Древний Тифлис, который был свидетелем многих исторических трагедий, кровавых, стоивших Грузии неисчислимых жертв; Тифлис, познавший ужасы нашествия гуннов, не раз слышавший топот коней хазар-завоевателей; Тифлис, тысячи сынов которого пали жертвами византийского оружия, освяшейного христианской церковью; Тифлис, чьи плечи познали удары монгольских плетей; Тифлис, поставленный на колени перед арабскими военачальниками, потерявший бесценные национальные сокровища в период завоевательных походов жестоких иранских шахов, переживший печальные дни нашествия турок-сельджуков; Тифлис, этот многострадальный город, сегодня со скорбью встретил солнечный восход…
Да, печален был лик солнца в этот день, похожий на те дни, когда много веков назад святая Шушаник в мученьях уходила в могильный мрак…
О, скорбный Тифлис, изнемогающий под гнетом царского сатрапа князя Голицына, - сегодня у тебя день траура!
Когда заключенные Метехской тюрьмы, стоя у окон с железными решетками, молчаливо помахивали руками и приветствовали этим жестом рабочих табачной фабрики, шедших домой, - прогремел винтовочный выстрел, заранее подготовленный царскими жандармами. И в ту же минуту перестало биться сердце выдающегося деятеля ленинской партии, отдавшего всю свою жизнь борьбе за освобождение рабочего класса от тирании; человека, который и в тюрьме, за толстыми стенами, не прекращал своей пламенной, кипучей революционной деятельности.
Этим человеком был Ладо Кецховели.
Навеки закрылись глаза нашего товарища, добрые и нежные, когда он был среди друзей, гневные, когда он разговаривал с врагами.
Нет больше в наших рядах бесстрашного Ладо, но навсегда останутся жить в будущей победе пролетариата бессмертные дела и мысли нашего доброго товарища".
Окончив читать газетную заметку, Женя на мгновение умолкла, окинула грустным взглядом собравшихся, которые были подавлены страшной вестью.
- Да, это случилось! - продолжала Женя. - Вот что нам пишут тифлисские товарищи: "Когда заключенных вывели на прогулку во двор Метехской тюрьмы, многие начали кричать: "Да здравствует Ладо!" Глаза всех были устремлены на окно его камеры. Тюремная охрана, часовые тщетно пытались навести порядок среди них. За решеткой показалось лицо Ладо. Заключенные в других камерах также припали к окнам. Ладо прокричал гулявшим внизу несколько приветственных слов, помахал рукой. Но вдруг прогремел выстрел - и его не стало…" - Помолчав, Женя сказала: - Неделю назад тифлисские товарищи прислали нам письменную характеристику на Ладо Кецховели, составленную жандармским ротмистром Руничем и пересланную в тифлисское жандармское управление. Рунич пишет: "Заключенный Ладо Кецховели до самого ареста занимался активной революционной деятельностью. Он - организатор подпольной бакинской типографии "Нина", в которой печатались прокламации и прочая революционная литература, распространяемая затем во многих губерниях России, главным образом - в Тифлисской и Бакинской. Это неоспоримый факт. Определенно известно также, что Кецховели вел агитацию среди воинских частей, призывая солдат к неповиновению офицерам, к восстанию против существующего режима. В ходе следствия выяснилось, что он вместе с некоторыми другими арестованными революционерами печатал в подпольной типографии прокламации, распространяемые среди воинских частей. Кецховели опасный преступник, деятельный, энергичный бунтарь, которому удалось такое трудное дело, как создание в большом городе тайной типографии. Созданная им типография действовала приблизительно в течение двух лет. Более того, эта типография, вернее, ее филиал действует и сейчас. Местонахождение этой типографии пока неизвестно нам…"
Немного погодя, Женя продолжала:
- У нас имеется копия другого документа, посланного Руничем в главное жандармское управление. Вот послушайте: "… На первом же допросе стало ясно, сколь большое значение имеет деятельность Кецховели для революционного движения. Именно поэтому было бы полезно принять особые меры в отношении этого человека, когда он будет отправлен в ссылку. Стоит ему вновь оказаться на свободе, как он при первой же возможности убежит за границу. Это не менее опасно, чем его пребывание в России, так как и за границей он будет заниматься революционной деятельностью, которая причинит нашим властям немало хлопот…" Все ясно, товарищи, - сказала Женя. Смерть Ладо не случайность, а подлое убийство, совершенное по замыслу царской охранки. Теперь я прочту вам прокламацию Тифлисского комитета РСДРП, выпущенную по случаю убийства нашего Ладо. - Женя стала читать:
"Товарищи! Неутомимый борец за свободу и революцию Ладо Кецховели убит в минувшее воскресенье в Метехской тюрьме. Вся его жизнь, начиная с юношеских лет, была примером непримиримой борьбы и протеста против царского гнета, за право человека жить в царстве свободы.
Еще в 1893 году он был исключен из Тифлисской семинарии за антиправительственную агитацию. После этого учился в Киевской семинарии, но и там не прекращал активной революционной деятельности, за что дважды подвергался аресту.
С 1897 года Ладо Кецховели становится деятельным организатором рабочего революционного движения в Закавказье. Он инициатор первой забастовки рабочих тифлисской конки. Ладо Кецховели был одним из создателей рабочей газеты "Брдзола".
Наш славный товарищ, неутомимый борец за свободу российского пролетариата, мы скорбно склоняем головы перед твоим прахом.
Товарищи! Все как один присоединимся к протесту против чудовищного убийства!
Все в один голос скажем так, как говорил Ладо:
Долой самодержавие!
Да здравствует демократическая республика!
Долой капитализм!
Да здравствует социализм!
Тифлисский комитет РСДРП"
XVII
Женя оказалась в затруднительном положении.
В последнее время болезнь Сергея Васильевича обострилась и ему пришлось бросить работу. На что должна была существовать семья? У Жени не было возможности устроиться куда-нибудь работать. Она не смела даже думать об этом. Девушка была слишком хорошо известна бакинской полиции. Поэтому последняя делала все, чтобы уличить и арестовать ее.
В этих условиях для Жени было очень удобно жить в доме командующего бакинским гарнизоном генерала Алиханова. Почти все свое время она проводила с Серафимой, горничной жены Алиханова.
Серафима, добрая молодая женщина, чувствовала, какую большую услугу оказывает она подруге, и была рада помочь ей хотя бы в этом.
Однако Женя знала: спокойная, без тревог и волнений жизнь не может продолжаться долго. На днях Серафима сказала ей, что собирается уезжать на родину, к родителям, и что поэтому Жене придется вскоре расстаться с гостеприимным кровом. Куда же Женя денется? Девушка думала не только о том, как ей спастись от преследований полиции, но и как прокормить стариков.
Однажды жена Алиханова Заринтач-ханум позвала Женю в свою комнату и, протянув ей газету "Каспий", сказала:
- В одном приличном доме требуется служанка. Мой совет - устраивайся туда. Если понадобится, я могу похлопотать.
Обрадованная. Женя поблагодарила генеральшу, взяла газету и, возвратившись в комнату Серафимы, разыскала в отделе объявлений следующие строчки:
"Требуется русская воспитанная девушка, которая могла бы смотреть за женским гардеробом. Возраст - не старше 20 лет. Непременные условия: семья девушки не должна проживать в Баку, девушка должна быть чистоплотной и образованной. Желающие получить место могут обращаться ежедневно с 9 часов утра до 3 часов дня в контору при доме Гаджи Зейналабдина Тагиева на Горчаковской улице".
Женя сразу же загорелась желанием поступить на работу в дом миллионера Тагиева. Во-первых, это будет полезно для их подпольной работы, во-вторых, она, наконец, сможет помогать родителям.
Но радость Жени мгновенно сменилась огорчением, - ведь она так бедно одета. В платье, которое на ней сейчас, ее даже не пустят в контору знаменитого бакинского богача. Она села на кровать, пригорюнилась. Вошла Серафима, от которой не укрылось настроение подруги.
- Что с тобой, Женя? Ведь хозяйка дала тебе газету с объявлением. Чего же ты ждешь? Сейчас как раз время. Контора открыта.
- В чем же я пойду, Серафима? Разве ты не знаешь, что бедняков не впускают в богатые дома?
Серафима призадумалась. Невеселое настроение Жени передалось и ей. Наконец, она открыла свой деревянный чемоданчик и пододвинула его к ногам Жени.
- У меня есть одно платье, которое, я уверена, будет тебе впору. А вот туфли. Скорее одевайся, время дорого. Если тебя примут на работу, ты получишь в доме Тагиева и платье, и туфли, и все остальное, а если не примут, ты опять вернешься сюда и отдашь мне мои вещи. Но если откажут, не огорчайся.
Пока я здесь, ты будешь со мной. Как-нибудь проживем.
Серафима, утешая подругу, помогла ей одеться.
Женя, взяв с собой поддельный паспорт, пошла на Горчаковскую улицу.
По дороге в контору Гаджи Зейналабдина Тагиева она была полна надежд, что ее непременно примут и дадут хороший заработок. Но стоило ей только переступить порог конторы, как она пала духом. Коридор конторы был буквально набит молодыми девушками, которые, как и Женя, мечтали устроиться на работу в богатый дом. У каждой в руках была газета "Каспий". По лицам девушек, по их жестам было видно, что все они страшно волнуются. Одни то и дело заглядывали в газету "Каспий", другие в нетерпении расхаживали по коридору.
Женя невольно сравнивала себя с ними. Почти все они были одеты много лучше ее. Платья - красивые, нарядные, на ногах - изящные туфельки; многие в модных шляпках.
На стене висело большое зеркало. Девушки часто подходили к нему, оглядывали себя, прихорашивались.
Женя присела на стул у стены и задумалась. Ей стало тревожно и грустно.
"Что за жизнь?.. - думала она. - Ради куска хлеба и ничтожного заработка эти девушки, как и я, должны унижаться, переживать!"
В коридоре витал запах дешевых духов, пудры, даже гвоздик, которая, по мнению многих, отбивает дурной запах изо рта и делает дыхание ароматным.
Естественно, девушки хотели произвести хорошее впечатление на тех, кто будет их принимать. Все они были заняты только своей внешностью. Каждая думала, что красота - главное условие успеха. Очевидно, они находились здесь давно, так как успели перезнакомиться.
Образовались небольшие группы, девушки обсуждали друг друга:
- Поглядите на эту страхулю!… Ее ни за что не примут!
- Откуда ты знаешь?
- Жена этого Гаджи, говорят, очень привередлива и капризна. Она хочет, чтобы даже ее кошка, даже дворовый пес выглядели элегантно. Не верю, чтобы Сона-ханум допустила в свой дом вон ту, которая сидит в кресле.
- Ты ошибаешься, она довольно хорошенькая. Смотря, как аккуратно одета.
- Хорошенькая?!… Да у нее короткая шея. А посмотри, что у нее на ногах! Ни роста, ни фигуры! Да и брови реденькие.
- Зато глаза красивые.
- Ничуть.
- Ты приглядись внимательнее. Какой приятный взгляд, и грустный!…
- Подумаешь - глаза! Разве одни глаза что-нибудь значат! А лобик какой?… Узенькая полоска. Я говорю тебе: у нее плохая фигура.
- Нет, вы посмотрите, она нацепила на себя побрякушки!
- Которая?
- Да вон та, что сидит слева у двери.
- На вид ей не больше двадцати. Глаза-то как подвела.
- А как вон та?… Что сидит у стены, на стуле? Ничего. Миловидная. Только что это за платье?!. На деревенскую похожа. Красивому камню нужна красивая оправа.
- Уж ее-то не примут, я уверена.
Последние реплики относились к Жене. Она услышала их, смутилась. Ей захотелось подняться и уйти. Но куда? Опять к Серафиме? Та скоро уедет. Нет, все-таки она испытает свое счастье.
Дверь конторы отворилась, вышел чиновник средних лет и забрав у девушек заявления, сказал:
- Подождите немного, сейчас я буду вызывать вас по одной! - И скрылся за дверью.
Бедные девушки! Как они волновались! Каждая в душе надеялась, что на работу примут именно ее.
Опять отворилась дверь конторы, вызвали одну из девушек. Спустя пять минут она вернулась в коридор. Вызвали другую, затем третью, четвертую.
Время шло. В половине третьего вызвали наконец Женю. Она была последней.
- Садитесь, - предложил ей управляющий. Затем, переходя на "ты", спросил: - Как звать тебя?
- Клавдией.
- Отчество?
- Дмитриевна.
- Фамилия?
- Белоусова.
- Откуда родом?
- С Нижней Волги.
- Из какого города?
- Из Красного Яра.
- Что ты окончила?
- Четыре класса.
- Кто у тебя в Баку?
- Никого.
- Была замужем?
- Нет.
- Сколько лет?
- Двадцать.
- Где живешь?
- Можно сказать, нигде.
- Как это - нигде? Где ты жила все эти дни?
- В доме генерала Алиханова. Моя подруга - горничная Заринтач-ханум.
Управляющий снял телефонную трубку и попросил позвать хозяйку дома.
- Сона-ханум, - сказал он почтительно, - по нашему объявлению пришла двадцать одна девушка, хотят поступить на работу… Что вы изволили сказать?… Да-да, поговорил со всеми. К вам наверх?… Слушаюсь… Сведения о них?… Слушаюсь…
Управляющий собрал листочки на столе, в которых, как Женя догадалась, содержались сведения о каждой, кто хотел быть принятой на работу, и бросил Жене:
- Пойдемте, госпожа ждет.
Едва он и Женя появились в коридоре, царящее там волнение достигло наивысшего предела. Все решили, что именно этой девушке посчастливилось быть принятой и теперь ее ведут к хозяйке.
Поэтому слова управляющего подействовали на них, как бальзам:
- Все идите за мной!
Широкая мраморная лестница была устлана дорогими коврами. Поднимаясь по ней на второй этаж, девушки робели, смущенно поглядывали на свое отражение в зеркалах, не переставая гадать: что же их сегодня ждет?
Их провели на маленькую, тесную веранду, которая сообщалась с просторной гостиной.
Опять стали вызывать по одной - теперь уже на суд хозяйки дома. На этот раз девушки не возвращались назад. Те, кто оставался на веранде, не могли знать, как решалась судьба вызванных.
Едва вызывали следующую, все думали: "Наверное, ее возьмут!" - и сердца у девушек учащенно бились.
Женю вызвали девятой по счету. Войдя в гостиную, она увидела хозяйку дома, которая полулежала на широкой бархатной тахте с книгой в руках. Рядом, в пепельнице, дымилась тонкая длинная папироса. В кресле у ее изголовья сидела молодая женщина, как видно, ее подруга.
- Нравится вам эта, Ханифа-ханум? - спросила хозяйка дома.
- Внешне довольно привлекательна. Интересно, что она собой представляет…
- Это мне тоже хотелось бы узнать, - медленно протянула Сона-ханум. Красивая, ничего не скажешь. Настоящая русская красавица. По-моему, она еще невинна.
Женя украдкой оглядела гостиную. Сколько роскоши! Она знала, что бакинские богачи живут на широкую ногу, в достатке, но не представляла себе, как это выглядит в действительности.
А действительность превзошла все ее ожидания. Женя не могла представить себе, что прием служанки на работу в дом Гаджи Зейналабдина Тагиева дело столь сложное, связанное с многочисленными формальностями и испытаниями для желающих устроиться.
Хозяйка начала задавать Жене вопросы, отличные от тех, которые задавались ей внизу, в конторе.
- Ты можешь писать?
- Да, госпожа, могу.
- Разборчиво пишешь?
- Да, госпожа, у меня хороший почерк.
- Сейчас мы узнаем это. Садись, будешь писать.
К Жене подошла пожилая русская женщина и, взяв ее за руку, подвела к небольшому круглому столику, на котором были бумага, перо и чернильница.
Женя села, взяла в руки перо. Взгляд ее упал на листочки, - лежавшие на столе, исписанные всевозможными почерками. Она догадалась, что не только ее одну подвергли этому испытанию.
Хозяйка начала диктовать:
- В четвертом, пятом и шестом гардеробах находится выглаженная и вычищенная одежда. Одежда, которая висит в седьмом, восьмом и девятом гардеробах, нуждается в чистке и глажке. В одиннадцатом, двенадцатом и тринадцатом гардеробах висит одежда, вышедшая из моды… Вот и все. Дайте, я взгляну, что она нацарапала.
Женя поднялась из-за стола.
Пожилая русская женщина подала хозяйке листок, на котором Женя писала.
Сона-ханум бросила на него взгляд, затем подняла глаза на девушку, обернулась к Ханифе-ханум.
- Чудесный почерк, просто не ожидала! Красивый и разборчивый. Я немедленно взяла бы ее на работу, если бы была уверена, что все, что она делает, так же красиво.
Она затянулась папиросой и начала расспрашивать Женю:
- Тебе приходилось выполнять домашнюю работу? Справишься?
- Справлюсь.
- У кого ты научилась?
- У матери.
- Твоя мать жива?
- Нет, умерла.
- Есть ли у тебя в Баку родственники или знакомые?
- Никого.
- Кто же в таком случае может поручиться за тебя?
- Я живу в доме генерала Алиханова, у моей подруги Серафимы, горничной Заринтач-ханум. Заринтач-ханум считает, что я аккуратная и работящая.
В разговор вмешалась Ханнфа-ханум:
- Ах, вот оно, что?!. Вы слышите, Сона-ханум? Надо будет поговорить с Заринтач.
Хозяйка продолжала:
- Скажи, у тебя на теле нет болячек?
- Нет, госпожа.
- Ты не больна?
- Здорова, госпожа.
- Зубы не вставные?
- Все целы, госпожа.
- Ты была замужем?
- Нет, госпожа.
Хозяйка умолкла, и Женя решила, что миновали все испытания. По ее мнению, теперь оставалось одно - приговор миллионерши. Однако она ошиблась. Капризная жена знаменитого бакинского богача придерживалась сложной системы приема на работу служанок. Она обратилась к пожилой русской женщине:
- Возьми ее и осмотри хорошенько.
Женщина повела Женю в соседнюю комнату.
Выходя из гостиной Женя услышала, как Сона-ханум сказала подруге:
- И походка у нее легкая. Не стыдно будет показать гостям.
В соседней комнате русская женщина сказала Жене:
- Сними платье, я должна осмотреть тебя.
Через несколько минут неприятный осмотр был закончен.
Одеваясь, Женя думала: "Какая дикость! Сколько еще на свете самодуров! Рассказать кому-нибудь - не поверят. Все, как в глупой книжке, как в приключенческом романе из восточной жизни".
Ее опять привели в гостиную. Женщина сказала хозяйке:
- Я осмотрела ее. Девушка хорошо сложена, кожа чистая, на теле нет болячек и увечий. По грудям видно, что она не женщина. Рот в порядке, зубы ровные, красивые, дурного запаха не чувствуется.
Сона-ханум поманила пальцем Женю.
- Подойди ко мне, девушка. Я беру тебя. Но у меня есть условия. Во-первых, ты будешь жить в моем доме и должна быть готова в любой час служить мне. Во-вторых, получать ты будешь немного - десять рублей в месяц. Но ни в чем ты не будешь нуждаться - у тебя будут еда, питье, одежда. Понятно тебе? Ты согласна?