* * *
По селу пели третьи петухи.
За Таней и Васютиным, опять шагавшими вдоль цветущих грядок, шли в отдалении парни с гармошкой и орали какую-то частушку, очень для Тани оскорбительную.
- Эй, ахтеры! - кричали в зале. - Работайте поскорейча… Которые уж спят давно.
Действительно, на окнах и вдоль стен под окнами сидели и лежали спящие тела.
Когда открыли сцену, наступившую густую тишину толок и встряхивал нечеловечий храп. Это дед Андрон, согнувшись в три погибели, упер лысину в широкую поясницу сидевшей впереди ядреной бабы, пускал слюни и храпел. Другие спящие с усердием подхватывали.
Настроение актеров было приподнято: это действие очень веселое - пляски, песни, хоровод, а кончается убийством Аннушки. Мерзавец буржуй-жених, которого зарезали в прошлом действии, должен внезапно появиться и смертоносной пулей сразить несчастную Аннушку. Это гвоздь пьесы. Это должно потрясти зрителей. Недаром Павел Мохов с такой загадочно-торжествующей улыбкой сыплет в медвежачье ружье здоровенный заряд пороху: грохнет, как из пушки.
Но если б Павел Мохов видел, каким пожаром горят глаза коварной Тани и с какой страстью стучит в ее груди сердце, его улыбка вмиг уступила бы место бешеной ревности.
Парочка тесно сидела плечо в плечо, от товарища Васютина пахло духами и табаком, от красотки Тани - хлебной пылью, мышами и гнездами ласточек.
* * *
Елки и сосны. Берег реки. Аннушка с ребенком сидит на камне.
- Какой хороший вечер, - говорит она. - Спи, мой маленький, спи… Чу, коровушка мычит. Чу, собачка взлаяла. А как птички-то чудесно распевают. Чу, соловей…
Яйца, видимо, подействовали: Филат на все лады заливался за сценой.
Появляются девушки, парни. Начинают хоровод. Свистит соловей, крякают утки, квакают лягушки, мычит корова.
- Дайте и мне, подруженьки, посмотреть на вашу веселость… - сквозь слезы говорит Аннушка. - Папаша и мамаша выгнали меня из дому с несчастным дитем. А супруг мой, коммунист, убит белыми злодеями. Которые сутки я голодная иду.
Аннушка горько всхлипывает. Ее утешают, ласкают ребенка. За кулисами ржет конь, мяукает кошка, клохчут курицы, хрюкает свинья.
- Ах, ах! Возвратите мне мои счастливые денечки!
Зрители вздыхают. Храпенье во всех концах крепнет.
Давно уснувший в будке Федотыч тоже присоединил свой гнусавый храп. Лысина деда Андрона съехала с теткиной поясницы в пышный зад.
Вдруг из-за кустов выскочил буржуй-жених, в руках деревянный пистолет.
Наступила трагическая минута.
Павел Мохов взвел за кулисами курок.
- Ах, вот где моя изменщица! - и жених кинулся к Аннушке. - Вон! Всех перестреляю!
Визготня, топот, гвалт - и сцена вмиг пуста.
Лицо буржуя красное, осатанелое. Он схватил ребенка, ударил его головой об пол и швырнул в реку.
Аннушка оцепенела, и весь зал оцепенел.
- Ну-с! - крикнул жених и дернул ее за руку.
Павел Мохов выставил в щель дуло своей фузеи.
- Ведь мы же с папочкой и мамочкой полагали, что вы зарезаны, - вся трепеща, сказала Аннушка.
- Ничего подобного… Ну, паскуда, коммунистка, молись богу. Умри, несчастная! - И жених направил пистолет в грудь Аннушки.
- Ах, прощай, белый свет!.. - закачалась Аннушка и оглянулась назад, куда упасть.
Павел Мохов сладострастно спустил курок, но самопал дал осечку.
Зал разинул рот и перестал дышать.
- Умри, несчастная!! - свирепо крикнул жених.
- Ах, прощай, белый свет!.. - отчаянно простонала Аннушка и закачалась.
Павел Мохов трясущейся рукой всунул новый пистон, но самопал опять дал осечку. Ругаясь и шипя, Павел выбрал из проржавленных пистонов самый свежий.
Жених умоляюще взглянул на кулисы и, покрутив над головой пистолет, вновь направил его в грудь донельзя смутившейся Аннушки:
- Умри, несчастная!!
Кто-то крикнул в зале:
- Чего ж она не умирает-то!
- Ах, прощай белый свет!.. - в третий раз простонала Аннушка, и самопал за кулисами третий раз дал осечку.
Дыбом у Павла поднялись волосы, он заскорготал зубами. Жених бросил свой деревянный пистолет, крикнул: - Тьфу! - и, ругаясь, удалился.
Аннушка же совершенно не знала, что ей предпринять, - наконец, закачалась и упала.
- Занавес! Занавес давай! - суетились за сценой.
Но в это время, как гром, тарарахнул выстрел.
Весь зал подпрыгнул, ахнул.
Храпевший суфлер Федотыч тоже подпрыгнул, подняв на голове будку. С окон посыпались на пол спящие, а те, что храпели на полу, вскочили, опять упали - и поползли, ничего не соображая.
Аннушка убежала, и занавес плавно стал задергиваться.
- Товарищи! - быстро поднялся на стул Васютин. - Я член репертуарной коллегии драматической секции первого сектора уездного культагитпросвета…
Мужики злорадно засмеялись. Раздались выкрики:
- Жалаим!
- Толкуй по-хрещеному!.. По-русски…
- Товарищи! Главный дом соседнего с вами совхоза обращается в народный дом для разумных развлечений. Я имею бумагу. Вот она. Советская власть охотно идет навстречу вашим духовным запросам. А теперь кричите за мной: автора, автора, автора!
И зал, ничего не понимая, загремел за товарищем Васютиным.
Автор же, за кулисами, упав головой на стол, плакал.
Васютин нырнул за сцену и в недоумении остановился.
- Товарищ Мохов! Как вам не стыдно? Вас вызывает публика. Слышите? Ну, пойдемте скорей.
Павел Мохов вытер кулаками глаза и уже ничего не мог понять, что с ним происходило. Куда-то шел, где-то остановился. Из полумрака впились в него сотни горящих глаз.
А Федотыч, меж тем, пошатываясь, совался носом по сцене, душа горела завести скандал.
- Товарищи! Вот перед вами автор, сочинитель пьесы, которой вы только что любовались… Почтим его. Да здравствует талантливый Павел Мохов! Браво! Браво! - захлопал Васютин в ладоши, за ним сцена, за ней - весь зал.
- Бра-в-во! Биц-биц-биц! Браво! Молодец, Пашка! Ничего… Жалаим… Павел, говори! Чего молчишь?..
- Почтим от всех присутствующих! Ура!! - надрывался Васютин.
Федотыч плюнул в кулак и, крякнув, стиснул зубы.
Павел взглянул орлом на Таню, взглянул на окно, за которым розовело утро, и в каком-то телячьем восторге, захлебываясь, начал речь:
- Товарищи! Да, я действительно есть коллективный сочинитель… - но вдруг от крепкого удара по затылку слетел с ног.
- Я те дам, как дядю за грудки брать! - крутя кулаком, дико хрипел над ним Федотыч - Я те почту oт всех присутствующих.
* * *
На следующий день товарищ Васютин уехал в город. Вместе с ним исчезла и красотка Таня. В школе же, после "Безвинной смерти Аннушки", не досчитались семи казенных стульев.
* * *
Павел Мохов от превратного удара судьбы долго потягивал горькую совместно со своим двоюродным дядей Федотычем. Пили они в овине, в том самом, за цветущими грядками, за школой.
- Ты, племяш, не серчай, что я те по шее приурезал, - шамкал пьяненький Федотыч. - А вот ежели такие теятеры будем часто представлять, у нас не останется ни небели, ни девок.
ШЕРЛОК ХОЛМС - ИВАН ПУЗИКОВ
1. Сенцо
День был душный, жаркий. К вечеру соберется гроза. Недаром деревья так задумчивы, так настороженны.
В ограду бывшего имения господ Павлухиных - ныне совхоз "Красная звезда" - въехал на сивой лошаденке кривобородый, с подвязанной скулой, рыжий мужичок в лаптях. Соскочил с телеги, походил с кнутом от дома к дому, - пусто, на работе все.
- Тебе кого? - выглянула из окна курчавая, цыганского типа голова.
- Да мне бы Анисима Федотыча, управляющего, - ответил мужичок, снимая с головы войлочную шляпу-гречневик.
- Я самый и есть, - сказала голова.
- Приятно видеть вашу милость. Желательно нам сенца возик… Потому как понаслышались мы…
- Здесь не продается. Это учреждение казенное.
- Да ты чего!.. Да ведь Серьгухе нашему вчерась продал, сельповскому. Хы, казенное… Вот то и хорошо! Чудак человек!
- Зайди. Шагай сюда.
А в ночь, действительно, собралась гроза. Тьма окутала всю землю, освежающий дождь сразу очистил воздух, небо ежеминутно разевало огненную пасть, чтоб вмиг пожрать всю тьму, но каждый раз давилось, кашляло и рычало злобными раскатами. Все живое залезло в избы, в норы, в гнезда. А вот вору такая ночь - лафа.
Наутро - хвать, батюшки мои! - забегали в совхозе: какой-то негодяй похитил в ночь все металлические части самолучшей молотилки.
Управляющий Анисим Федотыч рвет и мечет: ведь на днях комиссия из городу приедет инвентарь ревизовать, да и молотьба недели через три. Что делать?
Сбились с ног, искавши. В ближней деревне Рукохватовой у подозрительных людей пошарили, - конечно, не нашли.
Анисим Федотыч, природный охотник и собачник, даже привлек к розыскам свою сучку Альфу. Но сучка, обнюхав молотилку, привела всю компанию из понятых и милицейских к избе красивой солдатки Олимпиады, к которой тайно похаживал управляющий. Кончилось веселым смехом всей компании и конфузом Анисима Федотыча. Он сучку тут же выдрал.
Совхозный писарь Ванчуков сказал:
- Я бы присоветовал вам обратиться к сыщику Ивану Пузикову. Он, по слухам, человек дошлый, знаменитый.
- А ну их к черту, этих нынешних… - возразил управляющий. - Каторжник бывший какой-нибудь.
- Напрасно. - Писарь стал рассказывать совхозу о подвигах сыщика.
В конце концов Анисим Федотыч согласился.
- Поезжай.
Писарь оседлал каурку - да на железнодорожную станцию, что за двадцать верст была.
- Ладно, разыщу, денька через три ждите, - только и сказал Иван Пузиков, агент "угрозы", то есть уголовного розыска.
И действительно, в конце третьих суток - уж время ужинать - взял да и явился в совхоз "Красная звезда" сам-друг с товарищем Алехиным.
Посмотреть - юнцы. Особенно Алехин. Правда, Пузиков важность напускает: между строгих бровей глубокая складка; правда, и глаза у него стальные, взгляд холодный, твердый, и рот прямой, с заглотом, а подбородок крепко выпячен. Вообще Пузиков - парень ого-го. То ли двадцать лег ему, то ли пятьдесят.
Осмотрел, обнюхал их Анисим Федотыч со всех сторон, - да-a, народ занятный.
- Ну что ж, товарищи, пойдемте-ка. Темнеет.
- Успеем, куда торопиться, - сказал Пузиков. - А вот чайку хорошо бы хлебнуть.
- Ежели ваше усмотренье такое, то чаю можно… - недовольно проговорил совхоз. - А на мой взгляд, надо по горячим следам.
- Ерунда, папаша! - ответил Иван Пузиков. - И не таких дураков лавливали.
Чайку угроза любила попить. А тут варенье да пирог с мясом, с яйцами.
За чаем Пузиков завел рассказ. Управляющему и неймется, и послушать хочется - очень интересно угроза говорит.
- А почему я по этой части? Через книжку, через Шерлока Холмса. Тятька меня к сапожнику определил в Питер. Я ведь из соседней волости родом-то, мужик. Пошлет, бывало, хозяин за винишком по пьяному делу - ну, двугривенный и зажмешь. Глядишь, на две книжки есть. Эх, занятно, дьявол те возьми. Все мечтал, как бы сыщиком стать: мечтал-мечтал, да до революции и домечтался. Теперь я сам русский Шерлок Холмс, Иван Пузиков.
- Слышал, слышал, - заулыбался во все цыганское лицо совхоз, и щеки его заблестели. - Я, конечно, вас, товарищи, и винцом бы угостил, да боюсь - время упустим. Уж после вот. По стакашку.
- Ерунда, папаша, злодей не уйдет. А выпить не грех.
- Слышал, слышал, - пуще заулыбался совхоз, налил всем вина, выпили. - Слышал, как самогонщиков ловите.
- Всяких, папаша, всяких, - вдруг нахмурился Иван Пузиков и почему-то дернул себя за льняной чуб. - Да толку мало, вот беда.
- Почему?
- Город выпускает. Мы ловим, а город выпускает, сто чертей. Ведь этак и самого могут ухлопать. У меня и теперь несколько ордеров на арест. Вот они. - Иван Пузиков вытащил из кармана пачку желтеньких бумажек и крутнул ими под самым носом управляющего.
- Ха! Вот какие дела! - воскликнул тот. - А по-моему, мазуриков щадить нечего. Иначе пропадем.
- Кто их щадит! У меня все на учете, папаша. Я все знаю. Например, в одном совхозе, и не так чтоб далеко от вас, управляющий самогон приготовляет на продажу. Два завода у него.
- Кто такой?
- Секрет, папаша. А в другом совхозе хлеб продает, овец, телят. А в третьем - сено.
- Се-е-но! - Управляющий уставился в ледяные глаза угрозы, и по его спине пошел мороз.
- Да, папаша, сено.
- В тюрьму их, подлецов!
- Все там будут, папаша, все. Только не сразу, помаленьку, чтоб дичь не распугать.
- Пейте, товарищи, винцо… Позвольте вам налить.
- Например, ваш рабочий, Рябинин Степан, револьвер имеет. Сам отдаст, вот увидите. А знаете, откуда он взял? Вот и не скажу. А знаете, кто нынче на пасхе мельника ограбил, латыша? А я знаю: два брата Чесноковых из вашей деревни.
- Не может быть! Чесноковы исправно живут. Откуда это вы знаете, товарищ? - вытаращил глаза управляющий и подумал: "Ну и ловко врет".
- А как же Ивану Пузикову не знать, папаша?
- Надо в тюрьму. Ведь ордер-то есть?
- Ах, папаша! - Пузиков таинственно сдвинул брови и переложил трубку в левый угол кривозубого рта. - Ну вот, скажем, к примеру, арестую я завтра по ордеру вас (совхоз заерзал на стуле и пытался улыбнуться), увезу в город, а через неделю вы дадите взятку, и вас выпустят. Что ж, вы похвалите меня? (Совхоз выдавил на лице улыбку.) А вдруг вам вползет в башку подослать, скажем, того же Рябинина Степана, он и ахнет пулей из-за куста.
- Да-да-да, - растерянно заподдакивал совхоз, и обвисшие усы его задергались. "Однако с этим чертом Пузиковым ухо востро держать надо".
- Ну, товарищи, еще по стакашку, коли так… Для храбрости. Дай пойдем. Полночь. Самая пора.
- Зачем мы, папаша, будем ночью тревожить порядочных людей. А вот нет ли балалаечки у вас? Сыграть хочется, а ты, Алехин, попляши.
Управляющий сердито буркнул:
- Нету, - и опять подумал: "Ни черта им, молокососам, не сыскать".
Утром Анисим Федотыч встал рано, отдал приказания и вошел в комнату, где ночевала угроза.
Пузиков и Алехин сладко храпели.
- Дрыхнут.
Управляющий сходил на мельницу, распушил плотников, что чинили плотину, и когда вернулся, - угроза умывалась.
- Чай пить некогда, - сказал Пузиков, - а вот на скорую руку молочка.
Выпили с Алехиным целую кринку, и оба заторопились.
- Кого из рабочих подозреваете, папаша?
- Никого.
- Правильно. А из Рукохватовой?
- Андрея Курочкина. А еще, пожалуй что, Емельян Сергеев. Тоже вроде вора, говорят.
- Ерунда, - нахмурился Пузиков. - Не они. Я всю деревню вашу насквозь знаю. Деревня - тьфу! Все три волости… Как на ладошке.
- Скажите, какие способности неограниченные, - восторженно оказал совхоз, а под нос пробурчал: - Хвастун изрядный.
Алехин туго набил махоркой кисет и подал Пузикову портфель.
- Ну, теперь, папаша, за мной в деревню, - сказал Пузиков. - Учись, как жуликов ловит Иван Пузиков, деревенский Шерлок Холмс.
Он быстро пересекал двор. Широкоплечий, кривоногий, низенький, куртка нараспашку, из-под козырька сдвинутый на затылок кепки лезет огромный лоб.
- Не сюда, товарищ, не сюда, - кричит едва поспевавший совхоз, - в обратную сторону!
- За мной, папаша!
Он, словно сто лет здесь жил, перелез через изгородь, обогнул беседку и боковой тропинкой подошел к скотному двору, где четверо рабочих накладывали на телеги навоз…
- Здорово, Степан Рябинин! - крикнул он весело и твердо. - Бросай вилы, айда за мной! Понятым будешь. Я - Иван Пузиков, агент угрозы. Понял?
Степан Рябинин - черный и сухой скуластый парень, в ухе серьга - удивленно посмотрел на незнакомца, ткнул в навоз вилы и сказал:
- Ладно.
Повернули назад. Угроза передом. Свернули влево.
- Не сюда, товарищ Пузиков, вправо надо, - опять сказал Анисим Федотыч.
- Не сбивай, папаша. Слушай-ка, Степан! Ты ведь в этой казарме живешь, в номере седьмом, кажется?
- Так точно, - ответил Степан. Голос у него скрипучий - не говорит, а царапает словами уши.
- Зайди и возьми, пожалуйста, наган. А то, сто чертей, опасно… Может быть, дело будет. Ну, живо!
- Это какой такой наган? - тряхнул серьгой Рябинин. - Чего-то не понимаю я ваших слов.