- Николай Николаевич, вычеркните из всей документации слово "реконструкция" и никогда не повторяйте его… Чем заменить? Ну, хотя бы словами "оргтехмероприятия"… Если вам так хочется, то назовите это "улучшением технологии"… По мне - хоть горшком назови, только в печку не ставь… Дело не в названии. Соберитесь с начальником цеха, пригласите мастеров и срочно составьте график перестановки оборудования… Приступим в субботу, используем выходной день. Главное для нас - не допускать больших простоев. Следите за этим, прошу вас!
Он взял лист бумаги и, обдумывая каждое слово, написал подробный приказ, напоминающий скорее дипломатический документ, чем деловую директиву. В приказе ни разу не упоминалось слово "реконструкция", а только перечислялись работы по ремонту оборудования в красильно-отделочной фабрике и некоторая перестановка, назначались ответственные на каждом участке лица. Общее руководство всеми работами" возлагалось на инженера Никитина Н. Н.
Решительный шаг сделан, пути отступления отрезаны. У Власова было такое ощущение, словно с его плеч свалилась огромная тяжесть.
2
С самого утра дела у Сергея не ладились. Принимая смену, он обнаружил, что барки не чищены, нет свободных тележек - все заняты крашеным товаром, - суровье для заправки первой партии не заготовлено.
- В чем дело? - недовольно спросил он у сменщика, расписываясь в журнале.
- Не успели, - смущенно ответил тот. - Ночью не хватало пара, давление на котлах дошло до нуля. Еле-еле покрасили пять партий вместо семи, и то за качество не ручаюсь.
- Выходит, сами провалились и нас за собой тянете? Не по-товарищески это…
- Сергей, честное слово, не виноваты, так получилось. - Сменщик чувствовал себя неловко. - Можно сказать ребятам, останемся, поможем, - устало предложил он.
- Да ладно уж, идите! После ночной смены какая помощь от вас… Сами справимся.
До начала работы оставалось семь минут. Сергей собрал свою бригаду в кабинете мастера.
- Дело дрянь. Видали, как сдали нам смену? Дневной план запросто можем завалить. Придется поднажать, - сказал он.
- Ты договорись с кочегарами, чтобы паром обеспечили, а мы постараемся, - ответил комсорг Володя Козин.
- Правильно, пар будет - наверстаем, - поддержали его остальные.
- Хороша работа! - заворчал татарин Нуралиев. - Лодырь себя жалеть будет, другой ломай за него спина. Зачем принимай такой смена, бригадир?
- Не шуми, Нуралиев, - остановил его Сергей, - понимаешь, они и так план не выполнили.
- Сам не выполняй, а товарищ не подводи. Такой хороший привычка есть, слыхал?
- Опять сорок пять! Не успели они, понятно? Пара не хватило! Пошли, ребята, работать, - поднялся с места Козин.
- Постой, - задержал его Сергей. - Володя, вы с Костей Лазаревым готовьте барки, а остальным быстренько разгрузить тележки. Я сбегаю в котельную, а оттуда за суровьем.
Только к восьми часам успели сделать первую заправку, сорок минут драгоценного времени было потеряно. Не успели наладить работу, как стряслась новая беда: по-видимому, разговор Сергея с кочегарами подействовал - они усиленно шуровали топки, и вскоре пар потек по трубам в успевшую остыть за ночь красилку. Смешиваясь с холодным воздухом, пар превращался в густой туман. Вскоре заволокло все - машины, людей. В темноте столкнулись две тележки, и легкий товар, который нужно было выкрасить в цвет электрик, упал на грязный пол.
- Что вы наделали? - рассердился Сергей. - Опять одну черноту будем гнать. Погодите, придет Осип Ильич и задаст нам жару!
- Жар не надо, свет надо! - закричал в ответ откуда-то Нуралиев.
Днем из проходной позвонили в цех и сообщили, что поммастера Полетова просят выйти по срочному делу.
Сергей заволновался: не случилось ли чего с матерью? Он оставил ее одну, ключи передал соседке, попросив навещать больную, а сам поспешил на работу.
Вытирая на ходу запачканные красителями руки, Сергей выбежал на улицу как был - в прорезиненном фартуке поверх намокшей спецодежды.
Около проходной его ждал Леонид. У него был такой вид, словно он перенес тяжелую болезнь. Не глядя в глаза Сергею, он сказал:
- Извини, Сергей, что оторвал тебя от работы. Понимаешь, хочу съездить к отцу, да вот адреса не знаю…
- И я не знаю - там мама была… Постой! Они ездили туда от фабкома. Ну да, в фабкоме должны знать адрес! - Сергей на минуту задумался. - Мы вот как сделаем. Ты погуляй с полчаса или в скверике посиди - вон там, за углом. Скоро обеденный перерыв, я узнаю адрес и выбегу к тебе…
Леонид пошел в скверик, сел на скамейку, даже не заметив, что она мокрая, открыл учебник, который достал из-за пазухи. Завтра экзамен по теоретической механике, а он не успел подготовиться. Прочитав несколько раз нужную страницу и убедившись, что ничего не понимает, он закрыл книгу, вытянул ноги и, откинувшись на спинку скамейки, огляделся по сторонам.
В скверике никого не было, лишь воробьи, радуясь теплому дню, порхали стайками с одной дорожки на другую, отряхивались, щебеча прыгали по сверкающему на солнце снегу, с шумом взмывали ввысь и снова прилетали обратно…
А ведь еще вчера он жил без особых забот! Учился, читал, занимался спортом - готовился к лыжному кроссу, который состоится во время зимних каникул… Конечно, он тяготился положением пасынка, но старался терпеть во имя будущего. Он окончит институт, будет инженером, построит сверхмощный двигатель внутреннего сгорания. Эта мечта зародилась у него еще в восьмом классе. Кто знает, быть может, именно ему, Леониду Косареву, суждено создать первый в мире двигатель на атомной энергии, и тогда…
За одни сутки жизнь его перевернулась, и сейчас все то, чем он занимался до сих пор, казалось пустяками.
Накануне, когда он, подавленный всем, что узнал, ушел от Сергея, до его сознания не сразу дошла вся сложность положения. Он долго бродил по улицам. Разумеется, продолжать после случившегося прежнюю жизнь невозможно, он не может оставаться в доме отчима. Об этом даже думать нечего, но как быть с матерью, с сестрой?
Прежде всего, нужно поговорить с Милочкой. Приняв это решение, Леонид вернулся домой. Сестры дома не оказалось, ждать ее он не мог. Он позвал к себе в комнату мать и, глядя на нее в упор, спросил:
- Скажи, мама, ты знала, что отец жив?
Лариса Михайловна схватилась рукой за сердце, опустилась на стул. Больше всего она боялась этого вопроса.
- Кто… кто тебе сказал? - еле выговорила она.
- Мать Сергея, Аграфена Ивановна, она видела папу в Доме инвалидов.
- Так я и знала! Эти фабричные всюду суют свой нос. Разве они дадут людям спокойно жить! - На щеках у нее появились красные пятна, лицо исказилось от злости.
- О чем ты говоришь? - закричал Леонид. - Какая, к черту, спокойная жизнь, когда мой отец там?! Там… - Голос его оборвался на полуслове.
- Не кричи, ради бога! Василий Петрович дома, услышит. Пойми меня, Леня, я не виновата - отец сам так хотел… Хочешь - спроси у него! - Лариса Михайловна поднесла к глазам кружевной платочек. Полные плечи ее вздрагивали. - Я всем пожертвовала ради вашего блага, всем!
- Хороша жертва… - Леонид хотел еще что-то сказать, но не смог - рыдания душили его. Он бросился на кровать, уткнулся лицом в подушку.
- Милочке не говори, - услышал он заискивающий шепот матери. Она вышла, тихонько притворив за собой дверь.
В доме было тихо. Леонид лег на спину, уставился в потолок. В голове не было мыслей, одно слово сверлило мозг: "Отец… отец…"
Милочка вернулась в первом часу и, увидев свет в комнате брата, спросила, не открывая двери:
- Леня, ты не спишь?
Он не ответил. Говорить с сестрой он не мог. Мысли его были заняты другим: что он скажет отцу, как будет оправдываться перед ним?
Всю ночь Леонид строил разные планы и тут же отбрасывал их один за другим. Ни жизненного опыта, ни знания людей у него не было, и будущее казалось ему почти безвыходным…
…В сквер прибежал Сергей.
- Адрес достал, - сказал он, протягивая бумажку, и опустился рядом на скамейку.
- Ну, я пойду… Спасибо. - Леонид хотел встать.
Сергей удержал его.
- Погоди, успеешь! - Он вынул из кармана сверток, развернул его, достал два бутерброда с колбасой и один протянул Леониду: - На, поешь.
- Не хочется.
- Мало ли что не хочется, а ты поешь. Киснуть тебе не пристало!
- Я ушел из дома, - сказал Леонид.
- Где думаешь жить?
- Не знаю.
- Понятно… А как с учебой?
- Сдам экзамены и попрошусь в заочный. Может быть, совсем брошу…
- Ерунда! Учиться нужно при всех обстоятельствах. Мы как-то уже говорили с тобой на эту тему. - Сергей проглотил последний кусок. - Чайку бы сейчас!
- Иди, пей…
- Успеется! Вот что, Леня, переезжай жить к нам. Спать будешь в столовой на диване… одним словом, мы отлично устроимся.
- А Аграфена Ивановна? Ты говорил с ней?
- Да ты не беспокойся! В молодости моя мама сама хлебнула немало горя и в жизни разбирается получше нас с тобой, поймет!
- Мне бы еще работу найти…
- Хочешь - поговорю с Николаем Николаевичем? Нам до зарезу нужен конструктор или чертежник. А ты замечательно чертишь. С расчетами справился бы?
- Конечно!
- Ну, так поговорить?
- Попробуй. Скажи ему, что мне нужно общежитие. Может, дадут…
- Никакого общежития тебе не требуется! Вечером прямо приезжай к нам. Слышишь, Леня? Я тебя ждать буду! А теперь мне пора, перерыв кончается. Ну, желаю удачи. - И Сергей побежал на комбинат.
3
Дом инвалидов находился километрах в шести от железнодорожной станции. Узнав об этом у пожилого обходчика, Леонид направился туда по широкой снежной дороге со следами автомобильных шин.
За дачным поселком начинался лес. Здесь было тихо, снег лежал чистый, нетронутый. Короткий зимний день угасал, солнце скрылось за серыми тучами, поднялся ветерок. Из леса потянуло холодом. Встревоженные галки кружились над верхушками старых берез. Леонид зябнул в полуботинках, без шарфа. Засунув руки в карманы пальто, он быстро шагал по пустынной дороге. И чем ближе подходил он к цели, тем все больше росла тревога.
На косогоре его догнала грузовая машина. Поравнявшись, шофер затормозил и, приоткрыв дверь, спросил:
- Далеко путь держишь?
- В Дом инвалидов.
- Мне тоже туда. Садись, подвезу.
Леонид влез в кабину, и машина тронулась.
- По делам или навестить кого? - Шоферу, видно, хотелось поговорить.
- Отец у меня там…
- Как? - Шофер покосился на Леонида. - Неужто отца родного бросил?
Краска жгучего стыда залила лицо Леонида.
- Я только вчера узнал, что он жив, - через силу ответил он.
- Да ну?! Разыскал, значит? Молодец! Вот обрадуется! Тяжело жить здесь одинокому! - Шофер покачал головой. - Проклятая война! Сколько людей загубила, искалечила, обессчастила!.. За три года работы в этом доме я такого нагляделся и наслышался, что и передать трудно. Одни сами скрываются - не хотят быть семье в тягость, - других покинули жены и дети. У некоторых никого в живых не осталось. Родные тоже мучаются… К примеру, вот ты: совсем молодой - разве тебе легко было расти без отца? Таких, как ты, много…
- Вам тоже пришлось побывать на войне? - спросил Леонид, избегая прямого ответа. Не мог же он сказать, что все эти годы ел чужой хлеб и жил припеваючи…
- А как же! - Леониду показалось, что при этом восклицании шофер выпрямился, расправил плечи. - До самого Берлина дошел, лично от маршала Рокоссовского награду получил! - Бывший солдат расстегнул телогрейку и показал орден Славы. - Во многих боях участвовал, трижды был ранен. Словом, прошел полный курс!.. Я так думаю: куда легче самому страдать, чем на чужое горе смотреть! Тут есть у нас такие, про которых романы можно написать. Они ради нас с тобой подвиги совершали, рук и ног лишились, а теперь вот живут здесь…
Шофер остановил машину у решетчатых ворот и, показывая на большой двухэтажный дом с белыми колоннами в глубине занесенного снегом сада, сказал:
- Это главный корпус. Там справишься у дяди Миши, сторожа. Он покажет тебе, в какой палате живет отец.
Леонид поблагодарил и зашагал по очищенной от снега широкой аллее.
Дом, окрашенный в розовый цвет, выглядел веселым, красивым. Окна с белыми наличниками, решетчатые балкончики и высокие колонны оживляли фасад. Каменные ступеньки вели к массивным дубовым дверям парадного входа. Возле дома, под навесами, стояли койки, на них лежали спальные мешки, как в большинстве подмосковных санаториев. Только множество колясок, стоящих рядом, напоминало о том, что здесь живут инвалиды.
В вестибюле навстречу Леониду поднялся однорукий пожилой инвалид-сторож.
- Вам кого? - приветливо спросил он.
- Я хочу видеть Ивана Васильевича Косарева.
- Кем вы ему приходитесь? - Инвалид пытливо разглядывал Леонида.
- Сыном.
Сторож покачал головой.
- Ну и дела! За четыре года не было никого, а тут вдруг сын объявился!
- Я его сын. Хотите - покажу документы! - Леонид полез было дрожащими пальцами в карман за студенческим билетом.
Но сторож остановил его:
- Не надо. Здесь не штаб, чтобы пропускать по документам. Я просто так, удивился малость… Подниметесь на второй этаж, завернете влево - он там, в девятой палате.
Одним духом взбежав по лестнице, Леонид постучал в высокую дверь с цифрой "9" на медной дощечке.
- Войдите! - раздался хриплый голос.
Комната, куда вошел Леонид, была светлая, чисто убранная. Вдоль стен стояло пять кроватей. На двух спали, на третьей, ближе к окну, худой, коротко остриженный человек, полулежа на высоких подушках, читал книгу, которая лежала перед ним на деревянной подставке. За квадратным столом, покрытым вышитой скатертью, двое в халатах играли в домино. Один из них сидел в коляске, спиной к двери, другой - против него, на стуле.
- Булкин, переверни, пожалуйста, страницу, - попросил читавший.
Человек в коляске положил на стол косточки и, проворно работая руками, подкатился к кровати, перевернул страницу и опять вернулся на свое место. На Леонида никто не обращал внимания. Он стоял, растерянный, у дверей и не знал, что делать. Сердце бешено колотилось, дрожали колени. Как встретит его отец, что скажет?
- Мне хотелось бы видеть… Ивана Васильевича Косарева, - с трудом проговорил Леонид и сделал шаг вперед.
- Я Косарев, - отозвался читавший у окна и поднял глаза.
Миг - и Леонид оказался у кровати отца. Горячая нежность, жалость, любовь захлестнули его. Он упал на колени, приник лицом к груди отца и расплакался.
- Леня! Ты?.. - Бледное лицо Косарева задергалось. Он поднял с подушки голову, расширенные глаза его тоже наполнились слезами. - Ну что ты, что ты, перестань! - бормотал он, стараясь справиться с собою.
- Прости, прости, отец! Но я ведь не знал, ничего не знал. Говорили, будто ты погиб, пропал без вести…
Леонид поднялся, сел на кровать. Губы его дрожали, слезы слепили глаза.
- Знаю, все знаю! Успокойся, расскажи, как живешь, как Милочка… А вырос-то ты как, совсем мужчина!
За столом перестали играть, проснулись спящие. Четверо обитателей палаты молча наблюдали за встречей отца с сыном. На их лица легла тень печали. Кто знает, о чем и о ком вспоминали они…
- У нас дома все хорошо… Скажи, папа, почему ты скрывался от нас? Как ты мог?!
- Так надо было… Теперь это уже не важно. Я ведь всегда думал о тебе, о Милочке, это помогало мне жить. - Иван Васильевич попросил сына достать из ящика тумбочки папиросу, зажечь спичку и закурил. - Молодец, что пришел, хорошо сделал!
- Я теперь тебя буду часто навещать, папа, а как поступлю на работу, устроюсь, тебя к себе возьму.
- Об этом подождем говорить. Учись, кончай институт, а там видно будет. Мы тут на судьбу не ропщем… А почему Милочка не пришла с тобой? - Ивану Васильевичу явно хотелось переменить тему разговора.
- Она еще ничего не знает…
- Раз уж ты узнал, то скрывать больше не имеет смысла, расскажи девочке, пусть и она приедет ко мне. Знал бы ты, как часто мне хотелось хоть одним глазком посмотреть на вас!
- Хорошо, папа, она приедет!..
Волнение первых минут встречи постепенно улеглось, и до позднего вечера они тихо беседовали. О себе отец не говорил. Леонид подробно рассказывал о своей жизни, об учебе, о том, что делается на комбинате. Ему доставляло огромное удовольствие хоть чем-то помочь отцу - достать папиросу, зажечь спичку, поправить подушку, одеяло. Он заметил, что отец ни единым словом не обмолвился о матери.
- Тебе очень тяжело, папа? - спросил Леонид.
- Человек ко всему привыкает… Мне-то еще ничего: видишь, лежу, даже книжки читаю. Другим хуже. Вот товарищ рядом, Александр Александрович, он в горящем танке ворвался на фашистский аэродром, раздавил три истребителя, а сам лишился зрения и потерял обе руки.
- И тоже не ропщет на судьбу, - прозвучал глуховатый голос.
- Таков уж закон жизни! Кто-то должен пострадать, чтобы остальным жилось хорошо, - вмешался третий, сидевший на койке.
Леонид молчал. Он был потрясен спокойным мужеством этих людей и не знал, что сказать.
- Ну, сынок, поздно, пора тебе домой, - мягко сказал Иван Васильевич.
- Хорошо, папа! - Леонид поднялся. - Завтра сдам экзамен и послезавтра приеду опять. До свидания, товарищи.
- До свидания…
Он нагнулся, поцеловал отца в лоб и побежал вниз по лестнице.