- Теперь жениться труднее. Где возьмешь на тори?
- Да. Труднее.
- Может, он потому и не соглашается?
- Кто его знает.
После еды они выкурили по трубке и разошлись по своим хомаранам. А на следующий день ближе к полудню с сопки спустились испуганные мальчишки и сообщили, что со стороны Амура идет большая лодка без весел и густо дымит черным дымом. Встревоженные взрослые вскарабкались на сопку и увидели подходивший к Хурэчэну пароход. Никогда никто не помнит, чтобы пароход приходил на Харпи. Правда, в большую воду по озеру ходили военные корабли. Но на реку Харпи никогда не заходили пароходы. Что нужно этому пароходу? Может, это военный корабль? Может, опять война пришла на Амур, вернулись белые и ищут партизан?
Охотники посовещались тут же на вершине сопки и решили спрятать в лесу женщин и детей, хотя знали, что если это белые и захотят они разыскать женщин и детей, то переловят их, как зайцев, на затопленном острове. В стойбище остались несколько мужчин, среди них Токто, Пота, Пачи. Они уселись вокруг костра, варили уху, заваривали чай: кто бы ни приехал, враг или друг, его надо напоить чаем, угостить тем, что найдется в хомаране.
Тишина нависла над стойбищем, только птицы безумолчно пели в кустах, кузнечики стрекотали в траве да комары назойливо звенели над головой. Уха клокотала в котле, чай забулькал в чайнике и нетерпеливо затарахтел крышкой. Пота снял чайник с тагана, и в это время за мысом совсем рядом рявкнул гудок парохода. От неожиданности дрогнула рука Поты, чайник выпал и, брызгая коричневым кипятком, покатился к воде.
- Дырявые руки, - бормотал смущенный Пота, спускаясь за чайником. Он зачерпнул воды и вновь повесил чайник над костром.
Убежавший от Поты чайник не развеселил людей, не убавил тревоги - охотники неотрывно глядели на мыс, из-за которого должен был вот-вот появиться пароход.
Что ждет охотников? Унижение или смерть? О другом никто не думал. Хотя война не коснулась горной реки Харпи, здешние нанайцы много слышали о ней. Знали они о трагедии, которая произошла в Нярги и в Малмыже, слышали о спаленном дотла русском селе Синда, о гибели неповинных детей, женщин и стариков. Если война вернулась на Амур и этот пароход ее вестник, то чего же хорошего ждать от него? Живи харпинцы на материковой стороне, они могли бы убежать в тайгу. Но Хурэчэн - остров, отсюда никуда не убежишь.
Пароход еще несколько раз прогудел, и при каждом гудке охотники вздрагивали и съеживались. Наконец он обогнул мыс, совсем рядом зашлепал плицами. Это был старый колесный пароход, доживавший свой век. На палубе стояло несколько человек. Увидев между деревьями хомараны, они замахали руками, закричали что-то.
Токто встал, вгляделся в пришельцев и невольно глубоко, облегченно вздохнул: военных среди них не было.
- Это не война, другое что-то, - сказал он.
Охотники сразу зашевелились, выпрямились их согбенные спины. Одни стали подкладывать дрова в костер, другие, отбив пепел с холодных трубок, вновь закурили.
Пота выстругал палочку и тихонько начал переворачивать рыбу в котле; убедившись, что уха поспела, он снял котел с тагана.
Тем временем пароход подходил к берегу. На носу стоял матрос в тельняшке и отмеривал полосатым шестом глубину. Глубина была подходящая, и пароход, тяжело вздыхая, как диковинный зверь, подполз к деревьям, протянувшим над водой свои сучья. Люди на палубе переговаривались.
- Здешние гольды не то что амурские, - говорил лысый полный мужчина. - На Амуре нас выходили встречать всем стойбищем, показывали свое радушие, а здесь, чувствуете, другая атмосфера. Боятся, видать.
- В глубинке живут, редко с посторонними встречаются, - словно оправдывая озерских нанайцев, проговорил высокий, с густыми усами моложавый человек.
Пароход причалил к берегу, матросы закрепили его и сбросили трап. Пришлось им прорубать просеку в густом шиповнике.
- Мы гостей не по-нанайски встречаем, - сказал Пота. - Что гости подумают о нас? Пойдем, поможем кусты рубить.
Охотники, прихватив свои охотничьи топорики, последовали за Потой и Токто. Они поздоровались с матросами, с людьми на пароходе и начали вырубать широкую просеку, недоумевая, для чего приезжим такая широкая дорога. Когда просека была сделана, первым выкатился по трапу лысый толстячок. Он здоровался со всеми охотниками за руку, заглядывал в лица, улыбался. За ним вышел высокий, усатый, он тоже улыбался.
- Бачипу, бачипу, - здоровался он с охотниками.
- Ты что, по-нанайски говоришь? - спросил Токто.
- Маленько, маленько, - улыбался усатый.
Токто повел гостей к костру, усадил их на кабаньей шкуре. Пота налил им ухи. Гости с удовольствием начали хлебать ушицу.
- Откуда приехали? - полюбопытствовал Пота.
- Из Хабаровска, - ответил толстячок.
- Спроси, кто они такие, зачем на железной лодке приехали на Харпи, - попросил Пачи Поту.
- Нас советская власть послала к вам, - ответил усатый, не ожидая перевода Поты. - Мы в каждом стойбище раздаем муку, крупу. Вода большая на Амуре, рыбы нет, в тайге зверя нет, совсем худо стало туземцам, голодают. Вот советская власть и послала вам муки и крупы. У советской власти совсем мало муки, люди в городах и в селах тоже голодают, но вам еще тяжелее, поэтому послали вам все, что могли. Сейчас всем тяжело, но скоро станет легче, потому что война кончилась, мы победили, начали строить новую жизнь. Мирно, если без войны жить, мы многое сделаем, потому что мы будем все делать для себя, а не для богачей и торговцев.
Охотники слушали переводы Поты, и не понять было, что они думают о приезжих, о помощи. Наконец Токто прервал молчание, спросил: - Как понять эту помощь?
- Просто, - ответил усатый. - Вот ты убил лося, а соседи без мяса сидят, ты ведь с ними поделишься, верно?
"Откуда он узнал, что Токто лося убил?" - удивился Пачи.
- Отнесешь мясо, потому что соседи сидят голодные. Ты им помогаешь. Так ведь?
- Так, - кивнул головой Токто.
- Вот и советская власть делится с вами.
- А за это что власть потребует? Пушнину?
- Ничего не потребует, ни денег, ни пушнины. Когда ты несешь мясо соседу, ты не требуешь от него денег, не берешь шкурки.
- Так, выходит, советская власть нам дает даром муку?
- Даром.
Охотники молчали. Все они были безмерно удивлены этой даровой помощью. Сколько они помнят, власть никогда и никому ничего даром не давала, а советская власть вдруг в самое тяжелое время привезла сама, без их просьбы, муки и крупы. Может, и правда, что она народная и печется о простых людях?
- Когда я даю мясо соседям, я знаю, они убьют лося и тоже мне он него уделят, - сказал Токто. - А советская власть как думает? Чем ей мы отплатим?
- Ничем. Ты просто будешь хорошо охотиться и сдавать пушнину советской власти.
- В долг, выходит, все же…
- Нет, никакого долга. Это только торговцы вам давали в долг, обманывали. Советская власть эту муку и крупу отдает безвозмездно. Поняли? Безвозмездно. Ты лучше переведи это слово, - попросил усатый Поту.
Но как ни переводил Пота, охотники поняли, что советская власть дает муку в долг и за эту муку им придется расплатиться шкурками белок, лисий, выдры. Ведь ясно сказал усатый: "Будешь хорошо охотиться и сдавать пушнину советской власти". Детям и то понятно. Охотники не обижались, что усатый старается за всякими хорошими словами скрыть, что мука-то все же дается в долг. Охотники сами понимают, они не возьмут даром, они вернут долг при первой возможности. А что привезли вовремя муку, за это большое спасибо.
Усатый тем временем продолжал объяснять, что советская власть теперь всегда будет помогать туземцам, что торговцы больше не посмеют их обманывать. Пота старательно переводил, иногда добавлял свое, как ему казалось, весомое слово.
- Теперь вы сами видите, что советская власть - это наша власть, - говорил он.
Усатый, довольный поддержкой Поты, кивал головой.
- Ты кто? - спросил Пачи усатого.
- При Дальревкоме я состою, специально чтобы заниматься нашими туземными делами.
- Наш начальник, выходит, дянгиан, - закивали охотники.
- Мой товарищ тоже из Дальревкома.
- Сразу два дянгиана. Это хорошо, - сказал Пачи.
- При старой власти тоже были дянгианы, - пробормотал старый охотник со слезящимися глазами.
- Старая власть тебе не привозила муку, - перебил его Пота, - не давала даром. - Он обернулся к усатому и спросил: - Ваши на пароходе не хотят ухи?
Усатый приподнялся и закричал:
- Капитан! Эй, капитан, зови ребят на уху, сам тоже подходи.
Матросы не стали ждать повторного приглашения, пришли они вместе с капитаном и дружно налегли на уху. Пота на Амуре встречался с русскими чиновниками, они никогда не садились есть за один стол с простыми людьми. Покрикивали на них. А эти советские дянгианы, к удивлению Поты, шутили, смеялись вместе с матросами, ели из одного котла, и не чувствовалось между ними разницы. Капитан, прямой начальник матросов, сам подшучивал над чумазым кочегаром, а тот в свою очередь не упускал случая подпустить ему шпильку. Пота переводил их разговор вполголоса.
Матросы покончили с ухой, запили ее чаем и, поблагодарив охотников, пошли на пароход. Лысый толстячок с усатым вытащили кисеты, предложили махорку охотникам и сами закурили.
- Вы во все стойбища заезжаете? - спросил Токто.
- Во все.
- И в русские села?
- Нет, мы спешим, заезжаем только к туземцам. Мы спустимся до самого Николаевска, всем постараемся помочь.
Токто больше не стал спрашивать: усатый опять задал ему загадку. Почему, интересно, русские не помогают русским, а пришли на помощь нанай? Разве русским в селах хорошо живется? Они, может, и не голодают, как нанай, но, если им привезти муку, разве откажутся? "Все непонятно у этих русских, ничего не разберешь", - думал Токто, глядя на усатого, который достал из сумки блокнот и карандаш. Охотники тоже настороженно глядели на него.
- Как тебя зовут? - спросил усатый Токто.
- Токто Гаер.
- Семья есть?
- Зачем семья? - встрепенулся Токто. - Я беру, пиши долг на меня.
- Это не долг, понимаешь? Не долг. Я отпущу тебе муки и крупы смотря по тому, сколько людей у тебя в семье.
"Говори, говори, - подумал Токто, - все торговцы, и русские и китайские, все записывают в долговую книгу. Ты тоже записываешь меня - чего же обманывать?"
- Понимаешь, мне это надо для отчета. Когда вернусь в Хабаровск, я должен отчитаться за каждый фунт муки и крупы.
- Пиши меня одного, - упрямо повторил Токто.
- Брат, зачем упрямишься? - сказал Пота. - Они ничего плохого не собираются делать твоей семье. Пусть пишут всех, тебе-то от этого что?
Токто не ответил. Молчали и охотники.
- А где ваши жены и дети? - спросил лысый толстячок.
- Пиши меня, - вдруг обозлившись, сказал Пота. - Зовут меня Пота Киле, есть жена, двое детей.
- Где они?
Вместо ответа Пота приложил ладони ко рту рупором и закричал:
- Идари! Дэбену! Боня! Спуститесь сюда! Не бойтесь, идите сюда все! Муку нам будут выдавать! Идите скорее!
- Я вам говорил, они спрятали в лесу жен и детей, - прошептал усатый толстячку. - Боятся нас. Сколько потребуется времени, чтобы они привыкли к нам, к новой власти. Много потребуется наших сил, Тарас Данилович.
- Благословясь, мы уже принялись за дело, Борис Павлович, и эта мука - большая агитация за советскую власть, - ответил Тарас Данилович Коротков.
- Вы замечаете, они ведь не верят нам, - сказал Борис Павлович Воротин. - Они никак не хотят поверить, что муку мы даем им безвозмездно.
Борис Павлович задумчиво ворошил палкой остывавшие угли в костре. Он мог бы многое вспомнить из пережитого, потому что целый год ездил по тайге, жил среди тунгусов, выполняя поручения Туземного отдела Дальневосточной республики. Еще в ноябре 1922 года он держал в руке программу ДВР о действенной помощи туземцам. В этой программе говорилось, что первоначальная помощь туземцам должна быть оказана в снабжении их продовольствием, одеждой, боеприпасами. Борис Воротин на оленьих упряжках развозил муку, крупу, порох и свинец по таежным стойбищам. "Советский купеза", - прозвали его охотники и оленеводы. Помимо него в тайге шныряли десятки торговцев-частников, и Воротину приходилось не раз вступать с ними в борьбу, он защищал туземцев, как требовал того второй пункт программы.
В мае того же 1922 года вышел новый закон, по которому охотничьи и рыболовные угодья закреплялись за туземными охотниками и рыболовами. И опять Борис Воротин ринулся в тайгу на защиту туземцев от русских, китайских охотников и браконьеров. Много приключений пережил он, много раз на него поднимали руку браконьеры, торговцы, вступал он в перестрелку и с белогвардейцами.
- Идари! Иди сюда с детьми! - продолжал кричать Пота.
Эхо разносило его голос по лесу, спускалось по крутому боку сопки и исчезало в водном просторе, как обрезанное ножом.
- Сейчас придут, - сказал Пота, оборачиваясь к Воротину. - Пиши: я хозяин, жена есть, двое детей. Четыре рта.
Борис Павлович записал, он поверил на слово.
На сопке раздались голоса, зашуршали листья, и вскоре показался Дэбену, за ним Боня. Мальчик и девочка со страхом смотрели на русских.
- Сын и дочь, - сказал Пота.
- Хорошо, Пота, я записал тебя, - ответил Воротин. - Почему ты только свою семью позвал, почему других не позвал?
- Как я позову? Муж сам должен звать свою жену, отец сам должен звать своих детей.
- Зачем вы запрятали их в тайге?
- Как зачем? Вдруг война.
- Кончилась год назад война.
- Может вернуться. Мы думали, она опять началась.
- Может вернуться, ты прав. Охотники, друзья, - обратился Воротин к мужчинам, - позовите всех женщин и детей. А пока они идут, я буду записывать вас и сколько у кого в семье едоков. Пота, говори.
Пота назвал Пачи, на пальцах сосчитал членов его семьи.
- Отец Богдана, хотя ты говоришь по-русски, знаешь их обычаи, не забывай и наши нанайские, - тихо промолвил Пачи. - У нас всегда считалось за грех на пальцах считать детей. У меня их немного, мне нелегко с ними расставаться, если они после этого умрут.
Пота растерянно примолк.
- Я забыл, отец Онаги, заговорился, - пробормотал он заикаясь. - Не буду больше, пусть он сам считает.
Пота больше не считал, он называл главу дома и перечислял членов семьи по именам.
Женщины и дети вышли из лесу и бесшумно разбрелись по своим хомаранам. Только любопытные мальчишки обступили русских и с расширенными от удивления глазами наблюдали за карандашом Воротина, который оставлял след на чистой белой бумаге. Такое они видели впервые. Родители объясняли им, что русский записывает их имена в долговую книгу, что теперь они всю жизнь будут платить новой власти свой долг. Но мальчишек это нисколько не беспокоило, они следили за палочкой усатого. Не следы заворожили мальчишек, а то, что они петляли сразу же после слов Поты: скажет слово Пота, и тут же эти слова оставляют след на бумаге; назовет он имя охотника, а палочка уже торопливо бежит по белой бумаге, петляет, точно заяц перед лежкой. До чего это было удивительно! Слова Поты оставляли след на бумаге. Кто бы такое мог подумать! Утка летит по небу - не оставляет следа, слово, вылетевшее из рта, тоже не оставляет следа - так всегда все думали. А тут совершалось чудо!
- Всех записали, никого не забыли? - спросил Воротин.
- Всех. Другие в Джуене живут, - ответил Пота.
- Там мы уже были. Теперь берите мешочки под муку и крупу и идите на пароход.
Мешочки были у всех, у одних с зелеными и красными клеймами Америки, у других с японскими иероглифами - пудовые мешочки времен гражданской войны и интервенции.
Охотники столпились у сходней, никто не осмеливался первым подняться на пароход: кто-то пустил слух, что русские хотят заманить их на пароход и увезти. Поте пришлось и тут быть первым, он поднялся на пароход и исчез за дверями. Охотники замерли, тревожно клокотал никотин в их пустых холодных трубках. Женщины с малыми детьми застыли, как каменные изваяния, в стороне, между деревьями. Идари стояла среди них, прижав к себе дочь. Сколько прошло времени в тревожном ожидании - никто не заметил. Молчали люди, замерла тайга, пароход черной громадиной заснул на воде. Вдруг люди одновременно глубоко и облегченно вздохнули: из железного чрева парохода вышел живой улыбающийся Пота, он нес пудовый мешок муки на плечах и мешок с крупой под мышкой. Он спустился на землю, сказал:
- Идите, чего заставляете человека ждать.
Охотники переглянулись, посоветовались между собой и решили идти к усатому по одному: мало ли что могут сделать русские, может, Поту они отпустили в надежде, что за ним побегут все охотники, как кабаны, табуном, тогда они захлопнут железные двери и все окажутся в ловушке. Осторожность никогда не была излишней для охотников.
За Потой поднялся на пароход Токто и тоже возвратился с мукой и крупой.
- Верно, он выдает по бумаге, - сказал он, - смотрит, сколько у кого едоков, по имени всех считает.
- Теперь и дети и жены - все должники, - сказал кто-то.
- Кто их поймет, я ничего не понимаю, - пробормотал Токто.
Охотники один за другим поднимались на пароход и возвращались с продуктами. У сходней их встречали жены и дети с сияющими лицами. Вскоре возле каждого хомарана запылали костры, запахло лепешками, подгорелой кашей.
- Разучились кашу варить, - добродушно посмеивались охотники над женами.
Они собрались возле костра Токто и Поты, пригласили в круг Воротина, Короткова, капитана с матросами. Теперь русские были желанными дорогими гостями. Для них вынесли из хомаранов жесткие кабаньи шкуры, настелили на траве, а поверх положили мягкие шкуры лосей - сидите, дорогие гости, угощайтесь. Поставили перед ними миски с ухой, с кашей, пресные лепешки.
- Э, так не выйдет, чего вы нашей кашей нас угощаете? - возмущался Короткое. - Беречь надо продукты, а они, вот те на! Кашу нам сварили. Надо учиться бережливости, зачем зря транжирите!
Воротин улыбался, он подталкивал в бок Короткова, мол, уймись, попытайся понять сидящих перед тобой людей. Чем они тебя, самого дорогого гостя, могут угостить, если не твоей мукой и крупой? А ты "зачем зря транжирите!".
После еды матросы принесли мешочек сухарей, с десяток пачек махорки и все положили перед охотниками.
- Это все, чем мы можем вас отблагодарить за гостеприимство, - сказал Борис Павлович. - В следующий раз приедем - будем побогаче, в этом я уверен.
Охотники закивали - спасибо за добрые слова. Распечатали пачки махорки, и все закурили. Курили охотники, курили их жены, невестки и дети, курило все стойбище.