- С утра сегодня было три бомбежки, - пояснил комендант, поминутно отвечая по телефонам, отдавая короткие, малопонятные для Фролова распоряжения. - Станцию обстреливают из дальнобойных. Не всегда достают, но стреляют, беспокоят. Начальника станции ухлопали утром. На маневровом паровозе - один машинист. Вместо стрелочника - несведущий боец комендантского взвода. Прошу поэтому, как говорится, с корабля на бал, пожалуйте… Сдаю вам гражданскую власть. Ночевать можно в подвалах. В поселке не уцелело ни одного дома, жители ушли…
Эти короткие фразы били Краснова, как обухом по голове. Он нервно поглядывал на Фролова, мял шапку. Фролову же вспомнилась последняя телеграмма, которую он получил: "Не медля ни минуты". Да, медлить нельзя! Обстоятельства заставляли его быть в роли начальника станции, и он прикидывал, с чего начать. По мере рассказа коменданта Фролов все больше понимал, что попал в обстановку напряженных действий, без его помощи Краснов не справится с делом.
- "Березка" - это штаб нашей армии. По телефону говорить условно. Шифр и не ахти какой, но шифр. Состав, скажем, "верблюды", бронепоезд - "Борис Павлович", боеприпасы - "гостинцы". Узнаете сами. Скоро прибудут "утюги". Танки, значит. Прошу не задерживать выгрузку. Вот, пожалуй, и все. Чем богаты, тем и рады.
Военный комендант впервые после встречи вяло улыбнулся. В его круглых сухих глазах сквозила страшная усталость. Павлу Фомичу стало ясно: Мошкову достается тут "по первое число".
- Ну что ж, и на том спасибо, - ответил с улыбкой начальник политотдела и обратился к Краснову - На стрелки - Иванову и Пацко. Так? На паровоз- Листравого, Пилипенко и Батуева. Так? Почему не так?
- Он кладовщик. Материальные ценности за ним. - Краснов принял официальную позу. - Пусть передаст по акту другому.
- Согласен. Поручаю вам это дело. Организуйте до… - Фролов достал карманные часы. - До шестнадцати… Мало? Два часа вполне достаточно. Исполняйте!
Когда Краснов вышел, комендант заговорил о том, что его занимало больше всего.
- Закупорены склады армии. Там вагонов пятьдесят застряло. Вывезти? Дорога под обстрелом, с километр… Не прорваться. И мы вынуждены выгружать здесь, на Единице. А отсюда - на машинах. Теснота, потери. Устраивайтесь, да помудруем. Дальше такое нетерпимо.
Фролов согласился и вышел на воздух: с непривычки было тяжело дышать в подземелье. Слышалась-отдаленная, приглушенная расстоянием стрельба орудий. Смеркалось.
У входа его караулил Пилипенко. Он снова был весел, полон энергии. Павел Фомич передал ему указание вызвать людей. Илья щелкнул каблуками, отдал честь:
- Есть!
Он сорвался с места и скрылся меж разбитых домов. За щербатым углом стены столкнулся с Ли-стравым.
- Голову сломаешь, - осадил его Александр Федорович. - Ну что?
Илья быстро передал распоряжения Фролова, спросил:
- Когда закончите с кладовой?
- Уже кончил. Чего глаза вытаращил? Сунул ключи Краснову, пусть разбирается. Команди-ир!
- На паровоз! - воскликнул Илья.
- Я готов.
Листравой для убедительности тряхнул железным сундучком: звякнули ключи.
- Позови Цыремпила. Да поживее. Не знаешь, где стоит паровоз? Растяпа, спросить не мог.
- В депо, наверное, стоит… Ну, я за Ивановой.
Наташа сидела на крыльце разрушенного дома, охватив голову руками. В помятой грязной шинели и серой ушанке, она была похожа на первогодка-солдата, уставшего от трудных учений. Девушка пристально смотрела на запад, точно надеялась увидеть там свою судьбу.
Тяжелые залпы орудий доходили до нее приглушенными раскатами, земля натруженно гудела. Девушке вдруг представилось, что это бунтует Байкал. Белоголовые волны озера ударяют в отвесные скалы, брызги шумно оседают на каменистый берег.
Она забылась.
Листравой с Пилипенко и Цыремпилом нашли паровоз в дальнем тупике среди разрушенных цехов вагонного депо. Еще не дойдя до машины, Александр Федорович критически прицелился: какой? Сердце старого машиниста забилось: сотни раз принимал он паровоз и сотни раз по-новому ощущал это тревожное волнение.
У локомотива мужчина средних лет встретил их сдержанно, даже недружелюбно. И это понравилось Листравому. Он знал, что передавать машину всегда неприятно: каждый болтик тебе дорог, каждый вентиль натерт до блеска твоими руками, если ты настоящий хозяин.
Илья тоже ревниво оглядел паровоз и сразу принялся хозяйничать. В будке загремели бидоны, захлопала чугунная дверка топки. Из короткой трубы заклубился плотный темный дым, зашумел сифон, бросая ввысь стремительные искры. Цыремпил бросал уголь в топку.
- Ну, влопались! - испуганно крикнул бывший хозяин паровоза. Он мгновенно взбежал по лесенке в будку, оттолкнул Илью, двинул паровоз назад, закрывая сифон. И сразу же на том месте, где они только что стояли, разорвались три снаряда. Хозяин сердито обернулся к Илье:
- Горяч парень… Фрицы придвинулись к станции. Охотятся за дымом. Понимать должен.
Убедившись в исправности колеи, резко бросил паровоз вперед, вывел его за стену корпуса депо.
- Маневрировать надо. Топить маленькими порциями, дыму меньше…
Пилипенко подавленно молчал. Он никак не предполагал, что враг так зорок и оперативен, не ожидал, что так скоро они попадут под обстрел. Ему было неприятно сознавать себя виновным. Взгляд его задержался на крыше вагона: взрывом ее сорвало когдато, смяло и повесило на прогнувшуюся балку меж стен. Замерзшим бурым одеялом топорщилась она, дребезжа и раскачиваясь на ветру. Ее можно использовать: дым прикрыть. Илья позвал друга, указал на крышу.
Тот понимающе кивнул головой. Вскоре оба направились к тому месту, где висела железная крыша. Илья поднялся наверх. Когда опять начался обстрел, Цыремпил - сорвался вниз, укрылся за камнями. Илья спокойно осматривался, возвышаясь во весь рост. Осколки и бетонные обломки с треском ударялись в кирпич стены. Сверху Илье было хорошо видно, как прятался Цыремпил, и он засмеялся:
- Эй, сибирячок! Будя! Будя кланяться!
Снаряд взорвался слишком близко: Илью накрыло тучей белесой пыли, ударило волной кирпичной крошки. Цыремпил испуганно привстал, опасаясь за товарища. А тот отплевывался, ругался. Теперь внизу смеялся Цыремпил.
Листравой тем временем выспрашивал у местного помощника машиниста об условиях снабжения углем и водой, а того интересовало, какие новости известны о Демянском котле. Узнав, что кольцо окружения немцы прорвали, посетовал:
- Генералы, видать, слабоваты…
Заметив на стене парней, не одобрил поведения Ильи:
- Рисуется парень…
Александру Федоровичу было неприятно это замечание. Поэтому он перевел разговор на другую тему, спросил:
- А там, на реке, у движка, где воду набираете, тоже стреляют? - Бывает, но реже: фронт дальше.
Помощник собрал в небольшой деревянный чемодан свои пожитки. Отдельно увязал поношенную шинель, сапоги со стоптанными вкось каблуками.
- Машиниста моего, Никитича, вещи, - грустно объяснил он, затягивая узел. - Тут его прямо на сиденье пришпилило.
Александр Федорович снял шапку, печально посмотрел на кожаную подушку сиденья с продавленными пружинами.
- Подай впе-е-еред! - раздался звонкий голос Пилипенко.
Листравой осторожно подвинулся на правую сторону будки, словно опасаясь потревожить память того, кто недавно сжимал этот реверс. Он бережно перевел теплые рычаги, и ему показалось, что они еще теплы от рук Никитича.
Парни по балке подобрались к крыше, зацепили железо, потащили на себя. Им удалось выдвинуть крышу над рельсами так, чтобы она смогла прикрыть паровоз, как зонтом. Пилипенко стоял теперь внизу.
Паровоз подошел под железный шатер. Дым из трубы стал ударяться в навес, опускаться вниз, теряясь в развалинах.
- Ишь ты! - сдержанно одобрил помощник выдумку Ильи. - Ловко! И ночью способно, искры потеряются…
Он замолчал, должно быть, сожалея, что ему раньше самому не пришло такое в голову. А Листравой подобрел: не подкачали ребята, не все у них "рисовка".
Но когда Илья поднялся в будку, Листравой на-супленно сказал:
- Ты вот что, Илья. Не храбрись, не суйся, куда тебя не посылают. Кому нужна твоя телячья прыть? - И строго, даже злобно добавил: - Врагу нужна, немцу! Вот!
- Ползать на брюхе прикажете?
- Дурак, парень! Ты не на один и не на два дня нужен. Дорога наша длинная до границы-то… Повторишь, товарищ Пилипенко, накажу по-своему.
И Листравой вполне серьезно поднес к носу Илья свой большущий кулачище.
- Так и знай! Вот!
Мысль Листравого об осторожности озадачила Илью. В самом деле, если он, другой, третий без смысла будут рисковать жизнью, кто же воевать станет?
Собственная смелость, которой Илья гордился минуту назад, померкла и вызвала стыд. Он рвался на фронт не для того, чтобы в первый же день погибнуть от шальной пули.
Совсем по-иному отнесся к словам машиниста Цыремпил. Без риска воевать нельзя. Если бы умирали только лишь с толком да смыслом - что за война? Все остерегались бы, приглядывались, выбирали. Разве, к примеру, можно уверенно вести поезд, не опасаясь, что где-то впереди разобран путь?
Из уважения к Листравому этих мыслей вслух Цыремпил не высказал.
Местный помощник машиниста, уходя, спросил Илью:
- Ты, может, и насчет вагонов скумекаешь? Котелок у тебя варит.
- Каких вагонов? - полюбопытствовал Листравой.
- На снарядном складе. Штук с полсотни. Их разгрузили, а немец подвинулся. Шпарит из тяжелых, не дает ездить. Они как заметят паровоз, так и лупят, чертяки проклятые.
Помощник машиниста помрачнел, махнул грязной рукой.
- Пашку, кочегара нашего… тово. Только мы сунулись, его в голову. Комендант грит, пропади они пропадом, вагоны. А ночью придет груз, вас же заругает. Потому что приходится все вывозить на машинах. Нас он каждую ночь ругал…
- Ну и в чем дело? - Листравой был готов сейчас же отправиться ехать за теми вагонами, хотя его пока никто не посылал: он в душе поклялся быть достойным памяти человека, недавно погибшего на этом паровозе.
- Нас же не заставляют и не посылают, - напомнил Илья, подзадоривая Александра Федоровича.
Но тот даже не оглянулся. Он еще не принял определенного решения, но был уверен, что найдет выход.
- Покажи, друг. Места тебе лучше знакомые. Мы скоренько, - обратился он к помощнику машиниста.
Тот задумался. И было над чем.
Где-то в нескольких километрах отсюда его ждали дома. Ждали давно, мучительно. И вот теперь, когда он выполнил свой долг, когда пришла смена, нужно снова рисковать. Там, где уже лежат двое. Он вспомнил заплаканные глаза жены и льняную голову дочурки.
Илья истолковал молчание этого человека по-своему.
- Трусишь, дядька? Бельишка про запас не прихватил?
- Трепло!
Помощник машиниста решительно швырнул узел с одеждой в угол.
- Иди за разрешением, герой…
- Товарищ Пилипенко, отправляйтесь. Поедем, мол, на снарядный.
- От стрелочника позвони. Ближе, - посоветовал помощник.
Илья загремел сапогами по железным ступенькам лестницы.
Наташа выслушала распоряжение Краснова о вступлении на дежурство, спросила:
- Поезда есть на подходе?
- Будут. Позвоню, дам команду.
Краснов говорил коротко, подражая военному коменданту. За резкими, броскими словами он скрывал свою растерянность и неясное представление новых обязанностей в этих напряженных и жестких условиях. Спросить у кого-либо стеснялся: эксплуатационник с двадцатилетним стажем - и вдруг спрашивать.
Наташа направилась в конец станции. Низкое солнце медно светилось в лужах. Где-то в стороне, за грудами битого кирпича, трепетно насвистывал скворец. Странно было слышать этот мирный переливчатый напев среди унылых скорбных развалин. Наташа замедлила шаги, прислушалась. Птица умолкла. Снова гнетущая тишина, только мелкие камешки скрипели под ногами да громко стучало сердце.
Над кирпичными стенами забурлил темно-корич-невый дым, округлой шапкой повисая в воздухе.
"Илья старается", - с гордостью подумала она.
Неожиданно снова началась стрельба. Наташа отбежала от путей, легла за бугорок. Почувствовала, как на виске колотится жилка. Девушка прижала ее ладонью, осмотрелась вокруг.
Прямо перед глазами колыхалась былинка. Стебелек у нее снизу зеленел. Наташе представилось, что это свежие соки пробиваются сквозь землю, оживляют помертвевшие зимой листки, раскачивают былинку, тормошат ее, ища выхода. Как та жилка, что бьется у нее самой на виске.
И Наташа увидела в этой травинке что-то родное, близкое, успокаивающее. "Правду говорят, - подумала она, - что на своей земле каждая веточка за тебя".
Взрывы отгремели. Наташа поднялась, зацепилась за что-то шинелью. Посмотрела вниз: пень, какой-то розовый налет на его срезе. Очевидно, сочились корни. "И здесь есть жизнь", - обрадовалась она.
Девушка тревожно оглянулась. Четыре стрелки в лабиринте искалеченных путей, скопления колотого камня и ломаного железа. Паровоз, словно игрушка, перевернут набок, беспорядочно раскиданы шпалы. Дугой согнут рельс, как бивень слона, торчит под откосом. Ямы с рваными краями заполнены мутной водой. "Воронки, - догадалась Наташа. - Сколько же их! Ночью можно оступиться. Надо запомнить. А где же пост?"
Из-под откоса вышел боец. Рослый, широкоплечий, в ладной шинели.
- Стрелочница новая, так сказать? - спросил он Наташу. - Идите сюда!
Девушка проворно сбежала к нему. Боец поймал ее за руку.
- Кочковаты наши асфальты. Ноголомные, так сказать.
Он заливисто рассмеялся, радушно пригласил:
- Пожалуйте…
В насыпи виднелась нора, прикрытая дверью пассажирского вагона. Наташа вошла. Полумрак. Железная печурка, телефон в деревянном футляре. На земляном полу - две доски, а на чурбане в углу - традиционная фронтовая коптилка из гильзы снаряда.
- Это же баня по-черному, - удивленно сказала Наташа, пригибаясь, чтобы не упереться в потолок. - Как вы тут живете? Мне одной ни за что не найти. Можно ведь лучше устроить?
- Не баня, а объект номер два, - поправил солдат, усаживаясь на кругляк бревна: стоять он не мог, не вмещался по росту. - А найти нас проще простого. Вон по тем проводам, что от столба пущены. Построить лучше, конечно, можно. Да приметит фриц. То самолеты напускал, теперь все из пушек бьет. В щепки расколошматит… Звать-то вас как, извиняюсь? Скажи- на милость, у меня тоже Наташа, жена…
Он свернул толстую самокрутку, пыхнул едким дымом.
- Чего-чего, а махры вдоволь. Одно удовольствие: у других и этого не бывает.
Он устало прикрыл глаза, минутой позже, позевывая, сказал:
- Вон там фонарь. Ночью будете сигнализировать, когда поезда принимать. А днем - семафор. Он тут рядом.
Последние слова солдат бормотал уже сквозь сон. Голова его упала на грудь, в носу засвистело.
Наташа осмотрела хозяйство, сходила на стрелки, изучила каждую тропку: кругом полно воронок. Было тревожно и радостно, что она, наконец-то, оказалась у настоящего дела.
Девушка вернулась в землянку. Сняв шинель, свернула ее, осторожно положила под голову солдата. Тот блаженно потянулся, чмокнул губами, повернулся на бок и затих. Он занял почти всю землянку, ноги его оказались за порогом.
Задребезжал телефон. Наташа кинулась к нему, боясь, что звонок разбудит солдата.
- Через полтора часа прибудут танки, - послышался голос Краснова в трубке. - Не танки, говорю, а "утюги". Понятно? Смотрите мне там. Не оплошайте в первый раз. Мы теперь на переднем крае. Гордитесь такой честью, комсомолка Иванова… Что?
Краснов поперхнулся и тихо кому-то сказал:
- Есть! Кончаю. Передаю трубку коменданту нашей станции, капитану…
Наташа прикрыла трубку ладонью, боясь рассмеяться.
- Товарищ Иванова? Где Перов?
- Пусть поспит, - совсем не по-военному попросила она.
Мошков хмыкнул, помолчал, строго предупредил:
- Через час растормошите - и ко мне. В дальнейшем прошу не пререкаться!
- Есть!
Наташа с удовольствием произнесла это короткое военное слово.
- Что есть? Где есть? - засмеялся Илья, появляясь у порога. - Хозяин, спрячь ходули!
Пилипенко перешагнул через ноги Перова, заметил Наташу и как-то невольно оробел.
- Что вам нужно?
Наташа стояла выпрямившись, как солдат на посту. Большие серые глаза смотрели строго и выжидающе. Косы спустились через плечо. Ухарское поведение Ильи было тут неуместным, и она резко повторила:
- Что вам нужно?
Замешательство парня длилось недолго: зеленоватые глаза вновь заиграли нагловато и лихо. Он отстранил Наташу от телефона.
- Илья! - Наташа схватила его за руку. - Не шути. Мы на работе. А где - сам знаешь…
- У меня дело.
Пилипенко посерьезнел, рассказал, зачем пришел, но в конце не преминул сообщить насчет изобретенного им зонта: каков, мол, я!
- Тогда можно, - разрешила Наташа, подвинув к нему телефон.
Илья не понял, почему можно: потому ли, что дело серьезное, или потому, что он такой сообразительный. В полутьме заметил насмешливый взгляд Наташи: тут уж не до уточнения! Когда дозвонился Краснову, тот и слушать не захотел. Демьяну Митрофановичу заранее почудилась неудача: потеря паровоза, гибель людей и тому подобное.
- Через час будем "утюги" развозить, - объяснил он. - Никуда паровоз не пущу! Нашлись смельчаки! Здесь поопытнее вас были…
Илья сердился, думая, что у телефона все еще находится Краснов, а у дежурного уже взял трубку комендант. Илья напирал, не стесняясь в выражениях:
- Разумеется, что не опоздаем… Не слышите?.. Глухому две обедни не служат… Повторить?.. О, черт! Кто?.. Виноват, товарищ комендант. Этот Краснов кого хотите до коликов в животе доведет. В армии? Настоящей армии? Нет, не служил, товарищ комендант. Виноват, глупо разговариваю, но ведь дело гробится. Ну да, вывезем вагоны. Прислать Листравого? Есть!
Пилипенко бросил трубку, повернулся на одной ноге.
- Дело в шляпе!
Он обнял Наташу за талию. Та с силой толкнула его в грудь. Он спиной открыл дверь и, зацепившись за высокий порог, упал.
- Вперед! - сквозь смущенный смех выкрикнул Илья, вскочил и побежал к паровозу.
Снова звонил телефон, снова Краснов поучал и наставлял стрелочницу. Но о паровозе Листравого не говорил ни слова. "Соврал этот Илья, - с досадой подумала Наташа. - Вот брехло!"
- Ну и говорун! Его языка на семерых хватит, - недовольно заметил Перов, протирая глаза и позевывая. - Трое суток не спал, сморило.
Узнав о затее Листравого, высказал опасение:
- Паровоз могут угробить. А без него сейчас никуда.
Наташе было обидно слышать, что Перов, как и многие, беспокоится только о паровозе. А людей им не жалко? Перов угадал ее мысли:
- Рисковать там придется головой, сама понимаешь. Война на том и стоит.
В комнате военного коменданта станции Листравой докладывал о своем плане спасения вагонов. Когда были уточнены все детали рейса, Фролов вызвал Краснова. Тот повторил сказанное Илье по телефону:
- Получится или не получится, но мы должны смотреть правде в глаза. До нас ведь пробовали, известно, чем кончилось. И нам терять людей не стоит. Подумать надо, осмотреться…