Всего три дня - Валерий Бирюков 5 стр.


- Еще как хватит! - под добродушный смех товарищей воскликнул Климов, не сумев скрыть слезы в голосе.

- Ну-ну, только без этого. Артиллеристы - настоящие мужчины, - сказал командир. - Если так рвешься к орудию, иди! Но предупреждаю: будет очень нелегко. И не стесняйся сказать, если не получится. Найдем что-нибудь другое. Специальностей-то у нас хватает…

Маленький рост всю жизнь мучил Климова. Чего только ни делал он, чтобы вырасти еще хоть на несколько сантиметров: глотал какие-то таблетки, пил горчайшие микстуры из трав, но ничего не помогало! И когда настало время идти в армию, он страшно переживал, боясь, что вдруг его забракуют, не возьмут из-за роста. У них на Брянщине парень за мужика не считался, если не отслужил. И сейчас, когда, вопреки всем его страхам, его мечта осуществилась, он готов был доказать, что ему по плечу любая работа.

Командир, видимо, заметил упрямый вызов во взгляде Климова, потому что одобрительно улыбнулся первогодку. А Климову тогда показалось, что батя знает о нем больше, чем он рассказал, чуть ли не мысли его читает. Он не знал, что на его лице было написано все, что он так старательно прятал в душе, и увидеть это ни для кого не составляло большого труда.

Первая неделя занятий в составе орудийного расчета закончилась для Климова очень неудачно. Не сдержал он обещания, данного гвардии подполковнику. Сил, чтобы справиться с обязанностями орудийного номера, у него и впрямь не хватало. Тяжеловаты оказались гаубичные снаряды. Один-два подать - куда ни шло. А на тренировках учебную болванку, заменяющую снаряд, надо было покидать десятки раз. Хотя он и старался не подавать виду, что устает, скоро стало ясно, что долго так продолжаться не может. К отбою он еле держался на ногах, засыпал молниеносно, а по утрам его тело так ломило, что любое движение причиняло боль. И сержант, командир орудия, видя, как Климов до крови закусывает губы, однажды не выдержал:

- Не хочу я за тебя отвечать, Колобок. Упрямство хорошо, когда оно разумно. Надорвешь пупок, спишут тебя из армии. Хлипкий ты, Климов, для снарядного. Просись-ка в связисты - не прогадаешь. Все равно артиллерия. Зато полегче.

Сержанту-то что: ему надо, чтобы расчет в норматив укладывался, быстро готовил орудие к бою, положенную скорость стрельбы обеспечивал. А каково было Климову, только он один и знал. Ведь он уже и домой написал, что при орудии состоит. И теперь он всю ночь проворочался без сна, сокрушаясь, что так нескладно у него получилось. Но утром сам подошел к гвардии капитану Викторову и попросил перевести из расчета. Командир батареи не стал напоминать, что и он тоже предупреждал о таком исходе, поняв, чего стоила солдату эта просьба.

- Не расстраивайтесь, Климов, - успокоил он первогодка, - похлопочу перед командиром дивизиона. Жаль, что у меня все штаты заполнены, а то бы я не отпустил вас из батареи. Кажется, во взводе управления есть свободная единица, попрошу, чтобы вас туда перевели. Хорошо?

И вот уже год, как он служит связистом. Ох и попотел же он! Не меньше, чем в орудийном расчете. Телеграфный ключ никак не хотел подчиняться огрубевшим от плотницкой работы пальцам. А каково было разбираться в хитросплетениях схем радиостанции, хотя он и закончил десять классов? И если он ни разу не поддался отчаянию, то лишь потому, что подполковник Савельев как-то вовремя, точно только тем и занимался, что наблюдал за ним, интересовался его делами, подбадривал.

- Ну, как служба идет, Климов? - спрашивая он при встречах. - Труден хлеб солдатский, а? Круто по́том посолен? Значит, честно заработан. Погоди, еще сладким покажется. Втянешься, легче будет.

- Ничего, мы, Климовы, к работе привычные, - стараясь ответить посолиднее, говорил связист, которого трогали забота и внимание бати.

- Ну, коли так, держи фамильную марку, гвардеец!

Нет, сейчас Климов совсем не жалеет, что так вышло. Должность ему выпала очень даже ответственная. Ведь это он, гвардии рядовой Климов, каждую стрельбу, повторяя за подполковником Савельевым приказ, командует дивизиону: "Огонь!" И вслед за тем где-то за спиной, на далеких огневых позициях, чуть слышно ухают гаубицы, а через мгновение снаряды с сухим Шелестом проносятся над КНП и крушат мишени, изображающие врага.

Находясь постоянно рядом с командиром дивизиона, Климов хорошо изучил его, понял, что за внешней суровостью бати скрывается чуткая и добрая душа. Савельев стал для него кумиром, и зимняя неудача дивизиона, последовавшие за ней болезнь подполковника и его увольнение из армии намного поубавили жизнерадостность Климова. Связь этих трех событий казалась ему случайной уже хотя бы потому, что в мае дивизион получил за стрельбы отличную оценку. Он сам был свидетелем, как похвалил их командующий округом, наблюдавший за стрельбой. Рослый, плечистый генерал-полковник, снимая со своей руки часы и вручая их подполковнику Савельеву, довольно рокотнул:

- Поздравляю! Есть еще порох в пороховницах у старой гвардии! Слышал, увольняетесь в запас? Не поторопились?

- Нет, товарищ генерал. И срок вышел, и сердце начинает пошаливать. Да и молодым уже пора дорогу уступить. Подпирают.

- А вы уже и поддались? - улыбнулся командующий. - Какой уступчивый! Впрочем, шучу, вам виднее. Но откровенно говорю: порадовали меня стрельбой своей. Всем, кто отличился, объявите от моего имени благодарность.

Какой-то полковник подошел к командующему и что-то негромко сказал ему на ухо. Но генерал сердито отмахнулся. И, прощаясь с Савельевым, сказал тепло:

- А с сердцем не шутите, лечитесь как следует. Нам, фронтовикам, война здоровье подорвала, а врачевать себя времени не находим. И напрасно!

Климов тогда догадался, что полковник напомнил командующему о той зимней "тройке". Правильно, что генерал не стал его слушать, всякое бывает. Конь вон о четырех, копытах и то спотыкается. А вот при чем тут то, что кто-то подпирает? Этого Климов понять не мог. Видно же, что батя без особой охоты увольняется! И Климов заранее настроился против нового командира, который, как ему казалось, если не прямо, так косвенно "подпирал" подполковника Савельева. Антипатия еще больше окрепла, когда Климов увидел молодого, стройного, подтянутого майора рядом с батей. Сравнение было не в пользу Савельева, и именно это лишало Климова объективности. Сразу стали заметны и возраст командира, и нездоровый цвет его лица, и мешковато сидящая на нем форма. Впервые к чувству восхищения, которое всегда и несмотря ни на что испытывал Климов к командиру дивизиона, примешалась жалость.

Конечно, он понимал, что командиров не выбирают, и старался найти схожие черты у майора и бати. Их было мало. И дело вовсе не в том, что майор Антоненко одернул его за неуставный ответ. Нет, здесь все правильно: много в нем мальчишеского, за год службы не приобрел еще он солидности - это ему все говорят. От избытка готовности выполнить любое поручение командира так получается.

А вот обидно за прапорщика Песню, которого он так же любил, как подполковника Савельева. Такая биография! И вот тебе на́: Песне достается от нового командира за то, что он не позволил этому мямле Позднякову сломать тягач! Нет, батя добрее. Если уж прапорщик Песня плох…

- Климов, как там наши "сюрпризы"? - Голос командира дивизиона оторвал связиста от его раздумий. - Готовы? Боюсь, - обращаясь уже к майору Антоненко так, словно и не было их спора на привале, сказал он, - как бы не заскучали гвардейцы. Развезет их от жары, а впереди еще работа. Изобразим-ка сейчас газы, встряхнем, чтобы не спалось!

- А какой смысл от этих вводных? - возразил майор Антоненко. - Потом ведь все равно задремлют по новой. Да еще крепче, чем раньше, уверенные, что больше "сюрпризов" не будет.

- Ну уж нет! У нас тут целый арсенал их, верно, Климов? Можем что угодно, любую вводную сыграть. А смысл есть. Не люблю, чтобы на марше одни водители работали, а орудийные расчеты пассажирами ехали. Ведь в настоящей обстановке противник не раз проверил бы нашу бдительность, попытался бы сорвать марш. Вот и пусть гвардейцы учатся быть настороже. Учения - тот же бой. Позвала тревога - покой из души вон, пока последний автомат в пирамиду не поставлен. Сейчас они в противогазах немного проедут, потренируются. Потом, если время позволит, еще что-нибудь сотворим.

- Это все игра, Алфей Афанасьевич, - небрежно сказал майор Антоненко. - Будет настоящий бой, будет и отношение к нему боевое.

- Игра, пусть, - миролюбиво согласился Савельев. - На учениях условностей не избежишь, что же поделаешь? Но отношения к этой самой игре я требую настоящего. Чтоб, когда уже не игра будет, они не растерялись, ни мгновения не раздумывали, как им поступить. Чтобы сработала привычка. Чтобы автоматически реагировали на любую неожиданность, которую может подбросите им противник. Понимаете?

- Последнее слово, как всегда, за вами, - сдержанно, одними уголками губ, улыбнулся майор Антоненко. - Почти убедили.

- Вдовий, - приказал Савельев водителю, не обращая внимания на слова майора, - прибавьте скорость. Вон за тем барханчиком притормозите и вместе с Климовым разбросайте дымовые шашки.

В разговор командиров Климов вслушивался внимательно, пытаясь в интонациях поймать хотя бы намек на то, как относится батя к своему преемнику. Спора их на привале он не слышал, но по недовольному выражению лица Савельева, когда тот садился в машину, можно было понять, что командир не в восторге от майора. Теперь же в ровном, спокойном голосе Савельева Климов не уловил даже тени раздражения.

Но психолог из Климова был никудышный: эти ровность и терпеливость, с которыми подполковник разъяснял свои взгляды на организацию марша, были искусственными - возражения майора Антоненко не понравились командиру дивизиона. Савельев не сомневался, что майор прекрасно знает о значении вводных на марше. И отрицал их в пику ему, продолжая тот спор в роще. Зачем? Не для того ли, чтобы показать, что взгляды предшественника его не интересуют, - дескать, мы и сами с усами? Что ж, будем делать вид, будто не поняли этой его политики…

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Вместе с Вдовиным Климов поджег дымовые шашки и раскидал их с подветренной стороны дороги. Клубы густого белого дыма быстро затянули низинку, к которой приближалась колонна. По стихшему на несколько секунд гулу двигателей нетрудно было догадаться, что машины притормозили. Но вот гул стал мощнее, и тягачи один за другим на большой скорости вырвались из густой молочной пелены, расползшейся по дороге. Лица водителей и сидевших рядом с ними офицеров были скрыты резиновыми масками противогазов. Натянули их и артиллеристы в кузовах машин.

- Вот видите, Василий Тихонович, не дремлют… - Савельев провожал взглядом проходящие машины, и на лице его появилась довольная улыбка. - Не приучены. Вот каких я вам молодцов передаю - орлы, да и только! А в деле еще их увидите…

И осекся вдруг, насупился, а на помолодевшем было лице опять стали видны сизые старческие прожилки. Он увидел, что в кабине автомастерской команду "Газы" выполнил только водитель. Прапорщик Песня ехал без противогаза. Теперь и Климов заметил ироническую усмешку майора Антоненко. "Эх, Николай Герасимович! - с досадой и отчаянием подумал Климов. - Выбрал же время свои обиды показывать. Вот подвел батю так подвел!"

Гвардии подполковник Савельев резко махнул рукой, приказывая остановиться, и подошел к кабине:

- Ладно уж, сидите! - буркнул он прапорщику, хотевшему выйти из машины. - В чем дело? Почему не надели противогаз?

- Хиба ж то газ? Вот я в газу был, так то ж газ был! По сегодня отметины, - Песня показал на шрамы. - А этот дым даже слезы не вышиб.

Он явно отвечал не подполковнику, а майору Антоненко, хотя тот не произнес ни слова. И впервые Климов не одобрил поведения Песни. Савельев потемнел лицом от гнева, бросил резко:

- Прекратите паясничать! Газы!

Песня зажмурил глаза, выдернул из висевшей через плечо сумки противогаз, одним ловким движением натянул на лицо маску и обиженно захлюпал клапаном.

- Езжайте!

Фургон укатил вслед за колонной, оставив облако пыли. Пропустив вперед Антоненко, подполковник Савельев уселся в газик и сердито хлопнул дверцей. Климов с Вдовиным торопливо собрали еще сочащиеся дымом шашки, присыпали их песком и принялись укладывать ящик с "сюрпризами". Но из машины послышались голоса офицеров, и солдаты, понимающе переглянувшись, достали сигареты.

- Он всегда у вас такие фортели выкидывает или только изредка, по настроению? - спросил Антоненко подполковника, и в его голосе Климову послышалась ирония.

- Изредка. При мне, до вас - ни разу, - коротко парировал выпад майора Савельев. - Это реакция на ваш окрик.

- Тоже мне, характер показывает, - холодно сказал Антоненко. - Я же говорил, наказать его за это, и все. Устав и для Песни писан.

- Э, да вы, Василий Тихонович, ничего не поняли! Я тоже за устав, но помню, что в нем опыт концентрированный. Без объяснений, почему солдат должен поступать так, а не иначе. Без примеров, в которых пот и кровь бойцов. Солдату не известно, какой ценой уставные формулы достались. А вы хотите сразу: надел форму, выучил, знаешь - выполняй! Ах, до чего лихо!

- А чего же сложного?

- А то, что, не разъясняя сути уставных требований, вы вырастите бессловесного служаку. Достигнете блестящей внешней дисциплины, когда у ваших подчиненных будет безупречный подход и отход, безукоризненное отдание чести. И вам всегда будут отвечать: "Есть!", "Никак нет!" и "Так точно!". А отвернетесь, недоглядите - тут вам и ЧП… И поднесет его, кстати, тот, кто громче всех кричит "Есть!". У вас до академии такого не было?

- Всяко бывало, - неохотно признался Антоненко.

- Было, - убежденно сказал Савельев. - Не могло не быть, потому что вы несколько облегченно устав понимаете. Мы с вами обязаны довести до подчиненных смысл уставных формул, смысл службы. А уж потом и требовать, убедившись, что он понят. Тогда в бою солдат пойдет в огонь и в воду по вашему приказу без колебаний и сомнений.

- Хорошо, согласен. Но при чем тут Песня?

- Объясню, погодите. Вы хотите, чтобы Песня не лез, куда не следует, коль этикету не знает. А я не за внешним эффектом гонюсь, а хозяина воспитываю, который делит со мной ответственность за все, что делается в дивизионе. И Песня - хозяин. Хороший хозяин! Он помогает мне как умеет. И за это ему огромное спасибо мое. Потому что мне в бою не виновный водитель нужен, а тягач исправный. И потому мне больше по душе климовское "Это мы мигом", выражающее готовность все сделать мгновенно, чем правильное "Есть", за которым ничего не кроется. Нет, я за устав, но понимаем его мы с вами по-разному…

Воспользовавшись возникшей паузой, Климов отбросил тент сзади газика и втащил с помощью Вдовина ящик с "сюрпризами" в машину. Разговор прекратился, офицеры не стали продолжать его при солдатах. Но по нахохлившейся фигуре подполковника Савельева и по тому, как беспокойно ерзал на своем месте майор Антоненко, ища позу поудобнее, Климов догадался, что у их спора будет продолжение. И ему было непонятно, что тут еще можно возразить бате, когда он так ясно все объяснил. В нем самом с детства сидело убеждение, что уважения достоин лишь тот человек, который за дело сердцем болеет, работает на совесть. Про отца и деда его на селе говорили: "Климовы тяп-ляп не делают, они плотники стоящие". Став по наследству плотником, Климов старался, чтобы и о нем так отзывались. Эту рабочую гордость он принес и в армию, с ее позиций судил о товарищах. Поэтому ему была понятна защитительная речь командира.

Но постичь всей глубины спора Климов не был способен. Ему казалось, что разговор все еще идет об инциденте с Поздняковым и Песней, а командиры давно уже перешагнули границы этой темы и отстаивали свои методы воспитания.

Трудно было Климову разобраться и в своих чувствах: восхищение батей смешалось с жалостью, преклонение перед прапорщиком - с осуждением. Он думал, что начали рушиться его кумиры, не понимая, что просто серьезнее и глубже становились его суждения о людях. Поставленный обстоятельствами в роль стороннего наблюдателя, он увидел Савельева и Песню под другим углом зрения и заметил не только их силу, но и их слабости.

- Климов, дайте отбой в батареи, - приказал подполковник Савельев, когда машина, обойдя колонну, заняла свое место. - Потренировались - и будет.

- Есть! - Климов не решился еще раз вызвать неудовольствие нового командира, но с языка само сорвалось: - Это мы мигом!

Майор Антоненко, занятый своими мыслями, никак не отреагировал на эту вольность. Украдкой глянув на его худощавое лицо, Климов впервые заметил на нем вертикальную морщинку, залегшую на переносице и сблизившую тонкие дуги бровей. Сейчас майор был похож на старательного ученика, решающего в уме какую-то трудную задачу. Властность, постоянная ироническая усмешка сошли с его лица, оно стало мягче, добрее, и с этого момента у Климова появилась симпатия к новому командиру…

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Да, майору Антоненко было над чем задуматься. Сам того не зная, подполковник Савельев дал ему нить для разгадки давнишнего разговора, который сейчас вдруг вспомнился майору.

Это случилось на итоговой проверке, когда он командовал батареей. От результатов ее зависело, отпустит ли командир полка старшего лейтенанта в академию. Батарея сдала все предметы, кроме строевой подготовки, и Антоненко уже твердо знал, что его рапорт будет подписан. Ведь батарея слыла лучшим строевым подразделением в полку. Про нее даже побасенку сочинили: "Когда в казармах стекла позвякивают - идет батарея Антоненко плохо. Когда сотрясаются - удовлетворительно. А вот когда вылетают из окон - где-то близко к хорошей оценке". И старший лейтенант не сомневался, что его подчиненные покажут проверяющему отличное знание строевого устава и исполнение приемов.

Так все и произошло. Шаг солдат был безупречен. Уставные положения они чеканили без запинки. Но, заполняя ведомость, майор из штаба полка немного помедлил, хотя и без раздумий было ясно, какую оценку ставить батарее. Наконец он вывел "отлично", но комбату сказал:

- С большой натяжкой, учтите. Устав ваши люди знают слабовато.

- То есть как это? - оторопел Антоненко. Очень уж неожиданным показался ему вывод проверяющего. - Вы же слышали их ответы, товарищ майор…

- Слышал. Вызубрили статьи хорошо. Но ведь ни бельмеса они не понимают, ваши подчиненные, что заучили. Спросите их, например, почему названия флангов при повороте не меняются? Ручаюсь, ни один не ответит. Нелюбопытные у вас солдаты. Нерассуждающие какие-то. Плохо это.

Антоненко не согласился тогда с проверяющим, счел придиркой его замечание. Чего тут рассуждать? Самая простая и легкая должность - солдатская. Выполняй, что тебе говорят, и никаких тебе забот. Покормят в срок, оденут, обуют. На огневой позиции место для орудия укажут, направление стрельбы дадут. Отрой окоп, ниши, погребки, замаскируй все тщательно. Дальше - заряди, номер заряда будет в команде. Наведи, данные для наводки тоже получишь. Выполняй все, что прикажут, быстро, правильно - и вся наука. Будешь послушен воле командира - будет в подразделении порядок, железная дисциплина.

Назад Дальше