10
Пещера была неглубокой. Среди серых гранитных плит, разбросанных по склону горы, верхняя ее часть выступала вперед, как козырек. Потолок пещеры был закопчен, и черные полосы языками выползали наружу. На полу высилась груда золы, нагоревшей здесь за много лет. Любители приключений успели оставить на стенах пещеры надписи - и мелом, и краской, и выкоптив просто смолевой лучинкой. Анюта разочарованно оглядывала это неуютное жилище.
А я думала - здесь интереснее. И страшнее. Напрасно вы меня так запугивали.
Жалеете, что шли этакую даль?
Нет, не жалею, - сказала Анюта, - только пещеру я себе представляла иной. И в Паклина теперь я не верю.
Не верите? - переспросил ее Алексей Антонович. - А вот поглядите на этот камень.
Он указал на лежащую на земле недалеко от входа в пещеру толстую плиту неправильной формы, длиной в
рост человека.
Говорят, что здесь похоронена Марья Непомнящая, а Паклин эту плиту принес на своих плечах и уложил на могилу как памятник.
Ну и вовсе теперь не поверю! Да в этом камне будет, наверное, не меньше сотни пудов.
Конечно, это уже чистая легенда, - согласился Алексей Антонович, - связанная с молвой о невероятной силе Паклина.
Вот видите! Нет, нет! Не было никакого Паклина. Всё. Пойдемте вниз и больше не будем о нем разговаривать.
Они спустились еле заметной тропинкой, скрытой в розовом разливе рододендронов. Солнце высоко стояло над лесом, и широкие его лучи почти отвесно падали на землю. От камней источался колючий, горячий воздух и смешивался с пряным ароматом дикой мяты и богородской травы. Ниже, у подошвы горы, в густых зеленях черемушников серебряным звоном переливался ручей. Какая-то пташка монотонно высвистывала одну и ту же мелодию. По гранитной плите бесконечной цепочкой бежали крупные черные муравьи.
Анюта остановилась, повела рукой вокруг.
Какая тут благодать! Так бы и не уходила отсюда… и к хозяевам своим не вернулась бы.
Вам тяжело жить у них?
Анюта глянула на Алексея Антоновича через плечо.
У всех хозяев жить одинаково, - неопределенно ответила она. - А тяжелее всего - им прислуживать.
Анна Макаровна, - смущенно заговорил Алексей Антонович, - давно я хотел вас спросить. Простите, пожалуйста, за нескромность… Что вы думаете… как думаете устраивать свою жизнь?
Не знаю, - неуверенно произнесла она и, присев, сощипнула желтый махровый одуванчик. Тонкие лепестки посыпались один за другим на камень. - Не знаю. Буду жить, пока не умру.
Не надо так думать, Анна Макаровна.
Ну, а как? Как же я должна ответить вам? - Она бросила на землю последний лепесток и вопросительн' посмотрела на Алексея Антоновича.
Не будете же вы век одинокой. Ну, выйдете замуж… - Он ощутил, как трудно было ему выговорить это слово.
Анюта отвернулась. Алексей Антонович видел, как вздрогнули у нее плечи.
Зачем вы так говорите? - досадливо воскликнул она.
Ради бога простите, Анна Макаровна, - бросился к ней Алексей Антонович, - я не думал этим вопросом вас обидеть. Я хотел сказать… почему бы вам не попытаться продолжить свое образование?
Анюта ему не ответила. Хватаясь за кусты, чтобы не упасть, побежала вниз по склону, к ручью.
Хотите ключевой воды напиться? - крикнула, исчезая в черемушниках.
"Догадывается она или не догадывается, что я ее люблю, - подумал Алексей Антонович, - и что об этом никак сказать не могу?"
Он сел на край каменной плиты и стал пальцами сгребать завядшие уже на солнце лепестки одуванчиков.
"И все-таки я сегодня опять ничего не скажу. Анюте только двадцатый год. Надо делать так, чтобы она действительно продолжила свое образование, и только тогда жениться. Но как это сделать? Как ей помочь? Кто возьмет и в какое учебное заведение девушку, дочь политического ссыльного, прислугу? Если бы не настойчивость мамы, разве я сам стал бы врачом? Что же мне делать? Как я должен поступить? Неужели отказаться от Анюты? Или оставить ее, как есть, самоучкой?"
Вы, оказывается, несговорчивый, - услышал он вдруг за спиной голос Анюты и от неожиданности даже вздрогнул, - а знаете, внизу, у ручья, как хорошо, прохладно, - продолжала Анюта, от удовольствия прищуриваясь и улыбаясь легким, едва уловимым движением губ, - пахнет как хорошо! Осочкой молодой, черемухой и еще не знаю какими-то белыми цветами…
Анемонами, - подсказал Алексей Антонович.
Не знаю. - Она села рядом с ним и положила руки на колени.
Пролетел теплый ветер, прошелестел в траве и шевельнул на плечах у Анюты голубой шарфик.
Как хотелось бы мне быть Марьей Непомнящей, хотя я не верю в нее, и лежать теперь здесь, под этим вот камнем… - как бы про себя сказала она.
Странная мысль, Анна Макаровна! Почему?
Ее любили, и она сама любила. Вечно. До гроба.
И вы будете любить… - Он чуть не закончил фразу: "и вас любят", но почему-то сдержался.
Нет, - качнула головой Анюта, мельком взглянула на него и опустила глаза. - Я, вероятно, действительно выйду замуж. Даже это лучше, чем оставаться рабыней у купцов.
А разве…
Но Анюта его перебила:
Авось появится хоть кто-нибудь и посватает.
Вот и посватает тот, кто вас любит.
Ему хотелось привлечь к себе Анюту, сказать ей то самое слово, дороже которого нет…
Я бесталанная. Я делать ничего не умею, - в глазах Анюты блестели слезинки.
Вале надо учиться, - твердо сказал Алексей Антонович.
Мама выучила меня читать и писать. Для горничной я имею достаточное образование.
II вы с этим согласны?
Анюта сняла шарфик с плеч, скомкала и положила на колени.
А что же другое я могу сделать? - И сразу, словно смахнув с лица грустную дымку, заговорила озорно и шумно: - А вы, Алексей Антонович, предусмотрительный: захватили-таки с собой саквояжик. Интересно, что положено в нем? Ну-ка, открывайте, показывайте скорее! Боже, как мне кушать хочется!
Одинокое белое облачко скользнуло меж землей и солнцем, и тень от него легкой птицей пронеслась по косогору.
11
Бегут и бегут к востоку высокие кучевые облака. Встают бесконечными рядами над линией дальних, чуть видных гор и, тихо вначале, а потом все убыстряя бег, приближаются к солнцу. Словно хотят окружить его, обойти со всех сторон и закрыть от него вечно влюбленную, переполненную жизнью землю. И бегут, бегут облака, ширясь и разрастаясь, кудрявятся и прихорашиваются и сияющей белизной стремятся ослепить само солнце. Но мимо, мимо проносит их верховой ветер на легких крыльях своих, и, промчавшись под солнцем, исколотые его острыми лучами, так, разрозненные, и уплывают облака на восток. И сразу блекнут, темнеют, исчезает их пышность, и замедляется бег, и теснящейся толпой опускаются они за черту горизонта.
А с запада поднимаются им на смену новые и новые, идут все гуще и плотнее и превращаются в грузную, отягощенную влагой тучу…
Анюта спала, по-ребячьи засунув руку под щеку. Лицо у нее пылало ярким румянцем, и оттого брови и плотно сомкнутые ресницы казались особенно черными. Пообедав, - у Алексея Антоновича оказалась с собой даже бутылочка кагора, - она сидела и все крепилась, слушая его слишком уж серьезную речь, а потом почувствовала, как сразу ослабела и стала ко всему безразличной; и розовые рододендроны, и темные ельники, и черемушник у ручья, и серые скалы Мольты - все слилось в одно мерцающее и бесконечно куда-то вдаль бегущее пятно. Она протянула руку, чтобы его отодвинуть и посмотреть на Алексея Антоновича, но рука не послушалась. Анюта нащупала какой-то бугорок на земле и, радуясь этой счастливой находке, склонилась к нему. Она еще расслышала, как Алексей Антонович воскликнул: "Анна Макаровна, земля сырая, можно простудиться!" - и поняла, что он положил ей под бок свой пид?как, - стало так тепло и уютно! - а потом все слилось в какой-то путанице странных образов и звуков. Анюта заснула.
…Серыми иестринами по светлой зелени ползли в гору частые тени облаков. На западе над дальними хребтами стеной поднималась черная туча. Зной спадал. День близился к вечеру. Анюта спала все так же крепко и безмятежно, улыбаясь чему-то во сне. И, не отрывая от нее взгляда, сидел на камне Алексей Антонович. Пожалуй, и мыслей у него не было никаких.
А облака шли все гуще, и реже сквозь них стало проглядывать солнце. И, когда прорывались его золотые лучи, они падали на землю косо.
Алексей Антонович посмотрел на вершину Мольты: крутой и томительный подъем. А потом еще обратный склон, весь в густом буреломе. И чуть заметная тропа на Вознесенской горе. А к ночи непременно соберется Дождь.
И тут ему пришла неожиданная мысль: а если вода позволит пройти тропой под утесом? Это больше чем впятеро сократит путь! Посмотреть дорогу и вернуться обратно - понадобится менее часа. Если же прохода нет, тогда можно успеть еще засветло перевалить через Моль-У) а там, пожалуй, идти и впотьмах. Он поколебался: стоит ли уже сейчас будить Анюту? Пусть отдохнет еще, пока он сходит к утесу.
Тропинка шла вдоль ручья, но постепенно поднимаясь в гору; Алексей Антонович торопливо шагал, отводя прочь или ломая преграждающие ему путь ветви черемухи. Запах размятых листьев был несказанно приятен. Он несколько раз оглянулся, но густые кустарники скрывали от его взгляда место, где лежала Анюта. Потом, огибая выступ горы, тропинка сделала поворот, и кроме желтых осыпей, и впереди и позади не видно стало ничего.
Слева блеснула река. Слышно было, как где-то шумно плещутся волны. Склон горы становился все круче, оттесняя тропинку к реке. Теперь она шла такой узкой кромкой, что правой рукой Алексей Антонович все время касался откоса. Потом на пути встал совершенно отвесный утес, и тропинка, усыпанная круглой галькой, словно хитря, нырнула вниз, к реке.
В малую воду здесь легко можно было пройти. Теперь Алексею Антоновичу приходилось прыгать с камня на камень, иногда задевая скалу плечом. Между камней, оставляя на них желтые венчики плывущей по реке прошлогодней хвои, вихрились пенистые водовороты. Но опасного здесь не было ничего, можно пройти и с Анютой - она прыгает ловко и уверенно. Алексей Антонович миновал утес и выбрался на Мольтенский луг. Взглянул на часы: затрачено только двадцать минут. Отлично! Нет надобности и очень спешить.
На лугу, у самого подножия горы, на солнечном пригреве, склонив свои желтые, как восковые, колокольчики, цвели лилейники.
Алексей Антонович удивился: ранние, ранние! И подумал: как обрадуется Анюта, если он перед ней положит такой букет! Лилейников оказалось очень много, получился не букет, а целый сноп. Алексей Антонович засмеялся. Чудак! Зачем ему нести цветы? Он приведет Анюту сюда и здесь ей подарит букет.
Посмеиваясь, он спустился к реке. Что такое?.. Все так же тянулась вдоль берега ленточка плывущей прошлогодней хвои и так же пенились возле камней плоские волны, но сами камни стали словно реже и ниже. Алексей Антонович прыгнул раз, другой и остановился. До ближнего камня впереди было по меньшей мере пять шагов Сразу вспомнились слова паромщика Филиппа: "К ночи вода завсегда валом накатывает. За день солнцем ключи разогреет, вот вода и образуется…" А день сегодня был очень теплый…
Вода прибыла. И еще прибывает. Она поднималась прямо на" глазах у Алексея Антоновича, уже облизывая верхушку того камня, на котором он стоял. Что же делать? Как теперь вернуться? Все это могло стать забавным, если бы не приближался вечер и если бы Анюта знала, что он здесь. Выйти на тропу, которой они шли сюда, и перевалить опять через Мольту - понадобится не менее трех часов, а через три часа станет темно. И еще эта туча! Только бы не побежала искать его Анюта, только бы не заблудилась там одна!
Да, здесь никак не пройти. На носок сапога Алексея Антоновича волной бросило первый клочок пены; камень, с которого он совсем недавно прыгнул сюда, уже чуть проступал из-под воды…
Скорей, скорей назад, в обход! Несколько раз поскользнувшись на мокрых камнях и начерпав себе воды в сапоги, Алексей Антонович поднялся на берег, отер платком вспотевшее лицо и, не переводя дыхания, углубился в лесную чащу.
Анюта проснулась спустя много времени после ухода Алексея Антоновича. Ей вдруг стало холодно. Она открыла глаза и изумилась. Вместо сияющего голубизной полуденного неба над горой стояла высокая темная туча, и ни один луч солнца не пробивался сквозь нее. В вершинах деревьев шелестел ветер. Снизу, от ручья, подкрадывалась ночь, уже плохо различимы были отдельные кусты черемух. Она вскочила.
Алексей Антонович!
Никто не отозвался. Анюта оглянулась. Тихо раскачивались потемневшие под пасмурным небом кусты. На горе однообразно поскрипывало зависшее при падении дерево.
Алексей Антонович!
Голос прокатился по лесу и замер. Над головой Анюты просвистел крыльями серенький чирок, низко прошел над болотцем и камнем упал в кусты.
Алексей Антонович!
Да что же с ним случилось? Где он? Быстро смеркалось…
Анюта крикнула еще раз и побежала, сама не понимая куда.
Туча окутала все небо. Стало совсем темно. Только на просвет к горизонту можно было различать направление.
Оступаясь, пробираясь наугад сквозь кустарник, Анюта наткнулась на тропинку и побежала по ней. Ветви черемухи больно хлестали по лицу.
Наконец она выбежала на открытое место. Отсюда начинались голые осыпи. Невидимая, впереди шумела река. Скреблись о камни плавучие коряги. Анюта шла по все суживающейся тропинке, ступая неверными, короткими шагами и все время ощупывая правой рукой встающую перед ней стену. Она чувствовала, что где-то близко будет обрыв.
Позвала еще Алексея Антоновича и опять не получила ответа. На разгоряченное лицо упали редкие капли дождя. Анюта стерла их ладонью.
Теперь она приблизилась к самому спуску. Идти дальше было некуда, тропинка спускалась вниз, и там, в камнях, ворчала и ворочалась река.
Боже мой, но где же Алексей Антонович? Где, как его искать? Почему он бросил ее одну?
Превозмогая вдруг одолевшую ее слабость, Анюта повернула обратно и пошла так быстро, как могла.
Несколько раз ей померещились возгласы: "Анюта, Анюта, Анюта!" - но это было где-то очень далеко, вероятно, на обратном склоне Мольты.
Дождь пошел, крупный и теплый, и сразу промочил на плечах ее легкое платье. Тяжелые капли дробно стучали по листьям черемухи, сбивая оставшиеся еще кой-где цветочные лепестки. Анюта с тропинки свернула к пещере; натыкаясь на обломки скал, промокшая теперь вся до нитки, она добралась до могилы Марьи Непомнящей. Нашла и подняла с земли белый альпаговый пиджак Алексея Антоновича и, томимая одиночеством, отчаянием и страхом, закричала:
Алеша! Алеша!
И тогда к ней сквозь шорох дождя уже с горы донеслось ответно:
Анна Макаровна!..
Она побежала на голос. Среди жестких рододендронов секущих тело сквозь прилипшее к нему мокрое платье, больно ушибаясь о камни, то обходя валежник, то переползая через него, она поднималась все выше к перевалу, беспрерывно окликая:
- г Алексей Антонович!
II все ближе и громче ей слышалось теперь:
- Анюта! Анюта-а!
Дождь наполнял собой все: казалось, он вытеснил даже воздух - таким сплошным потоком лился сверху; широкими, шумными струями скатывался по стволам и сучьям деревьев; затопляя траву, бесчисленными ручьями журчал под ногами. Обильный, он падал на землю, вливая в нее жизненную силу, смывая и унося в бурных потоках всю грязь и гниль. И аромат молодой, свежей зелени поднимался от земли.
12
У Василева были гости. За столом, накрытым для утреннего чая, сидели матерый уковской купчина с рыжими лохматыми бровями, исклеванный оспой, Лука Харлам-пиевич Федоров и Густав Евгеньевич Маннберг - инженер, присланный министерством путей сообщения для окончательного уточнения трассы будущей железнодорожной магистрали, из остзейских немцев, мужчина средних лет, с красивыми черными усиками, торчащими кверху, как стрелки часов в положении "без десяти два".
Чай разливала Елена Александровна. На столе стояли холодные закуски и несколько бутылок вина. Беседа была деловая.
Я вас прошу, господин инженер, проехать еще раз, - двигая широкими челюстями, говорил Федоров. - Да, еще раз. Я мало сведущ в таких постройках, но государственную пользу понимать способен. Ук - село богатое. Почему же его оставлять в стороне от железной дороги? Я прошу: разъясните.
Видите ли, уважаемый Лука Харлампиевич, проложить полотно железной дороги в непосредственной близости от села Ук не позволяет рельеф местности. Нужно прорезать глубокие выемки, делать насыпи. Кроме того, этот вариант создает ненужную петлю, тогда как ближайшее направление - и, заметьте себе, подчеркиваю, самое удобное направление линии - от Разгона, севернее Ука, по берегу Уды на город Шиверск и дальше на село Худо-еланское. Я понимаю и учитываю интересы села Ук, но, к сожалению, сделать ничего не могу. К тому же, Лука Харлампиевич, Ук расположен очень близко от города, - кажется, сорок верст? Можно пользоваться шиверским вокзалом.
Благодарствую! - разжевывая жирную ветчину, обиделся Федоров. - За сорок верст - благодарствую! Скажите, где будут станционные постройки: в городе или в слободе?
Безусловно, в городе. Разрешите ознакомить. - Маннберг достал из кармана план окрестностей Шиверска со схематически нанесенной линией железной дороги. - Вот это город Шиверск. Он весь находится на правом берегу Уды. На левом расположена только тяготеющая к городу слобода, та самая, в которой мы пользуемся гостеприимством Ивана Максимовича. - Маннберг кивнул в его сторону. - Правый берег - сухой, высокий, с плотным грунтом из материковых каменных пород, левый - низменный, болотистый. Площадка на правом берегу вполне достаточна для будущего развития города…
Вознесенская гора не пустит, - утирая губы, заметил Федоров.
Что вы! Шиверск будет развиваться ниже, к Коб-луку, к Стрелке. Здесь можно выстроить целый губернский город.
Боком, - опять бросил Федоров.
Маннберг пожал плечами и уже коротко и безапелляционно заключил:
Мост через Уду перекинем непосредственно выше впадения речки Мары. Затем дорога выйдет правым берегом Уды на Коблук - здесь и будет построен вокзал. Будьте любезны, прекрасная Елена Александровна, налить мне еще чашку вашего чудного чая. Благодарю вас, Елена Александровна, благодарю! - И, обращаясь только к ней, Маннберг простер в воздухе правую руку. - Вы любите красоту? Каким красивым будет этот новый город! По образцу Европы. Сибирский Шварцвальд! Лучший город в Сибири! Высоко над рекой. Справа и слева горные цепи отступили, словно нарочно, только для того, чтобы дать Шиверску место. Верхняя часть города прижимается к живописным обрывам Вознесенской горы, в нижней части, над рекой, блестят разноцветные огоньки семафоров, станционных построек. Шумно дышат паровозы. Перекликаются рожки стрелочников. Кругом зеленеют прекрасные хвойные леса. Поэзия! Что вы скажете, Елена Александровна?
Да, красиво… Кушайте, пожалуйста, окорок. С горчицей хорошо. Горчица свежая.
Да… Благодарю вас.