- Не будешь собирать каучук или копру - попадешь в долги; тогда голландцы заберут и увезут на другой остров, где добывают олово и свинец. Им много надо копры, каучука, свинца, олова. Голландские купцы очень жадные, злые. Им все давай, все давай! Наши молодые люди почти все увезены добывать олово и свинец на другие острова. Оттуда редко кто возвращается. Многие умирают там. Малайцы боятся рудников. Нам олово, свинец не надо… Да и здесь не легче. Вы сами видели, сколько копры приготовлено для вывоза, - горы лежат. И много каучука…
Моряки вспомнили, что близ одной из бухт на востоке острова, на огороженном участке, они действительно видели огромные кучи мякоти кокосовых орехов - копры, приготовленной голландцами для вывоза. Сладковатый, гнилостный запах был слышен далеко… Когда подошли ближе, увидели тучи мух, клубившиеся над копрой.
Там же лежали пачки белого прозрачного каучука…
Пулунгул снова заговорил:
- Когда приходит пароход, то привозит немного риса, соли, рома, и голландцы забирают все, что собрано малайскими людьми. Я вот ночью собираю каучук много-много лет, и он идет голландцам. А у меня, кроме бамбуковой хижины, ничего нет. Было два сына, их увезли добывать олово, свинец. Ни один не вернулся, оба умерли там… А я уже немолод. Школ у нас нет, малайские люди темные. Но они думают: почему на острове хозяева голландцы? Почему малайцы сами не хозяева? Почему?..
И малаец замолчал, глядя из-под насупленных бровей в костер и поминутно отгоняя москитов. Потом он убрал чашечку из-под желоба, поставил другую. Подвинулся к костру и поправил дрова. Жаркие золотистые язычки пламени осветили его коричневое лицо с горбатым носом, с черными блестящими глазами. Он долго молчал, затем, выпрямившись, тихо произнес:
- Малайцы много-много думают: не надо нам голландцев! Здесь малайская земля, всегда-всегда была малайская… - Сказав это, малаец замолчал, молчали и моряки.
Бахирев вспомнил, что и у старика, которому он помогал собирать кокосовые орехи, сын тоже погиб где-то на свинцово-оловянных рудниках…
Расположившись около костра на куче веток, моряки уснули.
Их разбудила утренняя прохлада. Светало. Море в первых лучах сверкало, и лишь кое-где на нем дымились сизые полосы. Утро вступало в свои права.
Распрощавшись с Пулунгулом, моряки в поисках пищи и смолы для факелов углубились в джунгли. Петр Чулынин, выйдя на маленькую полянку, внезапно наступил на что-то скользкое, холодное. И тут же почувствовал, что какая-то гадина обвилась вокруг его ноги и сжимает ее. Он подпрыгнул, отчаянно закричал, выскочил на тропинку и увидел на ноге небольшого удава. На помощь матросу поспешили товарищи. Услышав крик, к ним подбежал и Пулунгул. Он быстро схватил змею чуть ниже головы и, крепко сжав в руке, потянул в сторону, взмахнул Параном и ударил ее по концу хвоста. Бахирев ему помогал. С большим трудом удалось освободить ногу Петра Чулынина от крепких объятий змеи. Евгений Бердан брезгливо добил удава, отбросив его в сторону.
Это происшествие заставило моряков быть осторожнее и осмотрительнее.
Вскоре они пришли в свой лагерь в джунглях.
…Как-то Александр Африканович попросил Датука повести его в мангровые заросли. С ними пошли Бакалов, Друт и Байдаков - они слыхали, что там, в реках, много рыбы.
Проникновение в мангровую чащу - дело сложное. Частокол дыхательных корней, забор из корней-подпорок вместе с ветвями и стволами представляют труднопроходимое препятствие. Водные же пути в мангровых зарослях очень узки, извилисты, пробираться по ним трудно даже не раз бывавшему здесь человеку. А если попытаться выскочить из шлюпки, ноги сразу увязнут в зловонном иле, булькающем пузырями гнилостных газов. Часто ил совсем засасывает людей. Но не легче двигаться пешком по внешнему краю мангровых чащ, по песчаной косе, намытой прибоем. Песок мягок и зыбуч, он прикрывает илистые смертельные ловушки, топи. Идти мешают корни, полусгнившие остатки древесных стволов.
В мангровых зарослях сыро, сумрачно, стоит пугающая тишина. Ветви и корни деревьев висят неподвижно, словно мертвые. Рядом с деревьями высотой более двадцати пяти метров и до двух метров в обхвате виднеется низкий кустарник. Из ила поднимаются дыхательные корни - они торчат словно свечи или извиваются как змеи.
Воздух наполнен тучами москитов, комаров, слепней. Они миллиардами размножаются в дуплах деревьев, где застаивается вода от дождей.
- Вот где очаг лихорадки! - произнес вслух Демидов.
Когда прошли еще дальше, заметили несколько птиц - то были цапли, красноносые ибисы и фламинго. На не залитых водой прогалинах, между манграми виднелись усеченные конусы, сложенные из затвердевшего ила, - гнезда фламинго.
Капитан рассказывал морякам:
- В таких зарослях лет сто - полтораста тому назад пираты прятали груз черного дерева, как называли тогда работорговцы негров-невольников. Я где-то недавно читал, что и в наши дни японцы получили ряд концессий на разработку мангровых зарослей - кора этих деревьев хороший дубитель. А когда голландцы обследовали эти концессии, то обнаружили замаскированные бетонные площадки, устроенные якобы для занятия спортом. На самом же деле это были аэродромы и площадки для орудий. Малайцы говорят, что здесь, на острове, тоже была японская концессия. Да, японские империалисты давно готовились к захвату многих островов Тихого океана, - задумчиво закончил капитан.
Вдруг Датук остановился и тихо проговорил:
- Капитан, вон калонги - летучие собаки.
И действительно, там, куда показывал рукой Датук, на ветвях мангровых деревьев, среди длинных лиан, моряки увидели диковинных летающих собак, похожих издали на летучих мышей. Они расправляли свои крылья и усаживались на ветви. Оттуда доносились звуки, напоминающие шипение гусей: летучие собаки засыпали.
Вскоре нашли длинных, похожих на змею рыб; их было много, и Датук сказал, что они съедобны.
Вода отступила, так как начался отлив, и на чернеющей илистой земле в зеленоватом лунном свете сверкали только небольшие лужи, оставшиеся в углублениях. Спускающиеся с вершин деревьев и глубоко уходящие в ил воздушные корни казались гигантскими ходулями.
Долго моряки пробирались среди зарослей мангровых деревьев, где порхали огромные синие бабочки с какими-то зелеными прожилками, отливающими разными цветами. Неожиданно Друт остановился. Он увидел лиану толщиной не более четырех сантиметров, сначала поднимающуюся по стволу пальмы до самой вершины, затем опускающуюся на крону более низкого дерева и опять ползущую на еще более высокое дерево… Лиана была длиной не менее двухсот метров. Датук сказал, что это ратанг - самое длинное растение на острове.
На обратном пути Датук рассказал сказку. Это был ответ на вопрос Александра Африкановича, почему малайцы не ходят в глубь зарослей острова, туда, где виднелись вершины вулканов.
Сказка была короткой.
- Там, в джунглях, есть поселок. Все хижины в нем построены из человеческих костей, а крыши их покрыты длинными волосами женщин. - Темные глаза Датука смотрели куда-то вдаль, через головы слушателей, в сторону джунглей, откуда только что вышли моряки. Там, в призрачном свете луны, виднелась вершина вулкана. Датук сопровождал свой рассказ скупыми жестами. - Тигры построили этот поселок и живут в нем. Амир Кампонга - злой дух - ночью становится тигром, а днем принимает облик человека. Крадучись, выходит на тропинку и, если встретит путников, приглашает их в поселок. Духи в виде красивых девушек ласково встречают гостей. Это тоже тигры… А ночью хищники съедают людей. Ничего не поделаешь! Такова участь тех, кто слишком доверчив, - закончил свою сказку Датук и замолчал. Затем добавил: - Зачем ходить далеко в джунгли человеку, ему хватит берега, а джунгли зверям нужны…
- Человеку надо все знать, весь мир, - заметил капитан. И, подумав, заключил: - А друзьям нужно доверять. Как же иначе?..
Вечером Александр Африканович долго рассказывал больным товарищам о том, что они видели по дороге в джунгли. Полумрак стоял в хижине. Моряки с интересом слушали рассказ капитана, жалея, что не могут еще сами совершать такие походы.
Чтобы не пропадало зря время, Ефим Кириллович организовал занятия с кочегарами и машинистами.
Моряки внимательно слушали его. Видно было, что люди сильно скучали по работе на судне.
Продолжались и занятия по изучению английского языка. Члены экипажа часто вспоминали "Перекоп", рисовали в мечтах, как будет выглядеть новый "Перекоп". И были уверены, что он будет лучше прежнего. Говорили о том, что на Родине уже, вероятно, много построено новых судов, что после войны будет строиться еще больше пароходов - больших, комфортабельных. Старший механик вспоминал о плавании на первых траулерах, о встречах с Алексеем Максимовичем Горьким.
- Помню, был я в Италии на постройке и спуске траулеров. Как раз строился тогда и тот, что последним встретился нам, когда мы уходили в рейс из Владивостока, - "Алексей Пешков". Да, так вот. Поехали мы к Алексею Максимовичу Горькому в Сорренто. Красивые места… А на даче у Алексея Максимовича небольшой дворик, посыпанный мелким желтым морским песком, множество клумб, на которых особенно выделялись красные тюльпаны. У изгороди стояли березки, лиственница и кедр. И все это посажено лично Алексеем Максимовичем.
"Прошу, прошу", - приветствовал нас Алексей Максимович.
Из густых зарослей жасмина выбежали две девочки - обе в голубеньких платьицах, с распущенными волосами, с большими темными глазами. Меньшая закричала:
"Дедушка! Дедушка! А мы настоящую ящерку поймали. Вот только хвостик оборвался. Ну, мы его прибинтуем и йодом помажем. Ты поможешь нам! Ты умеешь…"
"Правильно, правильно, милые. Помогу, помогу… А сейчас бегите, скажите: гости приехали, обедом их угостить надо".
Наступил вечер. Огромные бабочки летали в свете лампочек. Светлячки описывали круги среди кустов. От жасмина шел пряный запах.
Алексей Максимович долго расспрашивал нас о Советском Союзе, особенно интересовался Дальним Востоком и успехами дальневосточников, вспоминал Арсеньева, Борисова - книги их он очень любил.
"Вот эти книги напечатаны в вашем Владивостоке, а куда дошли!" - сказал он и довольный засмеялся.
В кустах, шурша, бегали ящерицы. На столе у Алексея Максимовича стояла подставка из уральской яшмы, и на ней - бронзовая ящерица среди дубовых листьев и желудей.
"Прекрасный здесь климат. Чувствую себя хорошо. Болезнь свою забыл… А знаете как соскучился по России? Вы, моряки, можете меня понять… Ведь Родина… А Родина нашему русскому человеку - это, знаете, превыше всего на свете. Вот я и тут посадил деревья, цветы, привезенные из России… Поправлюсь и - туда, домой, на Родину".
На следующий день мы пошли в порт. На стапелях стояли расцвеченные флагами траулеры. Все были в сборе. Приехал Алексей Максимович. Собравшиеся разместились на трибуне. У траулера была протянута розовая шелковая лента. Первым спустили "Уссуриец". Вначале медленно, потом все набирая скорость на салазках, он скользнул к воде и вскоре, удерживаемый канатами с обоих бортов, закачался на поверхности Неаполитанского залива. В это время Алексей Максимович посмотрел в сторону остальных траулеров и увидел выступавшую носовую часть другого судна, на которой белыми буквами было выведено по-русски и чуть ниже повторено по-английски: "Алексей Пешков". Алексей Максимович повернулся к нашему представителю, и все мы заметили, как две крупные слезы покатились по его морщинистому лицу. Он тихо проговорил:
"Тронут. Очень тронут. Спасибо!"
Когда же директор завода преподнес ему ножницы, Алексей Максимович осторожно взял их и тут же передал меньшей внучке. Она ловким движением разрезала голубую ленту. Под шум долго не смолкающих аплодисментов траулер "Алексей Пешков" сошел со стапелей и остановился рядом со своими собратьями. Вскоре "Уссуриец" и "Алексей Пешков" ушли на Дальний Восток, "Амурец" - на Черное море. В день отхода Алексей Максимович приехал проститься с нами, привез подарки: музыкальные инструменты, книги, картины. Дав прощальные гудки, мы ушли на Родину, а Алексей Максимович крикнул с берега: "Встретимся на русской земле!.."
Так закончил свои воспоминания Ефим Кириллович и подумал: "Скоро ли мы попадем домой, на русскую землю?.."
Русский доктор
Было раннее утро. Евдокия Васильевна сидела на берегу и, задумавшись, смотрела на рыбок, резвящихся среди коралловых рифов. В прозрачной спокойной воде лагуны плавали рыбки самых диковинных расцветок. И, глядя на них, Евдокия Васильевна вспомнила свое далекое родное село, весну в Приморье, когда цветет багульник и все сопки в розово-сиреневом кипении. Позже, когда все зазеленеет, поляны покрываются белыми и розовыми пионами, а среди зарослей пионов подымаются то золотистые, то огненные, то темно-красные лилии с черными крапинками, такими, как вот у этих рыбок.
Размечтавшись, Евдокия Васильевна забыла, что она на далеком чужом острове, забыла голод. Вот уже три дня, как, кроме сока кокосовых орехов, она ничего не ела. Однообразное варево кока всем приелось. Рыбы ловили немного и давали ее только раненым и больным. Правда, Володя Зинчук вместе с Радченко сплели какую-то сеть - морду и обещали "рыбой завалить", но улов их был небогат. В первый день им попалась странная длинная рыба, похожая на угря. Порубили ее на небольшие куски, сварили уху; ничего, есть можно. Но на двадцать восемь человек одной рыбы было маловато, едва попробовали ее вкус…
Сегодня Зинчук снова потащил на речку свое приспособление. Старается, но не может "завалить" моряков рыбой… Следом за ним пошагал, подпрыгивая на обломках кораллов, Коля Самойленко. На следующем комсомольском собрании будут разбирать его заявление о приеме в комсомол…
И, глядя на Зинчука, на его осунувшееся, худое лицо, на Колю, следовавшего за ним, Евдокия Васильевна улыбнулась:
"Какие же они все славные… Вот только были бы лекарства, питание как следует - давно многие выздоровели бы".
Ветерок чуть шевелил ее посветлевшие от солнца волосы. Она взглянула на море да так и осталась сидеть, пораженная величественным зрелищем.
Над морем поднимался огромный черный столб не то дыма, не то воды. Столб вращался и двигался быстро. Вверху он был уже, чем у основания. Внизу вода пенилась, всплескивала, ее подхватывало ветром и уносило ввысь. Плывшие спокойно в небе облачка разошлись в разные стороны, затем сбились, образовали черную тучу с повисшими почти вертикально полосами, похожими на дождь.
Евдокия Васильевна догадалась, что перед ней смерч. Смерч на глазах увеличивался, раскачивался из стороны в сторону. Скорость движения его на северо-восток и быстрота вращения возрастали, и уже через несколько минут он скрылся за горизонтом. На море поднялось сильное волнение; волны с шумом накатывали на отмели, рассыпаясь белой пеной.
И вдруг в наступившей тишине до ее слуха донеслось:
- Евдокия Васильевна, где вы?! Русский доктор! Русский доктор! - тревожно звал ее кто-то.
Из-за пальм вышел Радченко и с ним - Пулунгул.
- А я ищу вас, - торопливо заговорил Радченко.
- Что случилось?
- Малайцы прибежали… Пулунгул просит вас скорее идти в поселок, там у них какое-то несчастье, я не совсем понял, в чем дело… Что-то с его женой.
- Так идем скорее!
И она пошла, а за ней поспешили Радченко и Пулунгул. Радченко уже довольно свободно объяснялся с малайцами на их языке и часто ходил в поселок вместе с Евдокией Васильевной в роли переводчика. Ей малайский язык давался с трудом.
- Я только что видела смерч, - сказала Евдокия Васильевна торопливо шагавшему рядом с ней Радченко.
- Мы тоже видели… Пулунгул говорит, что это был дух, дурной дух, это, мол, очень плохо.
Евдокия Васильевна улыбнулась.
Уже не один раз малайцы обращались к ней за помощью. И авторитет русского доктора, как ее называли малайцы, был велик. Две недели назад ее позвали к умирающему Русену. Его лечили все знахари. Шесть суток он не ел, потому что в горле образовался нарыв. Вокруг больного, лежавшего на циновке, сидели родственники, шептали заклинания, готовя его к смерти. В глиняном кувшине горел огонь.
- Русен, лучший шкипер острова Натуна, уходит в другую жизнь, - горевали малайцы.
Евдокия Васильевна осмотрела нарыв и вскрыла его. Вот когда пригодился ей скальпель! Потом развела в воде марганцовку и объяснила, как применять ее.
Русен почувствовал себя лучше, а вскоре и совсем поправился. Все родственники во главе с выздоровевшим Русеном пришли к русскому доктору, предложили ей деньги. Евдокия Васильевна отказалась:
- Русские за лечение не берут платы.
И малайцы, удивленные и пораженные, ушли. А слух о том, что русский доктор воскресила умиравшего шкипера Русена, облетел весь остров…
Вскоре Евдокия Васильевна, Илья и Пулунгул пришли в поселок. У входа в хижину Пулунгула толпились растерянные женщины. Они расступились, уступая дорогу врачу.
На полу, среди грязных лохмотьев лежала молодая малайка. Губы ее были прикушены. Минутами женщина впадала в забытье, и тогда казалось, что она умерла. Родные слезно причитали. Здесь же беспомощно суетились женщины-знахарки. Завидев Евдокию Васильевну, они отступили, устремив на нее молящие, испуганные взоры. Послышались возгласы: "Русский доктор! Русский доктор!" - и еще какие-то непонятные слова, перевести которые было некому: Радченко и Пулунгула женщины в хижину не пустили.
Евдокия Васильевна поняла - роды. И они оказались тяжелыми. Немалых усилий стоило Евдокии Васильевне довести их до счастливого конца. Уже на заходе солнца, когда Евдокия Васильевна держала новорожденного, люди облегченно вздохнули. Евдокия Васильевна положила ребенка на одну руку, а ладонью другой легонько похлопала его ниже спины. Младенец глубоко вздохнул, издав пронзительный крик.
Измученная мать благодарно улыбнулась, и такое у нее было лицо, что Евдокии Васильевне захотелось ее поцеловать. Она нагнулась и погладила женщину по черным жестким распущенным волосам.
Старухи приняли ребенка от Евдокии Васильевны, вынесли на улицу и передали подошедшим к хижине мужчинам.
- Мальчик!
По малайским обычаям, рождение мальчика означало счастье. Все собравшиеся заулыбались.
Евдокия Васильевна и Радченко пошли к себе, но счастливая весть опередила их. Всюду встречные малайцы, поднимая руки, приветствовали русского врача. Золотистое облачко на светлом, охваченном розоватой зарею небе, казалось, тоже приветствовало рождение нового человека.
Евдокия Васильевна шла среди залитых отблеском зари пальм и тихо, вполголоса, напевала.
Илья Радченко, глядя на счастливое лицо своей спутницы, хорошо понимал ее состояние.
Евдокию Васильевну встретил Бударин. Узнав, что все окончилось благополучно, он сердечно поздравил ее.
Потом подошли Владимир Зинчук и Николай Самойленко. Владимир улыбнулся:
- А мы… мы знаете сколько рыбы наловили? Много… Уже Тимофей Захарович уху сварил. Вкусная… Хотите попробовать?