В одно из воскресений Андерсониете зашла к Волдису.
- Почему вы никуда не ходите? - спросила она. - Молодой человек не должен сидеть, как наседка на яйцах. Мой Эрнест, когда еще не ходил в море, каждый вечер отправлялся гулять, а по воскресеньям пропадал на целый день.
- Погодите, скоро и я буду уходить, - ответил Волдис. - Как только заработаю на приличный костюм.
Андерсониете немножко подумала, потом сказала:
- У меня в шкафу висят костюмы Эрнеста. Если вы захотите куда-нибудь пойти, я вам охотно одолжу. А так напрасно моль поедает хорошую материю.
- Благодарю вас. Мне неудобно надевать чужой костюм. Я никогда еще этого не делал.
- А вы не стесняйтесь. Ведь никто не узнает, что это не ваш.
- Нет, благодарю. Никто не узнает, но я-то буду знать. И потом - куда идти? Я ни с кем здесь не знаком.
После этого хозяйка не пыталась больше предлагать ему одежду сына. Волдис потихоньку откладывал деньги, и близился день, когда он собирался поразить окружающих неожиданным великолепием.
Во дворе он изредка встречался с соседями. Все это были простые люди. Мужчины работали, женщины ходили на рынок и сплетничали. О тех, кто не хотел сплетничать, сплетничали другие. В нижнем этаже жили две сестры - швеи, старые девы. Каждое утро, уходя на работу, Волдис видел их за швейными машинками или за кройкой белья. Они шили сорочки и комбинации, изредка поглядывали в окно на прохожих и опять склонялись над своей работой. Тихие, незаметные существа.
Несколько раз Волдис встречал бледную девушку, которую приметил в день своего прихода сюда. Она жила в соседнем доме. В руках у нее всегда была корзина, иногда пустая, иногда со свертками и кусками мраморного мыла. Возвращаясь с работы в грязной одежде, Волдис при виде ее заранее сходил с тротуара и шел по мостовой. Он иногда смотрел ей вслед, девушка тоже оглядывалась. Однажды она засмеялась и впорхнула в калитку, и Волдису стало казаться, что при встрече с ним она сдерживает смех. Девушки… Что о них говорили товарищи Волдиса? Что они сказали бы об этой бледной девушке? Без сомнения, то же, что и о других. Что-то похожее на сострадание к этой незнакомой девушке закралось и сердце Волдиса.
В один из вечеров он встретил ее с каким-то парнем. Они стояли у калитки и грызли подсолнухи. Девушка была без корзинки. Они, вероятно, стояли здесь довольно долго, судя по тому, что весь тротуар вокруг пестрел от подсолнечной шелухи. Парень был почти одного роста с девушкой, худощавый, коричневый от загара, с загнутым внутрь воротником рубашки.
Когда Волдис подошел к калитке, худощавый парень стал посреди тротуара, продолжая с вызывающим видом грызть подсолнухи. Волдис свернул на мостовую, но парень, будто нечаянно повернувшись в его сторону, сплюнул ему на шею подсолнечную шелуху. Девушка опустила глаза. Волдис взглянул на парня, внутри у него все закипело. Незнакомец презрительно усмехнулся.
"Взгрей его как следует, намни бока этому нахалу!" - подсказывало что-то Волдису. Но он сдержался, стиснул зубы и прошел мимо. Вслед ему раздался смех, ему казалось, что и девушка смеялась. Ну что ж, пусть их смеются, пусть считают его трусом. Какое ему дело до этих незнакомых людей! Только жаль, что теперь тот, с загнутым воротником, будет хвастаться, скажет: "Напугал, меня боятся, я молодец!"
***
Как-то однажды Волдис после получки обратился к Карлу:
- Ты не поможешь мне кое-что купить?
- Олрайт! Ты наконец решил покинуть свою берлогу? Пора, давно пора показаться на люди.
Они исходили всю Мариинскую улицу, перерыли все магазины готового платья, торговались, как скряги, ругали товар, приводя в бешенство лавочников. Торговцы били себя в грудь кулаками, раскрывали перед ними книги с торговыми тайнами, показывали, сколько им самим стоит тот или иной костюм, умоляли, ругались, уговаривали, восхищались статной фигурой Волдиса в новом костюме и уступали лат за латом. В конце концов Волдис купил темно-синий бостоновый костюм с двубортным пиджаком. Потом настала очередь обувных магазинов. Затем носки, подтяжки, сорочка, шляпа. Все это выглядело довольно элегантно, придавало самоуверенности и стоило денег, очень много денег.
- Почти банкрот! - констатировал Волдис, купив все, что нужно. Можно было, конечно, купить костюм поскромнее, ботинки погрубее, но тогда бы он не был молодым человеком, по внешнему виду которого нельзя судить о принадлежности к той или иной общественной прослойке.
- В воскресенье ты должен пойти в парк на гулянье, - сказал при расставанье Карл.
- Там видно будет, - уклончиво пробормотал Волдис.
- Никаких "видно будет". До сих пор ты отговаривался тем, что нет подходящего костюма. Интересно знать, чем ты теперь оправдаешь свою лень?
Карл торопился в Задвинье. Там его ждало какое-то загадочное, привлекательное существо.
Волдис вернулся на улицу Путну. Там он на некоторое время сделался предметом всеобщего внимания. Дверь бакалейной лавки приоткрылась, и из-за нее высунулись любопытные лица домашних хозяек, покупавших селедки или керосин, - они пытались прочесть на обертке покупок Волдиса название фирмы.
У калитки стояли бледная девушка и худощавый парень. Они опять разговаривали и грызли подсолнухи. Парень пытался в чем-то убедить девушку, она отрицательно качала головой.
- Что за удовольствие ехать на гулянье в парк? - говорила девушка. - Так далеко, на самую окраину. Уж лучше пойти в кино.
- В кино можно пойти в другой раз, а в воскресенье поедем туда. Ладно?
- Только бы мать не разворчалась…
- О матери не беспокойся. Я ее уговорю.
Они так углубились в разговор, что парню не пришло в голову загородить тротуар и сплюнуть на воротник Волдиса шелуху подсолнухов. Сегодня он не смеялся.
"Они собираются на гулянье в парк, - подумал Волдис. - Почему бы и мне не поехать?"
Потом ему пришло в голову, что он, обросший светлым пухом, никак не может тягаться с гладковыбритым, завитым, надушенным и прилизанным молодым человеком; хотя - подобное превращение может произойти в течение каких-нибудь сорока минут, и стоит оно всего от одного до трех латов, в зависимости от того, на какой улице находится парикмахерская. Волдис обошелся одним латом, так как улица Путну была расположена далеко не в центре Риги.
В воскресенье Карл застал Витола еще неодетым. Постучав, он вошел и остановился возмущенный.
- Так вот как ты собираешься на гулянье, бездельник! Да знаешь ли ты, что скоро полдень?
- Потише, потише. Может быть, я и совсем не пойду туда.
- Это мы посмотрим! Ты не хочешь идти? Шутки в сторону - где твой костюм? Говори скорее. Где сорочка? Где галстук?
Побуждаемый Карлом, Волдис начал одеваться.
- Эх, какой ты нескладный! - смеялся Карл, наблюдая за неуклюжими движениями Волдиса. - Кто же так завязывает галстук? Давай сюда и смотри, как это делается. Смотри, раз вокруг, второй раз вокруг, в третий продеть через верх и потянуть за этот конец снизу. Вот и узел на славу! Теперь берешь за узкий конец и затягиваешь его потуже. Вот и все.
- Не затягивай так сильно, меня душит. Какой дурак это выдумал? Как я выдержу такую петлю до вечера?
- Будь уверен, выдержишь. Привыкнешь, как все. Это еще мягкий воротничок, а что бы ты сказал, если бы тебе горло сдавил крахмальный стоячий воротник?
- Такие эксперименты могут позволить себе разве только самоубийцы.
- Сегодня вечером увидишь, сколько людей это делают, и без всякой опасности для жизни. Теперь носки. Затем брюки. А теперь давай сюда ботинки. Так! Что ты теперь запоешь?
- Милый мой, да ведь это инквизиция!
- Да, и она стоит приличных денег. А если ты сегодня в довершение всего наживешь мозоли, то это тоже обойдется в несколько латов на мозольную пасту.
- Я не смогу ходить. Я еще сижу, а у меня уже онемели пальцы. Ой, ой!
- Успокойся, моя крошка. Ты будешь ходить! Ты даже сможешь танцевать!
- Я совсем, не умею. Танцы ты выбрось из головы.
- Не горячитесь, господин Витол, не горячитесь! Танцевать или не танцевать - это вовсе не зависит от вашего желания. Может статься, что в парке ты изменишь свой взгляд на этот вопрос.
Когда Волдис оделся, Карл с видом знатока оглядел его со всех сторон.
- Какой же ты теперь пролетарий? - шутя удивился он. - Простите, господин, в каком учреждении вы служите?
- В Международном акционерном обществе по поставке и транспортировке топлива. Специалист по углю, умею отличать кардиффский уголь от данцигского. Знаком с брикетами и коксом.
- Какой пост занимаете?
- Временно состою в должности младшего угольщика, иногда - внештатный безработный.
- Очень приятно познакомиться. А теперь надевай шляпу. Можешь посмотреться в зеркало.
Из зеркала на Волдиса смотрел незнакомый человек. Он был свеж и изящен. Такие люди не знают забот, и в кармане у них всегда кошелек, в котором не меньше чем на два лата мелочи. Они не едят черного хлеба и дешевой колбасы. По понедельникам они не надевают рабочую блузу и грубые рабочие сапоги. И на них не покрикивают, потому что у них музыкальный слух…
Волдис забыл обо всем. Вылетели из головы мысли о полном неизвестности завтрашнем дне, о безработице и последних латах. Быть хорошо одетым лучше, чем быть сытым: голое тело видит все, а пустой желудок никому не заметен.
- Теперь довольно, - прервал Карл его любованье собой. - А то еще влюбишься в себя, это не годится. Предоставь это кому-нибудь другому.
- Кого ты имеешь в виду? Может, ты думаешь меня с кем-нибудь познакомить? Может, у тебя есть сестра?
- Успокойся, у меня нет сестры, а если бы и была, я отнюдь не считал бы своим долгом поставлять ей кавалеров. Волдис, не нужно быть особенно дальновидным, чтобы предугадать естественный ход событий. Прекрасный пол не оставит незамеченным такого видного парня. Будь уверен, на дамский вальс ты получишь немало приглашений. Ты только не рассказывай, что работаешь в порту угольщиком, они могут разочароваться. Говори, что ты шофер министра, конторский служащий, моряк, художник, единственный сын какого-нибудь землевладельца. Говори все, на что способна твоя фантазия, только ни слова правды. Девушки любят романтику. Рабочий-угольщик - фи, никакой романтики!..
- Перестань дурачиться, Карл. Погоди, я скажу хозяйке, чтобы она меня рано не ждала домой.
Старая Андерсониете тихо напевала в одиночестве церковные псалмы, перед ней лежал раскрытый старый молитвенник. Она вязала, время от времени заглядывала в книгу и мычала дальше без слов, не открывая рта. Старая женщина была полна праздничной набожности и торжественной серьезности; в таком возрасте многие женщины обычно ищут связи с загробным миром, куда они могут угодить в самом ближайшем будущем, вспоминают господа бога, размышляют о бренности человеческой жизни, о тихом кладбище и о том, что "в сем мире мы только гости".
Она торжественно подняла глаза на вошедшего. Ее ханжеское лицо не осветилось улыбкой. Склеп не мог быть более холодным и мрачным, чем эта женщина, которая с леденящих кровь божественных высот спустилась на грешную землю.
- Госпожа Андерсон, я ухожу. Думаю, что вернусь довольно поздно.
- Хорошо, хорошо. Позвоните, я открою дверь. Но как вы похожи на моего Эрнеста! Эрнест тоже любил хорошо одеться. Так и следует, ведь деньги даются трудом. Лучше купить себе какую-нибудь вещь, чем выбросить их на ветер, пропить, прокурить, истратить на кино, на девушек… О, господи! Мир полон соблазнов, а молодежь не в состоянии перед ними устоять. Идите с богом!
***
Они вышли на улицу. День был теплый, солнечный, но над пятиэтажным городом висело тяжелое, серое облако торжественности. Проезжали полупустые трамваи, и пассажиры, одетые в свои лучшие костюмы, сидели с надменно вытянутыми серьезными лицами.
- Куда мы едем? - спросил Волдис, когда они сели в трамвай.
- Разреши это знать мне, - усмехаясь, ответил Карл.
- На гулянье еще рано. Что мы будем делать до этого?
- Разреши это знать мне…
Они проехали Понтонный мост, ехали некоторое время по тихим и пустынным улицам, пока наконец не достигли маленьких домиков с палисадниками. Спрятавшись в кустах сирени, голубовато-серые домики с цветными стеклами на верандах, казалось, дремали в тишине и покое.
На перекрестке двух таких тихих улиц они сошли с трамвая и пошли пешком по узкому деревянному тротуару. Подошли к серому одноэтажному домику, стоявшему шагах в двадцати от улицы, среди кустов сирени, яблонь, вишен и грушевых деревьев. У домика стояла качалка, между двумя яблонями был растянут гамак.
Карл остановился.
- Сюда, Волдис, в эту узенькую калитку, по этой узенькой тропинке.
- Ты здесь живешь? - спросил Волдис.
- Да, иногда живу. Иди смелей, тебя никто не укусит! Здесь нет чужих людей. Те, кто тут живет, уже кое-что слышали о тебе от меня.
Волдис уныло шел за Карлом. Его угнетало предстоящее неизбежное знакомство с людьми, которых он никогда не видел. Карл даже не сказал ему, что это за люди. Друзья? Родные? Может быть, женщина?
- Ну, встряхнись немножко, не смотри с таким отчаянием! - тихо засмеялся Карл.
По ту сторону домика загремела цепь, залаяла собака. В одном из окон колыхнулась занавеска, на мгновение показалось и сразу же исчезло чье-то лице. Волдис взглянул на Карла и невольно рассмеялся: великий скептик и задорный сорвиголова покраснел, как девушка.
"Значит, женщина, - подумал Волдис. - Женщина Карла. Какой Карл странный. У него есть своя девушка, и он ведет меня к ней… Кому кого он хочет показать: меня ей или ее - мне?"
Им открыла дверь пожилая женщина с изжелта-румяным полным лицом, в длинной пестрой вязаной кофте.
- Мой друг Волдис Витол! Госпожа Риекстынь! - познакомил их Карл.
Полная женщина приветливо кивнула.
- Пожалуйста, проходите, Милия в комнате.
Она провела их через кухню, где в этот момент тушилась кислая капуста с мясом. Желтая стеклянная дверь вела в гостиную. Приятной прохладой повеяло навстречу им из небольшой, заставленной мебелью комнаты. Темно-красный полированный стол, покрытый тяжелой, золотистого цвета скатертью, стоял посреди ее. Этажерка с альбомами для фотографий и записей "на память". Несколько книг с золочеными корешками. Два больших фикуса. Зеленый диван и несколько мягких стульев. На стенах увеличенные портреты и много мелких снимков, фотографий и открыток. В углу трюмо. Все уставлено безделушками. Тумбочки с поддельными египетскими вазами и маленький граммофонный столик были покрыты пестрыми узорчатыми скатерками.
Милия казалась, пожалуй, уж слишком погруженной в какое-то вышиванье, и ее удивленный возглас в ответ на фамильярное приветствие Карла прозвучал театрально.
- Деточка, что ты в воскресный день занимаешься такими пустяками, как рукоделие? Бросай сейчас же! Вот я привел тебе моего друга. Можете познакомиться, Волдис Витол - Милия Риекстынь.
Милия отложила в сторону вышиванье с начатым цветком и энергично пожала Волдису руку. Впервые в своей жизни Волдис почувствовал в своей натруженной руке такие бархатные тонкие пальцы. Какая сдержанность была в пожатии этих белых, холеных пальцев, и с какой тихой грацией, как бы нехотя, она отняла их.
- Как приятно, что вы пришли. Карл мне столько рассказывал о вас. Садитесь, пожалуйста. Ты, Карл, можешь подвинуться немного.
Она встала, положила рукоделие на стол, мимоходом поправила занавески на окне, затем вернулась к дивану и села, положив ногу на ногу. Ее можно было назвать высокой женщиной, она была всего на несколько сантиметров ниже Волдиса. На ней был модный темно-синий костюм, плотно облегавший фигуру, блестящие телесного цвета чулки, выгодно обрисовывавшие стройные ноги, и белая блузка с темным галстуком. Овальное свежее лицо, большие серые глаза, чуть подкрашенные чувственные губы и пышные белокурые волосы. Она не была худощава, скорее склонна к полноте. Ее вполне можно было назвать хорошенькой женщиной. Милия, без сомнения, была на несколько лет старше обоих молодых людей, но разница между двадцатью шестью и двадцатью тремя годами не так уж велика, чтобы можно было говорить о двух разных поколениях. Кроме того, у нее было такое приятное сопрано и временами она так по-детски застенчиво улыбалась, что скорее напоминала преждевременно созревшую девочку, чем женщину.
Волдис сел в мягкое кресло и, следуя примеру Карла, подтянул немного брюки в коленях. Странно, он совсем не волновался. Здесь его встретили приветливые, сердечные люди, без усмешек и назойливого любопытства. Приятная прохлада освежала, как струя воды.
Милия встала и подошла к этажерке.
- Пожалуйста, чтобы не скучать, посмотрите эти карточки. Я вам буду объяснять, что это за люди. Карл, иди тоже сюда. Только не насмешничай, иначе мы тебя прогоним.
Притворно-серьезно, с послушной готовностью Карл придвинулся ближе.
- Смотрите, это мой папа в молодости, а это мама. Какое у нее смешное длинное платье. И как ей не стыдно было носить такую ужасную шляпу! А это? Это мой брат. Он погиб на войне. Прошу вас, не смотрите на эту глупую гусыню. Фи, какая уродина!
Милия закрыла ладонями лицо и сквозь пальцы следила за Волдисом, рассматривавшим фотографию, на которой она была снята школьницей - в длинном платье, с длинными косами и с бантом в волосах.
- Это вы? - наивно спросил Волдис.
- Мне стыдно за себя. Как я здесь выгляжу. Ужасно!
По крайней мере полчаса Волдис знакомился с разными тетками и двоюродными сестрами, дядями и двоюродными братьями. Милия - школьница после конфирмации, Милия в купальном костюме, Милия - взрослая девушка, Милия - какой она была, какой она стала сейчас и какой она мечтала стать. Молодые люди в стоячих воротничках, с галстуком-бабочкой; молодые люди в мягких воротничках с длинными галстуками; сержанты-сверхсрочники с жетонами в память "освободительной борьбы" и полковыми значками на подбитой ватой груди, чиновники 16-го и 14-го класса с нарочито небрежными прическами и демонически-мечтательно-мрачными физиономиями - целая галерея самых различных персонажей таилась в этих альбомах. Кто они? Родственники? Знакомые? Может быть, поклонники?
Волдис взглянул на Карла. Погруженный в себя, он, казалось, не замечал вереницы поклонников Милии и внимательно вчитывался в один из тех бессодержательных афоризмов, которые пишут в альбомы юноши-школьники.