Содержание:
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ - НАЧАЛО ПУТИ 1
ЧАСТЬ ВТОРАЯ - ЗРЕЛОСТЬ 45
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ - ДРУЖБА ПРОДОЛЖАЕТСЯ 83
Примечания 114
Борис Изюмский
Алые погоны
Повесть в трех частях
Светлой памяти дорогого учителя Антона Семеновича Макаренко посвящаю
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
НАЧАЛО ПУТИ
"…в жизни есть прекрасное, оно растет, - давайте поможем росту человеческого, нашего!"
М. Горький
ГЛАВА I
Капитан Боканов не спеша застегнул шинель и, взяв вещевой мешок, вышел из вагона на перрон. Офицер был высокого роста и казался еще выше в узкой длиннополой шинели с артиллерийскими петлицами. В размахе широких плеч, в больших грубоватых руках угадывалась сила. Капитану было лет за тридцать, но его старили глубокие складки у рта и выражение усталости на лице, - не той дорожной усталости, которая исчезает после крепкого сна и умыванья, а той, какая бывает у людей, много испытавших на войне и еще не отошедших от нее. Серые зоркие глаза на обветренном лице смотрели по сторонам с живым интересом.
По взгорью, вверх от замерзшей реки тянулись одноэтажные каменные дома, окрашенные светло-сиреневой или зеленоватой краской, казавшиеся очень уютными со своими крылечками под навесами, с разноцветными, веселыми ставнями. Справа виднелись полуразрушенные корпуса завода, элеватор в строительных лесах и красное длинное здание, похожее на склад.
Широко шагая, Боканов стал взбираться по крутому подъему в город. Навстречу ему с горы мчались на салазках дети.
Неделю назад, получая в Москве назначение на работу воспитателем в Суворовское училище, Боканов не представлял себе достаточно ясно своих будущих обязанностей. Все казалось ему смутным и неопределенным. Судя по тому, что его, командира дивизиона, отозвали из Действующей армии в Управление кадров, дело, которым ему предстояло заняться, было важным и большим.
На фронте Боканову приходилось не раз видеть в газетах фотографии суворовцев, читать о них статьи, - всегда восторженные, но зачастую содержащие в себе общие фразы о "воспитании нового военного человека". В Москве ему сказали, что работа воспитателя очень ответственна, и это было почти все, что он знал пока о ней…
На площади, выложенной булыжником, Боканов спросил у проходящего мимо железнодорожника, где Суворовское училище.
- Да вон, недалеко, - указал тот на белое с колоннами здание, похожее на помещичий дом середины прошлого столетия.
Капитан Боканов невольно ускорил шаг. Проходя по аллее высоких, в снежных горностаевых накидках тополей, он, не отрываясь, смотрел на красивое здание в три этажа, обнесенное решетчатой оградой, за которой виднелись сад и большое белое поле стадиона.
По бокам парадного входа в училище на каменных подставках лежали тела орудий грубого литья, - наверное, еще петровских времен, - и сложенные пирамидами чугунные ядра.
В комнате дежурного по училищу Боканова приветливо встретил невысокий майор. Китель плотно облегал его выпуклую грудь, а глянцевые голенища - икры ног.
Просмотрев документы, майор благожелательно оглядел Боканова и воскликнул:
- Нам такие нужны!
Он не пояснил, какие именно, и забросал капитана вопросами: не голоден ли он, где думает остановиться на квартире, когда пойдет представляться генералу?
- Не знаю, когда удобнее, - нерешительно, словно советуясь, произнес Боканов. - Нужно бы привести себя в порядок.
- Генерал сегодня будет, наверное, часам к шестнадцати. Его в Военный совет округа вызвали… А привести себя в порядок я вам помогу, - с готовностью отозвался майор. - Пойдемте прежде всего в душевую, там рядом и парикмахерская. Потом - в столовую. Собственно, я вам еще не представился, - спохватился он: - майор Тутукин, командир пятой роты, - и он протянул Боканову маленькую упругую ладонь.
- Рад познакомиться, - отвечая на рукопожатие, сказал Боканов, - и очень благодарен за участие… А что, ваша пятая рота - старшая?
- Вещевой мешок вы пока здесь оставьте… Пятая рота? Нет, в ней у нас как раз самые маленькие: десяти-двенадцати лет. Старшая рота - первая, подполковника Русанова, там пятнадцати-шестнадцатилетние.
- Насколько я знаю, малыши должны семь лет учиться в Суворовском? - спросил Боканов, вынимая из вещевого мешка мыло, полотенце и завертывая все это в газету.
- Семь… О, за этот срок мы им такую военную закалочку дадим! - убежденно воскликнул майор. - Сдадут экзамен на аттестат зрелости по программе десятилетки, кое-кто даже золотую или серебряную медаль получит. А потом - в офицерское училище. В нем еще два года, и - получай, Родина, двадцатилетнего лейтенанта!.. Ну, пойдемте, пойдемте. Я покажу вам, где помыться, и накормлю вас. - Тутукин повел за собой Боканова, приказав сигналисту внимательно следить за часами и по телефону вызвать помощника дежурного офицера.
После завтрака, во время которого майор охотно рассказывал о порядках училища и жадно расспрашивал о фронтовых делах, Боканов попросил показать ему училище.
- С удовольствием, - живо согласился Тутукин, - тем более, что я и сам собирался обойти учебный корпус.
В вестибюле Боканов на секунду задержался у портрета Суворова, изображенного во весь рост. В зеркалах на стенах портрет множился, - на Боканова отовсюду смотрело с хитрецой улыбающееся лицо великого русского полководца.
По широкой мраморной лестнице, с цветами в вазах, офицеры поднялись на второй этаж. Паркетный пол широкого коридора гулко звенел под ногами. В просторной комнате, украшенной портретами маршалов Советского Союза, висела огромная карта фронтов Великой Отечественной войны. Чья-то заботливая рука уже отметила очередное продвижение наших войск.
Во всем здании преобладали светлые тона, и от этого оно казалось залитым светом, наполненным свежим воздухом.
Офицеры повернули вправо и очутились у двери с надписью: "Суворовский кабинет".
Майор Тутукин пояснил:
- Здесь собраны картины из жизни Суворова, работы о нем воспитанников, книги о Суворове.
Майор спешил. И не только потому, что минут через двадцать заканчивались уроки: ему хотелось подольше задержаться с Бокановым в своей роте, - невинное тщеславие ревностного служаки!
Когда Боканов осмотрел в пятой роте, казалось, все, что было возможно, Тутукин остановился еще у одной двери, почти незаметной в глубокой нише.
- Уголок живой природы. Зайдемте? - нерешительно спросил он.
Майор считал эту комнату своим "незаконным детищем", проявлением слабости, и сомневался: нужно ли было устраивать подобный "зверинец", как он назвал уголок живой природы, который редко кому показывал.
В небольшой светлой комнате на столе стоял большой аквариум с золотыми рыбками, на окнах покачивались клетки с птицами, в углу зарылся в пожелтевшие листья еж, а по полу, прохаживалась, прихрамывая, галка.
- Воспитанница моего Максима Гурыбы, - усмехаясь, сказал Тутукин. - Он страстный натуралист. Крикнет ей: "Галка!", а она в ответ: "Кра-кра!" "приветствует", говорит Максим. Но заметьте, только его - другим не отвечает.
- Я больше всего боялся, - признался Боканов, - увидеть здесь казармы и оловянных солдатиков, лишенных детства.
- Детства хватает, - хмурясь, проворчал майор. Он уже мысленно ругал себя за то, что показал "зверинец" новому человеку: чего доброго, тот подумает, что в пятой роте вместо, воинского воспитания птичек разводят.
- Да, детство - это понятно… Но строгость особенно нужна! Он внимательно посмотрел на Боканова, как бы предостерегая его от чего-то или предлагая союз. Только значительно позже Боканову стало многое понятно в этом разговоре.
Заиграла труба. Тутукин и Боканов вышли в коридор.
- Сча-стливого пути, товарищ преподаватель! - громко прозвучал хор детских голосов из-за двери ближайшего класса.
- Сча-стливого пути, - чуть глуше послышалось из-за следующей двери.
- Сча-стливого пути, - донеслось издали еще глуше.
- Пройдемте на плац, - предложил майор. - Сейчас они выбегут поиграть перед обедом.
Училище со всеми его многочисленными пристройками и служебными помещениями представляло собой городок. Главный корпус имел форму буквы "П" с длинной поперечной перекладиной. За молодым парком укрылся дом санитарной части с верандой под навесом. Правее широкого плаца выросло общежитие музыкального взвода, откуда сейчас приглушенно доносились звуки труб, - музыканты разучивали новый марш. Позади густой аллеи тополей разместились конюшни и гараж, а еще дальше - квартиры офицеров, склады и мастерские.
Едва майор и Боканов успели выйти из вестибюля во двор, как на заснеженном плацу стали появляться роты. Строем дойдя до середины, они рассыпались, и мгновенно начиналась обычная мальчишеская возня: одни скользили с горки, другие перебрасывались снежками, третьи играли в чехарду, кувыркались и бегали с пронзительными криками.
Голоса и смех сливались в сплошной гул, из которого порой вырывались отчетливо слышные фразы:
- Давайте в штурм Берлина!
- Партизаны, ко мне! Кто пойдет в разведку?
- Тихо едешь - далеко не уедешь!
- Кантемировцы, вперед, на Карпаты!
Прислушиваясь к этим возгласам, Боканов думал о том, что училище только условно можно назвать закрытым учебным заведением, - конечно, не вкладывая в это понятие старый смысл: отгороженность от внешнего мира стеной кастовости, привилегий, презрения к "шпакам" - невоенным. Очень скоро Боканов увидел и понял, что при всем своеобразии уклада и кажущейся замкнутости училище не было прежним "кадетским монастырем", а составляло частицу советской жизни, - напряженной, страстной, трудовой, что действительность легко переступала порог массивных дверей училища, что тысячи нитей связывали его коллектив с большой семьей страны и что этот коллектив радовался ее радостями, переживал ее утраты, ликовал при ее победах. Жизнь входила в училище через экран кино, говорила голосом радио диктора, врывалась потоком писем, газет, книг, волновала рассказами офицеров, гостей, - и все это, вместе взятое, крепило чувство общности с народом, кровной связи с ним.
В конце плаца стоял на вышке круглолицый офицер.
- Воспитатель моей роты, капитан Беседа, - кивком головы указывая на него, сказал Тутукин. Офицер на вышке внимательно всматривался в сугробы внизу. Заметив ползущую фигуру, он крикнул:
- Гурыба убит!
Повернулся кругом и снова крикнул:
- Самсонов убит!
В это время по лестнице на вышку вскарабкался какой-то малыш и, торжествуя, воскликнул:
- Вы сами убиты!
Старшие суворовцы, до отказа затянутые ремнями, с безукоризненной складкой брюк, по двое, по трое прогуливались в дальней аллее. То встречаясь, то расходясь, перебрасываясь громкими фразами, они шутливо толкали друг друга в сугроб, но не давали падать.
"Какие из них мои?" - подумал с волнением капитан.
Боканов и майор остановились у старой липы и, скрытые ее толстым стволом, могли спокойно наблюдать за происходящим вокруг. Мимо прошли двое воспитанников лет по одиннадцати.
- Мои "малокалиберные", - негромко сказал Тутукин. - Дадико Мамуашвили, а тот рыженький - Павлик Авилкин…
Мальчик с большими черными глазами говорил товарищу, обняв его:
- Я читал вчера стихотворение "Перчатка", там придворная дама есть - кокетка. Что это? Я слова не пойму.
- Наверное, ведьма какая-нибудь, - убежденно сказал Павлик, и они свернули в парк.
- Савва! - крикнул, стоя у двери училища, юноша с нежным, красивым лицом. - Тебе тоже клинья выпарывать?
- Тоже! - недовольно ответил Савва. - Пошли в мастерскую!
- Что за клинья? - спросил у майора Боканов.
- В брюках, - улыбнулся Тутукин. - Любители матросского клеша делают сбоку в брюках вставки. А командир первой роты, подполковник Русанов, как только заметит это нарушение формы, приказывает франтам отправляться в портняжную и выпарывать клинья.
По двору прошел бородатый человек в пенсне, в зимнем пальто и каракулевой шапке. В левой руке он держал разбухший портфель, а правую неумело, ладошкой вперед, то и дело прикладывал к голове, отвечая на приветствия воспитанников.
- Это кто? - полюбопытствовал Боканов.
- Наш преподаватель математики, Семен Герасимович Гаршев - большой знаток своего дела.
- В училище и штатские есть?
- Есть. Гаршев - лучший математик в городе. Мы его, так сказать, отвоевали для себя… Суворовец Самсонов Семен! - вдруг окликнул майор одного из малышей.
Самсонов проворно подбежал к нему и приложил к шапке руку в синей варежке.
- Суворовец Самсонов! - он вздернул нос с черной точкой на самом кончике и растянул рот в благодушной улыбке.
- Отпустите руку и перестаньте улыбаться. Почему у вас такой неопрятный вид? Шинель в мелу. Батюшки, и шея грязная, в чернилах!
Самсонов виновато помаргивал белесыми ресницами, переступая с ноги на ногу.
- Скажите, Самсонов, - медленно, выделяя каждое слово, спросил майор, - вы когда-нибудь видели меня неряшливо одетым, с оторванной или неначищенной пуговицей? - Он помолчал, выжидающе глядя на Самсонова, и строго закончил: - Даю вам десять минут, - приведите себя в порядок. Ступайте!
- Слушаюсь, привести себя в порядок! - И Самсонов побежал, смешно перебирая ногами в длинных брюках.
- Одну минуту, - возвратил его Тутукин. - Вы знаете суворовца Ковалева Владимира из первой роты?
- Так точно, знаю. Он мне рогатку сде… - и замолчал, спохватившись, что сказал лишнее.
- Пришлите его ко мне, - сказал майор, - на выполнение этого приказания добавляю еще пять минут.
- Слушаюсь, прислать Волод… суворовца Ковалева!
Высокий, худощавый Ковалев, юноша лет шестнадцати, подошел быстро, но не бегом, с достоинством, придерживая клинок на бедре.
- Ваш, - шепнул Боканову майор.
На правой руке у Ковалева, немного выше локтя, была широкая красная повязка помощника дежурного по роте.
- В чем состоят ваши обязанности? - сухо спросил его майор.
Ковалев немного смутился, не понимая еще, в чем дело, но смело и прямо посмотрел на Тутукина серыми главами и перечислил свои обязанности.
- Обязанности вы знаете, - все так же сухо проговорил Тутукин, - тем хуже, что не выполняете их. У вас в комнате отдыха горы бумажек. А в углу еще до сих пор лежит на полу кусок раздавленного мела. Неужели вы не в состоянии сами поддержать порядок?
- Я только… - начал было Ковалев.
- Обеспечьте чистоту! - резко приказал Тутукин, и Боканов подумал, что этот маленький майор, пожалуй, не так добродушен, как это кажется на первый взгляд.
В широко распахнувшиеся ворота училища въехала голубая машина. Сигарообразный кузов ее сидел так низко, что, казалось, скользил по снегу.
Из машины вышел, слегка прихрамывая, генерал в темно-серой шинели.
- Училище, смир-рно! - зычным голосом подал команду Тутукин и побежал к генералу с докладом.
2
В 16.00 капитан Боканов постучал в дверь кабинета начальника училища.
- Войдите!
"Тоже из гвардии", - успел мысленно отметить Боканов, взглянув на генерала, и представился. Генерал приподнялся. Среднего роста, худощавый, с юношески тонкой и гибкой талией, с темными, коротко подстриженными усами, он показался Боканову совсем иным, чем на плацу, у машины, - проще и моложе, хотя лицо генерала имело тот нездоровый цвет, какой бывает у людей после изнурительной и долгой болезни.
- Очень рад! - генерал приветливо протянул тонкую, сухую руку. - Полуэктов… Познакомьтесь - мой заместитель по политической части, - он глазами указал на сидящего в кресле широкоплечего, смуглолицего офицера.
- Полковник Зорин, - сказал тот, привстав, и слегка наклонил курчавую пепельно-седую голову.
- Присаживайтесь, - генерал кивнул Боканову на кресло у стола и внимательно поглядел на капитана. - Давно из Действующей?
- Месяц назад.
- В какой дивизии воевали?
Боканов назвал дивизию и ее командира.
- Да ну? - воскликнул Полуэктов. - Так ведь в ней артиллерией командовал мой товарищ по академии, полковник Петренко, Александр Федорович!
- Так точно, товарищ гвардии генерал, только… - Боканов замялся.
- Что? - встревоженно спросил генерал.
- Полковник Петренко за два дня до моего отъезда был легко ранен осколком снаряда.
- Легко? - недоверчиво спросил Полуэктов.
- Легко, - успокаивая, повторил Боканов, - в руку, чуть повыше локтя. Полковник как раз ко мне на КП пришел: "Скоро, - говорит, - поедешь к суворовцам воевать", а в это время недалеко снаряд разорвался. В общем удачно отделались!
- Ну-ну, - задумчиво произнес Полуэктов, и глаза его затуманились воспоминанием. - Хороший человек Саша, чистой души. Много в нем смелости и страстности…
Боканову странным показалось услышать имя "Саша" и такой отзыв о душевных качествах сурового, неразговорчивого начальника артиллерии, которого они в полку хотя и уважали, но считали черствоватым.
Полуэктов снова внимательно посмотрел на капитана:
- Пединститут когда окончили?
- В тридцать шестом… потом четыре года в школе химию преподавал.
- Ну-ну… У нас тут работы край непочатый.
- Работы не боюсь! - вырвалось у Боканова. - А вот боюсь… справлюсь ли? Долго был оторван от детей. Мне временами кажется, - он виновато посмотрел на генерала, - что мозг словно какой-то коркой покрылся, что химию позабыл, педагогику никогда не изучал, - только и умею делать артиллерийские вычисления шага угломера и коэффициента удаления.
- Это сначала всем так кажется, кто с фронта приезжает, улыбнулся Зорин, - а потом откуда только все берется! Из заповедных уголков памяти выплывает. Я вам даже больше того скажу: прежние знания становятся как-то осмысленнее. Ненужное испаряется, а главное приобретает новый смысл. Как у вас в химии этот процесс извлечения называется?
- Экстрагирование.
- Справитесь! - уверенно подтвердил генерал и потянулся за портсигаром. - Правда, нехорошо, Степан Иванович, - он повернулся к полковнику, - что не в начале года воспитателя меняем, но мера эта необходима. Да, кстати, вы уже где-нибудь обосновались?
- Нет еще.
- Зайдите к моему помощнику по хозяйственной части. Он о вас позаботится.
- Благодарю вас. Я хотел бы просить, товарищ генерал…
- Пожалуйста!
- …дать мне хотя бы неделю осмотреться.
- Денек дам, - улыбнулся генерал, - а больше не могу. Нельзя! - он с сожалением развел руками. - Никак нельзя!
- Устроитесь, зайдите ко мне, - попросил полковник Зорин, - поговорим о работе.