- И правильно не позволил! - сказал Карпухин, поставив очередную заклепку, и весело кивнул на соседний каупер. - Пока ты меня на активах своих хвалил, молодой-то нас с тобой и обошел. Он и Катю от меня сманил. - Карпухин вновь опустил молоток в ожидании новой заклепки. - Я так, умник, рассуждал: работает девка хорошо - и ладно. А что оказалось? Умный-то я умный, только ум у меня дурак. Ни разу даже общежитие не проведал, где наша невеста живет… Правда, за прогулку к девчатам могло мне от Василисы сильно нагореть. Но все-таки…
Терновой рассмеялся, но смех его тут же заглушила новая строчка карпухинского молотка.
- А я под твою хату подкоп веду, - сказал Терновой, собираясь вниз. - Не пора ли кончать с Кандыбиной балкой?
- Ты Василисе об этом скажи. Она тебе чуб вырвет!
- А вот приду и скажу. В воскресенье. Шкалик найдется?
- В такую жару и водка безо вкуса.
- Ишь, какой трезвенник стал! А там, под вашим курятником, погреб есть. Пусть Василиса туда графинчик и сообразит поставить. Вынем с тобой - он запотеет Удовольствие!
- Какое удовольствие - с начальством пить! Лишнего хватишь - того и гляди выговор дадут.
- Это по какой же линии выговор?
- Ты линию найдешь. В крайнем случае, тебе вон Гладких подскажет. Видишь, торчит внизу, ждет? Он у тебя насчет линий все знает. А вот позор мой, старый плакат, вовремя не убрал. Не в моем, говорит, хозяйстве заклепки.
- Опять ты, Захар Захарыч, на людей сверху вниз смотришь! - сказал Терновой, вылезая из люльки. - Любишь, чтобы за тобой ухаживали, нянчились. Гонору много. А как молодой отличился - ты уже и приревновал.
Терновой едва кивнул Карпухину и начал медленно спускаться по монтажной лестнице.
У подножия каупера его поджидал Гладких.
- А меня, Иван Иваныч, сразу информировали о вашем посещении. Зачем вы лично подымались? Отсутствие наличия осторожности!..
- Я и забыл, что ты техник по безопасности. Лучше за Пасечником и за его прорабом следи. Чтобы не прыгали без поясов. А то и по службе у тебя беспорядок, и партийная работа хромает.
- Вот вы меня все ругаете, а авторитета не создаете.
- А его вообще не создают. Авторитет можно только заработать.
17
Уже давно Терновой распрощался с Карпухиным, а тот все еще оставался в состоянии тревоги. Он то и дело всматривался в люльку, висящую на соседнем каупере, вслушивался в очереди багратовского молотка.
Всю последнюю неделю Карпухин был не в духе. О каких бы делах, связанных с клепкой, ни заходила речь в присутствии Карпухина, он мрачно махал рукой: все, мол, плохо, и домну в срок не пустить; хорошо, мол, еще, что каупера стоят и набок не валятся. При такой работе даже удивительно, как они держатся. Но после разговора с Терновым ему захотелось увидеть Баграта и сказать что-нибудь доброе. Он с нетерпением ждал обеденного перерыва.
- Что ж он, должен был мне коробку конфет подарить? Как барышне? - ворчал Карпухин, направляясь в столовую. - Выставил восемьсот заклепок с лишним - вот его благодарность. Мог бы, конечно, позвать, окропить свой рекорд святой водой. Какое там свой! Мой рекорд! Моя сноровка!.. Мне бы его годы, его силу да такого первейшего учителя!..
Войдя в столовую, Карпухин сел за столик, поискал глазами Баграта, увидел его в дальнем углу и отвернулся. Не станет же он мириться первый!
- Можно, Захар Захарыч? - Рядом стояла Катя, держась за стул.
- Каким ветром тебя к моему столику прибило?
- Знаете, Захар Захарыч, - сказала Катя, с грохотом придвинув стул и шумно усаживаясь, - я согласна вернуться к вам в бригаду.
- А кто тебя зовет?
- То есть как?
- А вот так. Бегаешь туда-сюда, вертишь хвостом. Ты почему от Баграта бежишь?
- Поссорились мы.
- Что, металл пережгла?
- Этого за мной не водится.
- В чем же тогда дело?
- Он в мою личную жизнь вмешивается. Пусть он жене своей мораль читает, а не мне!
- А тебя этой самой моралью и надо стегать.
- Я свою работу исполняю, а до остального никому дела нет. Вы же, Захар Захарыч, не делали мне замечаний? Кого касается, как я с парнями разговариваю, как одеваюсь, как вилку держу, как зеваю…
- Не ругал тебя - и зря. Должен был тебя воспитывать.
- Здрасьте! Меня еще бригадиры воспитывать будут!
Катя с грохотом отодвинула стул, собираясь подняться и уйти, но что-то заставило ее остаться на месте.
- А с девицами, которые даже краснеть ленятся, я нянькаться не могу.
Катя нетерпеливо передернула плечами.
- Так возвращаться к вам, Захар Захарыч?
- Я тебя обратно в бригаду не возьму.
- Думаете, работать разучилась?
- Работу твою, Катя, хаять не собираюсь. Да с Багратом и не разучишься. А поведение твое мне не нравится.
- Хуже стала себя вести?
- Да не хуже, чем прежде. Но девушкам с тебя пример брать не приходится.
- Плохо вы обо мне понимаете, Захар Захарыч. - Губы Кати подергивались все сильнее, на глазах показались слезы. - Что я, какая-нибудь гулящая?
- Лишнего про себя не придумывай. - В хриплом голосе Карпухина послышались теплые нотки. - Девушка ты неплохая. А ведешь себя так, что худое про тебя могут подумать. Вот Пасечник - ухарь-парень, а иной раз, вижу, стесняется твоих выходок. Как закуришь - отворачивается. Ну вот, глаза на мокром месте. Ты пойми, о чем речь веду. Теперь тебя у твоей жаровни за броней все видят. Ты думаешь, одному Баграту слава? А кто ему восемьсот пять заклепок нагрел? Екатерина Петрашень! На тебя люди оглядываться станут. И то, что раньше тебе - ноль внимания, теперь - забота! Ты во всем себя соблюдать должна. Вот так.
Катя всхлипывала, не вытирая слез.
- А от Баграта не уходи. Не советую. Он тебе добра желает. И обижаться на него не имеешь права. Пойдемка к Баграту, я вас помирю.
Карпухин сразу повеселел, отставил тарелку и направился к Баграту.
Сзади покорно шла Катя, утирая глаза краем косынки.
Баграт привстал навстречу Карпухину, белки его глаз и зубы блеснули на закопченном лице.
- Вот привел твою кралю обратно, - Карпухин притворно закашлялся. - Ишь что затеяла! Из бригады в бригаду бегать, обиды разводить…
- Садитесь, Захар Захарыч. - Баграт, все такой же сияющий, пододвинул стул. - Садись, Катя.
Карпухин оглянулся на свой столик, на одинокую тарелку. Баграт перехватил взгляд, принес тарелку с окрошкой.
- Правильно, Баграт, что к порядку ее приучаешь. Девушка она понятливая. Захочет - вся эта ржа и окалина с нее сойдут…
А через минуту Баграт и Карпухин, забыв о Кате, заговорили о своих делах.
Баграт никогда не выпивал за обедом, но сегодня на радостях сбегал в буфет.
Он взял в руку стаканчик и торжественно провозгласил:
- Разрешите, Захар Захарыч, поднять этот маленький бокал с большим чувством. За ваше здоровье. Правильно говорят у нас на Кавказе: благодарный ученик всегда старается обогнать своего учителя! И скупо тот расплачивается с учителем, кто на всю жизнь остается у него в учениках!
Баграт поставил стаканчик и простер над столом большие темные руки.
- Что эти руки умели раньше? Поднять да бросить, больше ничего.
- Чернорабочие всюду из моды выходят! - поддержал Карпухин. - Теперь неграмотные руки - не родня умной голове. Ты, говорят, второй вентилятор ставить собрался?
- Хочу сейчас, в перерыве, попробовать.
"Неужели чад сквозняком разогнали?" - удивлялся Карпухин, шагая к кауперу следом за Багратом и с уважением поглядывая на его могучие смуглые плечи, совсем открытые солнцу; вряд ли вообще найдется майка, которая окажется впору Баграту.
Карпухин увидел дежурного на компрессорной и властным жестом подозвал к себе.
- Ты что же это? - еще издали закричал Карпухин. - Так и будешь нас без воздуха держать?
- В жару всегда утечка воздуха больше.
- При чем здесь жара? Сам прохладно живешь, вот что я тебе скажу. С таким работничком только ежей доить. Двенадцать молотков прокормить воздухом не можешь! Так и работаем - ни спасибо, ни наплевать.
- Будет воздух. Как в аптеке!
Дежурный стал шарить по карманам, нашел папиросы, спички и закурил с таким деловым видом, будто именно это было самым важным и трудным во всей его работе.
- "Как в аптеке"!.. - передразнил Карпухин. - Тебя аптекарем сделать - ты бы всех больных уморил…
Катя проводила удивленным взглядом Карпухина и Баграта, которые вместе вышли из столовой.
Она посмотрела в зеркальце - не заплаканы ли глаза? - и пошла искать Пасечника.
Катя боялась себе в этом признаться, но пустыми, бессмысленными стали для нее отныне дни, если она не виделась с Пасечником.
- Ах, Коля, - призналась Катя вскоре после того ветреного утра. - Если бы вы только знали, как я тогда… Чуть сердце не разорвалось…
- Где тонко, там и рвется, - раздался рядом насмешливый голос Хаенко.
Катя вспыхнула и оглянулась - откуда взялся этот Хаенко? Ну просто проходу не дает!
- Думаешь, она тебе первому на шею бросается? - продолжал Хаенко с презрительной гримасой. - Как бы не так! Любишь надкусанные яблочки? Могу уступить за ненадобностью.
- Врет он, Коля, все врет!
Пасечник схватил Хаенко за грудь, да так, что затрещали отвороты брезентовой куртки.
Оба стояли тяжело дыша, лицом к лицу. Пасечник все ниже пригибал Хаенко к перилам мостика.
- А ну, извинись перед девушкой! Слышишь? - У Хаенко уже слетела кепка. - А ну признайся, что врешь!
- Ну, вру, - прохрипел Хаенко, спасаясь от удушья.
Пасечник отпустил его, молча отвернулся и демонстративно обтер руку об руку. А Хаенко, молчаливый и злой, спустился с мостика за своей кепкой…
После того случая Кате еще труднее стало скрывать, что Пасечник ей очень нравится.
Сегодня Катя не видела Пасечника вовсе, а вчера - мельком; он сидел верхом на какой-то железной трубе, ожидающей подъема, и завязывал трос. Не заметил Катю на самом деле или притворился?
В среду они поссорились.
Еще по дороге в театр Катя услышала веселый окрик какого-то паренька: "Гляньте, светофор!" Оглянулась - светофора поблизости не было, они с Пасечником еще не подошли к перекрестку. Тут же паренек снова закричал: "Гляньте, светофор идет!" Неужели по ее адресу? Или ей показалось? Почему так смеялись ребята? А главное - вместе с ними смеялся Пасечник! Он изо всех сил старался быть серьезным, даже виновато опустил голову, но удержаться от смеха не мог. Катя готова была поклясться, что она - причина этого всеобщего веселья. Она хотела обидеться, но не знала за что, и злилась из-за своей недогадливости.
В театре она смеялась громче всех, желая обратить на себя внимание.
Пасечник даже отодвинулся от нее, насколько позволяло кресло. Катя еще не видела его в таком гневе. Больше он с ней до конца спектакля не разговаривал.
Антракты Пасечник просидел в кресле, отказался и заглянуть в буфет, и прогуляться с Катей под ручку.
Пасечник не проводил ее домой после театра, а она не удержалась, наговорила грубостей.
И вот со среды они - будто незнакомы.
Ну зачем нужно было хохотать на весь театр? Она сделала это назло Пасечнику. Ему так понравилась красивая актриса, что Катя даже стала ревновать. От этой глупой ревности все и пошло. Пасечник сообщил Кате, что актриса Зоя Иноземцева - из самодеятельности и тоже работала когда-то нагревальщицей. И откуда Пасечник это узнал? Может, он все придумал?
Пасечника не было ни в столовой, ни у входа в столовую, ни в очереди за газированной водой.
Гладких вручил Кате бумажку, на которой был записан номер телефона; нужно срочно позвонить. Ее ищут, весь обеденный перерыв, звонили уже три раза.
- Мне звонили?
- Ну да, лично тебе.
"Не Пасечник ли? - обрадовалась Катя. - От него всего можно ждать".
- Кто же звонил? Ее никогда в жизни не вызывали по телефону!
- Из радиостудии.
Катя держала в руках бумажку, разочарованная.
Еще больше растерялась Катя, когда узнала, что на Доске почета вывешен ее портрет.
- Что же ты стоишь? - подталкивала ее Одарка. - Пойди взгляни!
- Чего я там не видела? - сказала Катя с напускным равнодушием и медленно, небрежной походкой, направилась к Доске почета.
Катя узнала себя еще издали, портрет висел рядом с портретом Баграта.
Какая-то перепуганная. И левый глаз вроде косит. Или это кажется? А косынка-то, косынка! Съехала куда-то набок. И волосы растрепались. Просто страшилище какое-то! Вдруг Пасечник увидит?
Катя почувствовала внутренний холод от этой мысли.
Катя зашагала к подножью каупера, и теперь ей казалось, что все-все смотрят на нее.
Ей очень хотелось курить, и она уже нащупала в кармане комбинезона папиросы и спички. Но не решилась закурить на виду у всех.
"Подымусь к себе - закурю".
18
Чем дальше бредет усталый человек по шоссе, тем, кажется, все быстрее и быстрее мчатся попутные машины, обгоняющие его.
Шоссе тянулось вдоль пруда, однако близость воды не освежала. Нагретый воздух дрожал над водой. Солнце за облаками уже клонилось к горизонту, но оно было все такое же неутомимое.
Токмаков устало шел домой.
Еще больше, чем рабочий день, его утомило сегодня собрание и эта перепалка с Дерябиным.
Началось с того, что Токмаков предложил изменить редакцию повестки дня: не "выполнение", а "сокращение графика работ". Дерябин обвинил Токмакова в штурмовщине, напомнил ему ядовитое замечание Медовца: "Сначала проспал, потом аврал". Но Токмаков неожиданно получил горячую поддержку: выскочил Матвеев и вдруг так обрушился на Дерябина, что Пасечник во всеуслышание сказал: "Смотрите-ка! Старик-то без монтажного пояса работает!"
После Матвеева долго и нудно говорил Гладких. Все ходил вокруг да около. Если бы речь Гладких изобразить графически, она бы выглядела так: большой вопросительный знак, а вокруг него следы, следы, следы…
Крику на собрании было много. А настоящий деловой разговор затеял Вадим. Говорил о подъеме "свечи" как о деле решенном, будто Токмаков уже составил проект, будто проект этот уже утвержден.
"Пасечник или Вадим? - озабоченно прикидывал Токмаков. - Пасечника поставлю главным. Иначе он на стену полезет. А Вадим его подопрет…"
Сердитый гудок заставил Токмакова прижаться к обочине шоссе. Его обогнала "победа" и тут же, скрипнув тормозами, остановилась. Следом подошли еще три легковые машины.
Дымов, приоткрыв дверцу, махал Токмакову рукой.
- Садись, прораб. Подвезу.
Во второй машине, с открытым верхом, сидел Медовец, возвышаясь над кузовом чуть ли не по пояс. Тут же машина рванулась вперед, - вот так же без разгона Медовец всегда начинает смеяться.
Токмаков залез в "победу" и оказался рядом с Терновым и каким-то незнакомым товарищем.
- Сразу видать нашу, гвардейскую выправку, - сказал Терновой. - Шагаете так, что смотреть любо-дорого. Прямо как на параде.
- А куда вы шагаете? - спросил Дымов, не поворачивая головы.
На шее у Дымова чуть обозначалась жирная складка и виднелись шрамы от ожогов.
- На Новоодиннадцатый.
- Очень торопитесь?
- Просто не умею ходить медленно.
- Тогда поедем с нами. Мы ищем место для поселка. Не возражаете?
Токмаков пожал плечами, за него ответил Терновой:
- Что, кадры на дороге подбираешь, Пантелеймоныч?
- А ты помалкивай, Иван Иваныч. Кто знает? Вот кончит он домну монтировать, пошлю его на поселок прорабом. Пусть себе квартиру строит. Пригодится холостяку.
- Не возражаю, - обрадовался Токмаков.
Он смотрел в боковое оконце: вот и его Новоодиннадцатый поселок.
Терновой возмущался:
- Догадались тоже! Новоодиннадцатый! В крайнем случае назвали бы Двенадцатый. Забыли, что после одиннадцати следует цифра двенадцать? Вы же архитектор города, - обратился он к соседу. - Ну, давайте сейчас же придумаем название и переименуем. Может, Гвардейский поселок?
- Дома построили быстро. А тротуары где? - спросил Терновой. - Где фонари? В том-то и беда! Каждый дом сам по себе. Строим дома, а не город. Это все барачные пережитки!
Токмаков без всякого сожаления проехал мимо своего дома, ему вовсе не хотелось вылезать сейчас из машины.
Поравнялись с кислородным заводом.
- Люблю этот завод! - Дымов кивнул на серое здание. - И знаете, за что люблю? Никогда перебоев из-за сырья нет. Вот оно, сырье.
Дымов широким жестом показал куда-то в атмосферу, и Токмаков вспомнил, как на последней оперативке Дымов кричал по телефону: "Кислорода нет? Где хотите достаньте! Самих заставлю кислород выдыхать!"
Наконец машина Дымова остановилась. Подоспели машины, шедшие сзади, и все вылезли размяться и осмотреть местность - ровный пустырь, заросший выжженной травой.
В машине было душно, но и выйдя из нее, Токмаков не почувствовал свежести. Парило. Небо на юге заволокло тучами.
Из последней машины вылез Плонский. Сперва из раскрытой дверцы показался грузный портфель, за портфелем - его хозяин.
Вытирая лицо платком, он озабоченно посмотрел на Тернового, который прогуливался по пустырю.
Дымов попросил Плонского еще раз высказать свои соображения по поводу этой строительной площадки.
- Теперь возьмем воду, - продолжал доказывать Плонский. - Насосная рядом, на цементном заводе. Строить не придется. Теперь возьмем планировку площадки. Пожалуйста! Тоже расходы минимальные. Электроэнергия? Тоже завод выручит. Понизительную станцию строить не придется. Так что стоимость квадратного метра жилья будет ниже сметной.
Дымов прогуливался, лицо его было непроницаемо, и это беспокоило Плонского. Он не отрывал от Дымова глаз, вытягивая голову то влево, то вправо.
- А как с транспортом? - спросил Терновой, глядя направлении дымящего цементного завода.
- С транспортом? Пожалуйста! Лучше не придумать. Шоссе - раз. Протянем ветку от поста "Цементный" - два. Часть материалов будем подвозить машинами по шоссе. В частности, кирпич выгоднее…
- Да не о кирпиче речь! - оборвал Терновой. - Речь идет о будущих жителях поселка.
- Я понимаю. Но трамвай сметой не предусмотрен… Придется пока потерпеть. Тут до дамбы всего километра два, два с четвертинкой.
- Что-то четвертинка у вас большая - усомнился Терновой.
- Бывают четвертинки, которые больше четверти! - прогремел Медовец. - Чуете?
- А вас не смущает цементный завод? - спросил Терновой.
- Цементный завод? - удивился Плонский. - Так онже далеко. Мы санитарные нормы учли.
- Вы-то учли. А вот учтет ли ваши нормы цементная пыль? Вчера ветер был северный, так у меня цемент даже на зубах хрустел.
- На стройке всегда пыль.
- При чем здесь стройка? - Терновой сузил свои чуть раскосые глаза. - Пыль была здесь. Я вчера весьэтот пустырь своей клюшкой измерил.
Дымов шагал, заложив руки за спину, низко опустив плечи. Можно было подумать, что он не слышал всего, о чем ему докладывал Плонский, и единственно, чем он сейчас всерьез заинтересован, - это дымами далекого завода, за прудом.
Как всегда в пасмурный день, дымы не казались столь темными и растворялись тоже быстрее, чем в голубом небе.