- Что вы, господни! Как это можно! - пианистка пыталась разыграть оскорбленную.
- Да я ничего! Извините, барышня! - и, уходя, форман погладил ее пышную, затянутую в корсет грудь.
Попойка продолжалась. В зал все прибывали гости, вскоре не осталось ни одного свободного столика. В бильярдной поднялся шум - два мясника в полосатых костюмах порывались драться.
- Я говорю - карамболь был! - упорствовал один.
- Не мели глупости, я видел, что не было! - спорил другой.
Скорее всего они попытались бы разрешить спор кулаками, если бы маркер не позвал на помощь дюжего официанта из нижнего этажа, который быстро успокоил их разгоряченные головы.
Форман опять начал обнимать Карла.
- Я люблю таких парней, как ты, - лепетал он, брызгая на него слюной. - С такими парнями я с удовольствием выпью. Не то что с каждым шалопаем, кто пригласит. Ты не бойся, тебе работенка будет. И твоему приятелю будет. Если я дал слово, на меня можно положиться. Как зовут твоего приятеля? Витол? Я его записал или нет? Не знаешь? Тогда я взгляну. - Непослушными пальцами он нащупал записную книжку, долго перелистывал ее, пока нашел нужное. Разбирал по складам, считал. - Витол, говоришь? Нет, здесь нет Витола… - Записал Волдиса и взглянул через стол. - Ты, Витол, у меня записан. Приходи завтра в Экспортную гавань, на "американца".
- Благодарю, господин форман.
- Только молчи, никому ни слова. Если кто спросит, скажи, что ничего не знаешь ни про "американца", ни про список. Не могу же я один взять на работу всю Ригу. Я взял тех, кто мне нравится. А нравятся мне ребята, которые любят весело пожить, вот, например, ты и твой приятель, вы мне нравитесь.
Прошел час. Волдис совсем размяк, разнежился. Хотелось говорить о себе, о своих стремлениях и несправедливостях жизни. Обнять бы кого-нибудь, горько улыбаться и шептать грустные слова. Эти люди были так милы, добродушны. Они товарищи и хорошо понимают друг друга… И какой славный человек сидит по ту сторону стола, держит в руках записную книжку. За какую-то бутылку водки он записал на работу. Добрый, добрый человек…
Никто уже не хотел пить, пиво и вино больше проливали на пол, чем пили.
- На сегодня хватит, - бормотал форман. - Барышня, сколько мы должны?
- Сейчас. Сколько у вас было? Полштофа, полштофа, полштофа, пиво, жаркое, лимонад… Пожалуйста, тридцать два лата сорок сантимов.
- Сколько нас здесь? - застольный оратор с трудом поднялся и начал считать: - Одни, два, четыре, шесть, семь… Да, семь. Высчитай, сколько приходится на человека.
- Нас восемь, а не семь! - пробормотал кто-то пьяным голосом.
- Что ты врешь! - вполголоса оборвал его тот же оратор. - Неужели ты и его считаешь? - указал он на формана.
- Его нет… нет. Это дело другое. Только мы, сколько нас тут есть.
- Получается по четыре лата шестьдесят три сантима на брата! - объявил форман.
- Ну, это пустяки.
- Ни черта мы не можем пропить.
- Платите деньги.
Раскрыли кошельки, развязали узелки, завязанные на носовых платках, собрали деньги. Вытащил кошелек и форман, но распорядители набросились на него с таким возмущением, что ему оставалось только махнуть рукой и положить деньги обратно в карман.
- Нет так нет. Я не навязываюсь. Но только знайте - завтра с утра в Экспортную гавань. И никому ни слова. Понятно?
- Ну конечно, хозяин.
- Барышня, получите деньги. Пол-лата вам.
- Спасибо, господа. Добрый вечер, господа. Благодарю вас, господа.
Тяжелыми, неуверенными шагами спустился Волдис с лестницы. Дождь продолжал лить. У двери пивной прогуливались несколько человек. Они час за часом терпеливо ждали выхода формана. Завистливо посмотрели они на Волдиса: у него было несколько латов, за которые можно было купить себе работу.
- Кто это такие? - Волдис с трудом ворочал языком. - Чего им здесь надо? Карл, проклятый, куда ты девался? Я должен идти домой?
- Эх, Волдис, жизнь все-таки хорошая штука, надо только уметь жить!..
- Что ты сказал? Прекрасная? Что прекрасно? Жизнь? Возможно… не знаю. Ты… теперь пойдешь к… Милии?
- Милия славная девушка. Конечно, я пойду к ней.
- А что ты там будешь делать?
- Это моя тайна. Найди себе такую Милию, тогда узнаешь.
- И уже нашел.
- Кто она?
- Милия… Может быть, это Милия… может быть, Тилия, не знаю…
- Иди домой, Волдис, ты пьян.
- Сам ты пьян. Я еще держусь.
- Ладно, Волдис. Давай руку, попрощаемся.
- Боже ты мой, как жалко расставаться! Такими молодыми больше не встретимся. Прощай, прощай! Передай привет Милии! Только… не говори ей, что я напился как сапожник. Не скажешь?
- Не скажу, не скажу, если не хочешь.
- Ну, тогда иди. Может быть, жизнь и правда хороша. Завтра придет "американец". "А-ме-ри-ка-нец!" Тьфу! Меня… тошнит…
***
- Улица Путну! - резко выкрикнул кондуктор.
Волдис выбрался из вагона, неуверенно ухватился за столб у трамвайной остановки. Он уже не помнил, как сел в трамвай, как доехал.
Улица, дома, люди, лошади - все с головокружительной быстротой вертелось вокруг. Все предметы ожили. Мостовая, словно дразня, убегала из-под ног, а забор, стоящий невдалеке от мельницы, стремительно побежал навстречу Волдису и стукнул его в лоб. Но боли он не ощутил, он только почувствовал легкий толчок и что-то теплое, мокрое на щеке. Он не мог понять, почему встречные с таким удивлением смотрят на него, оборачиваются и усмехаются. Какая-то старушка укоризненно покачала головой.
- Молодой человек, а так напился. Как не стыдно?.. Оботрите хоть кровь…
- Вы сказали: кровь? Да, у меня есть кровь. У каждого живого человека есть кровь. Я знаю, вам она не нравится потому, что она красного цвета. Налейте себе в жилы молока, тогда вы станете красивой… А я… этого не сделаю…
Он шел дальше, глядя вперед широко раскрытыми глазами. Ему казалось, что он когда-то видел эти черепичные крыши, показался ему знакомым и запах селедки, доносившийся из дверей лавки. Он хорошо знал эти высокие деревянные ворота, у которых стояли бледная девушка и худощавый парень.
"Почему они вечно торчат там? Зачем эта девчонка выходит на улицу, а этот парень постоянно стоит рядом?.. Парень… что он здесь делает? Я хочу знать, что ему здесь нужно".
Пошатываясь, Волдис приближался к воротам. Девушка широко раскрытыми глазами смотрела на него. Узнав, она потупилась и покраснела. Худощавый парень, засунув руки в карманы, стал посреди тротуара и нагло уставился на него. Парень усмехнулся и засвистел.
"Щенок!" - подумал Волдис. Подойдя к нему вплотную, он остановился, засунул руки в карманы, засмеялся и тоже стал насвистывать. Парень вытащил руки из карманов и сделался серьезным.
- Ну что, молодой человек? - заговорил Волдис. - Сегодня у вас нет семечек? Почему вы их не грызете? Почему не сплевываете на меня шелуху? Поищите, может, в карманах найдется еще какое-нибудь завалящее семечко? Плюньте в меня, ведь я пьян. На пьяных можно плевать, их нечего опасаться. Ну-ка, рискните!..
Он вызывающе шагнул вперед, и его противник попятился.
- Отстань, сволочь! - прошипел он тихо.
- Плюнь же, артист, сейчас подходящий момент! Ты так ловко это делаешь. И, будь любезен, убирайся с тротуара. Сворачивай направо, обязательно направо. Боюсь, как бы не наступить тебе на ногу. Какой номер обуви ты носишь? Погоди, артист, не беги. Я не полицейский, в участок тебе не придется идти.
Худощавый парень, все время огрызавшийся потихоньку, теперь счел благоразумным уступить дорогу. Он вернулся к девушке, состроил гримасу и показал пальцем на Волдиса.
Девушка смотрела в сторону.
- И если ты хочешь знать, шелуха подсолнечная, во мне восемьдесят два килограмма чистого веса. На военной службе я немного обучался боксу. Совсем небезопасно плевать на восемьдесят два килограмма.
- Ах ты прощелыга! - кричал издали худощавый, но Волдис больше не обращал на него внимания.
"Пьян… ужас, как ты пьян, Волдемар Витол, не за этим ты ехал в Ригу. Волдис… Волдис… Но кому до тебя дело? У тебя нет своей Милии, ты один на свете. И для чего вообще нужны такие Милии?"
Весь мир казался желтым, как песок на берегу моря. Весь пятиэтажный город был желтым.
- Да, паренек, - раздался совсем близко чей-то голос, - не надо пить, если не умеешь.
Но это всего лишь какой-то прохожий. Не слушать же каждого прохожего!
ГЛАВА ШЕСТАЯ
- Господин Витол, вам сегодня никуда не нужно идти? Да откройте же глаза, голубчик! Уже утро. Ах, боже, боже, таковы они все, эти молодые! Пьют до тех пор, пока душа принимает, и тогда уже не хотят ничего знать. Проснитесь, ведь уже половина восьмого.
Минут пять Андерсониете безуспешно пыталась разбудить Волдиса, свалившегося в кровать одетым и обутым. Он уже наполовину проснулся, только не в силах был открыть глаза. Пытаясь слабо отмахнуться рукой, чтобы его не будили, он что-то бормотал, но Андерсониете не оставляла его в покое.
- Ну, поднимитесь и сядьте хоть. Подумайте хорошенько, нет ли у вас каких дел, а потом ложитесь и спите сколько угодно.
Наконец Волдис поднялся и сел, немного приоткрыв глаза, но тут же зажмурился, ослепленный ярким дневным светом. Он был страшен - бледный, с потухшими глазами, свалявшимися волосами.
- Который час? - выговорил он наконец осипшим голосом.
- Я же сказала, половина восьмого.
- Половина восьмого… Половина восьмого… В восемь везде начинается работа.
- Может быть, и вам надо начинать?
- Не знаю. Возможно. Точно не знаю. Дайте подумать.
- Вчера вы пришли в таком виде, что стыдно было смотреть. Не могли подняться по лестнице, пришлось помогать. А такой приличный парень, ай-ай-ай! Некрасиво!
Волдис начал вспоминать. Лица, контора, пивная. Да, он действительно много пил, потом болтал всякую чепуху, обнимал каких-то незнакомых людей. Позор… Какой позор!.. А что он делал внизу у ворот? Приставал к незнакомому парню. С ним была девушка…
Он схватился за голову и застонал от стыда и злости…
- Не хотите ли чаю? Или, может быть, кофе? Я сейчас сварила.
- Брр! Чтобы я сегодня что-нибудь съел? Да заплатите мне хоть тысячу латов. Пить мне хочется, все горит. Горло пересохло, как старый пастал на солнцепеке.
- Вот видите, как плохо, когда перепьешь. Зачем так напиваться?
- Это со мной впервые. Я еще никогда так не напивался, а вчера случилось.
- С приятелями, что ли?
- Да, были и приятели. Но главное… к черту, у меня ведь есть работа! Да, вчера наклюнулась работа. Потому и попойка была. Половина восьмого. Тогда нечего больше медлить.
Волдис встал и начал искать шапку, но вдруг у него так закружилась голова, так ему стало нехорошо, что пришлось скорее сесть. Эх, если бы сегодня не идти на работу! Какой он сейчас работник! Голова как котел. Нет, пить он больше никогда не будет. Все равно - есть работа или нет, но за водку он работу покупать не станет.
- Да, госпожа Андерсон, надо идти. Будь что будет, а до вечера надо выдержать. Одно хорошо: я теперь получил урок. Больше в рот не возьму это зелье!
- Мой Эрнест тоже так хвалился в похмелье, а потом скоро забывал о своем зароке.
- Я себя знаю, меня больше не проведут.
Волдис опять попытался встать, кое-как разыскал шапку и вышел. Он надеялся, что на свежем воздухе ему станет лучше. Но как только в лицо пахнула первая струя воздуха, тошнота опять подступила к горлу, свела внутренности, и ему с большим трудом удалось удержаться от рвоты.
Он торопился. Не доходя до ворот Лаумы, перешел на противоположную сторону, стараясь не смотреть в сторону калитки.
"А вдруг она встретится? Как я взгляну ей в глаза? Что она теперь обо мне думает? Пьяница, безобразник, задира! Ищет предлога подраться на улице с незнакомым парнем… Позор! Разве с такими намерениями я ехал в Ригу?"
Сердце внезапно сжала щемящая боль. Злость и тоска сдавили сердце. С завистью смотрел он на встречных. Все шли свежие, умытые, их не пугал наступающий трудовой день, словно страшный кошмар.
Как он дотянет до вечера?
***
Совсем не нужно было быть знатоком иностранных флагов и знать, что означают красно-белые полосы и синие звезды, чтобы сразу же, войдя в Экспортную гавань, безошибочно сказать, что это американский корабль. Он один таким исполином высился у берега со своеобразным прямым, как у военного корабля, и низким носом. Высокие и широкие мостики, палубы, похожие на обширные поля, труба с зелеными полосами и красным крестом посередине - все выглядело внушительно. Да, там, за океаном, откуда пришел этот гигант, находилась богатая страна. Там жили счастливые богачи, ежегодно во всех уголках мира собиравшие обильный урожай золота. Мировая война давно стихла, оружие успело заржаветь, а страны-победительницы стонут под гнетом долгов, расплачиваясь за победу, купленную дорогой ценой. Дядя Сэм подсчитывает проценты… проценты… Победа стоит денег, много золота, а также человеческих жизней - что, правда, менее существенно.
Когда Волдис подошел к американскому пароходу, на набережной стояло около сотни человек. Они смотрели не столько на громадный пароход, сколько на небольшого человека с серой записной книжкой в руках. Куда бы он ни пошел, толпа следовала за ним. Поминутно кто-нибудь из более решительных подходил к нему и робко произносил несколько слов. И каждый раз человечек сердито отмахивался, резко обрывал говорившего и поворачивался к нему спиной.
Карл сидел на железной свае причала, молчаливый и раздраженный.
- Наконец-то пришел! - укоризненно сказал он, когда Волдис подошел к нему. - Еще немного - и потерял бы работу.
- Почему? Ведь еще нет восьми.
- Это неважно. Если бы форман стал вызывать по списку к люкам и тебя не оказалось, перечеркнул бы фамилию - и конец.
- Да ведь он обещал!..
- Они много обещают!
- Гм! Может быть, и так. Красивый пароход, правда?
- Он не мой.
- Неплохо было бы на таком прокатиться.
- Ты думаешь? Правильно - доллары! Но и поработать придется.
- Не больше ведь, чем на других иностранных пароходах.
- Взгляни, Волдис, как они носятся по палубе. Как угорелые! Ты видел, чтобы на каком-нибудь другом иностранном пароходе матросы так работали? Они жмут, как на сдельщине, за что ни возьмутся - стараются изо всех сил, пока пот не прошибет.
- Почему же они так гонят?
- Не знаю. Возможно, это дисциплина, но, мне кажется, главная причина - привычка. Тебе ведь известно, что американцы работают по разным там системам, рассчитывая каждое движение. Они так привыкли к быстрым, потогонным темпам, что совсем не умеют работать медленно. Так же, как мы. Ты думаешь, если бы тебя приняли на работу с поденной оплатой, ты бы смог работать с прохладцей? Никогда в жизни! Ты уже настолько испорчен, что спокойная, осмысленная работа казалась бы преступлением.
- Почему это так?
- В этом повинна безработица. Если бы у нас здесь, в Риге, оказалось столько работы, что ее хватило бы всем латгальцам и приезжающим из провинции, тогда мы установили бы цену на свой труд. О, тогда бы они платили! Пальцы кусали бы от жадности, а платили бы как следует. Им пришлось бы платить. А попробуй сейчас сказать: "Я за эту плату не буду работать!" Сотни других согласятся встать на твое место. Нечего и думать об улучшении положения в стране, где рабочий у рабочего вынужден выхватывать кусок хлеба.
- Говорят, во Франции столько работы, что рабочих ввозят из-за границы. А заработная плата там все равно низкая.
- Ее снижает импортируемая из-за границы рабочая скотинка и…
Карл не окончил фразу: окруженный толпой, форман вынул записную книжку и встал на сваю.
- Слушайте! В первый номер пойдет пятнадцать человек.
Назвал фамилии, указал, кому куда идти.
- Идите, готовьте мостки и открывайте люк!
Вызванные поднялись на пароход, Затем форман перечислил рабочих, идущих ко второму люку.
- В третьем номере товаров для Риги нет, его открывать не будут!
Волдис с Карлом были назначены в четвертый трюм. Они сговорились работать вместе.
- Это труднее, чем на угольщике? - тревожился Волдис. - Если бы у меня голова была в порядке, я бы не боялся. Раз уж такие старики выдерживают, неужели я не выдержу? Но в таком состоянии…
- Выпей бутылку сельтерской, это освежает. Начнешь работать, похмелье пройдет само собой. Испарится с потом.
На берегу стояла женщина с большой корзиной бутылок. Следуя совету Карла, Волдис выпил бутылку сельтерской.
Бесшумно и легко работали электрические лебедки. Рабочие открывали люк. Нижнее помещение было закрыто, палуба завалена мешками и ящиками.
На берегу установили весы. Пришли таможенные весовщики со своими палатками. Подъезжали длинные вереницы ломовых подвод, грузовые автомобили. Поближе к первому люку рабочие-грузчики подкатили пустые товарные вагоны. Работа началась.
В мешках были мука и сахар. Их складывали в пакет на веревку, по девять штук сразу. Так как в межпалубном трюме на мешки не давил верхний груз, они не спрессовались и легко вытаскивались из плотно уложенного штабеля. Для двух здоровых мужчин поднять эти шестипудовые мешки не составляло особого труда. Они брали мешок за оба конца, затем слегка раскачивали его и ловким броском кидали на пакеты. Но какой бы простой ни казалась эта работа, и здесь требовалась сноровка.
Рядом с приятелями работали двое пожилых мужчин, ничуть не похожих на силачей, но тем не менее их пакеты всегда были готовы раньше других и у них еще оставалось время, чтобы приготовить запасные пакеты. Отчего на их лбах не показалось еще ни капли пота, в то время как от обоих молодых здоровых парней пар шел, как от загнанных лошадей?
Друзья стали присматриваться к их приемам и скоро поняли, в чем дело: оба старика первые три мешка поднимали из штабеля на попа, стелили веревку в образовавшуюся выемку и опускали мешки уже на веревку. Таким образом, три мешка были уложены, а остальные укладывались на них. Энергии расходовалось меньше, и время экономилось.
Друзья сейчас же испробовали этот прием, и теперь у них тоже оставалось время, чтобы присесть, перевести дух и подождать, когда придет черед прицеплять свой пакет.
Тяжелое похмелье, с которым Волдис спустился в трюм, быстро исчезло, но долго еще чувствовались усталость и апатия. Все вокруг казалось безразличным. Как во сне, хватался он за углы мешков, раскачивал, бросал. Чувствовал, как болят кончики пальцев, кровоточат заусеницы, - но и к боли он был равнодушен. Временами он расправлял согнутую спину, разминал натруженные плечи.