Буфетчик повел взглядом на дверь рядом со стойкой; парень в свитере тоже прислушивался, держа на отлете кружку, с которой капала пена. Белозеров громко командовал, но ни одного слова нельзя было разобрать. Потом вдруг что-то стукнуло там, вроде бы упал стул... И Федор Григорьевич, глянув искоса на буфетчика, направился молча к двери в перегородке. Но лохмач с кружкой пива опередил его и встал, загораживая дверь.
- Вам куда, папаша? - Парень был либо пьян, либо болен: с воспаленного, как в жару, молодого, толстого лица смотрели светлые, дурные, наглые и несчастные глаза. - Приспичило вам? Во двор идите.
- Подвинься-ка, сынок! - сказал Федор Григорьевич, глядя на пивную кружку в руке парня, будто выточенную из зеленоватого камня.
- Для вашей пользы говорю, папаша! Во двор вам надо, там сразу увидите теремок... - Не двинувшись с места, парень отвел вбок руку с кружкой, недопитое пиво выплеснулось на пол.
- Отец, тебе же объясняют, - вмешался буфетчик. - У нас туалет во дворе, - там и воздух почище...
И у Федора Григорьевича мелькнуло: "Первое - выбить из руки кружку..."
В это мгновение за стеной рухнуло что-то огромное, как будто опрокинулся шкаф с посудой и посыпались осколки, внятно раздалось ругательство. Парень в свитере, пригнувшись, сам нырнул в дверь, которую охранял. И Орлов, точно его толкнули сзади, рванулся следом... Он очутился в полутемном, заставленном кадками коридоре, и мокрая тряпка, свисавшая с веревки, мазнула его по лицу. На секунду он задержался, чтобы оглядеться... Парень, вбежавший первым, открыл еще какую-то дверь, и в тот же момент из нее, пятясь, показался кто-то огромный, широченный, в светлом костюме.
- Давай в машину!.. Где машина? - скороговоркой сердито бросил этот гигант.
С неожиданным проворством, несмотря на свою громадность, он застучал ботинками по дощатому полу. Парень в свитере нагнал его, и они оба, толкаясь, выбежали через выход в конце коридора во двор.
Орлов остановился у открытой двери - за нею была комнатка, лишенная окон, должно быть бывшая кладовая. Настенная лампочка в молочно-белом рожке освещала полный разгром: поваленный набок стол, черепки тарелок на полу, расколотое зеркало; одна его половина вывалилась, из другой на Федора Григорьевича глянул он сам, перечеркнутый множеством расходящихся лучиков-трещин. Он не сразу увидел Белозерова: тот вставал с пола, и стол, лежавший на ребре, закрывал его.
- Фашист!.. Мать его! Недобиток! Сволочь! А-а... - ругался он и как-то гортанно подвывал, ощупывая и потирая голову. - Куда он - не видел?.. А-а... - мать твою! - Белозеров отдернул руку, на которую оперся, поднимаясь, - осколок стекла впился ему в ладонь.
Орлов, хрустя по битому стеклу, обогнул стол, чтобы помочь.
- Куда? Куда, гад, побежал? - силясь крикнуть, выдохнул Белозеров.
- Оба во двор выскочили, там их машина... Что у тебя? Дай посмотрю, - сказал Федор Григорьевич.
- Пустяк... - Белозеров встал, качнулся, схватился за руку Орлова. - Я не успел... За пистолетом потянулся, а он... Сволочь, бандюга!.. Он стол на меня. Старый прием, а я...
- Где ты стукнулся? - спросил Федор Григорьевич.
- Пустяк!.. - Белозеров порывался бежать. - Федя, заводи свою трещалку... Нельзя, понимаешь, чтобы он опять ушел... Ну, головой я стукнулся... Давай, Федя!
Его шатало, как пьяного, и Орлов в коридоре подхватил его под руку.
Когда они выбрались во двор, "Волга" выезжала уже из ворот на площадь; Белозеров, спотыкаясь, побежал по лужам, и Федор Григорьевич бросился вслед. Обернувшись за воротами, он увидел на крылечке буфетчика, тот как будто пытался их задержать, махнул рукой, позвал, но они не остановились. Мороженщицы на площади уже не было: голубой ее сундук стоял на месте, черный хлорвиниловый плащ раскачивался на березовой ветке, а сама она куда-то запропала...
29
"Волга" быстро уходила по шоссе. "Километров сто - сто десять держат", - определил на глаз Орлов.
Солнце уже зашло, и понизу все погрузилось в тень, но небо в стороне заката было еще светлым, медовым, с космами дымных, темно-красных облаков. Шоссе вело прямо на закат, за горизонт, и "Волга" плохо уже различалась на исчезающем в сумерках аспидном фоне, похожая на серого панцирного зверька. Белозеров, держась за металлическую скобу на коляске, привстав, кричал:
- Комбат, надо их взять! Это банда! Ты знаешь, что он мне?.. "Мы, сказал, своим судом, по своим законам..." Это он мне!
Федор Григорьевич отмалчивался - он выжал всю скорость, на какую был способен его старенький, без конца чиненный ИЖ-49. И все его внимание сосредоточилось сейчас на том, как идет его машина... Из того, что он узнал и сам увидел сегодня, он понял главное - и даже не слишком удивился: его бывший командир в одиночку воевал с целой умело организованной шайкой. И было безрассудно вот так, на собственный страх и риск, ввязываться в драку с нею. У Боярова - атамана - и его людей имелось, конечно, оружие, и, наверно, не один-единственный пистолет, - имелась и привычная решимость пустить оружие в ход, что было не менее важным; они превосходили и численностью: трое против двух. Но Белозеров просто не дал ни минуты на размышление: он увлекал, торопил, приказывал, и Федор Григорьевич повиновался, как повиновался ему четверть века назад в этих же самых подмосковных местах.
Мотоцикл подбросило вдруг на какой-то неровности, и мотор заглох, пришлось сойти и заглянуть в него; на Белозерова Федор Григорьевич старался не смотреть. Тот тоже выпрыгнул из коляски... И то поглядывал с неизъяснимым, спрашивающим выражением на Орлова, то ловил взглядом серое пятно, таявшее далеко на шоссе.
- Это он - голову даю! - он!.. он Калошина прикончил... свидетеля убрал. Голову даю!.. - И хрипло, не совладав с собой, но как бы с робостью, Белозеров спросил: - Надолго у тебя, Федя? Что там?..
Федор Григорьевич, сидя на корточках у открытого двигателя, не ответил.
- Это он... Я ему: "Ну довольно... пока ты, бандюга, на свободе, я спать не буду". А он - он зубы скалит... "Десять тысяч даю, - чего тебе еще?.." Федя, надолго это? Уйдут же, Федя! - совсем тихо сказал Белозеров.
Теперь у Белозерова была полная ясность... Ревизор - эта строгая старушенция - оказалась права: Бояров награбил несомненно много больше, чем удалось установить. И расчет у него был простой: если только часть того, что он взял, - десять тысяч - вернутся в кассу, все дело будет закрыто, предано забвению. А вдобавок он накрепко уже привяжет к себе и самого́ неподкупного директора магазина. Бояров так прямо и предложил сегодня: "Контакт на будущее". И тут-то он, Белозеров, взорвался...
Федора Григорьевича подмывало спросить: ну, а если они не уйдут, если мы их каким-либо чудом нагоним, как мы справимся с ними: их трое - нас двое, и на двоих - один пистолет? Но что-то помешало ему задать этот вопрос. К тому же он нашел уже пустяковую неисправность в зажигании: через минуту можно было гнать дальше.
- Плохой ты дипломат, я вижу, - сказал он, поднимаясь. - Нет в тебе подхода...
- Не до дипломатии... Ты не поверишь, - закричал Белозеров. - Сперва он мне обрадовался, стал расспрашивать... Знаешь, о чем? О театре. Скучно очень, говорит, никуда не выхожу, только телевизор кручу. Хочется, говорит, "Богему" послушать в хорошем исполнении...
- Садись, Коля! - кинул Орлов.
Он нажал на педаль, двигатель ровно затрещал, и в этот же момент они отчетливо опять увидели "Волгу", - она взлетела на вершину холма и возникла на мгновение черным силуэтом на полосе заката.
- Федя!.. Нельзя им дать уйти! - подпрыгивая в коляске и хватаясь за скобу, выкрикивал Белозеров. - Это же волки! Я ему: "Сдавайся, гадина!" А он: "У тебя один выбор: или в тюрьму идти, или со мной дружить... У меня к тебе симпатия..." Это он мне!
Орлов не оборачивался, прямо держась в своем седле за плексигласовым щитком, лишь пригнув голову. И сквозь стук мотора, в тряске, в шуме ветра, бушевавшего в ушах, к нему разорванно доносилось:
- ...Он мне: "Получай должок, об остальном договоримся..." Это он мне!.. Федя, мы их должны взять.
- Должок ты так и не получил?.. - крикнул Федор Григорьевич. - Ну, понятно!
- Я за пистолет схватился... - крикнул Белозеров. - А тут на меня стол...
Мотоцикл сильно тряхнуло, он откачнулся назад, на сиденье, и выругался. Дорога сделалась здесь хуже: асфальт кое-где размыло, часто попадались плешины, ямы, машину подкидывало, как мяч. Стискивая ручки руля, Федор Григорьевич привставал, точно всадник в стременах на заскакавшем коне.
Вдруг "Волга" остановилась - что там приключилось, было загадкой... Может быть, даже ее пассажиры решили дать бой в этом безлюдном месте: справа лежало клеверное поле, слева, до каких-то далеких заводских башен, простирался пустынный выгон; на шоссе никто больше на маячил. И с каждой минутой одинокая, с темными окошками, машина впереди словно бы высветлялась... Белозеров достал из кармана свой пистолет.
Федор Григорьевич сбавил скорость. Он хотел было сказать, что на открытом месте принимать бой нельзя: перестреляют, как куропаток, но Белозеров сказал первый:
- Метров за сто притормози. Я выйду, а ты сворачивай в поле.
Он словно бы сдерживал ликование, но оно было в его голосе, в хмельной улыбке, - бой он брал на себя. Мотоцикл свернул в поле, замедлил движение и встал сейчас же за обочиной.
В полной тишине прошла минута-другая - никто в "Волге" не подавал признаков жизни. Белозеров выбрался из коляски и лег на траву: Федор Григорьевич соскользнул с седла на землю с другой стороны. И запах цветущего клевера объял его... "Таня! - пронеслось в его мыслях. - Таня, что же это?.." Он как будто удивился: ведь каждую секунду здесь действительно могли загреметь выстрелы и пролиться кровь. И, как давным-давно, как двадцать пять лет назад, он испытал это древнее, отрешенное чувство солдата перед боем, когда ничего-ничего нельзя уже изменить, когда остается одно: пройти через бой... А сладкий травянистый запах, наплывая с поля, точно ласкал его, и лиловые шарики клевера, обрызганные дождем, касались его лица, роняя на разгоряченную кожу пахучие прохладные капли.
Услышав, что Белозеров пополз вперед, Федор Григорьевич тоже пополз, чтобы - на худший случай - быть рядом, да и револьвер был один на двоих...
Но все на этот раз обошлось. "Волга" снова двинулась - Бояров что-то, видно, передумал - и быстро набирала скорость.
- Ага!.. Слаба кишка!.. Поехали, Федя!.. Хотя б узнать, куда они?.. Где-то тут их база? - Белозеров засмеялся. - Или как у них - хаза?
И мотоцикл погнался дальше... Белозеров часто дышал, хватал ртом бьющий навстречу плотный воздух и отворачивался, задохнувшись. Но если б у Орлова была возможность присмотреться сейчас к своему командиру, он увидел бы на его побледневшем под загаром, точно озябшем лице нетрезвое, упоенное выражение.
Все же "Волга" оторвалась бы, наверно, от погони и ушла, если б ее не задержали перед железнодорожным переездом... По насыпи, огласив окрестности длинным гудком, шел экспресс - куда-то на запад. Весь голубой, отлакированный, весь светящийся, иллюминированный маленькими оранжевыми лунами абажуров, горевших в окнах купе, - он проносился мимо, точно летучий праздник. И Белозеров, чрезвычайно довольный этой задержкой, помахал поезду рукой.
Когда мотоцикл домчался до переезда, были видны уже только убегавшие красные огоньки на последнем вагоне... Медленно, как колодезный журавль, поплыл кверху полосатый прут шлагбаума, и "Волга" первая нырнула под него; за "Волгой" неуклюже прогромыхали по деревянному настилу два самосвала с гравием, затем перевалилась легковушка и еще один МАЗ, - они подъехали сюда раньше. Только после них настала очередь Орлова... Но "Волга" снова была недалеко, всего лишь в сотне-другой метров.
- Федя, они в наших руках! - громко сказал Белозеров. - Еще немного, Федя! Это же волки... Я ему говорю: "Зачем ты Калошина?" Он оскалился: "Докажи, что это я".
Больше "Волга" не останавливалась. За железнодорожным полотном она свернула на проселок, - Бояров хорошо, должно быть, знал этот район. А следом за нею и мотоцикл снова пошел прыгать по лужам и промоинам.
В сторону отнесло три-четыре дачки с освещенными верандами, с людьми, сидевшими за столом - было как раз время ужина, - потом показалась группа домиков под шиферными крышами - пионерский лагерь. Во дворе там горел фонарь, и в его размытом свете шевелилось понизу что-то множественное, светлое, живое, как на птицеферме; донеслась и отлетела музыка.
- Федя, нажми! - крикнул Белозеров.
Но что - что он, Федя, при всем желании мог еще выжать из своего ветерана?! Было вообще удивительно, что в этой безнадежной гонке его ИЖ-49 не рассыпался. И надо было принимать новое решение, - пришел он к выводу: у ближайшего же милицейского поста надо было остановиться!..
А "Волга" и вовсе исчезла теперь в тени придорожной рощицы, подступившей к самой дороге. Мотоцикл мчался уже точно по инерции, в пустоту, по незримому следу, за растаявшим призраком. Все реже попадались встречные машины; протарахтела подвода с женщиной, укрывшейся рядном, и дорога, утопавшая в сумраке, тоже как будто должна была вот-вот оборваться...
- Коля! - не поворачиваясь, позвал Орлов. - Сам посуди: современная машина и мой экспонат. Надо до милицейского поста... Чем скорее заявим, тем вернее...
Белозеров не дослушал его.
- Чуешь, где мы? - закричал он новым, полным торжества голосом. - Мы на Варшавку выезжаем... Федя! Ты же должен помнить!..
Он привстал в коляске, держась одной рукой за переднюю скобу, другой за скобу, что позади седла водителя, ветер рвал и путал его волосы.
- Садись! - крикнул Орлов. - Вылетишь...
- Мы их возьмем, комбат! - будто в хмельном упоении, над самым его ухом прокричал Белозеров.
- Как ты их возьмешь? - в сердцах крикнул Орлов.
- Честное слово, мы были здесь! - кричал Белозеров, качаясь в трясущейся коляске. - И эту дорогу я помню... этот березнячок! Федя, друг! Мы же здесь с тобой...
Федор Григорьевич промолчал. "Сколько дорог мы с тобой видели, майор?" - подумал он.
- Вот и мостик! Гляди - мостик! - необыкновенно обрадовался Белозеров. - Вроде он самый... Или это новый? Вроде новый... Тот сгорел, я же помню.
И Орлов погнал свой ИЖ-49 вперед, - вразумить Белозерова было невозможно... Березовая рощица отступила от дороги, и открылась речка, завешенная туманом, клубы ивовых кустов в белой мгле, горбатый мостик с перильцами. И на мостике бегущая серая тень - это опять были они, недобитки, оборотни, убийцы, вынырнувшие, как из небытия!..
- Не ушли, мать вашу!.. - сорванным голосом сказал Белозеров. - Мы сейчас, сейчас, мать вашу!..
Он сел, и в его руке опять был пистолет.
За речкой в обе стороны расступилась черно-холодная пашня с серебряными бляшками воды, застоявшейся в канавках; справа, в километре, темнел, как упавшая туча, лес. Нигде не было ни огонька, ни души; "Волга" впереди превратилась в пятнышко, готовое вот-вот испариться. И в этом вечернем обезлюдевшем, затуманенном мире только его, Орлова, старенькая машина отчаянно трещала и куда-то неслась...
На горизонте вырисовалась ломаная линия крыш, башенка колокольни... И Федор Григорьевич твердо решил: в селе они разыщут милицию, а на худой конец - телефон и заявят о своем деле. Они и не имели права дольше молчать о нем, тем более что справиться с ним самостоятельно у них недостало сил... Надо было позвонить и домой, Тане, - она, наверно, не находила уже себе места.
После пашни потянулся картофельный участок, весь в мелких, сизоватых цветах. И будто серая мышь метнулась туда с дороги - "Волга" вновь изменила курс.
- Направо, Федя! - скомандовал тут же Белозеров.
Приметив ответвление от дороги, что вело через поле в лес, Орлов повернул за "Волгой" - он никак почему-то не смог ослушаться команды. На опушке вспыхнул свет и побежал между стволов - пассажиры "Волги" зажгли фары; Орлов тоже включил свой фонарь.
Картофельное поле кончилось у самого леса, мотоцикл круто подкинуло на выперших из почвы корнях, и он не въехал, а выпрыгнул в широкую просеку. На масляно заблестевшей в луче фонаря грязи были отчетливо отпечатаны свежие рубчатые следы от покрышек автомобиля.
Федор Григорьевич мысленно костил себя последними словами - он был крайне недоволен... Мотоцикл опять заскакал, не слушаясь управления, и то будто упирался, увязая в раскисших колеях, оскальзываясь, то кидался вбок - скорость сразу пришлось сбросить. Правда, и пассажирам "Волги" приходилось так же туго, и, может быть даже, у легкого мотоцикла появились на этой адовой дороге некоторые преимущества. Лавируя и угадывая места посуше, Орлову удавалось пока что двигаться. А свет автомобильных фар, бежавший все время вдалеке, начал усиливаться и расширяться - машина словно бы дальше не шла. Затем стал неслышен, замолк и ее мотор.
"Эх, не успел позвонить Тане! - подумал Федор Григорьевич. - Сейчас начнется..."
Мотор "Волги" вновь взвыл и оборвался: кажется, они там прочно застряли. И, как водится, они увязали тем глубже, чем больше упорствовали, буксуя с перегруженным двигателем.
- Так! Очень замечательно! - отрывисто, удовлетворенно сказал Белозеров.
На малой скорости Орлов проехал еще сотню метров... Плоская лягушка длинно прыгнула перед мотоциклом и, похожая в прыжке на крохотного, распластавшегося человечка, плюхнулась в лужу. И опять невыносимо, с присвистом, завыла "Волга" - шофер ее здорово нервничал - и задохнулась. Машина сидела уже, наверно, на бампере, в расширившемся световом шаре можно было теперь разглядеть ее накрененный силуэт.
- Давай еще немного... Я скажу, когда тормозить... - приказал Белозеров и поднял пистолет. - Ну, голубчики-субчики!..
Держась ближе к стене деревьев, Орлов подвел мотоцикл еще метров на пятьдесят... "Волга" оставалась на месте в окружении выступивших из мрака ярко-белых березовых колонн. Но в самой машине по-прежнему было темно, - пассажиры, казалось, покинули ее. А вероятнее всего, они тоже готовились и ждали - чего?.. Конечно, наиболее выгодной дистанции для нападения...
Белозеров все не давал команды тормозить, Орлов предусмотрительно погасил фару - и вовремя... Его давний опыт сослужил службу и в этот раз - из-за кузова "Волги" тотчас сверкнули три огненные вспышки... И чеканно, как по железу, прогремели три удара - стреляли из крупнокалиберного пистолета или из обреза. Почти одновременно погасли фары "Волги" - Бояров тоже не захотел, чтобы его машина превратилась в ясно видимую мишень.
Но на самую малость он опоздал - Белозеров выстрелил, послав свою пулю туда, где держалось в воздухе - одно мгновение - черное пятно от ослепивших трех вспышек. И там кто-то отчетливо, словно ужаснувшись, охнул...
Орлов повернул резко мотоцикл, вломился в затрещавшие кусты и выключил зажигание. Белозеров мигом выбрался из коляски, за ним соскочил Орлов. И оба легли, не обменявшись ни словом, глядя на дорогу.