- Значит, вы не будете возражать, если меня возьмут на промысел осенью?
Старик все еще был убежден, что у русских я весьма влиятельное лицо, поэтому стал хвастаться:
- Годы мне не мешают. Вместе с молодыми сейчас я поеду гулять. И не отстану от них. Могу и с вами посостязаться.
- Вот этого делать не надо. Лучше помогите скорей отправить Хаугли в Норвегию. Ему нельзя все прогуливать. Деньги понадобятся для Союза гарпунеров.
- О, теперь у Сигге хватит на все, - заверил меня Ростад. - Я думаю, что и экзамен будет только для проформы. Всем известно - Хаугли первоклассный гарпунер.
- А не найди он амбру, видно, никто бы этого не приметил?
- Возможно. Человек должен доходом подтверждать свое мастерство. А насчет Норвегии у вас неплохая мысль. Пусть он сохранит деньги для родины. Сигге теперь действует разумней: не стал связываться с полицией. С ней всегда будешь в убытке. Самые простые дела полицейские превращают в бедствие. Помню, в январе двадцать второго года блю-валу вздумалось в Панамский канал войти. То ли он за косяком рыбы увязался, то ли решил путь из Атлантического океана в Тихий сократить. Кит добрался до первого шлюза, а здесь - стоп. Кто будет шлюзование оплачивать? Был бы кит поменьше, проскочил бы незаметно за каким-нибудь судном, а блювал тридцатиметровый, не развернешься в канале.
Окажись в Панаме хоть плохонький китобой, обогатился бы человек, состояние нажил. Блювала приметили полицейские. О происшествии по начальству доложили. "Кто пустил? - заорал тот. - Не полагается китам входить-Задержать!" И сам прибыл на место происшествия. А кит, словно поджидая, когда откроют шлюз, спокойно выпускал фонтаны.
- Кыш!.. Вон отсюда! - стал гнать блювала начальник охраны. Он хлопал в ладоши, свистел. А кит - словно глухой, не обращал на него внимания. Тогда полицейский пальнул из пистолета в воздух. А блювал - ноль внимания на начальника. К тому же взял да и окатил его струей из ноздри. А вы ведь знаете - брызги из китового дыхала пахнут отвратительно и на белом кителе пятна оставляют. Полицейского такая непочтительность взбеленила. "Убрать! Из пулемета расстрелять!" - приказал он.
Приказано - сделано. Полицейские мигом прикатили два_ "Максима" и принялись строчить по киту. Тот от первых пуль, как от мух, хвостом отмахивался, затем забился в мелкой дрожи и стал тонуть. Тогда его подцепили на буксир, оттащили подальше в море и бросили на съедение акулам. А акулы почему-то забастовали. Дня через три ночью кит вдруг всплыл и опять вошел в канал. Его так раздуло, что он с трудом вмещался в узости и распространял невыносимый запах.
Суда не могли подойти к шлюзу, и населению не стало жизни от зловония. С трудом отыскали человека, который в противогазе подобрался к блювалу, накинул лассо на. его хвост и на катере опять отбуксировал в океан. А там звено военных самолетов принялось бомбить его, до тех пор пока кита не разнесло на куски. А куски вновь приплыли в канал. В Сен-Кристобле до сих пор по всему берегу белеют кости блювала.
Дело было простое, а вот ввязалась полиция - все осложнилось. Вместо прибыли компания одни убытки имела…
* * *
Вскоре к "Салюту" подкатил на сверкающей лаком машине Раур Сенерсен. Вице-председатель Норвежского союза гарпунеров был радостно возбужден.
- Все сложилось в твою пользу, - объявил он Хаугли. - Я воспользовался небольшим испугом Сэрби и выбил для тебя хороший куш. Свои четыре процента гонорара я заработал в поте лица. Поехали в банк получать деньги.
- Аи эм сорри…(Виноват, простите… (англ.)
Я бы хотел захватить с собой русских друзей, - сказал Хаугли.
- Бери кого хочешь, ты теперь богатый человек,
Наняв полдюжины такси, мы всей компанией поехали в банк. По пути я спросил у Хаугли:
- Сигге, ты способен на серьезные разговоры?
- Хотя говорят: "Сигге мэд, Сигге сумасшедший", но я всегда серьзный,
- Тогда отвечай: кто тебе эти люди? Они дороже партии? Нет. Ведь еще недавно эти бородачи были твоими недругами, а сейчас бесстыдно гуляют на твой счет. Тебе что - некуда деньги девать? Тогда сдай их в партийную кассу. Партия найдет им лучшее применение.
- Ты правильно говоришь, я тоже об этом думал.
- Давай прямо из банка покатим на аэродром.
- Может, это удобней сделать завтра?
- Нет, сегодня. Так будет верней.
- Вэри вэлл, - сказал Хаугли, посерьезнев. - Буду делать, как советуют мои спасители.
На одной из площадей машины вынуждены были замедлить ход, чтобы объехать упившихся китобоев с флотилии "Эребус", которые с воплями "ленд, ленд!"(Земля, земля! (а н г л.) падали на газоны, обнимали рыхлую землю, перекатывались по асфальту, кувыркались.
В парке напротив резвилась другая компания: дико гогоча, китобои ползали в кустах, карабкались на деревья, повисали на ветвях, как обезьяны, выли, куковали, мяукали и лаяли. Так они наслаждались жизнью на суше.
Здесь же склонялись под деревьями и сидели на скамейках, уставленных батареями бутылок, их подвыпившие подружки. Вид у девиц был растерзанный. Но они, не обращая на это внимания, подбивали китобоев на новые безрассудства. Гуляки оглашали парк пронзительными выкриками и хохотам.
Полиция, видимо боясь побоищ, не унимала расшумевшихся дикарей. Вторая столица Южно-Африканского Союза готова была терпеть все, лишь бы деньги, накопленные китобоями, не утекли за ее пределы, а остались в карманах дельцов.
"Полюбоваться" на гуляющих эребусцев остановился и автобус с экскурсантами "Салюта". Мой взгляд неожиданно встретился со взглядом Сорвачева. Председатель базового комитета, увидев меня среди норвежцев, с явным осуждением развел руками и покачал головой.
"Теперь он отыграется на мне, - подумал я. - Зря я высовывался из такси".
У банка наши машины долго не стояли. В Кейптауне все делалось быстро, чтобы угодить клиентам.
На аэродром мы прикатили прежде времени: до вылета самолета в Скандинавию оставалось более двух часов. Не бездействовать же китобоям столько времени? Был немедля отыскан бар и оккупирован всей компанией: норвежцы первым делом захватили вращающиеся тумбы у стойки, а затем оглушающим хохотом и выкриками вытеснили скучающих за столиками пассажиров.
Бармен запустил музыкальный автомат. Зал наполнился грохотом тамтамов, бумканьем банджо и воем свистулек. Под этот дикий джаз заработали машинки, выжимающие сок из лимонов и апельсинов, захлопали пробки, вылетающие из бутылей с шампанским, зашипели сифоны. Началось изготовление коктейлей.
Мы с боцманом хмельного не пили, налегали на бодрящую "кока-колу" и чувствовали себя хорошо.
Прощаясь, Хаугли расцеловал сначала боцмана, потом меня и сказал, что такие друзья, как мы, были у него только в партизанском отряде, что он нас никогда не забудет.
К концу Сигге так расчувствовался, что стал утирать слезы. Это, конечно, умилило китобоев, у которых трудно вышибить слезу, и даже вызвало несвойственный северянам энтузиазм. Норвежцы подхватили на руки своего растроганного соотечественника и гурьбой понесли к самолету.
Оставив опечаленного Сигге на попечение двух молодых стюардесс, мы с боцманом еще раз помахали ему фуражками и поспешили к выходу, чтобы оторваться от компании загулявших норвежцев.
* * *
В порту нас встретил обеспокоенный старпом "Косатки".
- Что вы в городе учудили? - спросил он. - Стайнов уже вызывал меня к себе. Мечет громы и молнии. Приказано с "Косатки" никого больше не отпускать в город. Сорвачев видел, как вы пьянствуете и буйствуете на центральной площади. Вы хоть к замполиту сходите и доложите о своем прибытии, - посоветовал он. - Он увидит, что вы не пьяны.
Не раздумывая, мы с боцманом поспешили на "Салют" и разыскали Куренкова.
- Кто из вас верховодил пьяной ватагой норвежцев? - строго спросил замполит. - Кто по деревьям лазал и валялся на площади?
- Такую чушь может выдумать только Сорвачев. Никто из нас ни того, ни другого не делал, - ответил Демчук. - Для этого надо упиться до белой горячки. А мы, как видите, трезвы.
Я без утайки рассказал все, как было.
- За то, что вы отправили домой Хаугли, хвалю, а за пьянку - на партийное бюро вызову, - пообещал Куренков.
- Но мы совершенно трезвы, - заверил я.
Дыхните! - уже с улыбкой потребовал замполит.
Убедившись, что мы действитено абсолютно трезвы, он удивился:
- Чего же на вас Сорвачев клевещет?
- Он на нас зуб имеет еще с того времени, когда мы на "Пингвине" плавали.
- Ну, хорошо, я с ним серьезно поговорю. А вас еще раз благодарю за Хаугли. Коммунисты всюду должны помогать друг другу. Вы доброе дело сделали.
* * *
Перед самым выходом флотилии в море радист-оператор "Салюта" на специальной удочке спустил мне радиограмму.
- Поздравляю с прибавлением! - крикнул он. - Приму ответ в двадцать слов, строчи быстрей.
Леля в радиограмме сообщала: "Родила тебе здоровущую девочку тчк Чувствую себя хорошо тчк Обнимаем с доченькой папу зпт ждем нетерпением домой тчк Проси чтобы ваши корабли прибавили скорости на обратном пути".
Это известие так меня обрадовало, что я прямо с мостика закричал:
- Братцы! Я стал папашей!
Узнав о новорожденной, косатковцы трижды прокричали "ура" в ее честь и столько же раз подбросили меня вверх. Только после этого я был освобожден и отпущен сочинять ответную радиограмму.
* * *
На обратном пути все повторялось с такой же последовательностью, какая бывает, когда запускают известный фильм с конца. Мы постепенно сбрасывали с себя одежду, опять вытаскивали из душных кают и кубриков матрацы и устраивались спать под открытым небом. Двигаясь на север, мы из осени через полосу вечного лета спешили навстречу весне, начинавшейся в другом полушарии.
Лежа на спине, я опять смотрел на небо южного полушария. Возле созвездия Южного Креста чернел таинственный "Угольный мешок" - пространство, лишенное видимых звезд. Оно всегда меня интересовало. "Неужели люди не пронижут его мощными телескопами и не разглядят, что скрывается за этой угольной тьмой?"
В пути нам явно не хватало китобаек Улы Ростада. С ним по вечерам было веселей.
Днем мы приводили в порядок отчетность по журналам и ведомостям, сдавали флагману запасы линя, гарпунов, пороха и одновременно наводили лоск на судне.
На флагмане пришлось снимать деревянный настил разделочной палубы и выбрасывать за борт, чтобы избавиться от тошнотворного, все пропитавшего запаха китовой сукровицы.
В Гибралтаре норвежцы должны были сойти на берег. Здесь наши пути расходились. Но местный консул норвежцев, зная, какими буйными бывают китобои на берегу, попросил капитан-директора "Салюта" не высаживать его соотечественников в Гибралтаре.
Пока мы запасались горючим, к "Салюту" на рейде подошел пароход "Осло-фиорд" и с борта на борт принял пассажиров.
За много месяцев совместного плавания норвежцы завели друзей среди салютовцев.
Прощаясь, они крепко пожимали руки нашим морякам.
Мы с китобойцев махали им шапками. А когда "Осло-фиорд", трижды прогудев, двинулся в открытый океан, русские китобои торжественно выстроились вдоль бортов и пожелали норвежцам счастливого плавания.
ВСТРЕЧА
Много дней мы провели в океане, не сходя на берег. Попутный ветер дул в корму, словно подгонял нас. Форсированным ходом мы пересекли Средиземное море и ночью подошли к Дарданеллам.
Огни по всему побережью оказались погашенными. Пролив был узким, как река. В ночной мгле опасно было плыть меж незнакомых берегов, тонущих в густой, темной зелени. Но мы смело двигались за флагманом, ориентируясь по кильватерной струе и приборам.
Наконец пройден и Босфор, за кормой осталась узкая полоска ворот в турецких бонах, загораживающих вход в пролив. Нас встретил родной черноморский ветер. Пахнуло родиной.
Чаще стали попадаться идущие навстречу тяжело нагруженные советские теплоходы. Увидя огромную "китомаму" и более дюжины ее деток, плывущих в кильватере, встречные корабли замедляли ход и приветствовали нас гудками и флагами. А мы им отвечали в пятнадцать паровых глоток. Получалось весело и торжественно.
Хотя на судах флотилии давно все сияло, "как чертов глаз", боцманская команда еще раз наводила блеск: закрашивала трещинки, малейшие пятна проступавшей ржавчины, надраивала медяшку.
- К берегу должны подойти как лебеди, - говорил Демчук. - Пусть видят, что на китобойцах не разгильдяи, а моряки плавают.
В каютах и кубриках моряки прихорашивались: сбривали выращенные в Антарктике усы, бородки, обрезали львиные гривы, надевали на буйные шевелюры сетки, чтобы волосы не торчали во все стороны. Тут же наглаживались парадные костюмы, белые чехлы для фуражек, надраивались ордена и медали. Настрое-ение было приподнято-праздничным.
Одесса показалась на другой день утром. Как бы рождаясь из сиреневого марева, она возникла на горизонте голубовато-призрачным островом, похожим на мираж. "Мерещится", - думалось мне.
Вдруг что-то сверкнуло и зажглось на солнце. Забравшийся в "воронье гнездо" Чувахин встрепенулся и с высоты заорал:
- Вижу… Одессу!
Все косатковцы, свободные от вахты, высыпали на верхнюю палубу.
Постепенно далекий берег стал обретать очертания. В бинокль уже можно было разглядеть сады пригорода.
Флагман сделал последний поворот. Китобойцы подровняли строй и, словно боевая эскадра, стали подходить к Одессе.
Я разглядел длинный мол порта и белый маяк. Чуть выше зеленели склоны бульвара, виднелась знаменитая одесская лестница и начинались центральные улицы города. Где-то за деревьями скрывалась гостиница, в которой поджидала меня Леля.
Нам навстречу мчались из Одессы быстроходные катера, моторки и парусники.
У скошенной трубы "Салюта" взметнулось белое облачко, и сразу же раздался чуть сипловатый густой рев "китомамы". Мы подхватили приветственное гудение, и каждый китобоец выпалил в воздух из пушки.
С берега на фоне голубого неба и бирюзовых волн все это, вероятно, выглядело очень торжественно и эффектно.
В ответ мы услышали такой же разноголосый гул из порта: нам отвечали корабли, стоявшие у пирсов и на рейде.
С суши полетели вверх разноцветные огни фейерверка. Достигнув зенита, они с треском рассыпались на мелкие осколки, оставлявшие в небе волнистые следы.
В бинокль я разглядел, что улицы, прилегающие к порту, полны народа.
- Вроде нас встречают, - выкрикнул сверху Чувахин. - Будто на демонстрацию… Со знаменами идут!
Казалось, жители всего города высыпали на улицы. Для них мы герои. Значит, не зря китобои скитались по бурным водам и терпели лишения больше семи месяцев! Родина приветствует. Родина рада, что мы вернулись.
Было даже как-то неловко, что. столько людей пришли встречать нас. Не такие уж мы герои. Ведь всякое случалось в плаванье.
Отовсюду женщины махали платками, косынками, букетами цветов.
Под марш духового оркестра первой ошвартовалась наша база "Салют". На берег был спущен трап. И как только на нем появились капитан-директор и его помощники, площадь встретила их криками "ура" и рукоплесканиями. Вновь загремели оркестры…
В порту была сооружена небольшая деревянная трибуна с микрофонами, украшенная цветами и флагами. После короткого рапорта Дроздова выступили секретарь обкома партии и председатель горсовета. Они поздравили молодую флотилию с трудовыми победами и успешным переходом с одного конца земного шара в другой, приглашали нас быть почетными гостями города. Для китобоев будут открыты двери санаториев и домов отдыха. А мы рассеянно слушали, с тревогой вглядываясь в толпу, стремясь отыскать родные лица, которые мерещились и во сне и наяву в дни скитаний по дальним морям.
Родственники китобоев стояли у самой трибуны. В этой группе я наконец наткнулся на сияющий взгляд Лели. Ее глаза звали меня: "Скорей сходи на берег!" Я это понимал без слов. Как изменилась и похудела Леля!
Переходя с китобойца на китобоец, я наконец соскочил на берег и побежал к Леле. Она кинулась мне навстречу, и… мы очутились в объятиях друг друга.
Леля не стыдилась слез радости.
- Нельзя так долго не видеться… - сказала она, не разнимая рук. Все окружающее исчезло, точно на пирсе мы остались одни.
После поцелуев и несвязных слов Леля вдруг опомнилась.
- Меня же малышка в гостинице ждет, - спохватилась она. - Время кормить. Я побегу, а ты быстрей освобождайся и сделай так, чтобы тебя хоть сутки не трогали. Сделаешь?
- Есть, постараюсь. Иди по краю стенки, скорей выберешься.
Леля ушла в толпу, а я, возбужденный встречей, вернулся на китобоец. Надо было договориться со старпомом о подмене.
Нашего молчаливого старпома никто не ждал на берегу. Видимо, поэтому он был мрачен и краток:
- Ладно, скрывайтесь с глаз на сутки. Можете и сегодняшнюю ночь прихватить, но не больше. Помните - холостяки тоже люди.
Всем китобоям, без учета должностей и рангов, был выдан щедрый аванс. Радуйся на родном берегу, гуляй!
Мне пришлось так составить график увольнений, чтобы каждый пожил на берегу. Дела В было много. Каюту я покинул лишь поздно вечером.
Леля истомилась, поджидая меня в гостинице.
- Наконец-то! - с укором воскликнула она. - Совести нет у людей - столько держать на корабле!
Леля зажгла свет. Гостиничная комната сразу преобразилась, стала праздничной. Посреди круглого стола высился огромный букет белой акации, вокруг стояли бутылки с вином и аппетитно разложенные закуски. Казалось, что стол накрыт не на двух человек, а по крайней мере на дюжину голодных китобоев.
- Ого! Богато! Не зря же я так спешил… рвался сюда.
- Не выдумывай, знаю, как ты спешил. Пришел чуть ли не в полночь. Познакомься с дочкой. Ее зовут Машенькой.
Крошечное спеленатое существо лежало на небольшом диване, огороженном креслами, и безмятежно спало.
- Похожа на тебя? - спросила Леля.
- Чуба не хватает, - шутя ответил я. Мы так истосковались друг по другу, что стоило Леле прижаться ко мне, как я ощутил необъятную, разрастающуюся нежность…