Филипп по достоинству оценил это признание. Такое не часто услышишь от Левки, о победах которого по институту ходили легенды. Впрочем, автором был он сам. Левка, Левка… Такое признание для тебя - подвиг!
Стас, видимо, оценил историческое признание Левки. Не острил. Стоял и молчал. Или он вспомнил свою жену? Бывшую. И нелепую причину: "Не сошлись родителями"? А может быть, счастливую причину? Кто знает!..
В подвал вошел Онегин. Тот самый, из ОКБ.
- Привет, ребята! Помогите перенести. Машина во дворе…
Минут через десять контейнер с радиоактивным изотопом стоял в углу. Можно было начинать испытания нового экрана.
Все происходило как при первом испытании.
- Жаль, что на извлечение алмазов не придется проверить, - сожалел Левка. - Не мог прихватить "алмазную гражданку"!
- Так она к вам и приедет. Ждите! После той драки, - ответил Онегин.
- Но ведь ей подарили коньяк и торт! - возмутился Левка. Онегин не ответил. Он вставлял в прибор изотоп. При такой процедуре разговаривать как-то не хотелось.
- Может быть, позовем директора? - не унимался Левка.
- Еще одно слово, и я посажу тебя на контейнер, - проворчал Стас. - Ты ничем не рискуешь, все равно тебя не любят красивые женщины!
Не выдержал! Еще бы! Стас пропустит такую тему!
Напряжение прошло, изотоп вставлен в прибор. Онегин снял резиновые перчатки и бросил их на стол.
- Как хотите, а я позову директора! - Левка встал к телефону. - Какого черта? Мы работали? Где овации?!
Директор пришел не один. Его сопровождали Трофимов, Терновский, Лузгин и еще несколько человек. В небольшом помещении стало тесно. Впрочем, когда узнали, что изотоп в приборе, стало просторней. Экран еще не пользовался доверием. Надо испытать. Тем более, по заводу ходили самые невероятные слухи о "братоубийственном снаряде".
- Ну, хвастайте, хвастайте, - проговорил Корнев, по-хозяйски сложив руки на груди.
Онегин голосом вокзального диктора пробубнил: "Граждане! Соблюдайте технику безопасности!" - и надел на шею пульт радиометра. Включил питание, запустил секундомер и поднес к корпусу прибора датчик. Застрекотало счетное устройство. Раз виденная тогда, при первом испытании, вся эта процедура сейчас казалась спокойней и скучнее.
Филипп взял карандаш. Вообще-то он волновался: как экран? Он взглянул на Стаса. Тот рассматривал профиль Терновского с таким любопытством, словно видел его впервые. Левка чистил ногти - это от волнения, еще институтская привычка…
- Сверху пять. - Онегин поднес датчик к задней стенке. - Три!
Филипп записал цифру и посмотрел на Онегина. Он пытался узнать по выражению его лица: как? Легче узнать у Будды. Казалось, еще немного, и Онегин уснет. "Малоэмоциональная харя!" - подумал Филипп и чуть не пропустил очередную цифру.
Закончив обмер, Онегин взял данные и, по-конторски слюнявя карандаш, стал вычислять. "Откуда у современного человека замашки писаря?" - с раздражением думал Филипп. Он волновался все больше и больше.
- Двести тридцать миллирентген! - объявил Онегин.
- Что?!
Тишина…
- Ну и конструкторы-инженерчики! Простейший экран не могут рассчитать, - проговорил Терновский и посмотрел на Филиппа.
- Не может быть! - крикнул Филипп. - Он пришел в себя. - Двести тридцать? Вместо десяти по норме?! Нелепость! Расчет экрана верен! Причина в чем-то другом! Но в чем?
Корнев обратился к Трофимову:
- Ну что, Александр Михайлович?
- Расчеты верны! - раздраженно ответил Трофимов.
Все молчали и смотрели, как Онегин упаковывал радиометр. Почувствовав на себе взгляды, Онегин выпрямился.
- Надо проверить качество изотопа. Может быть, там примеси элементов с более высокой энергией. Возможно, они и пробивают защиту…
- К черту! - проворчал Корнев. - Намылят нам шею с этим прибором. В понедельник надо точно выяснить причину такого уровня. Пусть вся группа отправляется в ОКБ и не возвращается без конкретных заключений. Если надо, пусть торчат там несколько дней. Пора кончать!
Начальство ушло. Ребята помогли Онегину погрузить контейнер. Настроение было прескверное. И дернуло Левку вызвать директора!
- Выходит, я виноват? - огрызнулся Левка.
Онегин облокотился на радиатор автомашины и принялся высказывать свои соображения.
- Возможно, в нашей ампуле наряду с туллием-170 имеется туллий-168. Это зависит от типа реакции бомбардировки атомов. А у туллия-168 энергия - свыше тысячи килоэлектроновольт. Для нее ваш экран -.папиросная бумага. Пониме?
- Пониме! - кивнул Филипп.
- Оформляйте допуск и в понедельник топайте к нам. С утра!
Машина уехала. По заводу тарахтел звонок. Можно было прекратить счет дням: среда, четверг, пятница… Завтра суббота!
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
1
В субботу люди добрее! И вероятно, все… У Терновского отличное настроение. Он после работы поедет за город. Кстати, Лузгин обещал ему яблоневые черенки. Участок главного технолога граничит с "соткой" Терновского. Обычно они отправляются за город вместе. У Лузгина старый "москвичок" с залатанным крылом…
"Ты чем занят, Анатолий Николаевич?" - "Да вот…" - "Заходи, дело есть". - "Срочная работа, Виктор Алексеевич…" Все разыгрывается как по нотам. Не первый год. Терновский знает, что Лузгин явится минут через тридцать, не в силах дольше тянуть "срочную работу". Но надо поддержать марку, хотя бы полчаса… Лузгин притащит папку "утрясывать вопросик", минут через пять положит папку на круглые колени и спросит:
- Так сколько ж мы трудимся?
- С тридцать пятого, Анатолий Николаевич.
- А вот и нет. Эти архивные крысы утеряли мои документы и доказывают, что я с тридцать восьмого работаю. Не на того напали. Пенсия - дело серьезное… Ты поедешь на свое хозяйство?
- А ты припас, что обещал?
- Надо заехать к приятелю, в плодопитомник.
- Повсюду у тебя приятели, Анатолий.
- А как же… Шестой десяток отмериваю. Возраст, брат…
Неторопливый разговор. Спокойный. Будто они сидят в Екатерининском саду на солнышке. Лузгин расслабленный, довольный. Не надо выпячивать грудь, умно прищуривать глаза, разыгрывать спектакли. Все это ни к чему. Они слишком хорошо знают друг друга, Терновский и Лузгин. Так же хорошо Лузгина знал старый директор. Еще годика два бы он протянул. Нет, так подвести, а? Двухсторонний инфаркт! Они часто с Терновским вспоминают покойника.
- Организм, организм. Дело не только в организме! - говорит Лузгин. - Очень крутыми горки стали.
- И другие могут надорваться, - поддержал Терновский.
- Я вот приглядываюсь к Корневу. Бегает он с этим самым проектом квартального опережения плана вспомогательными цехами. То в Москву, то в обком… Скользкая штука. А ему все нипочем. Шишек еще не получал…
- Получит, получит, - сказал Терновский. - Старые мы с тобой, Анатолий.
- А ты что думал?! Обидно! Столько лет выполняем план. Вон знамя-то покойный наглухо в кабинете привинтил… а этому все не так! Я понимаю, реорганизация. Я не против! Но надо знать, где и что… Всякий себе памятник спешит воздвигнуть, а ты отдувайся…
Терновский засмеялся.
- Не горячись! Смотри, кондрашка хватит, консерватор проклятый!
- Хитер ты, Терновский. Ох и хитер… Нюх у тебя, как у гончей. Недаром жизнь прожил…
Несколько минут они молчали и думали. Каждый свое.
"Я понимаю, покойному ты был нужен. С таким начальником ОТК любой план выполнишь… Ну, а при новом директоре чем держишься?!" - "А все тем же… Правда, все гораздо сложней. Но это временно. И новый оботрется. Тебе-то трудней, главный технолог. Я-то что? Я тыл прикрываю, а ты на передовой…" Так они молчали несколько минут.
Терновский встал и подошел к банке с рыбками. Красные и серые, они смешно раскрывали рот и ловили крошки, что бросал Терновский.
В дверь постучали. В ответ на разрешение Терновского в кабинет вошел Женя Маркелов. Он держал какие-то чертежи.
- Извините, Виктор Алексеевич…
Терновский прочел название прибора на корешке альбома с чертежами и перебил Маркелова:
- Этими приборами занимается контрольный мастер Круглый. Он прикреплен к группе Рябчикова. Обращайтесь к нему.
- Я знаю… Но мне не хочется обращаться к Круглому.
- Это почему же? Ты брось! Что говорил Владимир Ильич?! На ошибках учимся… В следующий раз будешь знать, как обрабатывать чертежи. Ты этому Круглому должен спасибо сказать, а не обижаться. Честный, принципиальный парень…
- Кто честный? - Маркелов усмехнулся и сел. - Я бы вам порассказал… И вы не думайте, что я не хочу к нему обращаться из-за неприятностей с ПОА…
- А что случилось?! - Терновский ощупывал "двустволкой" побледневшее лицо Женьки. - Да ты не бойся. Анатолий Николаевич - свой человек, могила!
Лузгин кивнул и откинулся на спинку кресла.
- Это не мое дело, - проговорил Маркелов. - Сами спросите у Круглого.
Терновский нахмурился, сдвинутые под углом брови, как две заржавленные балки.
- Ты комсомолец?
- Нет. Кандидатский стаж у меня.
- Как же тебя рекомендовать в партию, если ты покрываешь неблаговидные поступки?
- Да ладно, - произнес Лузгин. - Какая-нибудь чепуха. Девицу не поделили…
Терновский его понял. Он равнодушно зевнул и проговорил:
- Хорошо, иди. Сами разберетесь.
Маркелов встал и сунул под мышку альбом.
- Во-первых, не вы меня вызывали, товарищ Терновский. Я уйду, когда решу все вопросы… Во-вторых, очень жаль, что в вашем отделе творятся безобразия и вы ничего не знаете.
Терновский изумленно посмотрел на Маркелова: "А ты, брат, птица… Хочешь, чтобы все выглядело официально, а не как обычное наушничанье. Что ж, ты осторожный парень".
Маркелов повернулся к Лузгину:
- Скажите, Анатолий Николаевич… Очень кстати, что вы здесь… Ваш отдел спустил технологические расчеты на генераторные блоки?
- Ты что?! - ответил Лузгин, с любопытством глядя на Маркелова. - Числу к пятнадцатому. Не раньше.
- Интересно… Тогда на каком основании ОТК закрывает наряды на готовые изделия, когда даже нет отливных корпусов этих блоков?
Маркелов вытащил из кармана аккуратно сложенные наряды и протянул Терновскому. Наряды на сборку и наладку генераторных блоков… Сто пятьдесят рублей. Фамилия - Рябчиков. Представитель ОТК…
- Чья это подпись?
- Круглого.
- Я оставлю их у себя.
- Нет-нет. Я принес только показать.
- Перепиши номера, а наряды отдай, - посоветовал Лузгин. - Пусть он их положит на место. Как лежали.
- Вы… за кого меня принимаете?!
- Ну, хватит! - прикрикнул Терновский. - Иди, иди…
- Отдайте наряды! Это нечестно!
- Убирайся! - Терновский привстал. - Здесь не детский сад! Наряды будут у меня, пока не разберусь… Ну!
Маркелов выскочил из кабинета.
- Далеко пойдет… Не дай бог иметь такого в отделе, - произнес Лузгин. - А кто этот Круглый?
- Тот самый, что поднял шум вокруг ПОА. Настырный малый. Ничего, обломаем…
- Ты, Виктор, тоже хорош… Не мог прикрутить хвост сопляку. Квартальной премии из-за него лишились.
- Я тут ни при чем… Его директор поддерживает. Это он Круглого прислал в отдел.
Лузгин встал и принялся ходить по кабинету. У банки с рыбами он остановился и слегка побарабанил по стеклу.
- Что ж это директор разных проходимцев на такую должность принимает? Разреши-ка, я перепишу номера нарядов…
Лузгин аккуратно сложил листочек, спрятал в портмоне и вышел.
Терновский заглянул в лабораторию. Никого. Только уборщица передвигала стулья. Короткий день, суббота…
2
Когда долго ждешь и это свершается - будто не было никаких ожиданий. Странная человеческая натура. Филиппу казалось, что Нина никуда и не уезжала… Таллин? Где этот Таллин? Разве есть на свете Таллин? Теперь ничего нет, кроме арки Главного штаба и улицы Герцена… Теперь на свете ничего нет, кроме Невского проспекта… Кроме улицы Бродского…
Так они шли, и Филипп не замечал пройденного. Оно исчезло! Филипп жил настоящим.
А теперь на свете ничего нет, кроме зала Филармонии и двух кресел - номер 84 и номер 85… Это любимые места Нины. На заводе билетный кассир всегда оставлял их ей. Отсюда можно видеть лицо дирижера. Вы когда-нибудь видели лицо дирижера, когда оно живет музыкой? Нет? Тогда возьмите билеты на хоры, именно на эти места…
- Знаешь, кто сидит рядом с нами? - проговорила Нина, когда они прошли последнюю колонку. - Левка Гликман! Билеты принесли к нам в отдел.
Филипп не успел отреагировать.
- И вы тут?!
На лице Левки было неподдельное изумление. Актер!
Возле Левки стоял Стас. Этого Филипп не ожидал. Он знал натуру Стаса, у которого был иммунитет против музеев и филармоний.
- Не пропадать же билету. Пришлось выручать Левку, - небрежно проговорил Стас, оправдывая свое появление на хорах.
- Ну?! - удивилась Нина. - Я думала, что ты любитель. Помнишь, ты мне рассказывал о Бостонском симфоническом оркестре…
- Врал для вдохновения! - отрезал Стас.
Внизу, на сцене, музыканты настраивали инструменты. Люди рассматривали зал, оглядывались, разговаривали, передавали друг другу программки. Но вот полным светом вспыхнули все восемь люстр - они напоминали перевернутые новогодние елки, - и к пульту сквозь ряды музыкантов уверенно прошел очень высокий и худой человек. Сверху зал казался озером, на которое обрушился дождь - мелькающие в аплодисментах ладони напоминали фонтанчики от падающих капель….
Дирижер поклонился и, не дождавшись конца аплодисментов, повернулся к оркестру и поднял руки. С хоров было видно его худощавое, вытянутое, бледное лицо. Зал притих…
Чуть дрогнули пальцы… Неуверенно и тихо раздались первые звуки… Все настойчивей и настойчивей. И вдруг в светлую высоту зала взметнулся чистый голос трубы… Взметнулся и застыл. Словно потерялся…
Филипп посмотрел на Нину. Она улыбнулась в ожидании предстоящего. В рука у Левки была программка. Филипп взял ее и прочел. "Скрябин. Поэма экстаза".
…Нина слушала, прикрыв ладонью глаза. Левка и Стас о чем-то шептались. Левку, кажется, интересовало количество колонн в зале. "Кретины! Вам бы на ипподром ходить!" - подумал Филипп. И вдруг все словно провалилось в пустоту. Филипп увидел Киру.
Она сидела, положив подбородок на кулачки, а кулачки на красный бархат балюстрады. Рядом сидели трое ребят и две девушки. Консерваторская братия. Первокурсники. Филипп их знал. Они учились вместе с Кирой. Тот, в очках, что сидит позади нее, влюблен в Киру. Безнадежно!
Каким это казалось далеким! Кира ему звонила не сколько раз. Филиппа все не было дома. Он пропадал на заводе. Она звонила и вчера, вероятно хотела пригласить в Филармонию. Феликс Орестович рассказал ей про Нину. "По-моему, девочке стало дурно", - сообщил он Филиппу. Не то с сожалением, не то с облегчением. Непонятный старикан. "Девочка должна знать правду". И какое ему дело?!..
…Кира поднялась с места. Филипп оглянулся. На люстрах притушили огни. Антракт.
Левка и Стас прошли вперед. Нина гулять не хотела, ей нравилось сидеть в опустевшем зале. Но Филипп попросил, и Нина согласилась.
Люди гуляли в фойе строго по кругу. Оглядывали встречных, рассматривали портреты на стенах. В небольшой комнате рядом с фойе стояла скульптура Баха - композитор сидел за органом.
- Обрати внимание на его пальцы, - шепнула Нина.
- Бах на работе, - голос Левки осекся.
Нина оглянулась. На лице Левки замерла улыбка, он с любопытством разглядывал красивую девушку в голубом свободного покроя платье. Она стояла, прижав к груди красную плоскую сумочку. Девушка смотрела на Филиппа.
- Твоя знакомая? Нет-нет… слева, - проговорила Нина.
Филипп посмотрел и кивнул девушке. Та глядела на Нину.
У дверей в фойе их догнал парень в очках. Нина вспомнила: он стоял возле красивой девушки в голубом платье. Парень прихватил Филиппа за локоть. Щеки парня раскраснелись. Он волновался.
- Филипп, вы извините, но я должен сказать вам… что вы негодяй… Да, да! Это лично мое мнение…
Филипп растерялся.
Парень хотел что-то сказать еще, но перед ним выросла фигура Стаса.
- Мой мальчик… Сходи по-маленькому и ложись спать!
- А вы… хулиган, вот!
- А по соплям? - поинтересовался Стас.
Кира подбежала к парню в очках:
- Мишка! Как тебе не стыдно? Дурак, ненормальный…
Люди оглядывались. Кира не договорила и, расталкивая публику, быстро ушла.
В толпе возмущались: "Мало им Невского… И где - в Филармонии!" Стас повернулся к любопытным:
- Ну, а теперь, тетки, на Вагнера… Вас ждут флейты и чувства! Не надейтесь, драки не будет!
Толпа расступалась, пропуская в одну сторону четверку с хоров, а в другую - обалдевшего от любви и собственной храбрости близорукого первокурсника Мишу.
Они поднялись на свою верхотуру. Места - 84, 85, 86 и 87. Нина держала себя так, будто ничего не случилось.
Филипп посмотрел в зал. Два кресла в ложе оставались незанятыми. Когда вспыхнул свет, в кресло у балюстрады пересела подруга Киры. Так ей было удобней. А в кресло Миши сел какой-то морячок…