть успокоившись, он изумился:
"Как же я раньше не сообразил? А впрочем, это так понятно. Ведь перед партией я и не мечтал о выигрыше. И вдруг все так круто изменилось. Что же теперь? Вот черт!"
Он неожиданно понял то, что уже давно сообразили не только все участники турнира, судьи и болельщики, но даже самые неискушенные из зрителей, сидящих в зале.
Проклятье! Ведь он, выиграв партию у Б., лишит его шансов на первое место. Он сам, своими руками, своей дурацкой победой обеспечит первое место голландцу. Ну и ну! Сам, как ребенка, за ручку выведет голландца в лидеры, повесит ему на грудь золотую медаль. И главное - сам откроет ему путь в чемпионы мира! И это сделает он, советский гроссмейстер?!
Александр Александрович оглянулся. Вокруг его столика сгрудились шахматисты. Он посмотрел на Игната Михайловича, уперся взглядом ему прямо в глаза: "Ну, что скажешь? Вот положеньице…"
На спокойном широком лице руководителя команды он не смог ничего прочесть, глянул на Б. Тот сидел, рассматривая доску, как в бинокль, сквозь выпуклые стекла очков. Лицо его было холодно и бесстрастно.
"Не видит, - понял Александр Александрович. - Не видит угрозы. Ну и ну! - Он отер вспотевший лоб. Как жарко в зале! И даже каменный пол не холодит ног. - И на черта мне этот выигрыш? Что двенадцатое место, что одиннадцатое - какая разница?"
На минуту прикрыл глаза, откинулся на спинку стула.
"А может… Свернуть?"
Простейший выход. Свернуть партию с этого русла. Не жертвовать слона. Не обязан же он, в конце концов, идти на жертвы?! Да может и просто не заметить комбинации. Вот ведь Б. не замечает. Сложная комбинация. Шестиходовая. Со многими разветвлениями…
"Свернуть?"
Голландец уже закончил партию вничью. И у него с Б., если не идти на эту жертву, тоже, вероятно, будет ничья. Вот и хорошо. Б. и Э. опять будут наравне - по одиннадцати с половиной очков. Пусть в последнем туре сами в единоборстве решают, кто сильнее. Это честно. Это справедливо.
"Нет, - тотчас возразил он. - И не обманывай себя".
Александр Александрович на секунду представил себе, с каким изумлением и тревогой узнает кое-кто на родине о его выигрыше. Свой своему помешал. Помог голландцу. Он покачал головой. Некоторые болельщики возмутятся и даже будут считать его изменником.
На мгновенье перед ним возникло лицо его сына Тольки. Четырнадцатилетний парнишка имел уже второй разряд и был страстным болельщиком. Александр Александрович печально усмехнулся: сын, который всегда так бурно радовался его успехам, гордился ими, - нет, теперь он не обрадуется. И вряд ли даже сможет объяснить своим строгим, неуступчивым друзьям поступок отца. Именно так: "поступок". Не выигрыш, а "поступок".
Тут мысли Александра Александровича были прерваны. Б. сделал ход: занял ладьей открытую вертикаль на ферзевом фланге.
"Так", - Александр Александрович неторопливо записал ход на бланке. Стараясь не выдать волнения, аккуратно положил карандаш, ладонью пригладил волосы.
В висках стучало. Или это часы так громко тикают? Итак, можно жертвовать! Все готово.
Ему показалось, что две фигуры на доске поставлены небрежно.
- Поправляю, - сказал он. И сам удивился, услышав этот чужой хриплый голос. Поправил фигуры. Задумался. Итак?
Он снова пересчитал все варианты. Красивая комбинация, ничего не скажешь. Особенно эффектен третий ход - "тихое", неожиданное продвижение пешки. В нем вся соль. Этот незаметный "спокойный" ход решает партию.
Но как же все-таки быть?
Комбинация такая красивая, оригинальная. Неужели добровольно упустить ее?! Этому противилось все его шахматное нутро, вся его душа бойца…
И вдруг он разозлился на себя. Что за дурацкие сомнения?! Спорт это или не спорт? Борьба есть борьба! Нет своих, нет чужих. В турнире все противники…
Он сделал ход.
Зал дружно ахнул. Советский гроссмейстер К. пожертвовал слона.
Александр Александрович видел, как дрогнули глаза противника за толстыми стеклами очков. Б. взял карандаш, но, не записав хода, положил его.
"Так. Значит, не ожидал!" - Александр Александрович встал, пошел между столиками.
Обычно шахматисты, когда их противники думают над ходом, встречаются, переговариваются, вместе разгуливают по сцене. Но к Александру Александровичу никто не подошел. Он гулял один.
Прошло пять минут, десять, пятнадцать. Б. все думал. Но выхода не было, жертву нельзя не принять. Он взял слона.
Александр Александрович тотчас ответил. Б. тоже ответил.
И тогда Александр Александрович сделал заранее подготовленный ход пешкой. Тот самый "тихий" ход, который решал партию.
Раз за разом три яркие вспышки озарили зал. Это корреспонденты, как всегда первыми почуяв сенсацию, фотографировали Александра Александровича.
Он сощурил глаза от яркого света, усмехнулся:
"Отвык уже!"
И в самом деле: на этом турнире его ни разу не фотографировали: кому нужны снимки неудачника?
Через полчаса все было кончено. На демонстрационной доске вывесили аншлаг: "Черные сдались". Это была самая короткая партия турнира: двадцать семь ходов. Разгром!
Александр Александрович, словно оглушенный, продолжал сидеть за столиком.
Б. встал, левой рукой поправил очки. Но они, очевидно, опять сползли. Он поправил их вторично.
- Вы прекрасно, да, отлично провели партию, - сказал он Александру Александровичу. Голос Б. был почти обычным, только чуть глуше. И лишь неестественно вздернутая левая бровь и пульсирующая синяя жилка на лбу выдавали всю степень его волнения. - А я… скверно… И заслуженно, вполне заслуженно… Поздравляю.
Он слабо пожал руку Александру Александровичу.
"Как ему горько… Как обидно сейчас", - взволнованно подумал тот. Хотел даже сказать Б. несколько утешительных слов, но вокруг теснились люди, это было неловко.
"Что за сентименты?!" - озлился он сам на себя и промолчал, лишь еще крепче сдавив обеими руками ладонь Б., и тряс ее долго и энергично. А в зале гремели аплодисменты, строжайше запрещенные (ведь они мешают другим играющим), впервые за весь турнир сотрясали старинную ратушу. И судья, хоть и поднял руку и делал укоризненное лицо, пытаясь усмирить зрителей, сам понимал: сейчас это бесполезно.
"Ишь обрадовались!" - зло подумал Александр Александрович.
Обычно молчаливые, флегматичные, суховатые голландцы сейчас действительно ликовали и даже не пытались скрыть свой восторг.
"Еще бы! Я открыл зеленый семафор их земляку, - подумал Александр Александрович. - Зеленую улицу прямо к первому призу…"
Возбуждение сразу схлынуло с него; опять появилась болезненная вялость. Он вышел из-за столика, подошел к группе шахматистов, прислушался. Молодой чемпион Ленинграда с усмешкой рассказывал о чудаковатом завещании миллионера Янсена, о котором в тот день толковали по всей Голландии. Старый холостяк Янсен оставил четверть своего огромного состояния любимой собаке Чарли.
Александр Александрович взял за локоть Ивана Феоктистовича - московского гроссмейстера, отвел в сторонку:
- Ну, как?
- Что - как? - переспросил тот, но тотчас поспешно добавил: - Отличная комбинация! Особенно третий ход, пешечка тихонечко эф пять - эф шесть, и можно сдаваться. Изящно!
- В самом деле изящно? - радостно переспросил Александр Александрович.
- Конечно. Ну, прости. Мой ход. - Иван Феоктистович, высокий, грузный, стремительно зашагал к своему столику.
"Так, - усмехнулся Александр Александрович. - Не поздравил! - Он покачал головой, задумался. - А может, я попусту придираюсь? Сказано же: изящная комбинация. Чего еще?!"
В комнате участников он увидел Игната Михайловича. Лицо у того было озабоченное; левой рукой он покручивал свой длинный ус, как всегда, когда напряженно размышлял. Правой рукой Игнат Михайлович крепко потирал бритую голову, на ней даже выступило красное пятно.
- Разгром, настоящий разгром учинил. Здорово, брат, здорово, - скороговоркой произнес он. - Мы выдвинем партию на приз за красоту!
"Хвалит, а голос кислый, - покачал головой Александр Александрович. - Или мне мерещится? Подозрительный я что-то стал. Нервочки…"