Назиров не отвечал, не отводя взгляда от Гульчиры, теребившей бахрому шали.
- Гульчира, - произнес он с мукой, - я бы хотел объяснить тебе…
- Я жду чертежи, - перебила Гульчира. - Если скажешь хоть слово о том… другом, я тут же уйду.
- Хорошо… - выдавил из себя Назиров после длительной паузы. - Я не скажу ни слова… как ты того желаешь… Чертежи у Надежды Николаевны. Она в цехе, у поршневой цепочки.
6
К вечеру начало моросить. Гульчира любила летний, теплый дождь сквозь солнце, когда тяжелые капли шлепаются, будто зерна риса. Совсем маленькой девочкой она от кого-то слышала, что, если постоять под дождем с непокрытой головой, волосы будут густые. И как только завидит, бывало, что дождь начинается, распустит волосы и бежит на улицу. Эту привычку она не забывала до сих пор. Правда, волосы она не распускала, но, если случалось попасть под дождь, обязательно срывала с головы платок. Когда она возвращалась домой, на волосах у нее сверкали дождевые капли, волосы оттого казались еще чернее и гуще.
В таких случаях, мастерица на самые неожиданные сравнения, Нурия встречала сестру восторженным восклицанием:
- Наша черная роза вернулась! - И целовала ее в омытые дождем щеки. Затем, схватив за руку, почти силой тащила к зеркалу: - Апа, милая, не дотрагивайся до волос. Смотри, как они сверкают…
Но осенний, мелкий, холодный дождь Гульчира не любила. От него пробирает дрожь, все вокруг становится унылым. Небо серо. Низко нависшие тучи не движутся. Нигде никакого просвета. Начинает казаться, что воздух навсегда останется таким - пронизанным неприятной сыростью - и сегодня, и завтра, и послезавтра…
Летний дождь земля принимает с радостью, жадно впитывая его влагу всеми порами своими. А на осенний словно бы сетует, не принимает ее грудь его холодную воду - в каждой низине образуются лужи мутной воды. В такие дни и на душу серая пелена ложится, затягивая ее, как мутная вода низинки. Глядеть тогда на белый свет не хочется.
Именно в таком настроении возвращалась сегодня домой Гульчира по залитым дождевой водой улицам. Жалобный шум в ветвях мокрых оголенных деревьев еще более усиливал давящую тоску. "Неужели я обманулась, как обманутые недолговечным теплом бабьего лета яблони?.."
При одной мысли о том, что Азат имеет какое-то отношение к беззубой рыжей Шамсии Зонтик, у Гульчиры сердце переворачивалось. "А может, эта сплетня нарочито пущена, чтобы прикрыть другие отношения", - приходило ей в голову, и тотчас перед глазами вставала Идмас такой, какой она ее видела в памятный день в театре. Невольно вспомнилось, как та кончиком пальца сбросила с костюма Азата соринку, которую Гульчира даже не заметила. Как уничтожающе она посмотрела на Гульчиру. И опять все путалось в ее бедной голове.
Иногда Гульчира пробовала утешать себя: "Разве у меня одной любимый на другую засмотрелся? Зачем я так терзаю себя? Хуже бы пришлось, если бы его настоящее лицо раскрылось после замужества. Вот тогда моему положению действительно нельзя было бы позавидовать, - по рукам и ногам связана… А сейчас что?.. Я свободная птица. Сплетники?.. Когда-нибудь они замолчат. Нельзя же всю жизнь лясы точить".
Когда она выходила с завода, Гена Антонов попросил разрешения проводить ее. Гульчира отказала. Но Антонов не обиделся.
- Я вас понимаю, - сказал он, - но я про вас никогда не смог бы подумать плохо. Вы в тысячу раз выше всех этих сплетниц…
Ах, почему все-таки Гульчире так тяжело? Почему горячие слезы туманят ей глаза, сбегая по лицу вперемешку с каплями дождя?
Об Уразметовых говорили, что они люди с твердым характером. Да Гульчира и сама считала себя девушкой сильной воли. Стало быть, она плохо знала себя.
Когда она поняла, что полюбила Азата, ей и не мерещилось даже, что любовь эта принесет ей столько мучений. Наоборот, казалось, отныне отпали для нее все горести и волнения, впереди ждут одни светлые, радостные дни. Ах, как она ошиблась!
- Гульчира!.. - прозвучал вдруг в ушах девушки дрожащий от волнения голос Азата.
Девушка знала, что это только чудится ей, и все же не удержалась, чтобы не обернуться. И если бы в эту минуту она действительно увидела Азата, забыты были бы все клятвы "ни разу даже не взглянуть на него", вся девичья гордость - все-все!.. Что ей людские толки, о каком унижении может тут идти речь!
Но улица была пуста, только поблескивали лужи вокруг да далеко впереди маячили какие-то незнакомые фигуры с поднятыми воротниками пальто, с унылыми черными зонтами над головой.
Где-то совсем рядом послышался паровозный гудок, и Гульчира, опомнившись, взглянула на часы. Оказывается, она битый час бродит под дождем. А Иштуган говорил, чтобы не задерживалась сегодня, - они должны будут поехать за Марьям. Как же она могла забыть об этом? Отец, наверно, мечет гром и молнии.
Гульчира повернула на людную улицу, ускорила шаги и через несколько минут стояла у подъезда своего дома.
- Куда ты запропастилась, доченька, га? - встретил ее Сулейман-абзы.
Уловив по голосу, что отец не сердится, - свое "га" он произнес с необычной для него мягкостью, - Гульчира облегченно вздохнула.
- Иштуган с Нурией ждали-ждали тебя, да так, не дождавшись, и ушли. Скоро уж и вернутся, а у нас стол не накрыт… Я было попробовал, да что-то ничего не получается.
- Сейчас, отец… Мигом все будет готово.
Гульчира проскользнула в свою комнату, быстренько переоделась и, подвязав фартучек и изобразив улыбку на лице, вышла к отцу.
Сулейман-абзы в белой рубашке и в жилетке поверх, в теплых чулках, составив рядом две новенькие детские колясочки, тихонько насвистывая и о чем-то задумавшись, катал их по полу.
- Что ты делаешь, отец?.. Пустые коляски катаешь?.. - остановила его Гульчира.
Сулейман глянул из-под тюбетейки на дочь. Заметив, как похолодели у него глаза, Гульчира вздрогнула. "Похоже, начинается!.."
- Небось думаешь, с ума спятил старик отец, коли пустые коляски катает, га? - спросил он. И, помолчав, добавил: - "Сулейман - два сердца, две головы" трупом будет, а подобной глупости не допустит, дочка. Присматриваюсь вот, нельзя ли мотор к коляскам приделать. Как малыши заплачут, чтобы коляски сами катались туда-сюда.
Гульчира тихонько рассмеялась в ответ. Смех ее был скорее вызван тем, что отец не сердится на нее, чем шутливой затеей отца. И все же на сердце у Сулеймана стало чуточку полегче.
- Надо ведь и в положение невестки входить, - продолжал Сулейман уже веселее. - Вырастить двух мальчишек - не шутка.
Гульчира накрыла стол белоснежной скатертью. Поставила цветы в большую белую фарфоровую вазу, которую подарили Марьям ее друзья в день свадьбы, и стала расставлять тарелки, блюда с едой. Выйдя в кухню, раздула самовар. Все шло у нее одно за другим, на удивление ловко и сноровисто. И старый Сулейман невольно залюбовался дочерью. "Нет, такой девушки не свалить никакой злыдне… Лишь бы сама держалась стойко…"
Он долго возился с колясочками. Опустившись возле них на колени, засучив рукава, что-то вымерял линейкой, набрасывал на бумаге какие-то чертежи, все это время мурлыча себе под нос одну и ту же песенку.
Гульчира прошла в комнату Марьям, чтоб немного прибрать там. Но Нурия, оказывается, и тут поспела - вымыла полы, нигде ни пылинки. "На все хватает ее, а я вот опустила крылышки". И Гульчиру снова охватила невыносимая тоска. Вернется Марьям, начнет расспрашивать… Что сказать ей?..
Зазвенел звонок. Гульчира побежала открывать дверь.
- Сестра! - воскликнула Гульчира и поцеловала Ильшат в мокрую от дождя щеку. - Папа, Ильшат-апа пришла!
Гульчира взяла из рук сестры сумку, помогла ей снять плащ.
- Вот спасибо, апа. Совсем забыла нас последнее время. И не заглянешь, - говорила Гульчира первое, что пришло на язык, лишь бы только не молчать.
- И я ведь тебе, Гульчира, могу ответить теми же самыми словами, - улыбнулась Ильшат. - Не вернулись еще?
- Нет, ждем с минуты на минуту…
Вошел Сулейман, весело топорищ густые черные усы, тщательно подправленные по случаю семейного торжества.
- Здорова, дочка?
Ильшат поздоровалась, вытирая слезы.
- Чу, дочка, нам луковичной водицы не требуется пока… - ласково пожурил Сулейман. - Все здоровы у вас? Почему зятя не прихватила?
- Э-э, папа, разве его сдвинешь с места. Что камень… Да так-то рассудить, редко ему дома бывать приходится. То в обкоме, то еще где. Раньше десяти-одиннадцати вечера домой не возвращается.
- Начальство!.. Видимо, нельзя без этого, - сказал из приличия Сулейман-абзы.
- Гульчира! - обратилась Ильшат к сестре. - Поосторожней клади свертки на стол… Парочку губадий испекла… У вас ведь некому испечь домашний пирог!
- Почему некому? - передернул бровями старый Сулейман. - Наша Нурия мастерица и пельмени готовить и перемечи. Просто сладкое Уразметовы не особенно любят.
- Ай, как удались! - воскликнула, разглядывая губадии, Гульчира. - Апа, по книге пекла или так? У нас книга тоже есть, да времени нет заглянуть в нее.
- По книге готовят те хозяйки, которые в жизни ничего путного не сварили, не испекли. - И Ильшат, поправляя на затылке черные густые косы, подошла к столу.
Гульчира окинула ласковым взглядом рослую фигуру сестры, ее красивое смуглое лицо. Ильшат хоть и была немного полна, но изящества фигуры не потеряла.
"Старше меня вдвое, а не скажешь". И, вскрикнув вдруг: "Ох!.. Самовар!.." - Гульчира кинулась на кухню.
Едва она скрылась, Сулейман поманил к себе старшую дочь и что-то долго нашептывал ей.
Гульчира высунула было голову из кухонной двери, но, почуяв, что разговор идет о ней, предпочла остаться в кухне. Подложив углей в самовар, она прислонилась к оконному косяку, невесело поглядывая на пустынный двор, по которому изредка пробегали темные тени, - это возвращались с работы жильцы. На улице продолжал моросить нудный осенний дождик. Небо по-прежнему было затянуто сплошной серой пеленой туч. На соседней улице застыл в неподвижности ажурный подъемный кран. И Гульчире показалось, что серые тучи в небе остановились, зацепившись за кружево этого крана; начни двигаться кран, тронутся с места, рассеются и тучи.
Перед домом затормозил автомобиль. И тотчас же отец с Ильшат выбежали на площадку. Громко стуча каблуками о каменные ступеньки, Гульчира стремглав помчалась вниз. Сулейман-абзы с Ильшат, спустившись этажом ниже, взволнованные, остановились ждать Марьям на площадке.
Вдруг Сулейман, резко повернувшись, чуть не бегом поднялся наверх и через минуту вернулся в новом пиджаке. Опять бросился наверх, распахнул настежь двери. Поднял брошенную кем-то на лестнице арбузную корку и положил на подоконник - как бы не упала Марьям с ребятишками, не поскользнулась невзначай. И, наконец, весь вытянувшись, склонился над пролетом лестницы. Завидев невестку с внуками, вихрем сорвался с места и побежал вниз. Спустившись на площадку нижнего этажа, поправил усы, одернул пиджак и, широко раскрыв объятия, воскликнул:
- Добро пожаловать! В добрый час! Чтобы никогда не уходило счастье из вашего дома! - Громовой голос Сулеймана разносился по всем этажам.
Соседи, высунувшись из дверей, подталкивали друг друга:
- Смотри, смотри, Сулейман-абзы внуков встречает.
А Сулейман уже шагнул навстречу невестке, которая поднималась впереди всех с огромным букетом цветов. На порозовевшем лице Марьям радость, почти ликование, боролась с застенчивостью. Увидев встречающего ее с распростертыми объятиями свекра, соседей, столпившихся в дверях, чтобы посмотреть на нее, Марьям разволновалась.
- Ну, спасибо, невестка, обрадовала! - мягко рокотал Сулейман. - Уж такое спасибо!..
Одного из малышей нес Иштуган, другого - Нурия.
- Хо-хо! А ну-ка, дайте дорогу юным Уразметам!.. - Сулейман отстранил высыпавших на лестницу мальчишек. - Осторожно, сынок, Нурия… Не торопитесь, как бы не оступиться…
Сулейман не забыл и соседей.
- Пожалуйте, соседи, на роди´ны… Все как есть, - гостеприимно приглашал он. - Стар, млад - все гурьбой валите!
На третьем этаже их встретила Ильшат. Поцеловав и расспросив Марьям о здоровье, она взяла ее под руку с левой стороны, с правой ее подхватила под локоть Гульчира.
Детей положили на кровать. Вскоре заплакал одни из близнецов, за ним второй. Сулейман, оставшийся в дверях, не смея мешать женщинам, прищелкнул языком.
- Эхма! Начали свои песни соловьи… - И, мотнув головой в сторону Иштугана, курившего на кухне, проговорил: - Вот теперь, можно сказать, в нашем доме порядок. А то - что за дом без детского шума?.. Не дом, а мечеть.
Иштуган вместо ответа улыбнулся уголком рта.
- Отец, а где же Ильмурза? - спросил он. - Не вернулся еще?
- Этот негодник какими-то своими тропами ходит… Вроде как отделившийся от стада теленок. Не знаю только, к добру ли, к худу ли.
- Он ничего тебе не говорил, отец?
- Нет. Что еще случилось?.. - насторожился Сулейман.
- Ничего страшного, - поторопился успокоить Иштуган, заметив волнение отца. - Он вроде собирается уезжать куда-то.
- Уезжать?.. Куда?..
- Не знаю. Мне Нурия говорила.
- Вот тебе на! - хлопнул тыльной стороной руки о ладонь Сулейман. - Разве в нашем доме Нурия стала главой, га? Одна она в курсе всего, что творится!.. Или в этом доме одной ей рассказывают? А я что? Сброшен со счетов? Покажу я этому негоднику комолому… не посмотрю, что мурза.
Иштуган бросил окурок в печку.
- В деревню, говорят, выразил желание ехать.
Сулейман-абзы махнул рукой.
- Да что ему делать в деревне? Только его там и ждали, белоручку этого… Там нужны люди моей складки - железные люди, неугомонные головушки, горячие сердца…
- Хвастаешь, отец.
- А почему бы и не похвастаться. Потомственный рабочий… Закаленная сталь. Куда ни поставь - нигде не подведу. А Ильмурза…
- Сын потомственного рабочего.
Прижатый в угол, Сулейман недовольно покосился на сына, готовый уже вспылить, но сдержал себя.
- Нет! - энергично помотал он пальцем. - Так должно было быть, не спорю, но так не получилось. Где-то была допущена ошибка.
Близнецов, видимо, накормили: плач затих. Нурия открыла дверь и сказала, обращаясь к отцу:
- Иди уж, посмотри на своих внуков.
Подкрутив кончики усов, важно нахохлившись, Сулейман степенным шагом прошел в комнату. Похорошевшая, помолодевшая, застенчиво пряча глаза, склонилась над детьми Марьям, напоминая молодую настороженную лань.
- Ну-ка, покажи, невестка, наших батыров!
Отогнув конец одеяла, Марьям открыла личики, красные-красные, будто малышей только принесли из бани.
- Ку-ку! - щелкнул языком Сулейман. - Какие большие, какие красивые джигиты! Га! Я еще мотор обмозгую к вашим коляскам! С ветерком будете кататься!
- Хватит, папа, ты наговоришь, - потянула его за рукав Нурия. - Идемте к столу.
В семье только Нурии дозволялось так свободно разговаривать с отцом. Ей прощалось все; каждый в семье с великодушной улыбкой подчинялся ей.
Тем временем вернулся Ильмурза. Нурия повела его за руку к малышам.
Когда большая семья Уразметовых уселась за стол, Сулейман провозгласил:
- Ну, поднимем бокалы за здоровье невестки и юных Уразметов!
Пока отмечались малые родны. Все знали, что им не удастся так вот, на свободе, посидеть, поговорить меж собой, когда начнут сходиться гости.
- Все хорошо, - сказал старый Сулейман, окинув полным любви взглядом сына и невестку, - а вы подумали над тем, какие имена дадите джигитам?
- Нет пока, - сказал Иштуган, подмигнув жене.
- Уж кто мастер насчет имен, так это наш папа, - ввернула Нурия. - Спросим у него.
- А ты помалкивай, сизый голубь. Не вмешивайся, когда старшие разговаривают, - сказал Сулейман. - Когда коровы воду пьют, телята лед лижут. Поняла?..
- А правда, отец… в самом деле… - прошептала, слегка покраснев, Марьям. - Мы согласны на ваш выбор.
- Нет! - решительно отверг Сулейман. - Нельзя, непорядок… Не стану я лишать вас вашего права. Когда это от меня требовалось, я искал - и находил. Кто из вас может пожаловаться, что у него нехорошее имя, га? Ильшат ли - радость страны, Иштуган - имеющий много сверстников, друзей? Ильмурза ли - первый щеголь наших краев? Цветку подобная Гульчира, наша утренняя заря Нурия? Какое ни возьмите, у каждого имени свое значение. Посмотрим теперь, как будете выбирать вы. (Хотя Сулейману-абзы очень не нравилось имя Ильмурзы - назван был так младший сын в его отсутствие, - он нашел неуместным в такой день упоминать об этом.)
- Назовем Рудик и Русик, - поспела и здесь Нурия. - У нас в школе есть близнецы…
- Га! Мусик-Пусик… ыйк-мыйк… - встопорщив усы, бросил Сулейман насмешливый взгляд на дочь. - Имена четвероногих. Нет, не согласен!.. Человеческое имя нужно!
Ильшат сидела поникшая, она не принимала участия в общем разговоре. Видя, как сочувственно кивают и улыбаются Марьям с Иштуганом, слушая отца, Ильшат в душе завидовала им. Отец до сего времени преследует ее за то, что она назвала своего сына Альбертом.
- Найдите имена благозвучные для любого языка, без выкрутасов, простые и вместе с тем красивые… Народные имена, - не унимался Сулейман.
- Хорошо, пусть будет по-твоему, - сказала Нурия, наливая отцу чай. - Не нравится Рудик и Русик, назовем Талгатом и Шаукатом. И в рифму и народно.
- Га! - погрозил дочери пальцем Сулейман. - Смотри ты, народно!.. Эти имена, если хочешь знать, страсть любили давать своим сынкам казанские баи, дабы их чада хоть чем-нибудь походили на турецких султанов. Позорить нашу рабочую семью именами, которыми награждали султанов?.. Нет, не пойдет! Ты, дочка, прочитай-ка книгу Тукая насчет имен. Очень толково написано…
- Э-э, папа, если разбираться, как Абыз Чичи говорит, то и твое имя - имя пророка. Только вот у тебя кольца нет.
Нурия рассмеялась.
Сулейман-абзы приосанился.
- Ты своего отца в пример не бери. Твоему отцу всяко сойдет. Он человек прошлой эпохи. А тут о будущей речь!
- Так уж и быть, отец, признаемся, - сказал Иштуган. - Мы вот как думали: одного Ильдусом назвать, другого Ильгизом.
Сразу повеселев, Сулейман хлопнул тыльной стороной правой руки о ладонь левой.
- Вот это подходяще по крайней мере! Один - друг страны, другой - путешествующий по стране. Здорово! Вот и поднимем бокалы в честь Ильдуса и Ильгиза. Пусть жизнь их будет долга, пусть будут счастливы и вырастут, как дедушка их, горячими, неугомонными головушками.
Он осушил рюмку водки. По комнате раскатился его счастливый, довольный смех.