- За такой короткий срок два крупнейших события постигли наш отряд: автомобильная катастрофа и авария самолёта… Случаи, на первый взгляд, разные, но если разобраться и присмотреться к ним поближе, они имеют общую подоплеку. Это - порочный метод командования. Партийное руководство отряда позорно проморгало. Огромная вина во всём этом падает и на меня, но одному уследить за всем трудно. Тут дело в общей атмосфере работы. Вы оглядитесь вокруг и вдумайтесь, до чего мы докатились. Уже перевалило за середину лета, и мы израсходовали около восьмидесяти процентов моторесурсов летнего периода. А выполнено по диаграмме, ну, дай боже, двадцать пять - тридцать. Голый налёт… Каждый без толку утюжит облака… Две машины поднимаются в воздух, летят полчаса до полигона, выпускают для стрельбы рукав, и тут выясняется, что летнаб забыл на земле магазины с патронами… Возвращайся назад не солоно хлебавши… А командир отряда отделывался шуточками. И, главное, в отряде такая атмосфера, что приведённый случай прошёл почти незамеченным. Это уже стало обыкновением…
Говоря это, комиссар недовольно следил за чёрной бабочкой, летавшей вокруг лампы.
- А стрельба?.. До чего нужно опуститься, чтобы просить другие отряды показать правила стрельбы?.. Стыдно! Командир звена накладывает взыскание, а командир отряда, ради того чтобы прослыть за "своего", наказание отменяет. И ошибка командиров подразделений заключалась в том, что они замалчивали эти случаи и не сигнализировали вышестоящим. Сегодняшний случай воздушного хулиганства должен мобилизовать наше внимание. Вместо того чтобы по плану возить на ориентировку стажёров, командир отряда сажает своего "приближенного" техника, догоняет поезд и на виду у всех откалывает такие номера, аж волосы дыбом! Что же остаётся делать подчиненным, когда сам командир показывает возмутительнейший пример недисциплинированности?..
Комиссар прихлопнул, наконец, ладонями беспокойную бабочку и сел. Андрей с возмущением жевал сорванную под сапогом травинку. Выступление комиссара он считал лицемерным. "Когда Волк был в отряде, так он молчал, а за глаза обливает помоями". Андрей подходил к командиру с личной, приятельской точки зрения. "Я стою за справедливость, а они хотят его опорочить, чтобы спасти свой авторитет". Особенно возмутили его выступления стажёров. Каждый из них приводил факты недисциплинированности, халатности и авиационного чванства.
- Правда, - говорил секретарь, держа по-кавалерийски носки сапог внутрь, - это не во всех отрядах. Я беседовал с нашими хлопцами, прикомандированными в штурмовую и в тяжёлую эскадрилью, там того нема. Есть, правда, непорядки, но не в такой форме, как у нас. Наш отряд, как паршивая овца. Стреляют плохо, плана не сполняють, общественной работы, чорт-ма!.. Главной пружиной непорядков был товарищ Волк. Он отравлял сознание своих подчиненных летчиков, культивируя панибратство. Каждый с нас испытал это на своём горбу. Мы должны пресечь авиачванство и пренебрежение лётного состава к приходящим товарищам из армии. Через год-полтора и мы навесим на рукав авиационный трафарет и вступим в строй. Вы тоже не родились с крылами. И заноситься тут нечего… "Мы, мол, ангелы, аристократы, а вы - так, черепашки". Товарищу Волку, я думаю, дадут по заслугам, а наше дело - вырвать из-под его влияния молодых лётчиков, подпавших под его романтизм, и развеять легенду воздушного богования!..
Андрей вышел к столу. Мерцающий огонь лампы отразился в его жёстких глазах.
- Тут все набрасываются на командира отряда. Но разве мог один человек уследить за всеми погрешностями в отрядной работе? Выступавший тут комиссар признал свою вину в том, что проморгал… Командир отряда - старый, отличный летчик, у которого очень многому можно научиться. Сознаюсь откровенно, что я ему завидую… А стажёры, которые в авиации без году неделя, лезут в чужой монастырь со своим уставом. Надо сперва полетать, выработать лётную психологию, а потом и соваться. Рассуждать со стороны легко, а поставить вас на место командира отряда, интересно, что бы вы запели!
Андрей сознавал, что говорит бледно, на язык подворачивались совсем ненужные, невыразительные слова: хотелось сказать о том, что так привлекало в Волке - об его отваге, спокойствии, приятном высокомерии, благородстве, искренности, риске, душе… Да разве можно здесь говорить о душе, когда к человеку подходят с формальной, казённой точки зрения! Андрей так увлекся, что не заметил, как от штаба подошёл командир части Мартынов, хмурый, с заложенными за спину руками, и молча стал позади него.
- Разбирают тут действия командира отряда, как преступника, не зная ещё как следует подробностей. В чем его вина? В том, что разбил машину? Но разве каждый из нас гарантирован от того, что завтра же с ним не случится авария? Я говорю, конечно, с летчиками, а не с теми, которые не понимают в этом деле ни уха ни рыла.
- Правильно! - крикнул Гаврик.
- Я предлагаю прекратить обсуждение и до прихода в часть самого товарища Волка не выносить никаких резолюций. Никто из вас не знает существа дела. Человек, может быть, умирает, а вы тут каркаете…
- Уже знают, товарищ младший летчик Клинков, - громко из-за спины произнес Мартынов.
Андрей вздрогнул, но не обернулся.
- За преступное опоздание на сегодняшние полеты отправляйтесь сию же минуту на гарнизонную гауптвахту. Доложите, что на двадцать суток… А там мы ещё посмотрим!..
Андрей взял под козырёк и слишком отчетливо, глухим голосом повторил приказание.
- Можете идти. Да не забудьте застегнуть ворот! - распаляясь, крикнул вслед Мартынов.
Уже выходя, Андрей услышал начало его выступления:
- Вчера вечером была попойка. От одного из участников нам удалось узнать некоторые подробности…
16
Встретив на гауптвахте Голубчика, Андрей сразу догадался, кто выдал их командованию…
Голубчик приветствовал его как самого закадычного друга. Лицо у него было опухшим, а нос и лоб расцарапаны. Он одиноко сидел за шахматной доской.
- Здорово, страдалец за правду!..
Андрей промолчал.
- В шахматы играешь?
- Играю, но сейчас не хочется.
Андрей снял сапоги и устало прилёг на койку. Ему совсем не хотелось разговаривать.
- Ты что, в первый раз? Не огорчайся. Это, брат, каждому на роду написано… Всё это - дым, дуй ветер…
Голубчик вызывал в Андрее чувство раздражения и злости, все ему не нравилось в этом человеке: и распухшее лицо, и белесые, поросячьи ресницы, и манера передвигать шахматные фигуры - средним и указательным пальцем - и его самоуверенность. Хотелось поступать во всём наперекор ему.
- Разве теперь гауптвахта?.. Просто дом отдыха… И чай, и обед, - передвигая пешку, позёвывал Голубчик.
- А общественное мнение, по-твоему, тоже дым? - не удержался Андрей.
- Общественное мнение? Знаешь, друг, на это я отвечу тебе одним примером с охотником и львом. Один английский охотник высчитал, что на четыре убитых льва приходится одна человеческая жизнь. "Слишком дорого это обходится", - подумал охотник и решил ловить львов новым методом. Накупил он собак и надрессировал их: как поднимет руку, так они выть начинают. Поехал он с собаками в пустыню. Окружили они логово льва, подал он сигнал, и завыли собаки, так завыли, что чертям тошно стало… От воя деваться некуда.
- Ну, а лев?
- А лев, брат, подох. От гордости… Он считал ниже собственного достоинства реагировать на завыванье каких-то там дворняг.
- Значит, ты нашу общественность сравниваешь…
- Не совсем сравниваю, но какая-то в этом мораль скрыта, - зевая, ответил Голубчик.
Впервые за всё время Андрея охватило чувство жгучего стыда. "Подумать, до чего докатился!.. Ну, а если слух дойдёт до поселка? Отец узнает, мать, ребята, Маруся…" Одна мысль об этом заставила его покраснеть. Он накрылся с головой и постарался отодвинуть от себя неприятные мысли. Он вспомнил свой отъезд из поселка. Обещания отвечать на письма. Собственно, на что же ему отвечать? Никто не пишет. Ну ладно, ребята, старики ещё туда-сюда, но Маруся… В чём там, интересно, задержка? Наверно, на почте теряют. А может, адрес неточен? Было неприятно думать, что Маруся могла ему не писать. Не могло этого быть, чтобы она забыла его. "Лев", - тут же подумал, горько усмехнувшись про себя, и рывком сбросил с головы одеяло.
На столе лежала стопка книг. Поймав его взгляд, Голубчик подмигнул:
- Бери, бери, не стесняйся, этим тут снабжают охотно!
Андрей взял из стопки самую тоненькую книжечку.
Оказалось пьеса "Ромео и Джульетта". Никогда не читал пьес. В театр ходить любил, а читать не очень. Вначале читать было неинтересно, какие-то незнакомые, чужие имена, люди, но постепенно содержание книги захватило Андрея. Он невольно сравнивал себя с героем пьесы. И как только он представил себе это, так действие и поступки героев приобрели вдруг удивительную ясность, заставив его волноваться за каждый шаг уже любимой Джульетты. Конечно, у неё светлые волосы, в этом он ничуть не сомневался. Любит кататься на лодке… Правда, автор об этом нигде не упоминал, но это само собой подразумевалось… Андрей уже не мог оторваться от книги…
Посветлело небо, и жёлтый свет лампочки стал ненужным. Давно храпел Голубчик. Андрей, зажав в руках прочитанную пьесу, лежал с широко раскрытыми глазами, покорённый необычайной историей любви и смерти славного Ромео и его верной подруги Джульетты.
17
Намаявшись за день, комиссар устало повалился на койку. В голове гудело: вот сбросить бы сапоги, нырнуть под одеяло и провалиться в прохладную яму сна на двое суток. Но нет, надо заниматься!
Чикладзе, принявшему во временное командование отряд, приходилось трудно. Он знакомился с постановкой дела в других отрядах, вникая в каждую мелочь авиационного ремесла, приглядывался к работе техников, оружейников, мотористов. Недоступна была работа лётно-подъёмного состава: на разборах полётов комиссар молчал. Иногда ему казалось, что в этом случае экипаж должен бы был поступить иначе, но, боясь показаться смешным, он помалкивал. Надо было самому осваивать технику. На это не хватало времени. Выписав на большом листе бумаги типы и названия облаков, он повесил лист над кроватью, в ногах, и каждый вечер, засыпая, и утром, просыпаясь, заучивал формулы наизусть. Так началось овладение метеорологией. Названия строились этажами, как и облака: верхняя строчка - верхний слой - альто-циррус. Пониже альто-стратусы. Кумулюсы. В нижнем этаже жили нимбусы. Циррус, стратус, кумулюс, нимбус. Он и шрифты сделал похожими на облака: циррус - написано тонкой, еле уловимой линией, наоборот, нимбус - жирно и угрожающе. Так легче запоминать. Циррус, стратус, кумулюс, нимбус.
Высокие циррусы видны в ясную, солнечную погоду. Они живут на высоте в десять тысяч метров. У них снежное тело. В жаркие дни появляются кумулюсы. Они рождаются прямо в небе. Вот если лечь жарким днем на спину возле моря, то можно увидеть, как поднятые солнцем пары превращаются в маленькие облачка, они лениво переворачиваются, объединяются, превращаясь в пухлые белотелые облака. Черные нимбусы, с рваными краями, приносятся ветром. Мрачной лавой они прут над самой землёй, цепляясь за горы и оседая на крыши домов. Они осыпаются дождем и снегом. Циррус, стратус, кумулюс, нимбус… Циррус, стратус, кумулюс…
Сегодня во второй раз в жизни комиссар поднимался в воздух. После полета с Волком у него осталась скрытая неуверенность в своей приспособленности к воздушному ремеслу. Но всё вышло как-то просто и неожиданно. Полётами распоряжался командир звена Евсеньев.
Улетая с Поповым в маршрутный полёт, Евсеньев отдал приказание Гаврику набрать тысячу метров, сделать восемь виражей, четыре переворота и, потеряв высоту на скольжении, идти на полигон для стрельбы по наземной мишени.
- Имейте в виду, ниже пятидесяти метров подходить к мишени запрещаю!
Чикладзе стоял рядом.
- Полетите с Гавриком?
Если бы ему дали подумать хотя бы одну минуту, он, пожалуй, и отказался бы.
Пока заправляли машину горючим, небо затянуло облаками. Евсеньев уже улетел, и Гаврик остался в раздумье.
- На пилотаж идти нельзя, нет высоты. Пожалуй, лучше сходить на вторую половину задания.
Чикладзе даже обрадовался: ну его к черту, с этими виражами и переворотами, лучше приучать себя постепенно.
- Это будет разумно, не будем даром терять времени.
Евсеньев был опытней Гаврика, и приказание о пилотаже он отдал не зря. Идти на стрельбу по земным мишеням с полными баками было небезопасно. Машина, перегруженная бензином, с большим запозданием выходила из пике.
Чикладзе сидел, держась за борта кабины, и с некоторым смущением ожидал приступа тошноты; самолёт изредка врывался в лохматую, влажную мглу облаков - никаких приступов, удивительно!.. Даже приятно. Он наблюдал за стрелкой компаса. Тут компас не такой, не обыкновенный. Комиссар старался установить направление и путался. Метеорологией занимался, а вот с аэронавигацией подкачал. Чёрт его знает, в каком направлении полигон?.. На земле он мог показать - за четвёртым ангаром. С воздуха все выглядело иначе. Здесь нужно воздушное мышление. Вот лес, река - полигон на самом берегу. Правильно, вон и щиты расставлены. Самолёт прошёл над полигоном и, получив разрешение на стрельбу, развернулся к реке. Гаврик через левый борт выбирал мишень. Машина немного снизилась, пошла по прямой и вдруг резко ринулась вниз. Комиссар инстинктивно ухватился за сиденье и закрыл глаза - показалось, что вот-вот самолёт воткнется носом в землю. Та-та-та-та-та - застучал пулемет. Пули летят через пропеллер. На высоте пятидесяти метров Гаврик потянул на себя ручку, но перегруженная до краев машина, не подчиняясь управлению, стремительно шла по инерции прямо на мишень. Гаврик рванул сильнее - самолёт со свистом выровнялся уже над самой землёй. В это время комиссар открыл глаза: машина с испуганным рёвом быстро набирала высоту.
"Ловко. Мастерски!" - похвалил про себя комиссар Гаврика. Ему этот номер понравился.
Гаврика пот прошиб. Не делая второго захода, он сразу развернулся на аэродром. Три раза он заходил на посадку и никак не мог приземлиться - так разволновался. С полигона сообщили, что все пули легли в центр мишени. Евсеньев, ревниво относившийся к своему первенству по стрельбе, не поверил и особенно подробно расспросил комиссара о выполнении задания. Чикладзе простосердечно рассказал, что они подошли очень низко и стрельба была проведена нормально. На разборе полетов ему стало неудобно за свою малую осведомленность. Он чувствовал и на себе вину за разрешение стрельбы с полными баками.
И вот теперь Чикладзе вспомнил сцену разбора, и ему было неловко. "Главное, парня ни за что подвёл… Будет думать - плохой комиссар. Циррус, стратуе, кумулюс… Циррус, стратус, кумулюс…"
Комиссар дунул в лампу и залез под одеяло. Через стенку слышалось спокойное дыхание уставших летчиков.
Голова пошла вниз, прошла три этажа и застряла в нижнем, тёмном и удушливом кимбусе…
Штурман Попов вырос на далёком Севере, в рыбацкой семье. Тяжёлые условия работы, постоянная борьба с природой, оторванность от человеческого жилья выработали в его характере стойкость и личную независимость, он привык надеяться только на свою голову и руки. Руки у него были тяжёлые, с толстыми короткими ногтями. Поручения он выполнял не спеша, без промахов, в воздухе действовал твёрдо и уверенно. В своей кабине он пристроил полочки, ящичек для карандашей.
"Хозяйственный мужик", - говорили в отряде.
К авиации Попов добирался давно и медленно. В империалистическую войну он служил простым рядовым, и уже тогда ему запала мысль стать лётчиком. Не имея образования, он стал овладевать грамотой и после революции попал в авиацию мотористом. Пять лет он честно проработал по этой специальности, пока не сдал экзамена на метеоролога. Работая на станции, он ночами добивался знаний лётчика-наблюдателя. Полысев на этой работе, Попов, наконец, твёрдо сел на самолёт. Он шёл к намеченной цели исподволь и всегда её достигал.
Попов охотно согласился готовить комиссара. Вечером после полетов он пришёл с книжками, линейками, ветрочётом и по-хозяйски разложил вещи на столе. Книжки аккуратно были обёрнуты бумагой, а чехол ветрочета прочно обшит тонкой проволокой.
- Ну, приступим, - сказал Попов, потирая чёрствой ладонью лысину. - Что же это такое аэронавигация?
Чикладзе устало положил локти на стол.
- Весной и осенью птицы совершают дальние перелеты. Они летят и днем, и ночью, и в туманы, перелетают озера, моря, летят они, как известно, без карт и компаса и прибывают точно на то место, куда им нужно. До сих пор учёные бьются над этим удивительным свойством. У человека отсутствует птичий инстинкт. Аэронавигация - наука, возмещающая этот недостаток. Человек, хорошо знающий аэронавигацию, не пропадёт в любых условиях, будь то ночь, облака, туман, - он точнее птицы приведёт машину в намеченный пункт.
К основным пособиям аэронавигации относятся: компас, карта, часы, ветрочёт и аэронавигационная линейка. Предположим, вы получили задание: ночью, такого-то числа вылететь на пункт N, отстоящий от вашего аэродрома на расстоянии двухсот тридцати четырех километров точно в северном направлении, и сбросить там четыре бомбы. Ночь тёмная. По дороге никаких ориентировочных огней. Ветер боковой, предположим, восточный. Я сознательно упрощаю: пункт может находиться не точно в северном направлении и ветер тоже будет не точно восточный. Кстати, на разных высотах он может иметь и разное направление: на пятьсот метров дуть в одном направлении, на тысячу - в другом, а на три - в третьем. Всё это нужно знать. О том, как сбрасывать бомбы, чтобы они ночью попадали в цель, будем проходить дальше. Понятно?
18
В ожидании перевязки Волк сидел в приёмной и скучал. Двери распахнулись, и вошёл начальник санитарной части. За ним молча шли представители шефских организаций. Волк отвернулся к стене.
- Каждый год лётно-подъёмный состав проходит медицинскую комиссию, - объяснял начальник. - В комиссию входят лучшие специалисты: терапевты, невропатологи, ушники и глазники. К профессиональным заболеваниям летчиков относятся в первую очередь именно эти категории. Труд летчика тяжёл, поэтому лётный состав пользуется в год двухмесячным отпуском. У каждого лётчика имеется своя санитарная книжка, куда в самой подробной форме заносятся все его заболевания. Сейчас я вам покажу… Товарищ Кружкин, - крикнул он в приоткрытую дверь, - достаньте мне санитарную книжку.
- Чью? - отозвался злой голос лекпома.
- Все равно, чью…
Я занят, рецепты пропали. Там на столе лежит книжка нового командира разведывательного отряда…
Лекпом сказал это безучастным тоном, но Волка передёрнуло от его слов. "То есть как нового командира? На моё место? А я?.." Он уже не слушал объяснений начальника санчасти, весь охваченный чувством негодования. "Выходит по шапке?.. Выбрасывать за борт заслуженных командиров? - задыхался он от обиды. - Шалишь, брат…"
И как только комната опустела, он схватил со стола широкую в сиреневой обложке книжку и ревниво, с нахмуренными бровями откинул первую страницу. Душило любопытство узнать своего заместителя. "Летнаб или лётчик?.."