- Не бойся, доктор, - заговорил он. - Ваши живы.
- Все?
- Э, не все, бабушки не стало. Стара была, бедняжка, отмучилась.
До сих пор не знаю, как она погибла и что от нее осталось. Может быть, ничего. Спросить я не посмел, не хватило духу. Так бабушка навсегда ушла из моей жизни. Эта пустота мучает меня до сих пор. И все же наступил наконец день, который заставил меня вспомнить о ней с необычайной силой.
* * *
Никогда я не думал, что человеческий век так короток. Не успеешь открыть глаза, как приходится закрывать их навсегда. Несколько воспоминаний, похожих на сон, порой боль, порой счастливый трепет, последний вздох - и конец. Действительно конец? Во всяком случае, конец реального для нас времени, которое мы называем своей жизнью. И это все. Некогда даже осознать самого себя, а уж тем более подвести итог своим человеческим свершениям.
Иногда меня охватывает легкое, но все более неотвязное уныние, может быть, первый признак надвигающейся старости. Оглядываясь назад, я не вижу ничего, что стоило бы запомнить, - ни подвигов, ни падений. Ничего, кроме однообразного вращения мельничных жерновов будней, которые с каждым днем крутятся все быстрей и быстрей. И может быть, все чаще - впустую. Занят, тороплюсь, никак не могу - так я отвечаю обычно на телефонные звонки. Чем ты занят, куда спешишь, человек? Как куда, на собрание, разумеется, на симпозиум, на какое-нибудь пустопорожнее заседание ученого совета, чтобы автоматически поднимать руку. Научные журналы, которые я когда-то ожидал с нетерпением хищника, сейчас неделями валяются нетронутые на моем столе. И даже то, что уважение ко мне растет, что день ото дня люди здороваются со мной все почтительнее, начинает казаться мне издевательством.
И все же что самое важное из того, что случилось со мной за последние тридцать лет? Тут сомнений быть не может - конечно, моя женитьба. Нет, не смейтесь, так оно и есть. Знаю - нельзя считать событием неизбежность. Но для человека, прочитавшего более трехсот любовных романов, это все-таки событие. Вследствие его я породил толстоватую и глуповатую дочку, удивительно непохожую на свою мать. Почему непохожую? Бог весть. Знаю только, что природа порой любит пошутить. Плохие шутки, даже у нее самой они не вызывают улыбки. Но злее всего природа подшутила как раз надо мной. Дело в том, что я женился на первой женщине, которая соблаговолила обратить на меня внимание. Я был о себе гораздо лучшего мнения, но это так. Она и сама, наверное, не ожидала, что я сдамся так легко.
Чем я ей понравился, этого я тоже не понимаю. Ничего привлекательного во мне не было - худой, изжелта-смуглый, одно плечо выше другого. Как это ни странно, сейчас у меня более приятная внешность. Некоторые студентки понахальней даже позволяют себе заглядываться на меня, конечно, не совсем бескорыстно. В свое время она тоже была студенткой, а я - ассистентом у моего профессора. Мне кажется, она решила наш случай словно математическое уравнение. И могла бы спокойно заявить: "Ну вот что, глупыш, пошли ко мне! Вчера я до часу ночи решала эту простую задачку. Другого ответа нет!"
Да, пожалуй, она завоевала меня слишком напористо. Сейчас, рассматривая ее уравнение уже издалека, я думаю, что она немножко схитрила. В ее части было по крайней мере одним иксом больше или одним игреком меньше - где-нибудь в знаменателе. Правда, нельзя сказать, чтоб она была красавицей. Высокая, слишком худощавая, тонкие ноги, еле заметный бюст. Но зато - пламенные очи, каких не было, вероятно, даже у графини Сан-Северины. Когда мы познакомились, на ней было легкое платье цвета ноготков - оранжево-пламенное. Оно удивительно шло к ее смуглой коже и черным, как смоль, волосам. И очень не соответствовало ее позитивному математическому уму. А тем более - ее железному характеру, с которым я потом хорошо познакомился. Сейчас - в пятьдесят три года - это стройная женщина с упругой походкой и весом, ни на грамм не отклоняющимся от идеального для ее возраста образца. На вид она кажется на двадцать лет моложе меня и на десять - себя самой. Чтобы не изображать ее совсем уж лишенной недостатков, скажу только, что в последние годы она стала выщипывать пинцетом усики. Но вряд ли это может бросить серьезную тень на ее облик. Ваши жены делают то же самое, только в косметических кабинетах.
Я упоминаю обо всех этих мелочах, потому что они все же имеют отношение к нашему рассказу.
Все началось в самый обычный будничный день. Весна запаздывала, деревья еще стояли голые. Только напротив, в квартальном скверике, на ветках декоративного кустарника появилась еле заметная зеленая дымка. Я стоял у окна и рассеянно смотрел на улицу. Две горлицы разгуливали по железной ограде балкона, унылая кошка пересекла мостовую. И вдруг во мне возникло нечто, не поддающееся описанию. Я вернулся в кабинет, обессиленно упал в кресло. Кружилась голова. Через полчаса, когда вернулась жена, я сказал:
- Завтра будет землетрясение.
Она еле заметно вздрогнула. Разумеется, она была в курсе всех бабушкиных историй. Ничего не ответив, она вышла из кабинета. Но быстро вернулась - через две-три минуты.
- И когда точно?
- Что? - спросил я.
- Землетрясение! - ответила она раздраженно. - Не притворяйся, что ты уже ничего не помнишь. Я, как вошла, сразу заметила, что что-то случилось.
- Вечером, - ответил я. - Или ночью, точно не знаю.
- И сильное? - неумолимо продолжала жена.
- Довольно сильное!.. Да, наверное сильное. Я видел, как какое-то здание рухнуло у меня на глазах, словно его ударили по крыше огромным молотом. А потом над ним поднялась туча пыли.
- Что это значит - видел? Глазами, вот так, как видишь меня?
- Нет, нет! - ответил я энергично. - Я, конечно, ничего не видел. Но знаю, что это так. Уверен.
Она глядела на меня настойчиво и проницательно, просто некуда было скрыться от этого взгляда.
- Ну и что ты думаешь теперь делать?
Помню, что этот вопрос меня страшно удивил. До этого я думал только о том, что произошло со мной. Что это? Неужели такое может быть на самом деле?
- А что я должен делать? Землетрясение не остановишь.
- Твоя бабушка все-таки кое-что сделала, хотя бы ради собственного спасения.
- И что же мне, по-твоему, делать?
- Как что? - воскликнула она. - Все!.. Все, что в твоих силах. Поднять тревогу, предупредить людей. Эвакуировать город, если нужно.
Все, что она сказала, было правильным и логичным. Но осознал я это гораздо позже. А тогда я только растерянно глядел на нее, словно не верил своим ушам.
- Ты с ума сошла! Кто мне поверит? Да меня в лучшем случае просто осмеют, а то и прямо отправят в психиатричку.
- Ну и что?
Голос ее звучал вполне спокойно, но я внутренне содрогнулся.
- Как что? Зачем делать то, в чем явно нет никакого смысла?
- Есть смысл! - сказала она. - Конечно же есть! Тут важнее всего убедить людей. Но даже если это тебе не удастся, ты, по крайней мере, выполнишь свой долг.
Я чувствовал себя совершенно беспомощным. И в полном отчаянье. Я ясно сознавал, что никогда не сделаю этого, что бы ни случилось. Почему - до сих пор не знаю. Жена как будто поняла это, взгляд ее смягчился.
- В чем-то ты по-своему прав. И какие-то основания у тебя есть. Но давай рассуждать логично. То, что ты мне сказал, действительно выглядит невероятным. Чтобы не сказать глупым. Я вообще не поверила бы тебе, если б не знала историю твоей бабушки. Ведь ее-то предчувствие сбылось. Почему? Не знаю. Но если мы чего-нибудь не знаем, это вовсе не значит, что явления этого вообще не существует. Сейчас меня беспокоит только одна мысль - не только сейчас, всегда! Прошу тебя, ответь в последний раз, только откровенно! Правда ли то, что ты рассказывал про бабушку? Или все это одно твое воображение?
- Как так воображение?
- Как! Воображение, вымысел. Люди любят верить в чудеса, а так как чудес на свете не бывает, они их выдумывают.
Ум ее, как всегда, работал безупречно, словно электронная машина. Но вместо того чтобы образумиться, я только еще больше разъярился.
- Конечно, правда! - не в силах сдержаться, закричал я. - Как я мог такое придумать? Что угодно, только не это. В конце концов, есть же у меня совесть ученого.
- Нет у тебя никакой совести! И ты просто-напросто соврал. Или сейчас или тогда. Ничем иным я не могу объяснить твое идиотское поведение.
- Но что же тут удивительного! - В жизни я еще так не кричал. - И что ты скачешь на одном месте, как лягушка в консервной банке. Говорят тебе - бессмысленно! Совершенно бессмысленно!
- Как это бессмысленно? - Она тоже повысила голос. - Но представь себе, что землетрясение и в самом деле случится. Как в Мессине или Лиссабоне. Неужели у тебя хватит духа взять все на свою совесть?
- Ничего я не возьму на свою совесть! - Я был в полном отчаянье. - Ничего! Потому что я знаю, я уверен - как бы я сейчас ни поступил, никто меня не поймет и не послушает. Вообще все это выше моих сил и вне моей власти.
Наконец-то она меня поняла. Наконец. Лицо ее окончательно погасло. Сникнув, она просидела неподвижно, может, минут пять, а может, и полчаса. Я уже говорил, что для измерения времени нет никаких объективных критериев. Потом лицо ее понемногу прояснилось.
- И все же какой-то смысл в этом есть! Ладно, можно пожертвовать людьми. Может, для их же пользы. Но сходи хотя бы в Сейсмический центр. Или, скажем, в Академию. У тебя там столько друзей… Расскажи им откровенно обо всем, что мы с тобой знаем. Просто чтобы остался документ. Тогда твою гипотезу придется или признать или отвергнуть. Неужели ты не понимаешь, что у тебя в любом случае должны быть свидетели?
Я горько вздохнул. Свидетели, какие свидетели? А если действительно погибнут тысячи, десятки тысяч людей? Тогда я сразу же из безвинного превращусь в обвиняемого. Вместе с еще несколькими людьми, у которых силы и власти ровно столько же, сколько у меня. Как и у большинства мыслящих горемык в этом мире.
- Ладно, - ответил я. - Это уже кое-что… Я подумаю.
* * *
Я провел кошмарную ночь. По законам логики жена была, конечно же, права. Она всегда была права. Ее беспощадный ум не признавал ни лжи, ни компромиссов. Ее истины были суровы, прямы и беспощадны. Не истины, а волчьи капканы. Железные зубья впивались в живую плоть, не оставляя надежды на избавление.
Конечно, каждый может подумать: "Но если жена права, почему бы ее не послушаться?" Человек, претендующий на звание ученого и умеющий логически мыслить, должен был бы без возражений принимать любую истину. И все же на этот раз я не мог с ней согласиться, все во мне сопротивлялось. Чувства, убеждения? Нет, все!
Дело в том, что она не была права. То есть для себя, может, и права, но не для меня. Я говорю это не из любви к каламбурам, а потому что так оно и есть. Бессмысленно и глупо требовать от человека то, чего он не может сделать. Словно в нем таится какая-то чуждая сила, которая тащит его назад, делает более беспомощным, чем безрукие и безногие.
Понимаю, что выражаюсь не слишком ясно. Особенно для неискушенного, непосредственного ума. Вы не замечали, как часто люди бывают непоследовательны? И очень редко говорят то, что думают. А порой совершают неожиданные, я бы сказал, безумные поступки. Нет ничего труднее, чем быть последовательным. Но что это значит - быть последовательным? Следовать за чем, за кем? За самим собой? В лучшем случае - за той частью себя, которая зовется разумом или сознанием. Человек не может до конца познать самого себя. Это было бы равносильно постижению всей истины мира. А за нашу короткую жизнь это невозможно. Гораздо более невозможно, чем вдруг взлететь птицей в небеса. Такое, наверное, когда-нибудь и случится, потому что это в границах человеческих возможностей. Но каким образом познать самого себя?
Несомненно, человек - самое сложное произведение природы. У него может быть хоть сотня лиц, но два из них всегда будут доминировать над остальными. Человек - это то, что он есть, и то, чем он был на протяжении миллионов лет. Но разве каждый может еще раз пройти этот бесконечный путь, чтобы полностью осознать себя?
Много лет назад жил у меня маленький ощипанный попугайчик. И кошка по кличке Мэри, невероятно милое и воспитанное существо. Она умела пользоваться уборной, как человек, и не прикасалась ни к какой еде, если та не лежала у нее в мисочке. Я кормил ее только хорошо проваренным мясом и рыбой, так что Мэри даже не ведала вкуса крови.
У нее было любимое местечко - в одном из кресел. Оттуда ей лучше всего был виден попугай. Иногда она часами смотрела на него не мигая, с каким-то совсем не кошачьим умилением, даже с нежностью. Жену эта дружба чрезвычайно радовала.
- Видишь, как они любят друг друга, - сказала она однажды. - Свыклись, словно братик с сестричкой.
Я не отвечал. Я знал животных гораздо лучше, чем людей, и знал, что рано или поздно кошка съест попугая. Так оно и случилось. Представляю себе, как наша Мэри была поражена тем, что натворила. Поражена и потрясена. Я ничего не сказал кошке, даже не побил. Какой смысл? Никакого, разумеется. Можно ли идти против природы? Природа сильнее и разумнее человека. То есть идти против нее можно, но из этого ничего не получится. Иногда ее можно перехитрить. Или, придя к разумному с ней соглашению, совершить нечто полезное. Но победить ее нельзя.
Конечно, это весьма грубый пример. Обычно дело обстоит гораздо сложнее. Так, например, я считаю, что люблю свою жену. Думать так у меня есть все основания. Это доказано всей моей жизнью. И все же я не вполне уверен в том, что где-то в самой глубине души не испытываю к ней ненависти. А почему бы и нет? Ведь она имеет надо мной власть, какой нет ни у одного другого человека на свете. Она насилует мои взгляды, мои чувства. Определяет мое поведение, как, например, в этом последнем случае. Очень осторожно, правда, но постоянно. А человек может снести все, кроме насилия.
Нет, не хочу думать так о жене! И нельзя. Пусть ее образ останется незамутненным в моей душе. И все-таки я знаю, что как человек я гораздо лучше, гораздо деликатней жены. Я стараюсь не критиковать ее (даже мысленно), не насилую ее взглядов, не думаю о ее слабостях, не пытаюсь их анализировать. Я хочу, чтобы она для меня всегда оставалась такой же, какой была в первые дни. Только вряд ли это возможно… Вряд ли…
В ту ночь я больше всего думал о ней. О ней и о моем проклятом землетрясении. Мог ли я скрыть от нее такое? Нет, конечно. Такая мысль мне и в голову не могла прийти. А она скрывает от меня многое. Не хочу сказать обманывает - просто молчит обо всем, что может меня встревожить, вызвать неприятные мысли и чувства, она щадит меня, старается помочь, избавить от всего, что могло бы помешать моей научной работе. Может быть, я сам виноват в этом, вернее моя пассивность. Так я иногда пытаюсь ее оправдать. Но не слишком успешно - все внутри меня сопротивляется этому.
Что же касается землетрясения, то я ни на минуту не сомневался, что оно произойдет. Странная внутренняя убежденность, которую я не мог себе объяснить. И еще - глубокая уверенность в том, что я лично от него не пострадаю. Так же как бабушка в свое время знала, что она может пострадать. Теперь я уже не сомневался, что унаследовал от нее эту невероятную способность. Но в ту ночь меня интересовало иное. Мне важно было разрешить другую проблему. Не ради жены и не ради самой проблемы. Просто мне хотелось найти объяснение своему поведению.
Бабушка знала о землетрясении. Ощутила его, предчувствовала, видела - словно древняя пророчица. Но почему она не предупредила остальных? Отцу, правда, сказала, но я был убежден, что только ради себя, чтобы он помог ей, спас. Почему она ни слова не сказала тем несчастным женщинам, пораженным неизлечимыми болезнями? Не знаю. Честное слово, не знаю. Впрочем, может, она и предупредила их в последний момент, и то сбежали, даже не оглянувшись на спасительницу.
Одного меня она предупредила прямо и откровенно. Одного меня выделила из общей безликой массы. Наверное потому, что привыкла воспринимать меня как часть себя самой, своей сущности, своего бытия. Или как свое будущее. Уснул я лишь на рассвете, но, похоже, мне удалось докопаться кое до чего. По крайней мере, я, как мне кажется, уловил частицу бабушкиной истины.
Это довольно трудно объяснить, но мне кажется, что она верила в непреложный порядок бытия. На первый взгляд, это звучит весьма претенциозно, хотя, в сущности, все очень просто. Каждый носит в себе что-то вроде инстинкта у животных, не сознавая и не понимая его сути. Бабушка была молодой, полной жизни, счастливой женщиной. Потом у нее убили мужа. Она осталась одна. Ничто не может нарушить естественного хода жизни.
Есть что-то очень мудрое в этой бессознательной философии простых людей. Они не различают судьбу общую и судьбу личную. И никогда не ждут милостей от жизни. Все, чего ты ожидаешь извне, нужно заслужить. И создать самому. Никакой бог не вспашет тебе поля, не вытащит из могилы. А это значит, что люди по-настоящему не верят в этого бога, хотя время от времени и обращают к нему свои беспомощные молитвы. Книга жизни написана раз и навсегда, и ничто не может изменить того, что в ней начертано.
Там, в этой книге, было записано и бабушкино землетрясение. Легкая конвульсия, последнее содрогание - и бабушка смирилась. Хотя и была такой непримиримой, такой сильной во всех жизненных испытаниях.
Перед тем как уснуть, я наконец принял решение. Не дожидаясь вопросов, я сам скажу жене:
- Оставь меня, пожалуйста, в покое. Ничего из того, что ты от меня требуешь, я делать не буду. Не могу, и все. Неужели ты не понимаешь, как это для меня унизительно?