Еще бы не оголодать! Когда-то ели кислые щи! С тех пор почти день пролетел. Ребятушки падали от голода!
Печь у старика была вытоплена, в печи стоял чугунок с грибной похлебкой. И вкусна же была эта чуть тепловатая, коричневая от грибного навара похлебка, которую Варя и Людмил ели прямо из чугунка, потому что лесник сказал: "Нечего зря блюдо марать, не министры, и из чугунка похлебаете". С аппетитом они похлебали!
Лесник есть не стал. Доковылял до посудного шкафчика, принес на стол два стакана, начатую бутылку водки. Налил понемножку в стаканы, примерил на глазок, ровно ли; один подвинул Людмилу:
- Пей. Заслужил.
- Спасибо. У нас в Болгарии пьют червено вино, виноградное, - отказался Людмил.
- С червена-то и тощий, как хлыст, - не одобрил лесник. - Что ваша Болгария против нашей Рязанской области, елки-палки! В нашей Рязанской одна Ока ста рек стоит.
Слил водку из двух стаканов в один, опрокинул в рот, крякнул, закусил луковкой с хлебом. И размяк.
- Спасибо, ребятушки, из беды вывели! Как бы я один, обезноженный? Старуха прийти обещалась, к ночи, может, хватилась бы, а где искать? Лес велик, всяко приключиться может…
Еще налил водки в стакан. Выпил. Вытер ладонью бороду и пошел дальше без умолку.
- Историй за век собралось! Все-то и не перескажешь! Старуха моя слушает, слушает да носом и клюнет… Вот раз происшествие было. Заходит ко мне в избушку мужик молодой. По охоте знакомый, Андроном звать. Медведей мы с ним годиков пять вместе стреляли, с того и дружба… Про медведей тоже история есть. Об этом потом. Сначала, что с тем Андроном, скажу. Заходит, значит. То да се, посидели, выпили. Захмелели малость. Ночуй, Андрон, говорю. А он: нет. Уперся: нет и нет. Домой, говорит, надо. Дома баба, говорит, с малым дитем дожидается. И пошел. А ночь. Дело зимнее. Лес снегами завален. Глухо. Он давай песню петь, песней себя веселить, чтобы страх разогнать. Глянь, а впереди, на дороге, собака. Серая, уши подняты, хвост поджат. Андрон на нее с пьяных глаз как шумнет: "Шу, мол! Прочь с дороги!" Собака как оглянулась, зубами как лязг! Лязгнула, он и отрезвел. Волк! Здоровый, лобастый. Загривок стойком. Уши вверх подняты, хвост поджат, глазищи разбойничьи. А зубы: лязг да лязг. Андрон и струхнул. Ни ружья при нем, ничего. Он и пал духом. А они, волки, чуют, кто их боится. Их бояться нельзя, враз учуют. Тогда пощады не жди. Андрон бежать. Оглянулся: волк за ним. Он шибче. Бежит, задыхается. Разве от серого уйдешь? Тем и кончилось… Утречком, после ночи, пошел участок проверять, а на дороге лежат Андроновы белые косточки. Белым-белые! Всего и осталось памяти от мужика, что белые косточки. Лежат на дороге кучкой, словно кто нарочно сложил… - Лесник помолчал и снова потянулся к бутылке. - Елки-палки!
Варя, обхватив себя крест-накрест руками за плечи, в страхе слушала лесника.
- Неправда все это! - сказал Людмил, сердито вставая из-за стола. - Неправда! Одевайся, Варя! - позвал он, взяв с лавки ее голубое пальтишко. - Одевайся, идем. Неправду вы о волке рассказываете. Не было так!
- Ты чего? Ты чего? - зачастил лесник, уставив пьяный взгляд на Людмила. - Скорый какой, а? Не так, а? По-вашему, по-болгарски, может, не так, а по-нашему, по-здешнему, в точности так. Наши-то звери…
- Довольно о зверях! - оборвал Людмил. - Объясните дорогу.
- Отчего не объяснить? Объясню, - неожиданно добродушно согласился лесник. - Не приметили разве, как шли? Тропкой шли. Тропка до ельничка вас доведет, увидите ельничек, темнай-претемнай, от ельничка к Оке поворот. Сама тропа повернет, вы знай не сбивайтесь, а она верно вас выведет… Ночевали бы, ребятушки, а? Вы меня не пугайтесь, я смирный. Я на печку залезу. О Пятнахе больно скучаю… Бывало, хвостом об пол от радости бьет, как из лесу меня дождется… Ночевали бы, а? Ну, как знаете. Тропки держитесь. Тропка прямо вас к Оке приведет, а бережком и лодку сыщете…
Держась по стенке и лавкам, лесник, покачиваясь и хромая, вышел проводить их на крыльцо.
- Старухи моей долго нету. Встретится, скажите: "Огород, мол, неполитый стоит, хозяин, мол, охромел, не до поливок ему". У-ух, побежит! Она у меня на всякую работу ловка!
Маленький, заросший волосами лесник стоял на ступеньках своей лесной избушки и сиротливо глядел вслед Людмилу и Варе, пока лес не скрыл их из виду.
- До свиданья! До свиданья! - покричали Варя и Людмил.
Дедовы часы на руке Людмила показывали восемь тридцать. Восемь тридцать! Значит, дед ходит дома из угла в угол и ждет, сейчас распахнется в палисадник калитка, затопают резвые ноги в сонях и Варя, запыхавшись, влетит в избу: "По приказанию прибыли…"
Но дед ждет напрасно… Но ничего. У них с Людмилом есть резервное время. Дед разрешил в крайнем случае явиться прямо в клуб к девяти часам. Наверно, там набилось колхозников на доклад Клавдии, в первые ряды не протискаешься, а уж деда-то, конечно, посадят в первые ряды. Может быть, его посадят на сцену, в президиум. Таким образом, они могут опоздать на доклад Клавдии, дед не заметит. Жалко опаздывать, но ничего не поделаешь. Не могли же они бросить лесника без помощи! Не могли они оставить его одного, с вывихнутой ногой под осиной. Когда-то старуха хватилась бы!
Вот что-то не бежит, не встречается им на тропке…
Тропка, заметно протоптанная (видно, по ней нередко ходили), вела через смешанный лес. По сторонам тропки густо росли кусты орешника и черемухи, уже отцветающей, но еще пахучей, и из этих кустов, из их чащобы, таинственно щелкали и по всему лесу раскатывались птичьи трели. Неужели соловьи? Варя, Варя! Соловьев она слышит впервые!
По сторонам тропки поднимался высоконький молодой березнячок, и в глазах пестрело и кружилось от его бело-пестрых стволов. Темной стеной вставал путаный частый ольховник, показывая, что невдалеке где-то сквозь лес пролег овраг с ручейком или родниками на дне.
Где же сосновый бор на берегу? Там просторно, там золотисто-розовый свет, ногам весело скользить по усыпанной хвоей почве… "Тропка до ельничка доведет, увидите ельничек, темнай-претемнай, от ельничка к Оке поворот. Сама тропа поворотит, вы знай не сбивайтесь…"
- Слушай, Людмил, отчего ты думаешь, что он неправду сказал про Андрона?
- Неужели ты ему поверила, Варя? Он просто пьян.
- Пусть пьян, но отчего ты думаешь, что он сказал неправду?
- Он глупав. У нас в Болгарии почитают старых людей. Но он просто глупав старик…
- Ты на него рассердился… Ты не хотел меня пугать, да, Людмил? Думал, я испугаюсь его истории? Оттого ты сказал, что неправда?
- Сказал: неправда, оттого что неправда.
- Отчего ты так уверен?
- Как он мог знать, что было с Андроном? Как Андрон встретил… ведь он же не мог все это знать, как ты думаешь, Варя?
- Он мог представить.
- Он просто болтун, твой лесник! А белые косточки на дороге! Кто их кучкой сложил? Неужели ты не поняла, что он сказки рассказывает!
Некоторое время они шли молча. В кустах щелкал, задумывался и снова упоенно свистел соловей.
- Мне кажется, Варя, скоро должен появиться тот ельник, - оглядываясь по сторонам, сказал Людмил.
- Да, наверно. Мы долго идем? Сколько у тебя на часах?
- Девять.
- Значит, там уже начался доклад. Хорошо, что дед дал нам часы, да, Людмил? Будто предчувствовал, как нам пригодятся его часы. Людмил, ты заметил, все сумрачней…
- Напротив, почти совсем еще светло. Сейчас такое время, что почти нет ночи. Скоро покажется ельник. Он не мог напутать. Я посмотрел - от избушки вела одна только эта тропа.
- Отчего-то его старуха не бежит…
- Должно быть, осталась послушать мамин доклад.
- Хорошо бы нам успеть на середину доклада или хоть кончик захватить, верно, Людмил? Как я рада, Людмил, что мы завтра вместе едем в Москву!.. Гляди, как темно в кустах.
- А слышишь, там соловей? Знаешь, когда я снова приеду в Москву, хочу поступить учиться в Литературный институт имени Горького.
- Имени Горького? - спросила Варя. - Есть такой институт? Значит, через сколько же лет?
- Варя! А сначала вы приезжайте с дедом к нам в Болгарию. Я покажу тебе наш город Несебр с красными кровлями. Там есть каменная ветряная мельница. Во всем свете нет такой ветряной мельницы! А крепостные стены обрываются прямо в море. Вечером в бухту приходят с моря сейнеры с рыбой. Полны палубы ставриды и скумбрии. На всех улицах Несебра пахнет морем и рыбой. Когда разыграется буря, брызги от волн долетают до всех улиц. Заборы и стены домов в Несебре немножко солены от этого… Хочется написать какой-нибудь интересный рассказ. Будто ты приехала в Несебр и…
- Людмил! - она позвала чуть слышно: - Людмил!
Шагах в десяти от них на тропке стоял волк. Странно, она все время ждала этого. Он был похож на собаку. Если бы лесник не рассказал им о случае с Андроном, они приняли бы его за собаку. Большую темно-серую собаку с поднятыми ушами и поджатым хвостом. Но это был волк. Что-то было в нем особое, волчье. Он стоял впереди на тропке и глядел на них. Это продолжалось секунду. Он сошел с тропки и исчез в чащобе кустов.
Будь Варя одна, она подумала бы, что ей почудилось. Но не могло почудиться то же самое сразу двоим!
- Ты видел? - шепотом спросила Варя. У нее подгибались ноги. Ей хотелось сесть на землю и заплакать.
- Летом они не опасны, - ответил Людмил немного изменившимся голосом. - Даже зимой они только стаей нападают. Идем. Все равно ведь надо идти.
- Ты думаешь, не стоит вернуться?
- Зачем? Все равно ведь, если он захочет напасть… Он не нападет, летом они не опасны… Идем немножко быстрее. Скоро должен быть ельник.
- Людмил, ты приехал к нам из Болгарии…
- Думаешь, у нас в Болгарии нет волков?
Они быстрыми шагами прошли мимо чащобы, где он скрылся. Из чащобы неслось соловьиное ликование. Оглашало весь лес.
- Людмил, можно оглянуться, как ты думаешь?
- Отчего же?
Они оба оглянулись и увидели позади себя, очень близко, сомкнувшуюся темноту ночи. Быстро надвигалась недолгая июньская ночь, когда между двумя зорями едва замигают бледные звезды, а восток уже розовеет. Но сюда, в лес, ночь приходила лесная, с густым сумраком за каждым кустом и фантастическими очертаниями пней. Ветви деревьев тянутся на тропку, будто хотят схватить. Птичий свист сменяется таинственной тишиной, когда птица, пугаясь чего-то, умолкает и из глубины леса доносятся шорохи, потрескивание валежника, словно чьи-то шаги. А небо светлее леса высоко стоит над деревьями. Слабенькая сине-зеленая звездочка зажглась в нем, одна-одинешенька.
- Людмил, теперь уже не различишь, сколько на дедовых часах?
- Нет, не различить. Варя, я хотел… Что мне пришло в голову… Хочешь, расскажу тебе о Записках?
- Конечно, Людмил… Ой, Людмил!
- Что ты?
- Нет, ничего. Ты, как маленькую, ведешь меня за руку. Я не трушу, не думай. Рассказывай. Но я не трушу, не трушу…
- Так вот… Она была тоже Варей Лыковой. Нет, она стала Лыковой, когда вышла замуж за подпоручика Сергея Лыкова… Но что я тебе говорю, ведь ты знаешь… Ей исполнилось девятнадцать, когда она приехала в наш болгарский городок Габрово в декабре тысяча восемьсот семьдесят седьмого года. Ты ведь знаешь, ей исполнилось в день приезда.
- Да… Людмил, погляди.
Наверно, он уже увидел сам. Вдоль тропы, краем леса, то скрываясь за деревом, то показывая темный бок, легкой трусцой бежал волк. Он сопровождал их. Они остановились. Он тоже стал. В это время выплыл и повис над самой тропой, будто вырезанный из позолоченной бумаги, тонкий серп луны. Глаза волка, отразив лунный свет, блеснули синим и острым.
- Лучше идти, - тихо сказал Людмил.
Он шел по левую сторону Вари. Теперь он перешел направо.
- Зачем? - спросила Варя.
- Так, - ответил Людмил.
Теперь он шел с той стороны, где краем леса, то исчезая за деревьями, то появляясь, бежал трусцой волк.
"Людмил! Как ты бледен при лунном свете, ты очень бледен в своем черном свитере! Если бы мы случайно не напали на лодку с веслами, ничего бы не было. Неужели он нас сожрет, господи!" Жалобный звук, похожий на плач, нечаянно вырвался у Вари из горла.
- И вот… она приехала в Габрово… - запинающимся голосом заговорил Людмил. - А Габрово в то время все забито лазаретами. Были тысячи раненых. Она приехала в Габрово, потому что…
- Людмил! - перебила Варя. - Зачем я завела тебя сюда, в лес!
Она отчаянным жестом сложила руки на груди.
Синее, острое блеснуло на нее из мрака леса, на мгновение потухло и снова блеснуло, передвинувшись по другую сторону большого, с раскидистыми сучьями дерева. Совсем невдалеке со стороны Людмила Варя увидела длинную волчью морду.
- Ты не завела меня, мы вместе зашли, - сказал Людмил. - Они не опасны летом, не бойся.
- Людмил! - позвала Варя, больно прижимая к груди руки. - Ты умеешь лазать по деревьям?
- Конечно, умею. Почему ты спрашиваешь?
- Людмил, ведь ты комсомолец?
- Да.
- Людмил, дай мне честное комсомольское слово, что исполнишь мою единственную просьбу.
- Что-то странно ты говоришь.
- Людмил, дай комсомольское слово!
- Ну… нет, сначала скажи, какая просьба.
- Залезь на дерево, самое высокое…
- Пожалуй, согласен.
- Спасибо, Людмил, спасибо! Скорей залезай!
- Сначала ты.
- Людмил, прошу, прошу, залезь на дерево! Я тоже залезу… После тебя.
- Нет, ты сначала.
- Я сразу за тобой залезу, Людмил.
- Он нас не тронет, Варя, не бойся, - ласково сказал Людмил.
- Залезь на дерево. Ну, залезай же, Людмил!
Он взял ее за руку и продолжал:
- Так вот… она приехала в Габрово и явилась к генералу. У нее было письмо…
Они снова медленно шли, держась за руки. Тропа повернула. Просветлевший месяц висел теперь не над тропой, а качался сбоку, между ветвями. По высокому куполу неба рассыпались, бледно мигая, редкие звезды. Людмил шел, глядя вперед. А Варя изредка поворачивала голову и видела мелькающий среди деревьев со стороны Людмила темно-серый силуэт зверя с длинной мордой.
- Генерал прочитал письмо и сказал: "Я рад оказать вам услугу, но полк, в котором служит ваш жених подпоручик Лыков, стоит на Шипкинском перевале, в жесточайших зимних условиях, и я не могу допустить, чтобы вы…" - "Нет! - отвечала Варвара Викентьевна. - Не остерегайте меня, я не боюсь жесточайших условий…"
- Людмил! - внезапно на весь лес крикнула Варя.
Что-то перевернулось в ней. Сердце забилось короткими тугими толчками.
- Что ей условия, что ей! - крикнула Варя на весь лес. Подняла под ногами сухой сук, весь в лишаях и бородавках. Нерассуждающая, какая-то звонкая отвага толкала ее. Она занесла сук над головой и, почти не сознавая, что делает, вошла в лес.
Серое, длинное вильнуло между деревьями.
- Подлый, иди прочь! - крикнула Варя.
В ту же секунду возле нее очутился Людмил и срывал через голову свой черный свитер.
- Зачем? Зачем? - без слез, с плачем в груди спрашивала Варя.
- Если кинется, воткну ему в глотку, - обматывая свитером руку, говорил Людмил. - Я читал, так можно, если кинется… задушить… - говорил он, задыхаясь.
Они шли от дерева к дереву и все глубже входили в лес.
- Эй ты, подлый, где ты? - крикнула Варя и ударила сучком о березовый ствол. Сучок хрустнул и переломился, в руке остался трухлявый обломок. Варя отшвырнула обломок. Они шли, шли. В лесу немного посветлело, стало свободнее и шире. Стали реже деревья. Повеяло сыростью. Они вышли на поляну с белой от росы травой.
- Мы заблудились, - сказал Людмил.
Варя подняла ладони к лицу и громко заплакала.
- Не плачь, - утешал Людмил. - Это вовсе был и не волк. Я, правда, на минуту подумал… Ты тоже подумала? Ты смелая. Не плачь. А еще говорила, что никогда не плачешь!
- Никогда, - ответила Варя, открывая лицо. - Просто устала. Очень устала, ноги подкашиваются. Давай отдохнем немножко, Людмил, ты тоже устал.
12
Если бы они и захотели идти, они не знали, в каком направлении. Когда они заблудились? Они пропустили ельничек, от которого лесник велел сворачивать влево. А может, не дошли до него. Где Привольное и Ока? Направо или налево от поляны? Прямо? Далеко или близко? Ни единого звука реки, ни гудка теплохода не долетало сюда.
Только со всех краев, из чернеющей глубины леса и вокруг, неслись соловьиные трели и щелканье… А если он снова появится? Волк или собака, все равно страшно. Ночью в лесу… Нет спичек, вот беда! Какой ты мужчина, Людмил, эх ты! У тебя нет спичек, а как бы нужен костер! Костер был бы для них спасением. Они прождали бы спокойно до солнца. Надо ждать восхода солнца и тогда определить, как идти. Надо идти на запад от солнца, там Ока и Привольное. Чуть заяснеет утро, Варя и Людмил пойдут от зари на запад и доберутся до дома.
Людмил собрал по краю леса охапку хвороста. Они перетащили хворост на середину поляны и сели на охапку спина к спине, для тепла и чтобы не упускать из глаз всю поляну, на случай, если "он" снова появится.
Людмил разыскал два здоровенных сука, один Варе, другой себе. Все-таки защита. Суки могли по виду сойти за ружья. Главное, как известно, не падать духом!
Варя вспомнила, как шагнула на зверя, занеся над головой сучок. Вспомнила хруст хворостины под ногой, темный силуэт, скользнувший во мрак, за деревья, обернувшуюся на миг оскаленную морду - ее обдало холодом.
Она не могла удержаться: стучали зубы от дрожи.
- Лю… Лю… уд… Людмил!
- Упрись об меня крепче, Варя, спиной, так теплее, - сказал Людмил. - Это от сырости ты дрожишь. Свежо. И роса.
Роса выпала такая обильная, что поляна была белой, словно ее покрыло инеем. Лунный серпик висел в голубом небе, блестящий и новенький, как на картинке.
- Роса к жаре, - сказал Людмил. - Скоро наступит жаркое лето. Варя, а ведь ты не умеешь лазать на деревья?
- П-п-почему ты спрашиваешь?
- В Москве, я думаю, не научишься лазать на деревья.
- Летом я ез-зз-дила в пионерлагерь. З-з-зз-з… - У Вари стучали зубы.
- Ты хотела, чтобы я залез на дерево и спасся, а сама…
- Хватит об этом вспоминать, - ответила Варя.
- Ты не умеешь лазать на деревья.
Людмил взял прутик и задумчиво сбивал с травы росу. Клок волос свесился у него на лоб.
- Людмил, хватит об этом вспоминать. Лучше рассказывай. Пока ждем утра, расскажи из Записок.
- Ладно. Ты вся дрожишь. Прислонись ко мне крепче спиной, для тепла. Я расскажу подробно все, как было. Слушай, какое необыкновенное совпадение! Когда в декабре тысяча восемьсот семьдесят седьмого года она приехала в наш болгарский городок Габрово, верстах в восьми от Шипки, именно в этот день ей исполнилось девятнадцать! Конечно, случайность, но она мечтала, что подпоручик Сергей Лыков встретит ее с красными и белыми розами. У нас в Болгарии много красных и белых роз.
- Людмил! Очень хочется побывать у вас в Болгарии!.. Ну, рассказывай.