С этой минуты экипаж почувствовал себя еще теснее слитым в единый коллектив. Думы о войне, забота о доме, опасность, подкарауливающая моряков ежечасно, объединяли их в крепкую, единодушную семью.
После собрания многие вышли на палубу и сели на трюм. Борис Александрович закручивал цигарку, смотрел на море, позолоченное закатными лучами, и думал о своих сыновьях: что-то они сейчас делают во Владивостоке? Представил себе, как, вернувшись с работы, жена усадила детей за стол, и они ужинают в уютной домашней обстановке. И так тепло и хорошо стало у него на душе…
А море, сколько мог окинуть взгляд, украсилось будто к празднеству: сверкало червонно-золотыми пластинками, дробившимися мерным движением волн на причудливые тонюсенькие черточки и веточки, сияло в отражении густых кроваво-медных солнечных лучей. И горизонт густел, наливался ярко-багряным светом, меняясь каждую минуту от золотого до лимонно-желтого и пепельно-огненного.
Бударин смотрел на море, на горизонт, и становилось жалко до боли в сердце, что вот-вот все великолепие потухнет, красоту заката поглотит непроглядная ночь.
И звезды незнакомые, не свои
Все последние дни стояла ясная, солнечная погода. Сменившись с вахты, люди подолгу оставались на палубе. Свежий бриз овевал лица. За кормой, на голубой поверхности моря, стлалась дымчатая полоса, образованная воздушными пузырьками при работе винта. Летали чайки, у форштевня играли блестящие веретенообразные огромные акулы.
Однажды утром на поверхности моря появилось большое светлое пятно. Третий помощник капитана Андрианов, широко открыв голубые глаза, удивленно доложил капитану:
- Вижу молодой лед…
Капитан улыбнулся:
- Вы хорошенько всмотритесь. Разве могут быть льды почти у экватора? Какой лед, когда армада аргонавтов. Смотрите, как они выпустили свои крошечные белесые паруса. Видите, как ловко скользят, пользуясь легким ветерком. А издали они действительно похожи на лед.
Матросы уже успели укрепленным на веревке ведром выловить нескольких аргонавтов и теперь с интересом рассматривали своеобразных мореплавателей, имеющих собственные паруса.
Боцман Михаил Панфилович Соколов, не по летам округлившийся, мускулистый человек, которому с боязнью подавали руку, так как пальцы сразу попадали будто в железные тиски, - боцман тоже с каким-то ребяческим любопытством рассматривал аргонавтов. Он ковырнул одного моллюска заскорузлым пальцем с толстым ногтем, положил себе в карман и укоризненно-осуждающе произнес:
- Интересная штука, конечно, но вы же не пионеры, чтоб аквариумы тут устраивать. Загляделись, а работа стоит… Ну, вот хотя бы ты, Петя Чулынин, разве ты еще не вышел из пионерского возраста? - обратился он к высоченному и сухому, как жердь, матросу.
Моряки рассмеялись, глядя на Чулынина, прозванного за его нескладный вид Дон-Кихотом Морским.
- Конечно, он еще мальчик, ему бы еще впору в детский садик бегать, а он, дите, уже на пароходе, - шутил матрос второго класса Женя Бердан.
- Ну ладно уж, - смущенно пробормотал Чулынин, - хватит, а то как бы я тебя не "погладил" маленько…
- Товарищ боцман, а что, если на самом деле сделать аквариум? - предложил Бердан, искоса поглядывая на добряка Чулынина и одновременно думая про себя: "Что это он надулся? Я ведь ему ничего обидного не сказал". А вслух добавил: - Вернемся во Владивосток - в подшефную Пушкинскую школу сдадим. Наверное, у вас в подшкиперской найдется подходящая посуда?
- Посуда найдется, - ворчливо ответил боцман, - как не найтись, только все это несерьезно, баловство это, вот что я вам скажу… - Боцман достал аккуратно сложенный клетчатый платок, вытер вспотевшее лицо и хотел уходить. - Жарко и душно… - жаловался он.
- Да, душно. А почему вы считаете эту затею несерьезной? - вмешался подошедший Бахирев. - Школьники, когда провожали наше судно в рейс, просили привезти им что-нибудь: кораллов, рыб, кокосовых орехов.
И, улыбнувшись, Бахирев вспомнил, что у самого боцмана Соколова в каюте висит высушенная летучая рыба, случайно залетевшая на палубу. Боцман тогда держал ее целые сутки в тазу у себя в каюте, пока она, трепыхаясь, не выплеснулась на пол и не задохнулась. Боцман был на вахте, а когда освободился, подвесил рыбу сушить на веревке в иллюминаторе. Но это не все. На переборке каюты боцман пришпилил к листу картона огромное насекомое - не то стрекозу, не то тропическую бабочку.
- Ну ладно… - махнул примирительно рукой боцман. - Бахирев, ты сейчас свободен, возьми кочерёжек и после вахты займитесь вместе этим… Старый таз для днища достаньте в подшкиперской. Уж не знаю, как он попал туда, а вот, оказывается, пригодился, - словно оправдывался боцман за свое пристрастие подбирать и тащить в подшкиперскую нужное и ненужное. - Там и стекло возьмите и приспособьте, чтобы был настоящий, красивый аквариум… Ну ступайте, поторопитесь. У вас вон еще сколько работы. Эх, борта бы подкрасить: идем в чужой порт, - вздохнул он.
Это была мечта боцмана и всех матросов - покрасить борта парохода. А во Владивостоке все дни шел снег, было сыро, успели только обить ржавчину да засуричить.
Матрос второго класса Василий Лютивинский изъявил желание заняться покраской судна на ходу. Но ни старпом, ни капитан не дали на это согласия и растолковали ему, что борт не грязный, ржавчина, хотя ее было и мало, обита; все засуричено. А на стоянке, при люстрах, за одну ночь можно и покрасить.
- Ни один моряк в мире нас за это не осудит, это же порядок, раз судно засуричено, - заключил старпом.
Матросы приводили в порядок такелаж, расхаживали, очищали от ржавчины блоки, гнезда, проушины, штыри, смазывали их, чтобы шкивы крутились и ходили свободно и не тормозились во время работы; плели и вязали грузовые сетки и кранцы, мыли и красили в безопасных местах надстройки, трюмы, внутренние помещения. Благо тепла было достаточно и покраска сохла быстро. Шла обычная будничная работа по подготовке судна к приему груза. Команда работала дружно и слаженно, хотя среди матросов много было и новичков, впервые попавших на пароход.
А боцману все казалось, что машинная команда успела сделать гораздо больше, и он ревниво поглядывал на лебедки, на мачты, нет-нет, да и перегибался через поручни, чтобы посмотреть борта. Мачты и борта неопытному в морском деле глазу могли показаться чистыми, но боцман находил здесь так много изъянов, что только досадливо хмурился, вспоминая чистенький "Кингисепп", на котором он плавал раньше. Он побаивался, что когда-нибудь старший механик скажет: "У нас, в машинной, посмотри: все блестит, чистота! А у тебя на палубе что делается?" Скоро Новый год, будут подводить итоги соревнования между машинной и палубной командами, - ведь всегда к праздникам это делают, - да, возможно, и во Владивосток скоро вернемся. А уж в свой-то порт хотелось прийти без сучка и задоринки!
Вечерами боцман обычно заходил к старшему помощнику капитана Ивану Васильевичу Байдакову, наметить работы на следующий день, а затем, поужинав, шел в каюту и читал.
Там у него на столе поблескивал письменный прибор, подаренный ему ко дню рождения машинистами парохода "Кингисепп". На бронзовой подставке чернильницы красовались художественно вырезанные весла, якорь с якорь-цепью, лежала маленькая, словно настоящая, бухта троса искусно сделанная из перевитых проволочек. А посредине была укреплена бронзовая пластинка с выгравированными на ней названиями морей, по которым плавал боцман.
На полированной полочке стояли любимые книги русских и современных классиков: "Чапаев", "Разгром", "Дерсу Узала", книги Максима Горького, Станюковича, Джека Лондона. Рядом с ними - вырезанный из мамонтовой кости парусник. Михаил Панфилович особенно дорожил этим изящным корабликом, памятью первого своего похода в Арктику. Он часто вспоминал этот рейс к берегам Чукотки и рассказывал о нем команде, а день покупки парусника так хорошо запомнил, словно это случилось с ним вчера.
В тот день моряки зашли в магазин художественных изделий из кости и меха, - хотелось купить на берегу Чукотки что-нибудь особенное. Боцман решил купить парусник, и именно такой, как у капитана: из мамонтовой кости, с парусами из китового уса, с якорь-цепью, в которой не то что звенья - даже контрофорсы вырезаны и вставлены в каждое звено, будто в настоящей.
Но девушка-чукчанка с комсомольским значком на кухлянке ответила:
- Нет парусников, все уже проданы. Моряки всегда парусники покупают… - Засмеявшись, она добавила: - Хотя и плавают на хороших паровых современных судах.
- Я ведь еще на парусниках плавал, - сказал он, как бы оправдываясь. - Вот хотелось молодость вспомнить, глядя на парусник. Ну что ж, на нет и суда нет… Придется идти на пароход с пустыми руками.
- А вы подождите немного, вон каюр везет новые изделия - может, и парусник будет, - остановила его продавщица.
И действительно, парусник у каюра оказался, да еще какой! Такого красавца редко увидишь. Боцман счастливейшим человеком вернулся на судно. В кают-компании, а затем в столовой все члены экипажа любовались моделью. Приходили посмотреть на нее даже моряки с других судов.
Вот и сейчас боцман вспомнил тот давний день. Судно от работы машины и хода моментами вибрировало и чуть вздрагивало, и он, поднявшись, поправил модель, отодвинул ее ближе к переборке каюты, чтобы не упала.
Борис Александрович часто заходил в радиорубку и нетерпеливо спрашивал радиста:
- Николай Федорович, нет ли сводок Совинформбюро?
- Нет пока. Как только передадут, я сразу занесу вам, - отвечал радист Плиско, поправляя стопку чистых бланков для радиограмм.
Как бы далеко ни находилось судно от родных берегов, благодаря внимательной работе Николая Федоровича коллектив парохода всегда знал все о своем городе и о том, что происходило на Родине и в мире.
По сводкам Совинформбюро, которые ему пачками заносил Плиско (и как только он умудрялся принимать столько!), Борис Александрович рассказывал морякам о напряженных боях под Севастополем, Ленинградом, Москвой.
Вот и сегодня Борис Александрович проводил политзанятия с экипажем.
- Я недавно читал вам сводку Советского Информбюро о поражении фашистских войск под Москвой, о провале гитлеровского плана окружения и взятия Москвы, - говорил Бударин. - Советское Информбюро уже сообщало, что после перехода в наступление, с 6 по 10 декабря, частями наших войск занято и освобождено от немцев свыше 400 населенных пунктов и что наши войска преследуют и уничтожают отходящего противника. И вот, товарищи, вслед за Тихвином, Ельцом и Клином вчера, 16 декабря, наши войска после ожесточенных боев освободили город Калинин.
Никогда, казалось, еще не был таким радостным и воодушевленным Борис Александрович, как сегодня.
- Итак, товарищи, - продолжал он, - отметим на карте освобождение города Калинина. Правда, это нелегко сделать - вся карта уже разрисована кружками!
- Борис Александрович, большую звезду рисуйте, - улыбнувшись, сказала Дуся.
Бударин подал Бердану красный карандаш:
- Нарисуй-ка, брат, звезду покрасивее…
Женя старательно вывел лучи пятиконечной звезды вокруг города Калинина, а рядом звездочками поменьше пометил и другие населенные пункты, указанные в сводке. Все сгрудились у карты.
Моряки хорошо знали о героических подвигах ленинградцев, севастопольцев, гордились подвигами своих собратьев-моряков на Черном и Балтийском морях. Особенно часто в коллективе рассказывали о капитане Смирнове. Этот мужественный человек через вражеский огненный вал на Балтийском море провел свое судно с тысячами женщин и детей, эвакуируемых из Эстонии" Литвы и Латвии. И, когда немецкая торпеда, разорвав сталь, разворотила борт судна, он умело выбросил пароход на мель. Однако и здесь озверевшие фашисты не оставили судно в покое: продолжали бомбить и обстреливать его. Капитан Смирнов спас людей, сам же, смертельно раненный, не покинул мостика. Команда судна вынесла капитана на берег уже мертвым. В Ленинграде мужественного моряка похоронили с воинскими почестями.
…Выйдя из столовой, Бахирев окинул однообразную картину океана, и, куда ни вглядывался, всюду лежала безбрежная серая гладь, слегка покоробленная ветром. Но вот послышался гул. Подняв голову, Бахирев увидел темную точку в голубом небе.
- Самолет! - крикнул Илья.
Вскоре уже хорошо можно было различить самолет с красными кругами - японскими опознавательными знаками, - который летел прямо к "Перекопу".
Моряки подняли сигнальные флаги, обозначавшие название судна и его национальную принадлежность, а на втором трюме выложили советский флаг, хотя и кормовой флаг был ясно виден.
Но самолет летел все ближе к "Перекопу", затем лег на боевой курс, и тут с резким визгом полетели бомбы.
- Лево на борт! - подал команду капитан Демидов.
Матрос Зверев торопливо переложил руль, и судно уклонилось от бомб. Вблизи "Перекопа" поднялось два столба воды и раздался глухой взрыв.
- Что это: невооруженное судно бомбят! Бандиты! - негодовали моряки.
- В укрытие, в укрытие! - громко прокричал матрос Чулынин, передавая распоряжение капитана.
Самолет развернулся и вторично зашел на бомбежку. Отбрасывая на залитую солнцем палубу большую скользящую черную тень, он пронесся, чуть не задев дымовую трубу. Сейчас не оставалось сомнений в том, что летчик прекрасно видит флаг СССР, однако опять на "Перекоп" полетели со свистом бомбы. И как капитан ни маневрировал, как ни уклонялся, меняя курс судна, как четко матросы ни выполняли команды, бомбы легли почти у самого борта.
Сбросив все бомбы, самолет покружился над "Перекопом" и улетел.
В левом борту судна обнаружилась небольшая пробоина, а в трюме - осколок бомбы. На осколке стояло японское клеймо.
Аварийная партия под руководством боцмана Соколова быстро заделала пробоину.
Наступила гнетущая тишина. Затем матросы и кочегары зашумели:
- Разве Япония начала войну с нами?
- Нет, не может этого быть! По радио мы узнали бы об этом, нас непременно предупредили бы из Владивостока.
- Просто Плиско прозевал радиограмму, - безапелляционно заявил Бахирев.
- Да как у тебя язык-то повернулся! - возмутился Друт. - Разве мог Плиско прозевать такую радиограмму? Что же вы думаете, радиограммы прямо так в эфир и посылают? Нет, вызывают по позывным судно и требуют подтверждения о получении. Так и называется это - "дать квитанцию".
Наступила ночь, а люди всё не расходились, взволнованно обсуждали налет.
Вдруг задребезжали звонки и радио донесло: "Объявлена учебная шлюпочная тревога". После проверки знания обязанностей по распоряжению капитана весь состав команды, свободный от вахт, занимался подготовкой шлюпок, на случай высадки экипажа с судна. В шлюпки укладывали консервы, сухари и хлеб, анкерки наполняли свежей питьевой водой, проверяли весла, уключины, паруса.
Повар Олейников, пекарь Гасюк и дневальный, всегда угрюмый, черный, как цыган, Марк Дубинин работали на камбузе, делали лишнюю выпечку хлеба, сушили сухари, готовили котлеты.
Свободные от вахт машинисты и кочегары под руководством Погребного и первого помощника Бударина молча и сосредоточенно устанавливали по бортам судна пустые железные бочки, набивали их промасленной паклей, чтобы можно было, если повторится налет, поставить дымовую завесу. В начале войны торговые суда дымовыми шашками еще не оснащались.
Капитан и первый помощник радировали во Владивосток о налете на судно японского самолета, В тот же день около двадцати двух часов из порта была получена ответная радиограмма. В ней предлагалось "изменить курс с расчетом пройти под прикрытием острова Натуна, а затем повернуть на запад и взять курс на Сингапур", где стояли советские суда и находился советский консул. Там следовало уточнить курс судна и в зависимости от обстановки продолжать рейс по назначению - на Яву. В радиограмме предлагалось информировать пароходство ежечасно.
В радиограмме сообщалось также, что Советский Союз находится в мирных отношениях с Японией, что о нападении японского самолета на "Перекоп" доложено нашему правительству, а Советским правительством заявлен протест Японии.
Всю ночь "Перекоп" шел в сторону Большой Натуны с полным затемнением.
Демидов ни на секунду не покидал командного ходового мостика. Впередсмотрящие зорко вглядывались в темь южной ночи, но не было видно ни огонька, ни силуэта корабля. Лишь небо, как всегда, мерцало крупными южными звездами. Но, как моряки ни искали знакомых с детства звезд, отыскать их здесь не могли - слишком далеко зашли они от родных мест. Кругом были звезды незнакомые, не свои. Лишь у самого горизонта на севере чуть-чуть угадывалась Полярная звезда.
Бахирев и его напарники - кочегары Стыврин и Агарков, сменившись с вахты, долго не уходили в каюты: было душно и тело покрылось потом. К ним подсели машинисты - весельчаки Будоян и Анипко, затем подошел Бударин и тихо, словно боясь нарушить тишину, сказал:
- Что же, хлопцы, сумерничаете? Пора спать. Идите отдыхайте. Пока есть возможность, берегите силы, мы ведь не знаем, что нас ждет.
- Успеем, выспимся, - ответил Стыврин.
- А сами что не отдыхаете, Борис Александрович? Почти сутки на ногах, - заметил машинист Анипко. - И стармех тоже все время в машинном отделении, все что-то проверяет, а ведь уже проверили всё. И капитан - на мостике. Ведь и вам силы нужны.
- Ну, мы - другое дело, нам так положено, - улыбнулся Бударин. - Мы в спокойное время можем маленько и днем прикорнуть. А вам вахты стоять… Так что отдыхайте, пока спокойно. Чего доброго, на рассвете опять непрошеные гости пожалуют. Очень уж коварна эта японская военщина, от нее всякой пакости и провокации можно ждать.