Вступление от автора пародирует речь схоласта. Глава первая антирелигиозна, глава вторая посвящена пародийному описанию того, как были найдены в развалинах источники книги "Целительные безделки".
"Безделки" написаны в стихах, содержат пародии на мифологию и фразы, грамматически составленные правильно, но нарочито бессмысленные.
В главе четвертой описывается рождение Гаргантюа. Эта глава замаскирована первыми.
После родословных дается рождение Гаргантюа. Происходит оно под карнавал. Карнавальное объедение связано с уборкой полей и убоем скота.
В главе 4-й первой части романа рассказано, что Гаргаммела 3 февраля объелась.
Объелась она осенью – после второго покоса лугов, когда резали скот, на засол, чтобы к весне мяса оказалось вдоволь.
Холодильников не было: мясо солили, коптили, из него делали колбасы, к которым прибавляли много пряностей. Может быть, этим объясняется и стоимость пряностей в средние века.
При убое скота получается сбой, то, что сейчас называется субпродукты: это надо было съесть, требуха сохраняется недолго.
Все эти бытовые обстоятельства Рабле связывает с религиозными мифами о непорочном зачатии и чудесном рождении мессии.
Чуду посвящена 6-я глава. Рождение Гаргантюа происходит так: у матери его расстроился желудок, ей дали вяжущее лекарство, и нормальные роды задержались.
"Из-за этого несчастного случая устья маточных артерий у роженицы расширились, и ребенок проскочил прямо в полую вену, а затем, взобравшись по диафрагме на высоту плеч, где вышеуказанная вена раздваивается, повернул налево и вылез в левое ухо".
Казалось бы, это только шутка, и шутка невероятная, но вот что пишет об этом сам Рабле: "Что ж, не верите – не надо, но только помните, что люди порядочные, люди здравомыслящие верят всему, что услышат или прочтут. Не сам ли Соломон в Притчах, глава XVI, сказал Innocens credit omni verbo и т. д.? И не апостол ли Павел в Первом послании к коринфянам, глава XIII, сказал; Charitas omnia credit? Почему бы и вам не поверить? Потому, скажете вы, что здесь отсутствует даже видимость правды? Я же вам скажу, что по этой-то самой причине вы и должны мне верить, верить слепо, ибо сорбоннисты прямо утверждают, что вера и есть обличение вещей невидимых. Разве тут что-нибудь находится в противоречии с нашими законами, с нашей верой, со здравым смыслом, со священным писанием? Я по крайней мере держусь того мнения, что это ни в чем не противоречит библии".
Перевод латинских цитат следующий: "Глупый верит всякому слову" и "Любовь всему верит". Но если взять Библию, на которую так точно ссылается Рабле, то увидим: Соломон говорит следующее – стих 15-й: "Глупый верит всякому слову, благоразумный же внимателен к путям своим".
Апостол Павел был особо популярен во времена реформации, поэтому приведем цитату и из него (Первое послание к коринфянам, гл. 13-я). Так как здесь стих не указан, то есть выбор – стих 6-й: "Не радуется неправде, а сорадуется истине" – или стих 11-й: "Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал; а как стал мужем, то оставил младенческое".
Дальше у Рабле идут перечисления невероятных рождений в мифологии греков и франков:
"Разве Вакх не вышел из бедра Юпитера?
Роктальяд – из пятки своей матери?
Крокмуш – из туфли кормилицы?
Разве Минерва не родилась в мозгу у Юпитера и не вышла через его ухо?
Разве Адонис не вышел из-под коры миррового дерева?
А Кастор и Поллукс – из яйца, высиженного и снесенного Ледой?".
Но самое главное во всей этой игре – это фраза из катехизиса: "...вера и есть обличение вещей невидимых".
Кажущаяся путаница и барочная преизбыточность сведений, даваемых Рабле, имеют тайную цель рассредоточить враждебное внимание. Внимание друзей было иным: гуманисты были начитанны и умели, как говорил Рабле, разгрызть кость для того, чтобы достигнуть до мозга. Рабле это действие определяет так: "По примеру вышеупомянутой собаки вам надлежит быть мудрыми, дабы унюхать, почуять и оценить эти превосходные, эти лакомые книги, быть стремительными в гоне и бесстрашными в хватке".
Дальше говорится: "...вам надлежит разгрызть кость и высосать оттуда мозговую субстанцию..."
В главе 6-й Бытия упоминаются в 4-м стихе следующие обстоятельства: "В то время были на земле исполины, особенно же с того времени, как сыны Божьи стали входить к дочерям человеческим". Развернутых комментариев я сейчас дать не могу, потому что это разобьет содержание книги.
Получается так, что человечество как бы не целиком происходит от Адама.
В книге Чисел рассказывается, что когда разведчики, посланные Моисеем, пришли в землю обетованную, то они там увидали исполинов. Вот как об этом написано в 34-м стихе 13-й главы: "Там видели мы и исполинов, сынов Енаковых, от исполинского рода; и мы были в глазах наших пред ними как саранча, такими же были мы и в глазах их".
Пантагрюэль тоже происходит от исполинов – великанов, но эти великаны сами пародийны; они относятся к "дивьим людям". Рассказывалось иногда в старые времена, что существуют люди одноногие или люди, у которых лицо находится на груди.
У Рабле существуют носатые люди, горбатые люди; они так же, как и ушастые люди, реальны и пьют "ячменный отвар", то есть пиво.
Но тем не менее они из одного уха могут сшить себе платье, а другим покрыться.
Далее Библия от Рабле продолжается так: "Иные же росли и вдоль и поперек".
"От них-то и произошли великаны.
А от них – Пантагрюэль;
И первым был Шальброт,
Шальброт родил Сараброта,
Сараброт родил Фариброта,
Фариброт родил Хуртали?, великого охотника до супов, царствовавшего во времена потопа,
Хурталй родил Немврода..."
"Немврод родил Атласа, подпиравшего плечами небо, чтобы оно не упало..."
Есть в родословной Голиаф:
"Голиаф родил Эрикса, первого фокусника..."
"Аранф родил Габбару, установившего обычай выпивать за чье-либо здоровье...".
Дерзким исполином, попирающим старую науку и старую веру, был и сам Рабле.
Если разгрызть кость карнавала, который он создал, то это карнавал просветителей, гуманистов.
Нечто подобное попыталась создать Екатерина Вторая.
Митрополит Евгений сообщает следующее о книге Фонвизина "Послание к слугам моим Шумилову, Ваньке и Петрушке": "Оно сочинено и в первый раз появилось на свет 1763 г. в Москве во время данного от двора народу публичного на сырной неделе маскарада, когда на три дня во всех московских типографиях позволена была свобода печатания".
Послание это содержит разговор господина со слугами о бессмысленности человеческого существования.
Тихонравов спорит с митрополитом Евгением и говорит, что "Послание к слугам" напечатано было в ежемесячном издании "Пустомеля", в 1770 году, месяц июль, примечание к с. 17. Впрочем, журнал "Пустомеля" после напечатания этого произведения был прикрыт.
Я в своей библиотеке имел отдельное издание послания, не знаю, где оно сейчас, но указание митрополита Евгения правильно. Меня здесь интересует маскарадная вольность, введенная на три дня Екатериной. В использовании этой вольности многие потом раскаивались.
Рабле был счастливее и запутал своих преследователей. Изобилие бытовых подробностей, их простонародная реальность оказались защитным цветом для всей книги; она как будто рассказывала о пустяках.
Карнавал реально присутствует у Рабле, но он целенаправлен.
Четким дальним планом и главной целью нападок за книгой Рабле стоит Библия; на ближнем плане рыцарские романы. Но в этом романе герои не просто рыцари, а рыцари-исполины, которые всех побеждают. Эти исполины тоже могут быть связаны с библейским сказанием.
В главе 6-й Бытия в Библии написано (стих 4-й): "В то время были на земле исполины, особенно же с того времени, как сыны Божий стали входить к дочерям человеческим, и они стали рождать им: это сильные, издревле славные люди".
Дерзким исполином был и сам Рабле.
Среди предков Пантагрюэля, а следовательно, и его отца упоминаются великаны, и в том числе Атлас, Голиаф и титаны Бриарей и Антей.
Перед нами цепь намеков и пародий, пародирована Библия, уравненная с греческой мифологией и нарочитыми бессмыслицами.
Вот почему я остановился на рождении героя и его предках. Рабле, переиначивая лубок, делает пародийного героя новым мессией, а также потомком героев Библии и исполинов античности.
Рождается новый спаситель; он уничтожает не власть дьявола и не первородный грех, а веру в дьявола и чудеса, ложь устаревшей мифологии. Рождается богоподобный великан.
То, что говорит сам М. Бахтин о книге Рабле, интересно и значительно. Он выделил ее из всей остальной литературы, показал ее связь с карнавалом, народными пародиями, но, как мне кажется, не показал точно, против кого направлена пародия. Карнавал был местом, где все люди получали права шутов и дураков: говорить правду.
Сказанное на карнавале как бы ничего не значит, оно как бы не обидно. Но карнавал Рабле направленно и обидно пародиен: он пародирует не отдельные случаи, происходившие в то время во Франции, – он пародирует церковь, суд, войны и мнимое право одних людей притеснять других.
Метод описаний Рабле, быт его героев, их способ вести диалоги М. Бахтин связал с карнавалом и назвал карнавализацией, но карнавал и сам по себе, как это отмечает и Бахтин, был не безобиден; он – возвращение к Золотому веку, к жизни без принуждения, он озорной.
Карнавал Рабле не повторяет народный карнавал, а перенаправляет его, возобновляя остроту первых нападений народной культуры на культуру главенствующую. Вопрос сейчас поставлен заново во вдохновенной по крайности своего построения книге М. Бахтина.
Карнавал и сезонная работа
Уже упоминалось, что Гаргантюа родился после великого покоса.
Земледельческий труд, уборка урожая в частности, связан с едой: люди радуются изобилию, и нужно съесть часть урожая.
Карнавал – это не только праздник вообще, но это праздник, в котором первоначально выделялись те, кто работали.
Гаргантюа не работал, но стол и тосты, которые произносятся за столом, – крестьянские тосты.
Книга Рабле написана высокообразованным гуманистом, но она использует карнавальные обычаи самым разнообразным способом. Во время труда, в частности труда по посеву, по обработке, снимаются обычные половые запреты и вводятся другие законы. Вот как описывает время полевых работ Б. Малиновский в книге "Сексуальная жизнь туземцев северо-западной Меланезии".
"На юге о. Киривина и на о. Вакута женщины, занимавшиеся коллективной прополкой, имели (по рассказам туземцев) очень странное право, а именно: право напасть на любого замеченного ими мужчину, если он только не принадлежал к числу жителей их деревни. Право это осуществлялось женщинами, как рассказывали местные информаторы Б. Малиновскому, с рвением и энергией" .
Женщины на острове Тробриан, как рабы в Риме во время сатурналий, как бы освобождались от обычных запретов. Такое изменение нравов встречается у всех почти народов сто лет назад и осуществлялось и в границах нашей страны.
Во время сева нравы тоже изменялись, сексуальная жизнь как бы подчеркивалась, выдвигалась на первый план; предполагалось, что плодородие земли связано с половой жизнью человека. Христианским священникам приходилось принимать участие в таких праздниках.
"В различных частях Европы соблюдаются весною и во время жатвы обычаи, явно покоящиеся на том же первобытном воззрении, будто половые сношения между людьми могут быть применимы для того, чтобы ускорить рост растений. Так, например, на Украине в день святою Георгия (23 апреля) священник, одетый в ризы и сопровождаемый причтом, отправлялся в поля, где начали зеленеть хлеба, и благословлял их. После этого молодые супружеские пары ложились на засеянные поля и катались по ним несколько раз, веря, что таким образом они помогут росту хлебов. В некоторых местностях России по полю катают самого священника, это делается женщинами, которые ревностно катают батюшку, невзирая на грязь и царапины, получаемые им. Если пастырь духовный вздумал отказаться от этого обряда или сопротивляться ему, то прихожане начинают роптать: "Батюшка, вы, значит, не хотите нам добра, вы, значит, не хотите, чтобы мы имели хлеб, хоть вы и хотите есть этот хлеб!" В некоторых частях Германии во время жатвы мужчины и женщины, убирающие хлеб, катаются вместе по полю; это является смягчением древнего, грубого обычая, имевшего целью сообщить полям плодородие теми же методами, к которым прибегали когда-то пипилы, к которым еще и ныне прибегают земледельцы Явы" .
Половой акт, связанный с определенным временем, совершаемый как бы по сигналу, сохранился и в римских карнавальных обычаях.
П. В. Анненков в статье "Н. В. Гоголь в Риме летом 1841 года" описывает обед Гоголя и А. А. Иванова: друзья едят макароны. "Опорожнив свое блюдо, Гоголь откинулся назад, сделался весел, разговорчив и начал шутить с прислужником, еще так недавно осыпаемым строгими выговорами и укоризнами. Намекая на древний обычай возвещать первое мая и начало весны пушкой с крепости св. Ангела и на соединенные с ним семейные обыкновения, он спрашивал: намеревается ли почтенный сервиторе plantar il Magio (слово в слово – сажать май месяц) или нет? Сервиторе ответил, что будет ждать примера от синьора Николо и т. д." .
В траттории говорят и шутят об очень древнем обычае.
Древний обряд, связывающий половую жизнь человека с наступлением весны, подчеркнут пушечным выстрелом, слышимым во всем мире.
Пушка стреляла с древнего мавзолея, стоящего над Тибром; по этому сигналу и происходило массовое действо.
Образ пушки, может быть, тут является обновлением фаллического символа.
Вообще о карнавальных обычаях написано так много и разнообразно, что, конечно, М. Бахтин не мог перечислить даже названий десятой части книг, рассказывающих об одних и тех же мотивах воплощений древних обрядов, о шутках, переходящих в искусство.
Жалею, однако, что в книге Бахтина так демонстративно мало сказано о празднествах, создавших греческую комедию, и об Аристофане.
Карнавал и карнавализация
Драматург, переводчик Аристофана и теоретик советского кино Адриан Пиотровский писал в предисловии к комедиям Аристофана об их происхождении: "Весенний праздник греческих земледельцев, виноделов и пахарей, буйная и пьяная сельская гулянка – фаллический "комос", – вот откуда, по надежному свидетельству отца древней учености Аристотеля, пошла "комедия". "Комедия родилась из фаллических песен, – говорит он, – и поныне распеваемых во многих городах".
На этой же странице рано погибший исследователь писал:
"...мысль о преодолении бытовой повседневности, некая фантастическая перевернутость общественных и природных отношений, перевернутость, где бедняки становятся на место богатых, "птицы" и "звери" – на место "людей", молодежь – на место стариков, женщины – на место мужчин, представления такого рода лежали в основе и празднеств в целом и маскарадной театральной игры, их венчавшей; они одинаково определяют собою и широко любимую в феодальной Англии весеннюю игру в "майского короля", и старославянские игры, и египетские мистерии, "хмут", н, наконец, вот эти греческие "игры Диониса" .
"Недаром "комос" – праздник свободы, праздник победы над бытом, над будничной закономерностью. Все становится здесь вверх ногами, последние становятся первыми, женщины – господами, а мужчины – слугами ("Законодательницы" – "Экклезиазусы"), птицы – богами, а божества – ничем ("Птицы"), старики – мальчишками и дети – воспитателями ("Осы" и "Облака"). Вот этот переворот, этот сдвиг привычных отношений и есть то, что в первую очередь придает наивному карнавалу могучую силу жизнерадостности, пафос победы над буднями, легкость и блеск. Этот сдвиг нагляднейшим образом отражен уже в самой фантастически-сказочной костюмировке хора, обращающей людей в "птиц", "ос" и "облака", он насквозь пронизывает все песни и действия хора. Та часть комедии, где он проявляется с величайшей определенностью и силой, уже в древней критике получила наименование "парабазы". Парабаза с необходимостью входит в каждую комедию Аристофана. Она целиком принадлежит ряженым, хору. Здесь хор выступает с песнями и "речами", прославляющими сказочную природу; с величайшим разнообразием здесь варьируется на разные лады основной мотив "сдвига", "перестановки".
Карнавал переживает изменения; он включает в себя и историю.
Иначе это сформулировано в книге М. Бахтина "Проблемы поэтики Достоевского". Романист как бы объяснен карнавалом.
В главе есть некоторые уточнения, о которых стоит поговорить, так как они углубляют термин.
"Сам карнавал (повторяем; в смысле совокупности всех разнообразных празднеств карнавального типа) – это, конечно, не литературное явление. Это синкретическая зрелищная форма обрядного характера. Форма эта очень сложная, многообразная, имеющая, при общей карнавальной основе, различные вариации и оттенки в зависимости от различия эпох, народов и отдельных празднеств. Карнавал выработал целый язык символических конкретно-чувственных форм – от больших и сложных массовых действ до отдельных карнавальных жестов. Язык этот дифференцированно, можно сказать, членораздельно (как всякий язык) выражал единое (но сложное) карнавальное мироощущение, проникающее все его формы. Язык этот нельзя перевести сколько-нибудь полно и адекватно на словесный язык, тем более на язык отвлеченных понятий, но он поддается известной транспонировке на родственный ему по конкретно-чувственному характеру язык художественных образов, то есть на язык литературы. Эту транспонировку карнавала на язык литературы мы и называем карнавализацией ее. Под углом зрения этой транспонировки мы и будем выделять и рассматривать отдельные моменты и особенности карнавала.