- Тропинка идет правее, краем луга, - сказала Айно, - когда у тебя будет конь, он проложит широкую колею. А сейчас она и не нужна. Разве нужна птице дорога, чтоб найти свое гнездо?
Они снова весело посмеялись, и Пауль неожиданно ловко обхватил Айно и поцеловал в шею; она со смехом вырывалась, но не очень. (Все это видел Йоханнес из-за своего куста, когда запаливал трубку.)
Дом чернел на белом снегу своими необжитыми бревенчатыми стенами, стоял на голом месте, открытый всем ветрам; только с одного боку лепились к нему две старые березы и жидкие кусты. Пауль и Айно обошли дом кругом. Дом - низкий, как баня; два оконца на юг, одно на восток. Перед полуоткрытой закопченной дверью плоский плитняковый камень, занесенный снегом.
Они сели на заснеженный сруб колодца. Пауль заглянул в него.
- Воды в нем нет, - пробормотал он. - Как и говорил Семидор. Придется возить в бочке из ручья.
- Ты сделаешь санки, - согласилась Айно. - Ручей недалеко. Это пустое дело. Но как хлев?
Она потянула к себе дверь, но ее плотно занесло снегом. Пришлось Паулю помочь. Они вступили в холодную темноту, где чуть пахло прелой соломой и древесной гнильцой.
- Даже навоз вывезен до крошки, - огорчился Пауль. - Но корову и лошадь на первое время тут поставить можно. Только стойла сделать и кормушки. Дверь поправить, - видишь, покосилась, не закрывается…
- Здесь в углу будет поросенок, - с восторгом сказала Айно.
И ему показалось, что он видит, как в темноте блестят ее глаза.
- Поместится, - согласился Пауль. - Ну, пойдем дальше.
У сарая, примыкавшего к хлеву, совсем не было двери. В щели между разошедшимися досками сияли полоски света. На полу, покрытом слежавшимися опилками с требухой древесной коры, стояли широкие сломанные дровни, валялись беззубые грабли и измочаленный чурбан для колки дров. Больше ничего не было.
- Вот и сани, - оживился Пауль и поставил ногу на перекладину. - Может быть, мы на них еще лес повозим, а?
- Идем в дом, - потянула его Айно за рукав.. - В наш маленький домик, - засмеялась она.
Они вступили на порог. Дверь из маленьких сеней открывалась прямо в комнату. Комната была одна. В ней стоял очаг с черной, задымленной топкой. На полу перед окном белел сугроб снега, - занесло в разбитую раму. Айно бросилась к плите.
- Самое главное, чтоб не дымила, - озабоченно сказала она, отыскивая и выдвигая задвижки. В руках Айно появился клок соломы; она зажгла его и сунула в плиту. Синеватый дымок пропал было в устьи, а затем повалил в комнату.
- Ничего, разгорится - лучше будет, - успокоил Пауль, заметив огорчение на лице Айно. - Может быть, кирпич в дымоходе. Это пустяки поправить.
Он прошел широкими шагами вдоль задымленных стен, - пять шагов в ширину, семь в длину, - половицы заскрипели под ногами. Записал что-то в блокноте, вынутом из кармана.
- Пол… - коротко сказал он. - Пол перебрать надо. Мне бы пять-шесть досок двухдюймовых… Стены обобьем папкой, - тепло и светло. Ты увидишь… Мы на войне даже в земле в три дня такие квартиры устраивали, что загляденье… А тут стены есть и потолок.
Он с удовлетворенным видом уселся прямо на полу и стал закуривать. Айно подошла к нему.
- Пауль, но у нас нет даже стола и стульев, - тихо сказала она. - Я не знаю, как это все будет?
Посмотрев на ее лицо, он расхохотался.
- Мы что-нибудь придумаем… - многозначительно сказал он. - Я поеду в город и отыщу Йоханнеса Уусталу. Ты не знаешь Йоханнеса Уусталу? Это великий строитель; он меня научил держать в руках топор и рубанок. У него и сейчас мой инструмент кой-какой лежит. Если я его найду, все будет хорошо…
Айно вздохнула.
- Что? - спросил он озадаченно.
- Ничего, - покраснев слегка, сказала она. - Сааму говорит, что с милым и соленая салака сладка. Но…
- Но белый хлеб лучше, - подсказал он, улыбаясь.
- Нет, не то… Чтоб поселиться в этом доме, надо разжечь огонь в плите, а чтобы вырастить хлеб, нужно много. Кто нам поможет? Мой отец не поможет нам…
- Да, конечно… - сурово сказал Пауль, встал и выглянул в окно.
- Наша помощь - здесь, - сказал он.
Айно, подойдя к нему, ничего не увидела, кроме голых полей, покрытых снегом, - поля вплоть до леса.
- Вот это и есть помощь, - сказал он, взволнованно улыбаясь. - Земля. Кто нам дал ее, тот поможет и дальше.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Январь тысяча девятьсот сорок шестого года пришел с оттепелью и влажными теплыми ветрами с моря. Потом ударил мороз, густо выпал снег, покрыл леса и поля, и установились солнечные, морозные дни.
Хутора деревни Коорди у лесных опушек стояли тихие и заснеженные; совсем такие, как изображали их когда-то на рождественских открытках пятсовских времен: синяя сонная ночь над снежными крышами хуторов, приткнувшихся к темным елям; уютно и безмятежно светятся огоньки в окнах, узкие снежные дороги ведут к хуторам.
Внутри этих хуторов жизнь теперь текла не такая уж сонная.
Новая жизнь, со всеми ее бурными хлопотами, входила в тихие хутора, увлекая за собой всех их обитателей, как бы далеко хутор ни отстоял от здания волисполкома, где председатель Янсон почти охрип у телефона, ругаясь с председателями сельсоветов из-за медленного хода лесозаготовок, инструктируя сельских уполномоченных и давая сводки в уезд.
Пока Янсон шумел у телефона, Петер Татрик, коротконогий, мешковатый крестьянин в меховой финке, надвинутой на глаза, спотыкаясь по сугробам, пробирался на отдаленный хутор Мейстерсона и в крепких выражениях поминал Янсона, который до сих пор никак не удосужится выделить ему в помощь другого сельского уполномоченного. Где это видано, чтоб на одного приходилось шестнадцать хуторов, к тому же далеко расположенных друг от друга? Сам же говорит, что норма только десять…
Рвался на цепи и лаял пес.
Мейстерсон, высокий, жилистый крестьянин с лысиной, с очками на длинном птичьем носу, открывал дверь на кухню, где пахло теплым хлебом и молоком и хозяйка чесала шерсть на ручных кардах.
- Ну, что скажешь? - спрашивал Мейстерсон после обмена мнений о погоде.
- Все то же, - ласково говорил Татрик. - Завтра воскресник по вывозке. Вам восемьдесят кубометров вывозить, а вы еще и половины не вывезли.
- А я завтра думал ехать в город на базар, - откровенно вздыхал Мейстерсон, - поросят продавать.
- Можно подумать, без нашего Яана не обойдется, - вмешивалась хозяйка.
- Значит, не обойдутся, - отвечал Татрик, обтирая громадным платком запотевший лоб. - У Янсона второй день уполномоченный из уезда сидит. И машина на дворе стоит. Зря бы он не приехал, я думаю. Правда ведь?
- И куда это лес идет только? - бормотал Мейстерсон.
- Нужен… Немцы половину Таллина разрушили, Тарту, Нарву. Не оставлять же так… - резонно разводил руками Татрик. - Да и вон, говорят, в Кохтла-Ярви на сланцах заводы строят, город целый. Разве туда леса мало нужно?
- А я хотел на ярмарку, - задумчиво почесывал нос Мейстерсон, - поросята в самый раз подросли.
- Нет, Мейстерсон, уж как хочешь, а завтра на воскресник. Уж ты не отговаривайся. Понимаешь, и меня и власть обидишь отказом…
Татрик с достоинством выпятил крутую грудь под расстегнутым бараньим полушубком. Мейстерсон искоса задумчиво посмотрел на значок сельского уполномоченного, прикрепленный к отвороту пиджака его. Татрик не плохой мужик, добродушный человек; Мейстерсон его знал как облупленного, - такой же мужик, как и он сам, и вдруг - власть… Татрика, как одного из соседей, он мог бы, вообще-то говоря, послать к чертям. Но вот советская власть - это было уже другое дело. С ней он ссориться не хотел. С какой стати! Кто же ему в сороковом году скостил земельные долги, кто пять гектаров земли прирезал? Опять-таки удобрения получил в этом году, семена думает менять на сортовые…
- Может, не ехать на ярмарку? - вопросительно обратился он к жене. - Как думаешь, Сальме?
Сальме не ответила, зная, что муж спрашивает больше для формы и все равно решит по-своему.
- Даже те едут, кто и не обязан, - вспомнил Татрик. - С хутора Яагу все едут: Маасалу, Тааксалу и Семидор.
- Ну, быть так… - хлопал Мейстерсон ладонями по коленкам. - Мой конь не хуже, чем лошади на хуторе Яагу….
И Татрик, распростившись, заснеженными тропинками брел к другому хутору.
Огни в Коорди на тех же местах, в тех же окнах, где их привыкли видеть отцы и деды, но на многих этих хуторах жили новые хозяева. Так, на хуторе Яагу, принадлежавшем когда-то трактирщику Мергелю, поселились двое бедняков - Маасалу и Тааксалу. Жизнь на хуторе Яагу давала крестьянам обильную пищу для разговоров, потому что в содружестве этом они видели что-то новое, непривычное для деревни Коорди, резко идущее вразрез с ее традициями. Бывало в волости и раньше, когда два хозяина селились вместе и помогали друг другу, но их непременно связывали узы родства. А тут двое чужих друг другу крестьянина. К ним примкнул еще третий, всем известный Семидор-неудачник. По этому поводу было много шуток. Так как в деревне, состоящей из двух десятков хуторов, трудно было скрыть что-нибудь, то все были в курсе событий на хуторе Яагу. Знали, что Семидор на первой же пахоте сломал лемех на камне, и как он стал при помощи Маасалу хозяином половины лошади, и как на базаре ему какой-то пройдоха ухитрился продать кривого на один глаз поросенка.
Но мало-помалу темы для шуток иссякли: трое на хуторе Яагу держались прочно, и по началу видно было, что там дело пойдет на лад. Это ощущалось даже по поведению Семидора, который уже не с прежней охотой поддерживал шутки односельчан на свой счет.
Большое внимание крестьян привлекло к себе и вселение новоземельца Юхана Кянда на хутор Курвеста. Юхан Кянд оказался веселым, разговорчивым и очень добродушным мужчиной средних лет. Два грузовика, нанятых им и доверху нагруженных, привезли его добро. Любопытные глаза успели разглядеть под брезентом на машинах мешки, туго набитые зерном, ящики, городскую мебель.
Сам Юхан приехал на поджаром красном тракторе и установил его в просторном сарае рядом с молотилкой, рядовой сеялкой и жнейкой.
Вместе с Юханом приехала его молодая жена с пушистой лисой на воротнике и еще какая-то пожилая женщина, повидимому мать, с брезгливо сжатыми губами. Жена бережно внесла в дом крошечную собаку с круглыми, выпуклыми как пуговицы, злыми глазами и больше не показывалась на дворе, где у ящиков хлопотали муж, шоферы и растерянный Сааму.
- Ого! - многозначительно сказал Маасалу своим приятелям, глядя на проезжающие мимо грузовики Кянда. - Видать, господин новоземелец не одну тонну тянет…
Да и многие крестьяне в волости сказали "ого!" Выяснилось, что некоторым он знаком по встречам на окрестных ярмарках, где Кянду удавалось иногда совершать довольно удачные сделки. Своей земли Юхан Кянд никогда не имел, он когда-то предпочитал арендовать ее в соседних с Коорди волостях у хозяев, близких к разорению, и, по слухам, арендовал довольно выгодно; истощив поля, взяв от земли за пару лет все, что она могла уродить, и ничего не дав ей взамен, он охотно расставался с участком.
Кянд немного разбирался во всем, - умел управлять трактором, мог разобрать и собрать электромотор, хотя и не всегда от этого был толк; подобно ходячему справочнику, знал по всему уезду, где что и у кого можно купить - с доплатой и без, давал советы и, вообще, считался деловым человеком.
И вот теперь у Кянда специально для организуемого машинного товарищества появился неизвестно из чего и как собранный трактор. Основанием его послужил изуродованный, без мотора, остов, привезенный Кянду знакомыми шоферами за пару литров самогона. Мотор, подшипники, магнето и прочие детали неутомимый Кянд доставал по всему уезду, где в обмен на "мыльный камень", который на проверку оказывался бог знает какой дрянью, а где и попросту, как говорили крестьяне, "брал в долгосрочный кредит".
Поджарый трактор, свежевыкрашенный Кяндом красным лаком, внешне выглядел довольно внушительно: оглушительно тарахтел на ходу и плевался синим дымом, словом - производил впечатление.
И вот этот трактор Юхан Кянд сдавал в организуемое машинное товарищество, можно сказать - дарил его…
Юхан Кянд, сгрузив добро в дом, не задержался в нем, а двинулся в самые людные места деревни. Он навестил всех ближайших соседей - Коора, Вао, Татрика и Мейстерсона, только Пауля Рунге не навестил, может быть потому, что дорога туда была занесена снегом. Его увидели в сельском совете, в волисполкоме и в местном кооперативе. Всюду раздавался его зычный, с сипотцой, веселый голос, кому-то он обещал одолжить сеялку, с кем-то чокался кружкой с пивом…
Каким бы компанейским парнем он ни показал себя, крестьян, однако, заинтересовал своим появлением и Коорди не столько Кянд, сколько его поджарый трактор. В Коорди не было трактора, и вот теперь он появился. О, это было большое дело! Кянд теперь собирался работать "под машинным товариществом", как он сам об этом всем заявлял.
Новое товарищество жизненно интересовало многих, и на первое организованное собрание в середине февраля пришли крестьяне с самых дальних хуторов.
Председателем товарищества выбрали Юхана Кянда, как человека, знакомого с тракторами. К тому же в глазах многих хозяев немаловажным казалось то обстоятельство, что Кянд, вступая в товарищество, отдавал ему свой трактор. Значит, как-то и неудобно не почтить Кянда…
В таком духе и высказался Михкель Коор.
При выборах членов ревизионной комиссии возникли споры и разговоры. Выдвинуто было с десяток кандидатур. По привычке выдвинули и кандидатуру Йоханнеса Вао.
Неожиданно для всех выступил незнакомый большинству старых хозяев в волости, одетый в поношенную шинель человек с тяжелым суровым лицом, с которого неуступчиво и неласково смотрели пристальные голубовато-серые глаза.
Он не совсем даже вежливо протолкался между старыми уважаемыми и известными в Коорди хозяевами поближе к столу президиума. Увидев его лицо, Йоханнес Вао, сидевший в первых рядах, угрюмо насупился.
Человек выступил с очень короткой речью, прозвучавшей так же резко и ясно, как резки и ясны были черты его мужественного лица.
- Во-первых, - сказал он, - это дело надо рассматривать как дело советской власти. Машинные товарищества и раньше бывали в волости, но какие? - Кулацкие. А это товарищество - советское. Его первая цель какая? - Прежде всего, помочь не таким крепким хозяевам, как Коор, или даже таким середнякам, как Йоханнес Вао, который и сам справится с пахотой, а бывшим попсам, батракам и новоземельцам, не имеющим своих сельскохозяйственных машин. Значит, руководить товариществом и контролировать его должны представители от бедноты. Он поэтому и предлагает выбрать в ревизионную комиссию Маасалу. Точка!
В наступившем молчании он пошел пробираться на свое место, ощущая на себе пристальные взгляды. Среди них взгляд Михкеля Коора никак нельзя было назвать дружелюбным.
Но плевать он хотел на эти косые взгляды!.. Поля Журавлиного хутора нуждались в тракторе! Вот это, так же как и неизменный тревожный вопрос Айно: "Но кто нам поможет, Пауль?", заставили его, всегда такого молчаливого, выступить.
Парторг Муули, сидевший за столом президиума, весело и одобрительно посмотрел ему вслед.
Выступил сельский уполномоченный Татрик, который любил, чтоб все решения принимались тихо, мирно, без препирательств, - иначе, какой же порядок?
Зачем такие слова? Ведь речь идет о всех крестьянах Коорди, - все будут выполнять план государственных поставок по хлебу. И товарищество нужно и Коору, и Мейстерсону, ему, Татрику, и Маасалу - всем…
Впечатление от его примирительных и добродушных слов чуть не испортил Кристьян Тааксалу.
- Слушайте, слушайте, этот парень Рунге правильно говорит! - прозвучал его трубный голос. - Михкелю Коору трактор, конечно, тоже нужен, но нам он нужен больше.
Пошумели, погалдели… Мнения хотя и разделились, но после голосования выяснилось, что Йоханнес Вао получил больше голосов, чем Каарел Маасалу. Все-таки Вао был свой в Коорди человек, а к тому, с хутора Яагу, пока еще приглядывались…
Пауль сердито насупился, - видно, смаху не так-то легко сковырнуть тестя: глубокие корни держат…
Вошли новые времена и в быт Коорди. Ибо чем другим, как не веянием новых времен, по мнению крестьян, можно было объяснить глубокую межу раздора, легшую между Журавлиным хутором и хутором Вао? Йоханнес теперь и слышать не мог имени Пауля и Айно, а те, в свою очередь, не делали никаких попыток к смирению и примирению.
Разве такое случалось в старые времена? Наверняка нет. Новый зять вместе с Айно пришли бы с повинной. Они на кухне, стоя, выслушали бы Йоханнеса. И Пауль, уж будьте спокойны, в первую же весну поработал бы на полях Йоханнеса, из чувства родственного долга и уважения. Ибо у кого нет богатства, тот берет смирением.
И тогда, как знать, Йоханнес, любивший почет, может быть простил бы дочь, которую выгнал из дома. Из чувства отцовской гордости, - чтоб не смеялись над убогой жизнью молодых, - подарил бы Паулю пару овец и корову. Да и плуг или борону одолжил бы и случае нужды. Ведь не каменное же сердце у него…
А теперь получилось нечто совсем непонятное. Двое, можно сказать, нищих захотели своими силами построить себе жизнь на Журавлином хуторе.
По мнению Йоханнеса, это было так же немыслимо и невозможно, как попытаться осушить само болото Ussi soo, отнимающее от волости двести гектаров земли. Находились, правда, смельчаки, пытались когда-то, да ничего не получилось у них, труд зря потратили, посмеялось над ними Змеиное болото.
Похоже было, что молодожены даже думать не хотели о прощении, и то, как они себя вели, на взгляд Йоханнеса, было сплошным вызовом ему перед лицом всей деревни.
- Гордость никогда никому богатства не приносила, - сердито ворчал Йоханнес жене Лийне. - Вот посмотрим…
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
О том, что делается на Журавлином хуторе, крестьяне Коорди знали мало; сам хутор стоял далеко на отшибе, и с большой дороги нельзя было увидеть дымка из его трубы, да и сам Пауль Рунге довольно редко показывался в людных местах, не в пример вездесущему Юхану Кянду, новому владельцу хутора Курвеста. Между тем, ни одна семья в деревне не готовилась с таким напряжением к весне, как Пауль с Айно на Журавлином хуторе.
В хлеву теперь стояла краснопегая корова Минни, принадлежавшая когда-то Курвесту. Первые дни Айно поминутно выбегала к ней в хлев. Скребком и щеткой Айно выскребла ее до блеска, мыла вымя теплой водой и смазывала жиром. В углу похрюкивал поросенок, купленный у Мейстерсона на армейские сбережения Пауля. И, наконец, в загородке из еловых жердей стоял сам Анту, двадцатилетний серый мерин!
Из-за Анту Паулю пришлось повоевать. Юхан Кянд пожелал получить его себе, - как никак, у него лошади тоже не было. Дело дошло до Янсона. Пытаясь сдержать волнение, Пауль спросил председателя, что можно сделать без лошади, когда на хуторе нет ни полена дров и даже воду приходится возить за полкилометра в кадке. А на ком лес возить для постройки, с кем на пахоту выйти? Он упорно смотрел в глаза Янсону, и тот принял его сторону.
- Ты уж тоже… - с неудовольствием сказал он Кянду. - Из-за двадцатилетнего одра споришь, - смеяться будут… Новую не купить, что ли?