Скляров между тем размышлял о другом - почему адмирал поспешил на "Бодрый"? Из головы не выходили его слова: "Серебряков на "Резвом", а я вот к вам заскочил". Припомнился Склярову и разговор с флагманским штурманом, с которым учился в морском училище. Он пять лет служил под началом Рудина, который тогда еще не был адмиралом. "Ты знаешь, какой Рудин? - спрашивал его флагштурман. - С закрытыми глазами читает карту, проведет корабль там, где едва шлюпка пройдет. Моряк дотошный, все он видит, все знает. Где он бывает, там всегда достается командиру. Помнишь Федорова на "Стерегущем"? По предложению Рудина он был снят с должности командира. А знаешь за что? Ни он сам, ни старпом не сумели ночью вывести корабль к Черным скалам. Там ведь местами малые глубины, камни..."
"Похвалил нас, а у командующего на подведении итогов небось все припомнит - и растерянность старпома, и те три градуса, которые второпях не заметил Котапов, - Скляров чертыхнулся в душе. - Ладно, поживем - увидим. А Котапова я все же похвалю - есть за что". Он подозвал капитан-лейтенанта. Тот подошел, щурясь от внезапно выглянувшего из-за туч солнца.
- Ты молодцом, Влас Лукич, - Скляров добродушно толкнул его в плечо. - Цепкий, а? Молодцом! Старпом тоже не лыком шит, да зазевался, и лодка ему хвост показала.
7
Учения продолжались.
"Бодрый" острым форштевнем резал крутые волны. Теперь он находился в отдаленном от берега районе, и моряки по-прежнему настороженно несли вахту.
После ужина Скляров оставил за себя на мостике старпома, а сам спустился в каюту отдохнуть. Он лежал с открытыми глазами, а в голове была одна и та же мысль. Неужели замысел "противника" сводился к тому, чтобы демаскировать себя? Но ведь лодка пыталась уйти?.. И почему она казалась вблизи берега? Где находятся остальные лодки "синих", и есть ли они в этом районе? Обычно в таких случаях Скляров старался на свое место поставить "противника", сопоставлял собственные действия с его действиями, и это помогало находить верное решение. Но сейчас до решения еще далеко. Мучила неопределенность, и даже успешная атака его нисколько не утешала. Скляров мысленно представил себе, как Журавлев, получив его донесение, сейчас над картой анализирует ход выполнения замысла учения. "Ему ясна вся картина на море - где наши корабли, где "противник", - размышлял Скляров. - Я же лишь один из сотен командиров, хотя и от меня кое-что зависит". Скляров повернулся на другой бок, потянулся рукой к телефону и набрал номер радиорубки. Кто-то ответил ему, кажется, Грачев. Да, это он, голос звонкий, что натянутая струна.
- Что-нибудь есть "Бодрому"?
- Нет, товарищ командир, - ответила трубка.
- А сводка?
Грачев доложил, что воздушные ракетоносцы нанесли внезапный удар по морскому десанту "синих". В районе острова Белого нашим противолодочным кораблям удалось обнаружить две подводные лодки "противника". Корабли вызвали гидросамолеты, и те обложили лодки радиобуями. Сброшено пять торпед, две из них поразили подводного "противника".
Скляров выключил в каюте свет. Неожиданно возникла мысль: а не попытаются ли лодки "синих" именно здесь форсировать противолодочный рубеж? Ведь в этом районе один "Бодрый"... Он устало зевнул. Под гул работающих турбин и грохот моря Скляров задремал. Очнулся, почувствовал чье-то прикосновение к плечу. В темноте разглядел лицо Петра Грачева:
- Товарищ командир, радиограмма...
Скляров включил свет и пробежал текст глазами. Штаб флота приказывал незамедлительно выставить минное заграждение в районе, где была обнаружена подводная лодка. Радиограмму подписал Журавлев. Скляров понял, что это неспроста, времени терять нельзя. Он взял с вешалки шинель и поспешил на ходовой мостик.
На верхней палубе было свежо, Скляров на ходу застегивал на шинели пуговицы. Море черное, как и небо. Вода холодная, тяжелая. Волны глухо ударяли в борта.
"Я переживал, что останусь в стороне от боевых дел, и напрасно, - размышлял Скляров, поднимаясь на ходовой мостик по скользкому трапу. Трап весь в воде, даже сюда попадали брызги. - Кто же это придумал - ставить мины? Видно, комбриг Серебряков, но только не адмирал. Ему предложили мой корабль, и он росчерком пера все узаконил. Что ж, я доволен. Я не собираюсь отступать. Пройдет некоторое время, и мины будут выставлены, они преградят субмарине курс. Только бы не потерять время. Тут важна каждая минута..."
На мостике старпом и штурман Лысенков при свете ночного фонаря что-то разглядывали на карте.
- Что вы там гадаете? - спросил Скляров, подходя.
Комаров не замедлил сказать, что район постановки мин выбран весьма удачно. Но его смущает одно - есть ли там "противник"? А если все это впустую?
- Вы же знаете, что я человек осторожный и не в моей натуре лезть напролом, - добавил Комаров, смахнув с лица капли воды.
Склярову явно не по душе пришлись его слова, подумалось - неужели старпом считает, что постановка мин в указанном адмиралом районе - дело пустяковое, которое нисколько не отразится на общем ходе учений? Да, поход с каждым днем для "Бодрого" все тяжелее. Но разве в море бывает легко? Вряд ли, во всяком случае, для Склярова - а об этом он судил на собственном опыте - любое учение было своего рода ступенькой к вершинам командирского мастерства, и то, что море порой до слез избивало в походе, не угнетало его, а по-хорошему злило. Да, он, Скляров, не терпел холостых миль, не мог смириться с тем, если поставленная перед кораблем задача решалась не так, как надо, появлялись издержки, и тогда он сердился и на себя, и на старпома, и все ворчал: Кормить нас не следует, мы плохо сегодня работали в море". Но так бывало редко - у командира одна забота - как бы лучше выполнить поставленную перед экипажем задачу. Теперь это была постановка мин, дело с виду хотя и простое, но требующее четкости всех звеньев сложного корабельного организма.
- А если все это впустую? - вновь повторил старпом, полагая, что над этим задумался и командир.
- Что? - в голосе Склярова послышались сердитые ноты. - Роберт Баянович, не каркайте. И потом начальнику штаба флота, к которому сходятся все нити учений, виднее, куда нас бросить. Вы, надеюсь, поняли замысел адмирала? Умно придумано, с учетом создавшейся обстановки.
- Выходит, так...
Скляров приказал объявить боевую тревогу.
- Корабль к постановке мин изготовить!..
Колокола громкого боя взорвали тишину. До сигнала в кубриках и каютах все моряки, кроме вахтенных, отдыхали. В считанные секунды все были на боевых постах. Ожили ракетные установки. Мины находились на исходных, готовые к сбросу за борт. Жерла реактивных бомбометов уставились в темное ледяное море. На мостик поступали отрывистые доклады с постов:
- К бою готов!..
- К бою готов!..
Скляров смотрел на часы и не мог не чувствовать удовлетворения. Прежде, еще в училище, ему казалось, что сколотить десятки людей в единый коллектив легко. На практике оказалось не так просто. Ему пришлось много и кропотливо работать, чтобы добиться от всех мгновенной реакции по сигналам, четких, синхронных действий на постах. Сейчас он подумал о том, что поставить мины надо до рассвета. Он это хорошо понимал, теперь это должны понять все.
Когда старпом доложил о готовности корабля к бою, Скляров выдал рулевому новый курс - сто десять градусов, а сам подумал о том, что надо как можно скорее прибыть в заданный район. И тут же его озадачила новая мысль - как дела у Кесарева? Но, увидев на юте тележки с минами, успокоился.
- Роберт Баянович, - окликнул он стоявшего у телеграфа старпома, - помогите штурману определить район постановки мин.
- Есть!
Скляров был весь собран, напружинен, усталости как не бывало. "Надо перекрыть узкость минами, чтобы ни одна лодка "противника" не смогла проскочить, - размышлял он. - Мы это сделаем быстро. Лодки не пройдут. Скорее я дам себе отрубить палец, чем пропустить хоть одну субмарину". И Скляров уже пожалел о том, что с корабля ушел посредник адмирал Рудин. Убедился бы еще раз в безупречной выучке экипажа "Бодрого".
- Товарищ командир, мы в точке! - доложил штурман, выглянув из своей крохотной рубки.
Скляров в уме прикинул - шли два часа, значит, "Бодрый" сейчас находится где-то милях в пяти-шести от судоходного фарватера, по которому днем и ночью шли не только боевые корабли, но и рыболовецкие суда.
- Фарватер далеко?
- В пяти милях, - тут же отозвался штурман и весело добавил: - Я загадал на звезду в небе - если упадет, значит, постановка мин пройдет успешно. И звезда упала.
- Как раз вовремя, - засмеялся Скляров. Старпом, однако, съязвил:
- Упала звезда - это плохо. Да, да, товарищ командир, плохо. А схватить звезду нельзя - небо высоко и глубоко.
"Ишь ты, философ", - чертыхнулся в душе Скляров. Не любил он, когда кто-либо не вовремя острил. Он включил микрофон, и корабельное радио мигом разнесло его голос по каютам и кубрикам:
- Начать минную постановку!
Когда в море была сброшена первая мина и Кесарев сообщил об этом по громкоговорящей связи, Скляров почувствовал внутреннее удовлетворение. Вторая мина, третья, четвертая... И вдруг замолчал. Наступила зловещая тишина. Скляров замер в недоумении. Но вот в динамике послышалось:
- Товарищ командир, матрос Черняк упал за борт!
- Что? - вскричал Скляров и, не запрашивая больше Кесарева, приказал в микрофон: - Прекратить постановку мин! Человек за бортом! Катер к спуску!..
В следующее мгновение он подскочил к телеграфу и рванул его на себя.
- Право на борт! Включить прожектора!
Лучи осветили корму. Там суетились, что-то кричали моряки, показывая куда-то за борт.
- Старпом, бегом на ют! - крикнул Скляров. А в голове забилась тревожная мысль: "Мины не выставил, сорвал задачу..."
Корабль развернулся, подошел к тому месту, где свалился за борт матрос. На волнах лишь зыбко качался спасательный круг. У Склярова заныло сердце. О минах теперь он не думал. Где матрос? Неужели он ударился о железные леера и утонул? Он гнал от себя эту проклятую мысль, а она, точно бумеранг, возвращалась к нему, больно раня душу. Нет, нет, только не это... Корабль развернулся, сделал один галс, другой...
- Справа пятнадцать, человек! - услышал Скляров чей-то голос.
Черняка подняли на борт обессилевшим. Он посинел весь, дрожал от холода. Что-то силился сказать, но губы не слушались.
- В лазарет! - коротко бросил Скляров, хмуря брови; взгляд его упал на стоявшего у борта старпома; Комаров силился уложить спасательный круг, прижать его к палубе, но у него ничего не получалось. Но вот подошел боцман и вмиг все сделал.
- Ну и денек выдался, - чертыхнулся старпом.
- Упала звезда, - усмехнулся Скляров. - Только не с неба, а с палубы корабля. Звезда живая, с двумя ногами. - Капитан второго ранга снял фуражку, поправил волосы на голове и снова надел ее. - А вы, Роберт Баянович, провидец. Как есть угадали. Да, а где это Кесарев? - обернулся Скляров к вахтенному офицеру. - Вызовите его сюда...
"А все же Черняк крепким парнем оказался, - подумал Скляров о матросе. - Не растерялся, хватило силенок продержаться на воде, пока нашли его".
Кесарев поднялся на мостик угрюмый; он весь промок, без шинели, в кителе да сапогах. Он начал было докладывать командиру о своем прибытии, но Скляров резко прервал его и голосом, в котором зазвучала тяжкая обида, спросил:
- Как это случилось?
Кесарев, Медленно приходя в себя, начал докладывать подробности. Оказывается, Черняк во время сбрасывания мины оступился и свалился в воду.
- Как так? - Скляров смотрел на Кесарева не мигая.
- Очень просто, - Кесарев отвел глаза в сторону. - Вслед за миной бухнулся за борт. Я, товарищ командир, и глазом-то моргнуть не успел...
- Ну и ротозей! - вырвалось у Склярова.
Кесарев поддакнул:
- Истина, товарищ командир. И потом... - он замялся.
- Что?
Кесарев объяснил, что Черняк не закрепил себя страхующим концом, как это положено делать.
- Молодых минеров я проверил, все ли так, как инструкция требует. А его не стал проверять - ведь не новичок он! - Кесарев передохнул. - Хорошо, что вы мигом застопорили ход корабля, а то могла случиться беда. Застыл бы Черняк в воде как ледяшка...
Скляров долго молчал, о чем-то размышляя; то, что случилось на корабле, его буквально потрясло, и теперь он был не просто раздражен, нет, он злился и на себя, что передоверился Кесареву, и на матроса, что тот допустил лихачество. "Корабль не выполнил поставленную задачу!" - эта мысль до боли жгла ему душу, она держала его в напряжении, он чувствовал, как у него горело лицо, как будто он натер его полотенцем.
- Вот вы как-то распинались о личной, так сказать, персональной ответственности, - наконец сухо заговорил Скляров. - Где же она у вас, Кесарев? А я скажу - нет у вас любви к своему кораблю, никак нет. А ведь корабль - это частица нашей Родины, а флаг - его знамя. И все мы от командира до рядового матроса служим своей Отчизне под этим флагом, преданы ей до последнего вздоха. Да, Сергей, корабль - это святыня, ему сердце свое отдай сполна, потому что в нем, в его стальных отсеках и в его оружии - мудрость рабочего класса, его любовь к нам, защитникам Родины. Так разве можно служить так, с прохладцей? Нет, никак нельзя.
- А я и не спорю, что корабль - святыня. Но не только для вас он святыня, товарищ командир, - сдержанно возразил Кесарев. - И не один вы привязаны к морю. Может, меня тоже море держит. Вот я когда у рыбаков разоружал мину, то думал не о себе, могу в этом дать слово офицера, а о вас думал, Павел Сергеевич, чтоб все знали: подчиненный командира "Бодрого" капитан-лейтенант Кесарев сделал все на совесть... Мой отец был летчиком, и всегда твердил, что у человека должна быть в жизни своя высота. Вот и вы как-то говорили о высоте. А по-моему, батя ошибся - не высота, а глубина мысли, знаний. Я и стараюсь больше знать, чтобы все делать один раз и надежно, чтоб не краснеть...
- Да, да, я знаю, человек вы честный, - прервал его Скляров. - А где честность, там рядом и смелость. Но человек иногда переоценивает себя, допускает изъяны в своем деле. Так и с вами случилось. Вы обязаны были все проверить, а вы этого не сделали, - жестко добавил Скляров.
- Может, и так, я не проверил, - Кесарев отвел глаза в сторону. - Я осматривал мины. Это я считал важным. Я еле успел мины проверить. Я и так устал, не знал, за что взяться...
В голосе Кесарева Скляров уловил раздражение, и ему стало не по себе - как можно говорить об усталости, если едва не потеряли человека? Ему казалось, что Кесарев ничуть не переживает, ни за матроса Черняка, ни за срыв задачи. И вид у него был как у боксера, выигравшего поединок. Скляров почувствовал, что в нем неожиданно нарастает гнев.
- Матрос едва не погиб, и в этом есть ваша вина, - резко сказал Скляров. - Да, товарищ Кесарев, есть ваша вина.
Кесарев так и впился глазами в его лицо. Потом глухим, надтреснутым голосом возразил:
- Черняк - не ребенок, и я ему не нянька, чтоб ходить по пятам. Я еле успел мины проверить. Я чертовски устал...
- Тяжело, да? - Скляров смотрел на Кесарева в упор. - Так, так. А может, вам в тягость боевая часть, может, подыскать службу полегче? Я это могу сделать - росчерк пера - и вы будете на берегу.
В его голосе было столько злости, что Кесарев не выдержал:
- Можно и полегче. Я вас понял. Можно и полегче, - вновь повторил капитан-лейтенант. Он как-то неловко взялся за околыш фуражки, потом опустил руку. - Товарищ командир, - сказал он, заикаясь, - я виноват, но... - И умолк.
Скляров пристально смотрел на него, казалось, он раньше никогда не видел Кесарева и теперь старался разглядеть и запомнить все черточки на его лице.
- Что еще?
Кесарев разжал губы:
- В ту минуту я растерялся, но все же бросил ему спасательный круг... Я...
- Идите! - резко сказал Скляров.
Кесарев молча шагнул к трапу, но тут же застыл на месте, опечаленно взглянул на командира, хотел что-то сказать, но махнул, рукой.
Всю эту сцену наблюдал замполит. Пока капитан 2 ранга отчитывал Кесарева, Леденев молчал: он прекрасно понимал состояние командира. Но теперь он сказал:
- Грубовато, Павел Сергеевич. Ты обозлил человека...
- Может, мне извиниться перед ним? - Лицо Склярова покраснело. - Грубовато... Ну и сказал, комиссар. Так ведь задачу мы сорвали! В бою - это потери сотни жизней людей.
- Не надо громких слов, я их не люблю, - возразил Леденев.. - С подчиненными по-душевному старайся говорить, тогда они горы могут свернуть. А ты рубишь сплеча. Негоже так. Сам же говорил, что теплота к людям - что луч солнца!..
Скляров промолчал. Он мучительно размышлял над происшедшим. Он еще не знал, что предпринять, как доложить адмиралу. Боялся, что корабль отзовут с учений. Нет, надо что-то делать. Но что?
- Товарищ командир, разрешите?
Это корабельный доктор. Лицо у него заметно побледнело, нос заострился, по всему было видно, что волновался. Он доложил о том, что матрос Черняк сильно ушиб голову, ему нужна квалифицированная помощь. И как можно скорее. До базы он продержался на уколах, а там - сразу же в госпиталь.
- Вы слышите? - Скляров кивнул замполиту. - Вот вам и по-душевному... - Он с минуту подумал, потом взял листок бумаги и, нагнувшись к столику, стал писать донесение. Вызвав на мостик Грачева, вручил ему радиограмму.
- Срочно. В штаб, лично Журавлеву. И будьте в радиорубке, пока не поступит ответ.
Грачев вихрем скатился по трапу.
Корабль мерно покачивался на тяжелых волнах. По-прежнему море темное; черное, в тучах, небо, устало мерцавший огонь маяка - все это настораживало, заставляло забывать, чем живешь на берегу. Леденев осторожно спросил:
- Что собираешься делать с Кесаревым?
Скляров едва не выругался. "И чего ты, комиссар, так о нем печешься? Лучше бы научил его критически относиться к себе. Да и время ли сейчас думать о Кесареве? С минуты на минуту я жду решения адмирала, А ты тут со своим Кесаревым..." А вслух сказал твердо:
- Уберу его с корабля.
- Уберу, как будто Кесарев вещь, - раздумчиво возразил Леденев, - тут все взвесить надо...
- Все взвесил и решение принял.
- Как командир. А как коммунист?
Скляров сухо заметил:
- Чую, к чему клонишь: мол, Кесарев - лучший на флоте минер и этот его промах случайный. Ведь так?
- Не угадал, Павел Сергеевич, - Леденев вдруг засмеялся. - Я знаешь, что вспомнил? Как ты меня принял на корабль. Ну, думаю, Чапаев, и все. А?..
Скляров хмыкнул. В тот день в штабе флота на совещании командиров кораблей командующий похвалил его, сказав, что "Бодрый" находится в надежных руках. Склярову было приятно услышать такое, и, конечно же, вернулся он на корабль в прекрасном настроении. Едва в каюте снял тужурку, как дежурный офицер доложил, что на корабль прибыл новый замполит.
- Проводите его ко мне...
"Поглядим, что за птица, - подумал Скляров, надевая тужурку. - Мне нужен орел, а не пташка".
Капитан 3 ранга Леденев, войдя в каюту, представился командиру. Он успел заметить, что Скляров сидел в кресле веселый, с румяным лицом. Впечатление такое, будто ему только сейчас орден вручили.