Марфа Егоровна раскинула под березами большую клеенку, поставила в центр тарелку с ворохом крупно нарезанного хлеба, разложила ложки по числу ожидаемых едоков. И как раз ко времени управилась. Из-за леса, приминая таловый молодняк, выскочил старенький трактор и замер в некотором отдалении. Из кабины выбрались чумазые Валерка и Пашка.
- Это что за новости? - протяжно спросил себя Журавлев.
Рывком поднявшись, Иван Михайлович побежал к трактору, и Марфа Егоровна услышала его заполошный крик:
- Сила есть - ума не надо? Круши подряд! Сколь говорить вам, елки зеленые, чтоб одну дорогу к табору знали? Ну благодетели! Ну работнички!
- Прямиком быстрее, - оправдывается Валерка.
- Думать надо! - посоветовал Журавлев. Он еще бы покричал, но тут подъехали Сашка и Антон.
- Что долго? - спросил их Журавлев.
- Да вот он все, - Сашка указал на друга. - Захватил половину полосы и не пускает. За выработкой парень гонится. А мы потихоньку, зато не валки получаются, а стрелки.
- У кого стрелки!? - взъярился Антон. - А у меня не стрелки?
- Может, драться станете? - поинтересовалась Марфа Егоровна.
Друзья не ответили. Взяли мыло и пошли к роднику. Туда же отправились Валерка и Пашка. Вскоре от родника донесся визг и хохот.
Последним к табору лихо подкатил Андрюшка.
- Уже рубают! - возмутился он. - Работать их нету, а к столу первые лезут… Пропустите, граждане, пропустите передовика на почетное место, дайте ему большую ложку.
- Рожу умыл бы, - сказала ему Марфа Егоровна. - Срамота глядеть.
- Я на работе, - ответил Андрюшка и подвинул к себе объемистую миску с борщом. - Всякими умываниями можно уборку сорвать.
Поглядывает Журавлев на ребят и все ему понятно, все приметно. Куражатся, храбрятся, а вон как набило их по бороздам, вон как подрагивают руки, того и гляди ложка мимо рта пойдет…
День кончается, а работа не кончена. Такой распорядок у страды - удлинять день и ужимать до предела ночь, откладывая на потом сон, личные и всякие прочие дела, не имеющие отношения к обмолоту, сдаче хлеба, пахоте.
ИСПЫТАНИЕ ОГНЕМ
Как и рассчитывал Журавлев, его комбайнеры через несколько дней одолели-таки норму, приноровились соразмерять скорость машины с густотой и высотой хлеба, с неровностями поля, чтобы комбайн не спотыкался и не клевал жаткой землю. Сперва Антон твердо вышел на норму, за ним поспели Андрей и Сашка.
Если раньше ребятам казалось, что все разговоры Ивана Михайловича о красоте и святой чистоте жатвы преследуют лишь чисто воспитательные цели, то в эти дни они убедились сначала в адской трудности комбайнерской работы, а следом - и в ее красоте. С высокого сиденья комбайнеру видно все поле, полное желтизны, ветра, простора и радости. Вдруг отступают все звуки, а глаза видят одни лишь эти желтые волны, и вот уже ты плывешь, плывешь…
Солнце жарит. Белесое небо чистое, ветер дремотно-вял, временами наскочит, опахнет зноем и опять свалится где-то в кустах, запутается в густой зелени берез и осин.
В этот день Марфа Егоровна надумала удивить ребят обедом. Подобрала подол длинной юбки, подхватила корзину и ударилась по ближним колкам собирать грибы. Через какой-то час выбрела на недавно выкошенную поляну и ахнула: по всей поляне разбежались толстоногие красноголовые подосиновики. С одного места корзину нарезала, да еще пришлось фартук снять и в него уложить целый ворох грибов.
На обратной дороге, уже на подходе к табору, встретился ей Григорий Козелков. Бредет, загребая пыль, мотает пьяной головой.
- Эка страсть в жару водку хлестать! - сказала ему Марфа Егоровна и пошла себе дальше. Но Григорий был расположен к разговору и увязался за старухой.
- Для успокоения души, - бубнил он. - Поминки у меня сегодня. Тридцать лет прожил, откровенно выражаясь. А зачем? Нет, ты скажи мне, зачем?
- Небеса коптить, - ответила Марфа Егоровна.
Невеселый получился у Козелкова день рождения. Нынче утром на свиноферме получился скандал: кормозапарник по недогляду Григория вышел из строя. Накричавшись, свинарки гурьбой отправились к Кузину с требованием убрать "эту паскуду" и дать другого человека. Захар Петрович вызвал Козелкова для объяснений. Григорий опять заныл, что чуткая его душа не переносит физического труда. "Иди к Журавлеву, - сказал ему Захар Петрович, вспомнив, как Иван Михайлович как-то говорил ему, что спасать надо Гришку, и он согласен взять его к себе трактористом. - У него душа добрая, всех дураков подбирает. И для тебя найдется место". Но Журавлев был в поле, а магазин - вот он, рядом. Стакан водки, занюханной рукавом, распалил Григория, настроил на воинственный лад. Ему ни Журавлев, ни черт, ни дьявол не страшны.
Теперь вот тащится, едва поспевая за старухой, и бубнит одно и то же:
- Скончалась моя молодость тихо и незаметно, как набожная старушка.
- Ты старух не задевай, - обиделась Марфа Егоровна. - Они молодым во как нос утрут! Нету в тебе, Гришка, ни стыда, ни совести, ей-бо! Чего намедни мать опять со слезами ходила, а? Чего, беспутная твоя башка, по лесам шастаешь? Чего потерял?
- Не знаю, - ответил Козелков. - К Журавлеву иду.
- Нужен ты Журавлеву, как прошлогодний снег. Ляжь вон под куст да проспись.
- Нет! - заартачился Григорий. - Пойду муравьев дразнить. Очень люблю, откровенно выражаясь. Они огня боятся, носятся как шальные. Трухлявый дом спасают… Пропади все пропадом!
Козелков свернул в сторону от дороги и полез по кустам, только треск пошел.
- Свихнулся, ей-бо! - определила Марфа Егоровна.
Взглянув на солнце, она заторопилась: явятся парни на обед, а у нее ничего не готово.
Едва перебрала и очистила грибы, уместила на плите две здоровенные сковородки и запалила в печке березовый сушняк, как приехал на табор Сергей.
- Здравствуй, кормилица! - приветствовал он повариху. - Не моришь мужиков голодом?
- По работе и кормежка, - засмеялась Марфа Егоровна. - Косить нынче кончаем. Уж расстараюсь ради такого дела. Погодишь, так и тебя накормлю.
- За этим и приехал, - Сергей свалился под березкой. - Вздремнуть бы часиков десять и больше ничего мне не надо… Иван Михайлович где?
- В мастерскую мотался за какой-то железякой. Витькиному трактору ремонт делают. Вон за тем осинничком, супротив лога. Где кукуруза была… Скоро поди-ка явятся все. У нас тут строго, семеро одного не ждут.
Старуха отошла к печке, занялась своим поварским делом. Сергей достал из кармана пухлый обтрепанный блокнот и начал меж делом считать-пересчитывать цифры уборочной.
- Марфа Егоровна! - спохватился он. - Я ведь подарок тебе привез. Помнишь, фотограф тут был?
- Карточку прислал? - Марфа Егоровна начала вытирать о фартук руки. - Дай-ка гляну, какая я красавица.
- Бери выше, Егоровна! - засмеялся Сергей и достал из кармана свернутые трубкой газеты. - Пропечатали тебя, Егоровна, теперь весь район нашу повариху знает.
Марфа Егоровна осторожно взяла газету, развернула, глянула на свой портрет, напечатанный на первой странице, и часто заморгала, зашмыгала носом.
В это время к табору с шиком подкатил Антон. Он заглушил мотор комбайна и с видом человека, знающего себе цену, направился к Марфе Егоровне и Сергею. Но в последний момент озорство взяло верх. Подкинув ладонь к фуражке, он отрапортовал поварихе:
- Разрешите доложить. Рядовой комбайнер Антон Бурин закончил работу на вверенном участке. Санька и Андрюха добивают последнюю загонку. Техника и личный состав находятся в удовлетворительном состоянии, происшествий нет!
- Вольно, - сказал ему Сергей.
Тут только Антон обратил внимание на растерянный и вообще необычный вид поварихи.
- Ты чего это, баба Марфа, жмуришься? - спросил он.
Марфа Егоровна протянула ему газетку. Глянув, Антон присвистнул от удивления, но тут же обнял повариху и закружил ее.
- Причитается с тебя, баба Марфа! - кричал он.
- Будет тебе, шелопутный!
- Нет, все равно причитается! - упрямился Антон. - Когда про Федьку написали в газете, так двумя бутылками еле отделался. А тут - портрет!
- Это Иван не знает про эти бутылки. Вот скажу ему.
- Скажу, скажу! Сразу загордилась!
Они препирались до тех пор, пока не собралось на табор почти все звено. Не было Журавлева и Виктора - они все еще возились у трактора.
Когда Антон, потребовав тишины и внимания, объявил о неожиданном прославлении поварихи, поднялся радостный гвалт. Удивил всех Сашка. Незаметно исчезнув, он вскоре вернулся и вручил Марфе Егоровне букет ромашек. Она была растрогана, но все же не утерпела кольнуть Антона:
- Вот хорошие-то парни как делают. А ты заладил одно: причитается да причитается.
Сашка получил полную тарелку жареных грибов, и все наглядно убедились в ценности хороших манер поведения.
- У меня и другая новость имеется, - сообщил Сергей. - Из района передали, что по итогам пятидневки лучший результат на вспашке зяби у Федора Коровина и Павла Ившина. С чем и поздравляю.
Федор и ухом не повел, зато Пашка покраснел от избытка радости.
- Ничего себе работнули, - сказал он. - Утерли носы некоторым комбайнерам.
- Все бы так утирали! - заволновался Андрюшка. - Тут не знаешь, с какой стороны подползать к поваленной пшенице, а вам что, газуй да газуй. Хоть с закрытыми глазами.
- Ничего, - успокоил его Сергей, - и у вас есть возможность отличиться на подборке. Завтра начинайте обмолот в логу. Отменная там пшеничка удалась.
- Вот и конец весеннему спору, - задумчиво, как бы сам себе сказал Федор. - Мне в августе всегда хлеб снится. То поле некошеное, то зерно на току… Сытые сны.
В это время из леса донесся невнятный, но тревожный крик. Минуту спустя на чистой прогалине показался Виктор. Размахивая руками, он бежал к табору.
- Гори-и-ит! - захлебывался в крике Витька. - Пожа-ар! Хлеб в логу гори-ит!
Подбежал. Дышит с хрипом, глаза навыкате, ошалевшие.
- Не успеть дяде Ване, все займется! Да не успеть же ему! Тушить надо, что вы стоите!
Замешательство длилось какие-то секунды. Первым от испуга и неожиданности очнулся медлительный Федор.
- А ну, живо! - скомандовал он. - Пашка, дуй к трактору, гони в лог, - Пашка кинулся бежать. - Куда? На мотоцикле! Живо! Топор у нас где? Где топор, спрашиваю?
- Топор-то зачем? - не понял Антон.
- Ветки рубить, огонь забивать. Да живо вы, чего копаетесь?
Ребят с табора как ветром сдуло. Федор повел их кратчайшим путем до лога - через высохшую кочковатую болотину.
- Я-то чего стою? - опомнилась Марфа Егоровна. - Пособлять надо!
Схватив зачем-то пустое ведро, она побежала за ребятами.
…Дико озираясь, на табор пришел Козелков.
- Я не хотел! - кричал он осипшим сорванным голосом. - Я нечаянно!
Здесь его, лежащего у вагончика и все еще скулящего, обнаружил Кузин, завернувший на стан Журавлева во время объезда полей и бригад.
- А ты чего тут? - удивленно спросил он Григория. Тот молчал и размазывал по лицу грязные слезы. - Чего слюни распустил? Народ где?
- На пожаре они…
- Какой еще пожар?
Крутнувшись на месте, Захар Петрович заметил дым, стелящийся над лесом. Сразу похолодев, он рывком, как щенка, приподнял Григория с земли, затряс.
- Что там горит? - кричал Кузин.
- В логу… Хлеб, - Григорий икал и стучал зубами. - Я не хотел! Я нечаянно!
- Что - нечаянно? - Захар Петрович даже отпрянул, опустил руки, уставился на Козелкова в недоумении. - Ты пожар устроил? Отвечай.
- Вы же сами, - лепетал Козелков. - Вы же говорили, чтоб градом этот лог выбило. Журавлев покоя не даст. Я решил… Нет! Я муравьев дразнил… Я соображаю. Загорелось по халатности, меня никто не видел. Я сразу убежал… С Журавлева можно спросить…
Отшвырнув Григория, Захар Петрович побежал в сторону пожара. "Вот оно, вот оно! - стучало в голове. - Что будет теперь? Как мне жить теперь?.. А почему так темно? Почему темно стало?"
…В горячке Журавлев начал пахать близко к огню, вырвавшемуся из сосновой посадки. Сильное разгульное пламя без задержки одолело черный плужный след и пошло дальше, завиваясь спиралями и далеко выстреливая жгутами горящей пшеницы. Отступив в глубь поля, Иван Михайлович стал прокладывать новое заграждение.
О чем он думал в эти минуты? О том, скоро ли Виктор приведет подмогу? О том, что гибнет хлеб, взращенный его руками? Или просто о том, успеет ли он или не успеет пройти хотя бы два следа…
Когда с табора прибежали ребята, старенький трактор, пропитанный соляркой, уже горел, но все еще ходко бежал по полю, и гудящее пламя, наткнувшись на пахоту, нехотя оседало и гасло.
ИВАНОВО ПОЛЕ
Завтра я уезжаю из Журавлей.
Еще и еще раз перечитываю свои записи: так ли я понял все, что здесь произошло?
Напоследок осталось у меня одно несделанное дело - сходить в Заячий лог, на Иваново поле. Кузин назывался в провожатые, но мне надо побыть там одному.
Марфа Егоровна подробно рассказала, как туда идти, где какие будут свертки. Ровная белопесчаная дорога сперва шла прямиком, через поле, потом обогнула Горькое озеро, пахнущее гнилью, потом опять прямо и прямо по затухающим кострищам березняков и осинников. Сбрасывая листву, лес как бы уменьшился в размерах. Летом каждая рощица кажется огромной, таинственной, теперь же с одного края ее хорошо просматривается другой край, все на виду, ничего не спрятано. Вот так и с журавлевской жизнью. Теперь я вижу далеко в глубь ее. Она и проста и сложна. А происшествие в Заячьем логу - лишь случай, один из вероятных. Это или подобное могло произойти когда угодно и где угодно, и он поступил бы только так и никак иначе…
Иваново поле уже вспахано. Черный покров его, напитанный осенними дождями, тих и величав. Я обошел Заячий лог по закраине, увязая в желто-красной листве, добрел до той сосновой посадки, половина которой мертва, остальное опалено огнем. Здесь, понял я, развлекался Козелков и упустил огонь в сухую давно не кошенную траву. Теперь я почти вижу, как жарко горела податливая хвоя, как гонимый ветром и жадностью огонь прополз по траве и валежинам и кинулся на выжаренный солнцем хлеб.
Метрах в сорока от края поля оставлен маленький невспаханный ромбик с выгоревшей дотла стерней. Тут журавлевские ребята поставили знак о пожаре. К обугленному на костре столбику болтами прикручен плужный лемех, окрашенный в цвет огня. Черны слова надписи:
"Спасая хлеб от пожара, здесь погиб тракторист колхоза "Труд" И. М. Журавлев".
И все. Как мало нужно слов, чтобы подвести итог человеческой жизни и выразить ее суть.
Здесь меня застал Захар Петрович Кузин. Или подумал, что я могу заблудиться, или не хотел надолго оставлять меня одного, но все же приехал.
Он подошел, остановился рядом, медленно снял фуражку и замер.
Когда мы шли обратно, одолевая вязкую пахоту, Кузин тоже молчал. Только у самой машины упер в меня горестно-тяжелый взгляд и глухо сказал - мне и себе:
- Вот так оно и получается… Как Иван говорил, так и вышло. Пособил-таки я в пакости… Козелкова уже к следователю вызывали. И мне повестка придет, это точно. Или сам пойду… Половина деревни ни со мной, ни с Гришкой не здоровается, плюются при встрече и обходят стороной, как заразных. Как жить?.. За Ивана они меня не простят. Ни под каким видом.
Сверху упал на землю протяжный журавлиный крик. В разрыве между облаками на полдень медленно удалялся ровный птичий строй.
- Вон журавли летят, - сказал я.
- Вижу, - ответил Захар Петрович, но головы не поднял, смотрел в землю.
ЗНОЙНОЕ ЛЕТО
Обычно было так: каким бы знойным ни выдалось лето, а осень брала свое. В положенный срок, в предзимье, беспросветной хмарью затянет небо и на недели установятся ровные неспешные дожди. Земля сперва жадно пьет воду, не оставляя наверху ни капельки, но скоро насытится, переполнится, покроется лужами, и они будут стоять до той поры, пока не ляжет первый снег. Спи теперь, земля, отдыхай, копи силу к новой весне.
Эта же осень оказалась под стать лету - сухая и жаркая. Пошли слухи о втором цветении яблонь и других чудесах в природе. Старые люди, повидавшие на веку, насторожились и предрекали худой год.
Так оно и получилось. Без перехода от тепла к холоду, в одночасье, загудели морозы и жгли люто. Снег упал только в декабре, да и то лишь по северу области, в горах. К югу же, в степях, ураганные ветры жадно вылизывали и скоблили голую землю, наметая черные сугробы.
Так было в январе.
Так было в феврале.
Так было в марте.
Весна на Урал пришла тоже необычная. Ранняя и сразу жаркая. Малый снег сошел незаметно, словно его и вовсе не было. Насохшая до каменной твердости земля, не получив живительной воды, отходила медленно и маятно, как человек после долгой болезни.
Земледелец оказался перед нелегким выбором: то ли сеять, то ли ждать первых дождей. Беспрерывно гоняли по пашням тракторы с боронами, чтобы закрепить испарение скудной влаги.
А дождей нет и нет. Небо с утра до ночи чистое, солнце горячее. Ветер вздымает пыльные вихри - ни глянуть, ни продохнуть.
Но все же начали сеять, строя зыбкий расчет на том, что стихия, показав силу и устрашив, угомонится. Ведь и прежде случались бесснежные зимы и жаркие весны, но в какой-то предельный срок падали благодатные дожди, и спелая нагретая земля давала буйный рост всякому семени.
Так было. А как будет?
К середине мая стало ясно: пришла засуха. Пришла беда, и стали друг против друга, как в поединке богатырей, человек и стихия.
Кто кого?
МАЙ
1
Коротка майская ночь. Едва потухло багровое кострище заката и чуть загустела темнота, а восток уже бледнеет, затеплился там розовый огонек, и полился в мир трепетно-веселый заревой свет.
Растворился предутренний мрак, растекся, и открылись одна даль за другой. Вот проглянул, как бы приблизившись, соседний дом - выделилась белая шиферная крыша, холодно заблестели окна, различимы стали бревенчатые стены. Вот другой дом виден, третий - и дальше, до конца улицы. Высветилась овальная чаша озера, вода в нем порозовела, будто огнем взялась в глубине. Робко проступила заозерная сторона, где на каменистых буграх вольно стоит высокорослый Хомутовский бор, чудом уцелевший от тех давних времен, когда еще не пахался и не сеялся этот дикий малолюдный край.
Припадая к земле и как бы принюхиваясь, неслышной сторожкой поступью прошелся ветерок. Еще вчерашний, называют его, еще квелый, чуть движимый, только пробующий ход и выбирающий направление на весь долгий день.
Какое-то время в деревне тихо и пусто, словно все живое покинуло ее. Но вот как бы невзначай звякнуло, брякнуло, скрипнуло, и звуки пошли множиться, сплетаться, усиливаться. Суматошно прогорланили петухи, требовательно замычали коровы, призывая хозяек, за деревней выстрелами захлопали пастушьи кнуты, торопя на дойку колхозное стадо. Там же вскоре на одной пронзительной ноте зашелся компрессор доильной установки.
А Егор Харитонович Басаров как еще потемну вышел на крылечко, так и застыл там, оборотясь к восходу. Потухшая цигарка прилипла к нижней губе, глаза широко распахнуты, но пусты.