"Не понял, что его высмеяли? - подумала девушка у окна, - Смешной! Лицо и фигура каменные, прическа спереди как из парикмахерской, а на затылке петушиный хохол. - Она улыбнулась, но лицо Бахирева заинтересовало ее странным несоответствием между тяжелой оцепенелостью черт и чуткостью подвижных бровей. Брови, стянутые к переносью напряженным углом, круто изгибались и расходились к вискам взмахами, сторожкими, словно крылья готовой взлететь птицы. Они то и дело шевелились - то приподнимались, то туже стягивались в узел. - Кажется, будто он слушает бровями", - определила девушка.
- Начальник чугунолитейного цеха, - сказал он, - объясните, в чем дело.
Щербаков тяжело поднялся со стула. Его мягкие руки нежно, как цветок, держали мятый листок "дефицита",
- Опять чугуны! - сказал он со вздохом. - Кончились хромоникелевые чугуны. Я сам вчера был в техснабе. Видел, что у них там творилось… Запарились.
Брови Бахирева дрогнули и поднялись. Узкие темные глаза остро блеснули за тяжелыми веками.
- Техснабу, значит, посочувствовали? Сперва к техснабу проявите сочувствие, потом к металлоснабу, потом, последовательно, железной дороге начнете сочувствовать?
- Почему же… железной дороге? - округлились младенческие глаза Щербакова.
- По логике вашего рассуждения.
"Тоже умеет вышутить!" - удивилась девушка.
- Перебой с чугунами ликвидирован вечером, - продолжал Бахирев. - Почему ночью выскочил брак?
- Ночью я не был на заводе. Сушильные печи… Старший мастер… - невнятно забормотал Щербаков.
Василий Васильевич усиленно зашевелил усами.
- Насчет печей я второй месяц твержу. Не делают ремонта! Сам в печи лажу, сам ремонтирую!
Лицо мастера выражало ничем не обремененную честность. Это было особенно противно Бахиреву: "Как наловчился играть под честнягу!"
Дело с кражей все еще не было завершено. Вальган сказал Бахиреву: "Ты в это не мешайся, предоставь мне. У меня есть тут свои соображения…" О том, что соучастником кражи был Василий Васильевич, Бахирев никому не сказал. Допуская возможность ошибки, он не считал себя вправе говорить другим, но внутренне был убежден в тoм, что орудовал не кто иной, как Василий Васильевич.
- Вы знали, что печи неисправны? - почти с ненавистью спросил он мастера. - Какое же право вы имели уйти, бросив производство в таком положении?
- А вот так и ушел! - заявил мастер. - Пока своими плечами да руками все дыры затыкаешь, никто не почешется! Один разговор: "Давай! Жми!" Я жал, жал, взял да и ушел. Пойду, думаю, пусть стержни горят, пусть наконец завод почувствует, какое у меня в стержневом отчаянное положение!
Брови главного сошлись у переносья и приподнялись к вискам.
Он усмехнулся и процедил:
- Прямо по пословице: "Пойду вырву себе глаз, пусть у моей тещи будет зять кривой!"
В комнате невольно засмеялись.
- Только вы не зять, а завод вам не теща, - тем же злым тоном продолжал главный. - Отвечать за брак прежде всего будете вы. Я поставлю вопрос о выговоре в приказе и о списании всех убытков по браку в стержневом за ваш счет.
Наступила тишина.
Мастер шевелил губами, силясь возразить, но не находил слов. Наконец овладев собой, он повернулся к Щербакову:
- Это как же? Печи давно замены требуют, а я от вас даже ремонта не добьюсь. Все выходные сам кручусь зa ремонтников. Не в печах, вот в этих вот руках сушу стержни! За весь месяц в первый раз взял выходной, и то несполна, и меня же… меня же…
- Давно пора проводить в жизнь принцип материальной ответственности за брак, - отозвался Щербаков. - Надо же когда-нибудь начинать.
Мастер стоял посредине комнаты и растерянно оглядывался. Все молчали и отводили глаза.
- Неправильно! - прозвучал девичий голос. - Начинать надо, но не с таких людей, как Василий Васильевич…
Девушка у окна говорила спокойно. Взгляд ее странно светлых на темном лице глаз был одновременно и пристальным и безмятежным, как будто она еще не совсем проснулась, еще полна какими-то своими мирными сновидениями, но уже с любопытством вглядывается в окружающее.
Не стоило вступать в пререкания с этим полусонным существом, и Бахирев обратился к Щербакову:
- Что скажет начальник цеха? Тот засуетился:
- Что ж? Я полагаю, что Дмитрий Алексеевич в принципе прав. Товарищ Карамыш смотрит с субъективной точки зрения.
"Карамыш? - удивился Бахирев. - Значит, с кокилем это она? Вот не подумал бы… Или есть на заводе другой Карамыш?" Но ему некогда было размышлять об этом,
- Я тридцать лет на заводе. Пришел безусым, усищи здесь выросли, здесь поседели… - Василий Васильевич сорвался на полуслове и умолк.
Бахирев поднял голову и обвел всех медленным, тяжелым взглядом.
- При Петре Первом похвалялись бояре бородами, - гулко прозвучал в тишине его голос. - Сбрил им Петр Первый бороды по первое число, А с бородами, глядишь, некоторые худые привычки отбрились…
Мастер поднес руку к усам, словно защищая от главного свою красу и гордость.
- Ну что ж? - хрипло сказал он. - Пока я на заводе работаю, одиннадцатый главный инженер приходит… - Он помолчал, потом повернулся всем корпусом к Бахиреву и сказал ему в лицо - Придет и двенадцатый…
Не сказав больше ни слова и ни с кем не простившись, Василий Васильевич вышел из комнаты.
Наступила тишина. Старик прочил главному инженеру недолгую жизнь на заводе, и все безмолвно согласились с ним.
Инженеры избегали смотреть на Бахирева. Только девушка у окна по-прежнему пристально смотрела на него с выражением непонятного ему сострадания.
Дурная слава о рапорте пошла по заводу.
- Главный рапорт не сумел провести.
- Грозится кадровикам стричь бороды.
- Гнет под Петра Первого!
А главный словно не понимал своих ошибок и не пытался их выправить.
То смутное недовольство, которое ощутил он в первый же день, разрослось в отчетливое и постоянное раздражение. Он уже ясно видел недостатки завода - слабость заводской металлургии, отсталость технологии, изношенность станочного парка, текучесть кадров.
А меж тем на заводе, казалось, не замечали этого - инструментальный цех загружали заказами со стороны, окончательно подрывая этим заводское хозяйство, уходивших рабочих заменяли новыми, тонны металла списывали в брак, а план выполняли за счет аварийных и сверхурочных работ в конце месяца, как будто так и полагалось. Планы перевыполнялись, премии выплачивались, и на всех совещаниях твердили о достижениях победоносного коллектива.
Бахирев несколько раз пытался об этом говорить с Вальганом. Директор соглашался, но, занятый предстоящим увеличением программы, лимитами, энергетикой, скороговоркой отвечал Бахиреву:
- Вот решим основное, тогда займемся частностями. Но Бахирев считал это главным.
"На заводе бьют но оглоблям, а не по лошади, - думал он. - Я знаю еще немного, но это немногое знаю уже крепко. Когда крепко знают, тогда крепко и действуют".
Однажды ему передали, что его разыскивает директор,
"Вот и кстати!" - сказал он себе.
На лестнице заводоуправления его встретила секретарша Вальгана:
- Наконец-то! Почему так долго? У нас же Сергей Васильевич!
- Какой Сергей Васильевич?
- Бликин!! Бликин Сергей Васильевич! Секретарь обкома.
Бахирев заторопился. Мелькнуло в памяти все, что он слышал о Бликине: "Умен, демократичен, решителен. Приехал на завод. Значит, знает! Значит, встревожен!"
Секретарша удивилась неожиданной легкости, с которой он взбежал по лестнице.
С первого взгляда картина, открывшаяся в кабинете у директора, удивила его. Группа людей в большом, по-вальгановски уютном кабинете показалась слишком непринужденной и жизнерадостной. Центром ее был широкоплечий человек с небольшой, красиво посаженной головой. Он сидел в директорском кресле, удобно и покойно откинувшись на спинку. За спиной его в вечернем свете золотились кремовые панели, неподвижными декоративными складками падали шоколадные гардины. Напротив него сидел Чубасов, выпрямившись и положив руки на подлокотники. Глаза его блестели больше, чем всегда, и все та же непонятная Бахиреву, застенчивая и мягкая, "жениховская" улыбка морщила крупные, губы. Уханов всем корпусом подался вперед и замер в радостной неподвижности, только раскрасневшееся лицо поворачивалось то к Бликину, то к Вальгану. Вальган по-мальчишечьи примостился на ручке соседнего кресла и оживленно говорил Бликину:
- Зарежет нам энергетика апрельскую программу! А, Дмитрий Алексеевич! Наш новый главный! - представил он Бахирева и продолжал: - Помогай атаковать обком!
- Зачем обком! Вы энергетиков атакуйте! - возразил Бликин.
- Ездил к ним Николай Александрович Чубасов. Просил я его: "Ну, размахнись ты хоть раз! Тряхни стариной! Дай нокаут!"
- Боксеры на партийной работе! Вот она, демократия! - засмеялся Бликин. - Ну как, оправдывает назначение?
- Не нокаутирует! - развел руками Вальган. Бокс так не вязался с хрупкой фигурой и мягкими манерами Чубасова, что у Бахирева невольно вырвалось:
- Боксером были? Непохоже. Чубасов по-девичьи покраснел.
- Да я так, любителем…
- Нет, почему! - вступился Уханов. - С профессионалами схватывался. Цветы получал от девушек. Не столько, правда, за победы, сколько за рьяность. Как говорится, "не щадя живота".
- Во всяком случае, не щадя зубов! - Бликин взглядом указал на металлическую челюсть.
Над парторгом все подшучивали любя, и все же в иронии Бликина Бахиреву слышалось чуть заметное пренебрежение.
Вальган опять обратился к Бликину и, по своему обычаю смешивая шутку с серьезным, упорно повел какую-то свою линию:
- Парторг не нокаутирует, энергетики не поддаются! Госплан и министерство нам не внемлют! Они далеко! Но вы, Сергей Васильевич, своими глазами видите положение.
Бликин поднял бледное лицо.
- Что ты волнуешься преждевременно? Я же сказал: вопросы энергетики и металла обсудим на бюро. Где у тебя твоя знаменитая зажигалка?
Он сам нашел на столе зажигалку в форме трактора, повертел ее и закурил. Закуривая, он склонил голову, и кончик тонкого, с горбинкой носа чуть отклонился в ту же сторону. Бахирев с любопытством всматривался в лицо секретаря обкома. Всего примечательнее в нем был взгляд светло-карих глаз, одновременно и пристальный и ускользающий. Казалось, секретарь пытается проникнуть взглядом в каждого, но в то же время избегает допускать посторонних к каким-либо глубинам.
По тому, как привычно и свободно сидел Бликин за директорским столом, по непринужденным позам остальных чувствовалось, что секретарь обкома частый гость на заводе. Вальган в его присутствии был особенно оживлен, казался очень молодым и что бы ни делал - присаживался ли на ручку кресла, вставал ли, ходил ли по комнате, - все движения его отличались отчетливостью к легкостью.
Оживление, охватившее Вальгана, отразилось и на лице Уханова. В позе, в улыбке, во взгляде молодого инженера скзозило непосредственное удовольствие. Видно, ему было необыкновенно приятно участвовать в значительной и интересной беседе на равной ноге с руководителями области и завода.
Беседа лилась легко, но она расплывалась, и Бахирев не мог уловить ее основной темы.
- Ну, предположим, энергию будем давать первоочередно, - сказал Бликин. - А как с заказом для завода "Красный Октябрь"?
- Если энергия и металл будут, одолеем!
- Не боишься? - спросил Бликин.
- Сергей Васильевич! Где и когда я боялся?! Мое убеждение - коллектив лучше всего воспитывается на подвиге! - Вальган схватил подбородок ладонью и принялся поглаживать его привычным, быстрым движением.
- На Урале до сих пор вас вспоминают…. Так и говорят: "Школа Вальгана", - вставил Уханов.
- Смотри! Дело серьезное… - Бликин не договорил. - Сергей Васильевич, - засмеялся Вальган, - я же не ребенок из детских яслей, я же взрослый товарищ!..
- Как будешь выполнять заказ!
- Мобилизуем инструментальные цехи.
Наконец речь зашла как раз о том, что волновало Бахирева. Он решительно кашлянул и врезался в разговор:
- Инструментальные цехи не справляются с внутризаводской работой. Заводской станочный парк недопустимо запущен.
Вальган скользнул по его лицу удивленным, отстраняющим взглядом и поспешно перебил:
- Добавим в инструментальный людей. Вы читали в "Правде" о нашем фрезеровщике Сугробине? В январе на сложнейших новых моделях триста процентов нормы!
Реплика Бахирева выпала из беседы, как непроизнесенная.
Вальган рассказывал о Сугробине:
- Молодой парень, а любое уникальное задание берет играючи, с одного маха! Как призовой конь - любой барьер! Вот какой молодняк воспитываем.
Что-то в интонациях директора не нравилось Бахиреву: казалось, Вальган и щеголяет Сугробиным и старается загородить широкой спиной фрезеровщика заводские неполадки.
Беседа гладко текла от темы к теме.
"О чем они говорят? - все силился и не мог Бахирев уловить основного стержня беседы. - Зачем приехал на завод секретарь обкома?"
- Не забывайте, что за мартом идет апрель! - говорил Бликин, подняв кверху худой палец и улыбаясь. - А за апрелем полагается май!
- Кто же об этом забывает? - засмеялся Вальган. - Выйдем в предмайское соревнование на первое место! И "Красному Октябрю" поможем, и область поднимем, и чугунную решетку отольем, для сквера. Все сделаем, если "Октябрь" авансирует нам металл в счет будущего квартала!
- Опять пошел выпрашивать! - прищурился Бликин.
- Так у нас же траки! В шихтовке недополучаем марганцевых сталей. Из чего нам делать траки? Пусть меня бог научит!
- Без бога обойдешься! И так всю область обобрал ферромарганцем.
- Без бога обойдусь, Сергей Васильевич, без вас - нет…
Разговаривая о трудностях с металлом, все замалчивали большую потерю металла браком.
"Скажу. Это ж главное зло, - думал Бахирев. - хотят не хотят, а надо сказать".
Он подергал себя за вихор и пробубнил:
- Интересен подсчет брака в тоннаже за месяц. Брак по одним гильзам - тринадцать процентов. Из каждых ста тонн металла тринадцать прямиком в брак!
Вальган метнул на него мгновенный яростный взгляд и заговорил быстро, весело, торопясь увести Бликина от опасной темы:
- Брак в целом по заводу за месяц снизился на шесть процентов. Бывало, в старое время, литейщик приходит наниматься к хозяину. Хозяин спрашивает: "Брак делаешь?" Тому охота попасть на работу: "Нет, господин хозяин, я работаю без брака". - "Брака не делаешь? Ну, тогда отправляйся ко всем чертям! Если литейщик брака не делает, значит он либо врет, либо вообще ничего не делает. Мне такие литейщики не нужны…"
- То, брат, другие годы были, - сказал Бликин, забыв о Бахиреве.
- Да… И у нас были годики по металлу! - вздохнул Уханов. - Бывало, лежит на складе, бери - не хочу! А теперь выбрали месячный металл. "Чермет" говорит: "Стоп!" И крутись, как знаешь!
Снова Бахирева, как щенка, вышвырнули из беседы. Снова он оказался в глупом положении человека, поющего не в тон.
Вальган теперь уселся так, что затылок его очутился перед Бахиревым. Главный инженер видел смоляной кудрявый висок директора, край мясистого, розового уха, крепкую шею с синевой бритья у затылка. Этот висок и шея как бы изолировали Бахирева от других. Бахирев сам чувствовал бестактность своего поведения, но это его не останавливало.
Он вытянул шею и с мрачно упрямым выражением выглянул из-за директорского уха. Явно не к месту, как всегда монотонным, а сейчас особенно занудливым от неловкости голосом он проскрипел:
- Авансируют или не авансируют назавтра металл - это не решит главных вопросов… Брак, кадры, а также то, что оборудование на заводе давно устарело, - вот главные причины!
Вальган крякнул от досады и резко повернулся в кресле:
- Причины! - быстро заговорил он. - Что мы тут будем выкладывать причины! Ну, перечислю я причины! Вот, мол, какой Вальган умный, все причины знает! Что нам тут перед Сергеем Васильевичем умничать! Причины надо не перечислять, а устранять!
Жар ударил в лицо Бахиреву. В третий раз отщелкала его ловкая рука Вальгана.
- И мы их устраним, - утверждал директор. - Но сейчас мы идем на расширение программы. Нам сейчас как никогда нужна помощь по металлу.
Он продолжал говорить, но горячий глаз его теперь то и дело косился на Бахирева с затаенным и яростным выражением.
Бахирев понимал ярость Вальгана: директор не хотел демонстрировать перед Бликиным своих болячек. Но непонятно было: почему ничем не реагировал на слова Бахирева секретарь обкома? Потому, что не считал нужным обострять разногласия между директором и главным инженером? Или просто потому, что Вальган умело держал разговор в своих руках?
Но вот Вальган умолк. Молчали и остальные.
"Что сейчас скажет секретарь обкома? - пытался угадать Бахирев. - О чем он думает?"
Лицо Бликина сохраняло все то же дружественно-покойное выражение. Он встал, не торопясь подошел к шкафу и вынул красный томик. Все молча и с интересом следили за ним, видимо ожидая поступков примечательных и поучительных. Бликин провел пальцем по краю книжки. На пальце остался пыльный след.
- Для виду держишь? - спросил он Вальгана, Тот развел руками:
- Не успеваю, Сергей Васильевич…
- Скажи уборщице, чтобы хоть пыль вытирала… Вальган с виноватым и смущенным видом поскреб кудрявый затылок.
Бликин снова подошел к столу:
- Говорят, у тебя повар в рабочей столовой печет кренделя какие-то особенные?
- Знаменитые кренделя! - оживился Вальган, - Сейчас принесут.
- Зачем приносить? Пойдем-ка, товарищ директор, в цеховую столовую да похлебаем за одним столом с рабочими! Такая похлебка иной раз полезнее директорских разносолов…
Пока все одевались, Бахирев и Вальган на минуту остались вдвоем в кабинете.
- Ты что, Дмитрий Алексеевич? - с гневным удивлением спросил Вальган. - Тут серьезный разговор, а ты… Ты что тут палки совал в колеса?
- Я считаю, что надо ставить вопрос в принципе. - Хочешь сидеть с принципами и без программы? - зло усмехнулся Вальган. - Ну, ну, дорогой…
Он вышел из кабинета, Бахирев поплелся следом, "Зачем приезжал секретарь обкома?" - упорно спрашивал он себя.
Ничего не случилось, но именно это отсутствие происшествий и казалось ему самым необычайным происшествием. Если бы разразился скандал, если бы спори-ли, кричали, снимали с работы - все показалось бы ему естественнее.
Вечером Бахирев вызвал к себе Уханова. Подтянутый и как всегда бодро-оживленный, Уханов вошел в узкпй и длинный кабинет Бахирева.
Он помнил лестную просьбу Вальгана "подключить" Бахирева и был преисполнен снисходительной доброже" лательности.
- Я могу вам быть полезным, Дмитрий Алексеевич? "Новый", не поднимая глаз, приподнял свои стянутые к переносью брови.
- Вы мне нужны. Садитесь…
Уханов сел не в той свободной и непринужденной пoзe, в которой он сидел рядом с Вальганом и за которой скрывалось его уважение и даже восхищение директором. Он сидел с подчеркнуто уважительным видом, желая из снисходительности и добродушия замаскировать свое истинное отношение к "новому".