10
Завидев в проходе командира дивизии, Знобин встал и пригласил его к себе. В том же ряду сидели Лариса Константиновна и Сердич. Горин поклонился им и сел рядом со Знобиным.
- Эту пару, - замполит кивнул вправо, - я пригласил на генеральную репетицию с некоторым умыслом. Прошу вашего содействия.
- Догадываюсь. Если смогу, пожалуйста.
Подошел начальник Дома офицеров, худенький, озабоченный, и подал программу концерта.
- А почему исключили стихи Забродина? - пробежав программу, спросил Горин.
- Рядом с Маяковским… неудобно, - замялся тот. - Величины несоразмеримые.
- А как отнесся к этому исполнитель?
- Ему объяснили: Забродин недостаточно последователен, чтобы его популяризировать.
- А не получится так: вы лишите солдата возможности прочитать стихи Забродина, а он от обиды возьмет да станет по стойке "смирно" и по-забродински с завыванием прочитает Маяковского?
Начальник Дома офицеров взглянул на Знобина, прося поддержки. Тот в усмешке прищурил глаза: свое мнение отстаивай сам. Пока офицер собирался с ответом, Горин предложил:
- Давайте все же послушаем этого Кудинова.
Обрадовавшись, что разрешено читать обоих поэтов, Кудинов провел под ремнем пальцами, расправляя невидимые складки, и густым баском начал читать "Во весь голос", а потом стихотворение Забродина "Призыв". Когда солдат кончил, Горин задержал его:
- Не уходите. Хочу спросить вас: вы любите Забродина?
- Да.
- Почему же взяли не лучшее его стихотворение?
- Понравилось…
- Но после поэмы "Во весь голос" оно представляет любимого вами поэта не слишком выгодно.
- Можно "Верность", - подумав, ответил Кудинов.
- Послушаем? - обратился Горин к Знобину.
Солдат прочитал стихотворение, не жалея голоса. Теперь возразил уже Знобин.
- Не кажется ли вам, боец Кудинов, что в этих виршах много от Я-бродина?
- Вроде есть. Только в поэтическом "я" мысли многих.
- Не в каждом. Нередко только приятелей, друзей - небольшой группки. А войну выигрывают не один-два героя, а миллионы. На них должны работать и поэт и чтец. Понятна задача? Поищите еще что-нибудь. Или прочитайте Семена Гудзенко. Отличный фронтовой поэт.
Посмотрев половину номеров, Горин понял, почему Знобин задумал привлечь к участию в концерте Сердича и Ларису Константиновну: музыкальные номера в программе звучали слишком скромно. Но уговорить начальника выступить перед подчиненными в концерте, знал Горин, все равно, что приколоть к его строгой военной форме яркий бант и предложить пройти по улице, на которой живут сослуживцы. А надо бы. И концерт получился бы лучше, и они быстрее приживутся в дивизии.
Горин пересел к Ларисе Константиновне и Сердичу.
- Еще раз добрый вечер. Подскажите, чего не хватает нашему концерту?
- Музыки, - чуть подумав, ответила Лариса Константиновна.
- А по-вашему, Георгий Иванович?
- Я присоединяюсь к мнению Ларисы Константиновны.
- Какой же выход?
Сердич понял намек комдива и с надеждой посмотрел на Ларису Константиновну, ожидая, что она избавит его от необходимости давать комдиву отрицательный ответ. Она же, стараясь уловить подлинный смысл предложения Михаила Сергеевича, так глубоко заглянула ему в глаза, что, казалось, взгляд ее проник в самый дальний уголок сердца и увидел там то, что он сам не хотел еще разглядывать и тем более кому-либо показывать. Он на миг прикрыл глаза ресницами, но в его словах она все же уловила волнение.
- Мысль привлечь вас к участию в концерте не моя, а Павла Самойловича, - поспешил откреститься Горин от возможного предположения Ларисы Константиновны. - Я лишь согласился передать ее вам. Мне думается, концерт с вашим участием станет, ну, как вам сказать, более теплым, что ли. Я не слишком сумбурно пояснил намерение Павла Самойловича?
- Нет… Я с удовольствием буду аккомпанировать, если Георгий Иванович решится петь, - тронутая взволнованностью Михаила Сергеевича, чуть помедлив, согласилась Лариса Константиновна и машинально коснулась рукой тяжелого узла кос.
Горин перешел к осаде Сердича.
- Если женщина сказала "да"…
Тот застеснялся:
- Удобно ли, Михаил Сергеевич? В дивизии я человек новый.
- Хорошо петь удобно в любом чине и возрасте, вспомните Гремина в "Онегине".
- А вы сами?
- Лишен талантов. Самое большее, на что способен - объявить ваш номер. Если согласитесь с таким моим участием, постараюсь придумать что-нибудь не слишком избитое.
В согласии комдива разделить необычную для старшего офицера роль и тем в чем-то помочь ему было столько дружеского, что Сердич не решился сказать "нет", хотя от мысли, что могут сказать проверяющие в случае неудачи на службе: руководить штабом - но романсы петь, - ему сделалось не по себе.
- Сегодня, с ходу, Михаил Сергеевич, не могу.
- И не нужно - вас же слышали.
Из зала Горин и Лариса Константиновна выходили последними.
- Михаил Сергеевич, - спросила она, - меня очень занимает разнообразие ваших интересов и занятий: командуете, говорят, пишете, следите за литературой, наконец, заинтересовались художественной самодеятельностью. Что это: разносторонность интересов, служебная необходимость или… - Лариса Константиновна повернулась к нему вполоборота, и на ее строгом красивом лице Горин увидел нерешительность и сомнение, - или поиск занимательных занятий?
- Не знаю, как ответить, - полушутливо сознался Михаил Сергеевич. - Любознательным я, кажется, был и тогда, когда вы учили меня. Потом больше знать - стало привычкой. И служба вынуждает. У подчиненных сейчас такие интересы, что без знаний хотя бы наиболее интересного для них можно попасть в неловкое положение. Возьмите этого солдата Кудинова. Он искренне увлечен стихами не только Маяковского, ни и Забродина. А у этого поэта много хороших стихов о плохом и немало плохих о хорошем. Почитав их, вольно или невольно солдат может плохо настроиться на атаку.
- Не слишком ли утилитарное требование к поэзии?
- Иным ему быть трудно. Солдаты с вывихом в голове доставляют немало хлопот и бед. И выправить одной командой их невозможно. Приходится читать и Забродина и других.
- А без нужды вы каких поэтов читаете?
- Из современных - Юлию Друнину, Римму Казакову…
Лариса Константиновна недоуменно приподняла плечи.
- Удивлены?
- Не знаю, что и сказать, - созналась она.
- О личном женщины пишут искреннее.
- Возможно, - Лариса Константиновна неожиданно вздрогнула и заторопилась к выходу, увлекая за собой Горина.
Через открытую дверь читального зала она увидела мужа, который сидел напротив Любови Андреевны и говорил ей что-то игривое. Заметив жену, Аркадьев откинул руку на спинку стула и с веселым удивлением приподнял густые брови. Оба эти жеста, как показалось Ларисе Константиновне, были сделаны нарочито и с той небрежной широтой, которая особенно была ей нетерпима. Ее опасения, что эту небрежность может увидеть и Горин, несколько улеглись, когда за ней хлопнула клубная дверь, а на лице Михаила Сергеевича она не прочитала недоуменного вопроса. Стараясь подальше увести Горина, она спросила:
- Вы, кажется, не все сказали о своих занятиях.
- Почти все, если не обращаться к прошлому. К тому же…
Сзади послышался стук каблуков. Спина Ларисы Константиновны, словно от внезапного прикосновения чего-то холодного, вздрогнула и настороженно выпрямилась. Горин умолк.
Их нагнал Аркадьев и, сделав Горину короткий поклон, испытующе посмотрел на жену. Та отвернулась. Геннадий Васильевич, плохо скрывая свое раздражение и недовольство, обратился к Горину:
- Прошу извинить, товарищ полковник, нас ждет машина. Если желаете…
- Спасибо. Я предпочитаю пешком. Всего доброго.
Горин поспешил удалиться, чтобы не видеть неожиданно открывшуюся ему семейную неурядицу.
Мимо проскочила машина. Аркадьев и жена сидели на заднем сиденье. Она смотрела в боковое стекло, он - по ходу машины. "Что это с ними стряслось?" - подумал Горин, провожая машину взглядом. Всего минуту назад она была спокойна. Он вроде тоже ничего дурного не допустил. К чему ж тогда она с таким гневом отвернулась от мужа? Умна и должна б догадаться, как это могло уязвить его в присутствии начальника. Разлюбила? Или злится, что муж не оправдал надежд, все еще ходит в командирах полка, а генеральская должность для него и не просматривается? Вроде была не завистлива к людям с чинами. Или слишком виноват в другом? В чем? Кажется, чуть выпил…
Раздумье Горина прервал предупредительно-осторожный голос Знобина, послышавшийся сзади.
- Думается, Люба, вы догадались, о чем я вас спросил?
- Догадалась, - помедлив, ответила Любовь Андреевна и тут же сама спросила: - А что предосудительного в том, что мы оказались вместе, поговорили какой-то час?
- Дело не в том, сколько вы говорили, а как говорили.
- Занятно, как же? - принужденно засмеялась Любовь Андреевна.
- Как? - произнес Павел Самойлович, не находя слов выразить то еле заметное, что уловил он во взаимоотношениях Аркадьева и Любы. Знал он ее давно и хорошо, не раз беседовал по просьбе женщин, сочувствовавших ее мужу, когда ее увлечения подходили к опасной грани, которую она, кажется, не переступала. Знобин чувствовал, что, чем раньше он остановит ее влечение к Аркадьеву, который выглядел несравнимо привлекательнее ее низенького мужа, тем легче будет предостеречь ее от неверного шага, который может обернуться бедой не только для нее.
- Как? - повторил Знобин. - С тем преувеличенным для семейных людей интересом, который вызывает у знакомых вам неодобрение.
- Не у знакомых, а у мещан! - взорвалась Любовь Андреевна.
Знобин помолчал, видимо, дал собеседнице успокоиться и заговорил ровным голосом, в котором, однако, слышалось приглушенное осуждение.
- Хорошо, Люба. Я готов признать свое предположение мещанским, извинюсь перед вами… только ответьте честно: какая у вас сегодня встреча по счету?
- Какое это имеет значение?
- Если я согласился перевести себя в разряд мещан, вероятно, большое.
- Что ж… вторая.
- Четвертая, Люба, - не сдержавшись, упрекнул ее Знобин.
- Какая осведомленность! - возмутилась Любовь Андреевна. - Можно подумать, вы устроили за нами слежку.
- Просто вы попались на глаза тем, кто не хочет, чтобы о вашем муже, о нас, офицерах, говорили плохо.
Горин мало что разобрал из этого разговора и придержал шаг, когда заметил, что Любовь Андреевна направилась к своему дому. Павел Самойлович нагнал его и, сдвинув назад фуражку, озадаченно усмехнулся!
- Ну и разговорчик сейчас произошел…
- С Любовью Андреевной?
- Слышал?
- Немного.
- Красива и остра, как черт.
- С кем это она любезничает?
- Представь, с Аркадьевым.
- Да?.. - удивился Горин.
- Да.
Мужчины подошли к дому. Горин предложил:
- Зайдем. Надо поговорить и о другом. Из штаба Амбаровекого к нам приезжает комиссия.
- Если надолго, забегу к себе, иначе жена не приляжет, а ей нездоровится.
Знобин вскоре вернулся, и они поднялись на второй этаж. Дверь открыл сын. Шмыгнул носом, тут же отвернулся.
- Смотри, Павел Самойлович, вторую неделю ходит в рядовых, а хмур, как штрафник.
- За что с ним так круто обошлись?
- Пусть ответит сам, если смелый.
Тимур, переступив с ноги на ногу, с укором посмотрел на отца: зачем рассказывать, срок уже кончается.
- Ребятами командовал не так.
- Как это не так? - Знобин ласково взъерошил волосы на ребячьей голове.
- Покрикивал на них.
- Ты? Никогда бы не подумал, - подняв брови, с шутливым удивлением проговорил Знобин. - Надеюсь, свой басок больше не будешь без надобности пускать в дело?
- Не буду.
Вошла Мила. Горин привычно подошел к ней и поцеловал в щеку.
- Сколько человек прокричало сегодня миру о своем появлении на свет? - спросил вместо приветствия Знобин, пожимая руку Миле.
- Восемь.
- Сколько из них будущих защитников рода и племени нашего?
- Пятеро, но хочется верить, им-то уже не придется переносить лихо войны.
- Надежда, Мила, человечнейшая. Только не сбудется она так скоро.
- На войне так много пришлось увидеть искалеченных и убитых… порой без радости принимаешь мальчиков на свет.
- И все же мы считаем необходимым изо дня в день напоминать им: в поте лица готовьтесь не щадить своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагом, - серьезно проговорил Знобин.
- Вы - военные. Павел Самойлович, поужинаете с нами?
- Да, - ответил за него Горин и повел Знобина в другую комнату. Включил свет, усадил за письменный стол, сам сел спиной к темному окну. Их разделяли лишь угол стола да книги. Горин убрал их, подвинул к Знобину пепельницу. Тот потянулся в карман за папиросами.
- Ты, я вижу, готовишься к настоящему заседанию.
- Повестка из трех вопросов.
- О-о!
- Комиссия, Павел Самойлович, к нам действительно приезжает. Но сначала поговорить хочется не о ней.
- С чего начнем?
- С твоего разговора с Любовью Андреевной. Я понял, он был не случайным.
Знобин сделал глубокую затяжку, сбил пепел с папиросы, помедлил и сломал ее в пепельнице.
- Не случайным, - озабоченно подтвердил Знобин. - В тот вечер, когда ты наставлял Аркадьева, Желтиков возвращался домой и увидел его с Любой у калитки ее домика. Вероятно, встретились случайно, он шел от реки. В другой раз его визит в домик заметил Ашот Лазаревич. Копался в садике. Наблюдательности нашего начальника артиллерии, думаю, можно верить. Третью встречу я видел сам. Впечатление у всех одно - встречи не безразличны ни для Аркадьева, ни особенно для Любы.
- Так быстро?
- Не совсем. Любовь Андреевна сказала, что Аркадьева она знает давно.
Сложность семейной ситуации заставила собеседников надолго задуматься. Павел Самойлович даже встал, открыл окно, втянул широкими ноздрями чуть сыроватый августовский воздух.
- Маловероятно… - протянул в раздумье Горин, - чтоб Аркадьев задумал увлечься Любовью Андреевной. Лариса Константиновна и эта…
- Ну, а флирт?
- Еще менее вероятен. Где им укрыться? Всего несколько встреч, и все стало известно.
- А что ты можешь сказать о семейных отношениях Аркадьевых?
Горин неопределенно развел большие пальцы сцепленных кистей рук.
- Кажется, ссорятся. Не пойму только, кто подает повод. Кажется, Лариса Константиновна.
- Да, она, должно быть, требовательна.
- Исполнение ее желаний зависит не только от него. Мало ли командиров полков сидят без движения по десять лет.
- Считаешь, ее требовательность ограничивается только этим?
- Не знаю. В юности она была иной.
- Думается, иной она и осталась.
- Возможно.
- Тогда причина ссор в Аркадьеве.
- Не будем спешить.
- Можно было бы и подождать, если бы его поведение, допускаю, пока непредосудительное, не затрагивало человека, нашего сослуживца, товарища, уехавшего в трудную командировку.
- Что предлагаешь?
- Надо поговорить с Аркадьевым. Пусть не дает поводов для кривотолков.
- Хорошо. Представится случай, я поговорю сам, - взял на себя эту миссию Горин, хорошо зная жесткую требовательность Знобина к людям, чем-то нарушившим семейные нормы.
Горин вышел из комнаты, чтобы посмотреть, накрыт ли стол, и, когда вернулся, сел с Павлом Самойловичем рядом.
- Сегодня у меня был генерал Герасимов. Предложил свернуть наше начинание. Правда, временно, пока не сдадим инспекцию.
- Что ему ответил?
- Не желательно.
- Не можем! - резко отозвался Знобин. - Люди увлеклись, готовы перелопатить горы, но найти алмазы, а они - свернуть… Ни в коем случае!
- Мы подчиненные…
- Пока приказа нет, будем отстаивать. Но, думаю, хорошо не разобравшись, Амбаровский со своим штабом не издаст приказ, а разберется - рука не поднимется.
- Будем надеяться. Вероятно, и сам Амбаровский к нам приедет.
- Хорошо. Люблю с ним говорить. Кстати, на ужине у Аркадьева мы с ним не закончили спор по твоей статье о военном искусстве.
- Как будем встречать?
- Спокойно.
- Но предупредить людей нужно. Чтоб было меньше поводов для упреков.
- Согласен.
- Командирам полков скажу я, вы с Сердичем по своим линиям. Занятия проводить как обычно, опытные не откладывать.
Мила пригласила к столу. После ужина они ушли гулять, чтобы закончить прерванный разговор.
Когда щелкнул дверной замок, Мила задумалась. Случай, когда они без нее, с глазу на глаз, обсуждали свои дела, был не первым. Однако сегодня какое-то происшествие, кажется, очень близко коснулось обоих. Расспрашивать Михаила она не имела привычки - что было можно, он рассказывал сам. Но спокойно ждать, оставаться безучастной к случившемуся тоже не могла. Ей хотелось как-то разделить беспокойство Михаила. И она решила: когда он вернется с прогулки и, как обычно, начнет просматривать журналы, присесть к нему, и он поймет, расскажет.
Вернувшись, Михаил Сергеевич сел в кресло, она подошла к нему сзади, осторожно дотронулась пальцами до мягких, у висков подбеленных волос, зачесанных с пробором. Михаил не отодвинул голову, и тогда она спросила:
- Что случилось, Миша?
Откинув голову назад, Горин взглянул на жену:
- Люба, кажется, увлеклась.
- Кем?
- Новым командиром полка, Аркадьевым.
Когда Михаил спросил, что, по ее мнению, может влечь их друг к другу, она пожала плечами.
- Видно, не только страсть, раз он пошел на риск.
- А если любовь, их не следует порицать? - Горин поднял голову и посмотрел Миле в глаза.
- Любе трудно - ей хочется иметь ребенка. Аркадьева… можно было бы понять, если бы жена была хуже Любы.
Михаил Сергеевич отвел взгляд в сторону и долго молчал, обдумывая запутанную ситуацию. Ничего не решив, переменил разговор.
- Где Галя?
- Дома.
- Они виделись?
- Нет еще.
- Поговорить с ней?
- Может быть, размолвка к лучшему?
- Не думаю.
- Тогда зайди к ней.
11
Разговор с отцом заставил Галю задуматься: любовь ли звенит в ней или только эстрадная песенка про нее. Если ночью, когда. Галя продолжала про себя спорить с отцом, ей казалось, что она любит Вадима и любит по-настоящему, то утром ей уже было немного совестно своих слов: проснувшись, не сразу подумала о Вадиме, а подумала… и сердце не дрогнуло от боли, не потянулось к нему.
После завтрака взяла книгу и ушла на реку. Но ни читать, ни плавать, ни разговаривать с кем-либо не хотелось. И она побрела вниз по течению. Остановилась лишь у молодой ели, еще совсем недавно красовавшейся на высоком речном берегу. Но берег обвалился, и дерево обреченно склонило свою малахитовую вершину в прибрежный омут. Гале было жаль красивой елочки, и каждый раз, когда она выходила на реку, она навещала это место.