На самолетной стоянке никого, кроме нескольких техников, чьи машины находились в небе, не было. Ко мне подбежал Юрка, и мы вместе направились к стартовому командному пункту, где толпились летчики и техники.
- Что-то с самолетом Мельникова произошло. Кажется, отказало управление двигателем, - пояснил нам старший лейтенант Кочетков, Юркин сосед по комнате, спокойный, до флегматичности, летчик. - Сядет, - равнодушно заключил он, пуская в морозный воздух кольца папиросного дыма.
Все с напряжением вслушивались в доносившийся из репродуктора далекий голос Мельникова:
- Не помогает. Обороты прежние…
- Снижайтесь до двух тысяч, - скомандовал Макелян, командир третьей эскадрильи, руководивший полетами. - Видимо, катапультироваться надо, командир.
- Буду садиться. Обеспечь полосу, - спокойно, но властно приказал Мельников.
Посадить истребитель с отказавшим управлением двигателя - дело трудное и рискованное. При снижении произойдет разгон скорости. Надо точно рассчитать, где отсечь двигатель стоп-краном, то есть выключить его. Если произойдет недолет или перелет, исправить положение почти невозможно. А кругом сопки.
Мельникова все знают как опытнейшего летчика. Но бывает, бьются и асы.
Все, кто был на аэродроме, затаив дыхание, следили за опасной попыткой командира спасти непослушную машину. Мельников имел право катапультироваться. Но он не делает этого. И другой летчик на его месте, пожалуй, поступил бы так же. Самолет бросают в крайнем случае, когда нет ни одного шанса посадить его. А здесь есть. Правда, шанс очень незначительный.
Истребитель пронесся над аэродромом со звоном и свистом, как пущенная стрела, и исчез в сероватой морозной дымке.
- Как с топливом? - запросил Макелян.
- На пределе, - ответил Мельников. - Буду садиться.
Круг он сделал маленький и направил истребитель к взлетно-посадочной полосе. Даже невозмутимый Кочетков застыл с папиросой во рту, не отрывая взгляда от дальней приводной радиостанции, откуда стремительно несся истребитель. Посадить его мог только ас, человек, обладающий высоким летным искусством и железной выдержкой.
Обладает ли этими качествами Мельников? За четыре месяца пребывания в полку я убедился, что летает он превосходно, знал, что он участник Великой Отечественной войны, сбил в воздушных боях тринадцать фашистских самолетов, и все же волновался.
Истребитель рос на глазах. Донесся его свистящий гул и тут же оборвался. Кто-то вздохнул, и вздох этот был похож на стон. Я глянул в ту сторону и увидел бледное лицо инженера полка. Он переживает вдвойне: и за Мельникова - друга, с которым вместе воевали на фронте, и за то, что выпустил в полет неисправную машину.
Двигатель смолк слишком рано. Это поняли не только летчики, но и авиаспециалисты.
- Кончилось топливо, - высказал кто-то предположение.
Теперь истребитель "посыплется" вниз и ничем ему уже не помочь. Надо немедленно катапультироваться, пока есть высота.
Но Мельников не катапультировался, истребитель не "сыпался", а планировал прямо к посадочному знаку. Вот он опустил хвост, выровнялся и чиркнул колесами по бетону.
Испуг на лицах наблюдавших сменился восторгом.
Истребитель остановился на середине взлетно-посадочной полосы. Мельников вылез из кабины и направился по снегу напрямую к стартовому командному пункту.
Мы не расходились, поджидали его. Он подошел, раскрасневшийся, спокойный, будто ничего и не случилось, окинул нас взглядом и сказал обычно, ровно:
- Полеты окончены, можете идти отдыхать, - и стал подниматься по ступенькам стартового командного пункта.
Мы провожали его восторженным взглядом, пока он не скрылся за дверью. Да, это настоящий летчик, думал я. Какое самообладание, хладнокровие, мужество! Я завидовал ему и благодарил судьбу за то, что она послала мне такого командира.
Вечер. Мороз обжигает щеки и уши. Мы после ужина идем из столовой к нашему невзрачному гарнизонному клубу. Сегодня привезли не такой уж старый кинофильм "Тридцать три" - кинокомедию Юркиного вкуса. Между ведущим артистом фильма и Юркой большое сходство. Юрка такой же невысокий, коренастый, с круглым лицом и носом картошкой. Такой же энергичный и никогда не унывающий.
У кассы уже толпился народ. Кино у нас - главное развлечение. И хотя бывает, что одни и те же фильмы привозят по нескольку раз, мы смотрим их: все равно больше пойти некуда.
Из библиотеки вышел Геннадий, наш однокашник и друг, с кипой книг под мышкой.
- Ого! - присвистнул Юрка, пробегая взглядом по корешкам книг. - Быть тебе философом.
- Так надо ж, - смутился Геннадий. - Завтра политзанятия.
- И в кино не идешь? - удивился Юрка.
- А-а, - махнул рукой Геннадий. - Було б добрэ. - Геннадий украинец. Когда он волнуется или смущается, то почти полностью переходит на свой родной язык.
- Эх ты, женатик, - толкнул его в плечо Юрка. - Философией занялся. А знаешь, в чем философия супружества?
- Та иди ты. - Геннадий незлобиво оттолкнул Юрку и зашагал домой.
С Геннадием мы сдружились с первых дней пребывания в училище. Нас, абитуриентов, посылали на всевозможные работы: чистить картошку на кухне, посыпать песком дорожки, мыть туалетные комнаты… Всюду, где требовалась рабочая сила, карантинщики были незаменимы. Однажды на спортивной площадке мы рыли ямы. Палило солнце, старшина разрешил нам раздеться до пояса. Во время перерыва мы собрались у снарядов, каждый стал показывать, что умеет. До училища я занимался спортом и поэтому решил не отставать от других, показать, на что способен. Геннадий стоял в сторонке, смущенно поглядывая на нас. К нему подошел старшина.
- А ты почему не попробуешь? Снарядов боишься? - Он окинул взглядом Геннадия с ног до головы и хлопнул его по груди. - Парню восемнадцать лет, а грудь, как у старого… - старшина усмехнулся, - зайца. И ты думаешь стать летчиком-истребителем?
Геннадий покраснел, нахмурился. Действительно, телосложение у него было неважное: узкоплечий, худой и долговязый.
На следующий день, когда я пришел в спортивный городок, Геннадий был уже там. Он напрягался изо всех сил, стараясь забраться на турник. Завидев меня, отошел в сторону.
- Иди сюда, - позвал я. - Хочешь научиться?
Геннадий кивнул. Я стал с ним заниматься. А через год он превзошел меня на снарядах. И какая у него стала фигура! Откуда взялись плечи, грудь, бицепсы! Он научился хорошо играть в волейбол и вошел в сборную училища. Не одна пара девичьих глаз следила за ним, когда он участвовал в состязаниях. Однако из-за своей стеснительности держался он от девушек на расстоянии.
Летному делу Геннадий отдавался всецело, а там, где не хватало способностей, брал упорством и усидчивостью. Терпению его мог позавидовать каждый. Первое время у него не ладилось со взлетом и посадкой. У нас в группе было пять человек, и все, кроме него, летали самостоятельно. Инструктор стал подумывать, стоит ли возить его дальше, но Геннадий с еще большим упорством взялся за тренировки. Он не вылезал из кабины самолета, летал за пассажира с каждым курсантом. Мне было жаль его, и когда он летал со мной, я отдавал ему ручку управления, помогал пилотировать. В конце концов Геннадий взял и этот барьер.
Женился он сразу после окончания училища на красивой деревенской девушке, такой же застенчивой, как и он. От Дуси своей Геннадий без ума и держит ее чуть ли не взаперти, над чем постоянно подтрунивает Юрка…
Так за разговором мы подошли к кассе кино. Очередь была небольшая, но Лаптев стал искать приятелей, кто бы взял нам билеты. Вдруг взгляд его остановился на молоденькой смуглолицей нанайке. Юрка толкнул меня локтем, подмигнул многозначительно и тут же подошел к девушке.
- Извините, вы много билетов берете? - спросил он ласково.
- Один, - улыбнувшись, ответила ему девушка.
- Возьмите и мне… с приятелем. - Он сунул ей в руку деньги.
В кино Юрка сидел рядом с девушкой. Как только погас свет, он что-то шепнул ей. Девушка засмеялась. Потом они шушукались почти весь сеанс. Когда кино кончилось, Юрка протянул мне руку:
- До завтра. Думаю, ты один не заблудишься.
На его лице самодовольство: еще бы, так легко добился расположения симпатичной смуглянки. Но я знал, это ненадолго, такова Юркина натура, постоянства он не признает.
Люди из зала выходили веселые и беззаботные. А мне почему-то вспомнились наши дневные полеты. Всего несколько часов назад мы играли со смертью. Сейчас смеемся, развлекаемся, влюбляемся. А что ждет нас завтра?
Я неохотно побрел в свое холостяцкое общежитие.
ДЯТЛОВ
Я кружу в зоне, поджидая "противника". Воздух чист и крепок от мороза, на много километров вокруг видны убегающая к горизонту тайга, волнистые, как синие дюны, сопки; лишь самая высокая, Вулкан, островерхая, похожая на конус, выделяется среди них, как великан среди лилипутов. В хорошую погоду она служит нам маяком, но в плохую лучше быть от нее подальше. По названию сопки и наш военный городок именуют Вулканском.
На душе у меня легко и торжественно. Такое состояние я испытываю каждый раз, когда поднимаюсь ввысь. Нежная синь неба ласкает глаз и радует сердце, в голову лезут слова песни: "Небо, небо, небо…", будто их поет двигатель.
Небо. Как можно его не любить! Не зря про него поется в песнях, не зря его назвали Пятым океаном. То синее и бездонное, без конца и края, то серое и непроглядное, затянутое облаками, то черное и безмолвное, усыпанное звездами. То тихое и ласковое, то гневное и беспощадное. Но я люблю его всяким.
Еще мальчишкой, лежа на песке или траве, я часами неотрывно наблюдал за тем, как чьи-то невидимые руки собирали на нем облака и строили из них белоснежные сказочные дворцы, к которым не поднимались даже птицы. И столько во всем было тогда для меня таинств и загадок!
Я хотел раскрыть эти таинства. Когда мне исполнилось восемнадцать, ни уговоры отца, ни слезы матери не поколебали моего решения поступить в летное училище. Четыре месяца назад я окончил его и вот уже нахожусь в боевом полку, учусь сложным полетам. Сегодня предстоит воздушный бой.
Моим "противником" будет Дятлов - старший лейтенант, командир нашего звена, низкорослый, широкоплечий, с гоголевским носом. Весь он будто вырублен из крепкого и сучковатого дерева: руки длинные с толстыми узловатыми пальцами, ноги короткие, как у медведя. Характер - твердый и невозмутимый. Мне предрекали у него в звене нелегкую жизнь, особенно после одной стычки…
Мы выполняли маршрутный полет. Дятлов шел впереди меня и ниже; я его не видел, но знал это из переговоров с командным пунктом. Внезапно под нами появились облака. Я за ориентировкой особенно не следил, надеясь на штурмана наведения: он приведет на аэродром. Но расчет командного пункта увлекся наведением другого перехватчика, предоставив меня самому себе. Правда, аэродром был где-то рядом, и я, чтобы не выдать своей оплошности и не отвлекать других от дела, решил пробить облака и визуально восстановить ориентировку - убедиться собственными глазами, где нахожусь.
Облака оказались не особенно толстыми. Я выскочил из них и увидел слева свой аэродром, а над головой у меня, под самой кромкой облаков, летел перехватчик. Это, несомненно, был Дятлов. Я обогнал его и отвернул вправо.
- Кто прошел подо мной? - раздался в наушниках строгий голос Дятлова. Я не ответил, ушел подальше, чтобы потеряться из поля зрения, а потом запросил разрешение на снижение. Мне дали "добро", и я как ни в чем не бывало стал строить заход на посадку. В небе помимо нас были другие самолеты, пусть попробует разобраться, кто прошел ниже.
Так думал я, но Дятлов был не из тех, кого можно легко провести.
Когда я вылез из самолета, он подошел ко мне, и мы вместе отправились в домик, где летчики ожидали своей очереди.
- Как слеталось? - спросил командир звена, пристально заглядывая в мои глаза. Я понял, что он догадывается, кто нарушил правила по безопасности полетов. Но доказательств у него никаких, а обвинить только по интуиции не рискнет: он из тех людей, которые зря слова не скажут. Будет думать об этом нарушении месяц, год, подозревать меня, но не упрекнет до тех пор, пока не появятся компрометирующие меня факты.
Я не торопился с ответом. А Дятлов уже думал об этом случае сосредоточенно, напряженно. Я решил освободить его от душевных мук.
- Это я пролетел под вами, - сказал я.
Дятлов не поднял головы.
- Я знал, - ответил он. - И думал, признаешься ты или нет.
- Только пусть останется это между нами, - попросил я его.
- Между нами? - Дятлов резко поднял голову и гневно сверкнул глазами. - А если бы ты в меня вмазал?..
На другой день командир эскадрильи майор Синицын дал мне такую взбучку, что я пожалел о своей откровенности. Майор устроил мне настоящие экзамены по штурманской подготовке, заставил решать задачи по самолетовождению, рисовать район полета. И я, конечно, пустил пузыри, засыпался. Комэск дал пять дней на подготовку к повторному зачету.
- И пока не изучишь, к самолету не подходи, - предупредил он.
А слов на ветер майор не бросает.
После нашей "задушевной" беседы подошел Дятлов и спросил, есть ли у меня учебник по самолетовождению. Решил проявить участие.
- Нет! - резко ответил я.
- Зайдешь ко мне на квартиру, я дам.
- Обойдусь!
- А я тебе не билет в кино предлагаю, - повысил тон Дятлов. - Ясно?
- Так точно! - Я щелкнул каблуками и демонстративно вытянулся в струнку: - Разрешите идти?
Он не ответил, круто повернулся и зашагал прочь.
Вот тогда мне и сказали, что Дятлов этого не простит.
Вечером я все же зашел на квартиру к своему КЗ - так мы иногда между собой величали командиров звеньев. Дятлов был дома один, за няньку. Он сидел посередине комнаты и что-то стругал, видимо, мастерил игрушку сыну, который терся около его ног, собирал стружки, прикладывал их друг к другу, оттопыривал губы и гудел, представляя то ли самолет, то ли машину.
Я рассмотрел, что делал Дятлов. Это были волк и журавль. Меня поразила тонкая, я бы сказал, искуснейшая работа. Потом я увидел на комоде ворону и лисицу, кота и повара, волка и ягненка. Комод, сервант, специальные полочки у стен были уставлены резными скульптурками.
- Ого! - не сдержал я восхищения. - Так сказать, полное собрание сочинений дедушки Крылова. Скульптурные иллюстрации.
- А у нас и Гагарин есть, - похвастался мальчики юркнул от отца в угол, где стояло что-то под покрывалом. Мальчик сдернул его, и я увидел белую мраморную статую. Да, это был Гагарин - высокий лоб, открытое простое лицо с обаятельной улыбкой…
- Еще не закончил, - пояснил Дятлов.
- Так вы, оказывается, не только летчик, а и скульптор!
- Занимаюсь понемногу…
- И куда вы думаете ее деть? - кивнул я на статую.
- Ты как Пал Палыч, отец нашей библиотекарши, - усмехнулся Дятлов. - Спросишь еще, сколько дадут за нее.
- Но не в квартире же ей стоять!
- Верно, не в квартире… Может быть, в клубе нашем поставим.
- В библиотеке бюст Чкалова… тоже ваша работа?
- Моя. - Дятлов снова усмехнулся. - Вот о нем Пал Палыч и спрашивал. Зашел как-то, увидел - и: "Батюшки, богатство-то какое. Поди тыщу - не менее стоит". Я ему говорю: "Может, и побольше". Разглядел он все, а потом попросил внука своего поучить. Говорит, мастак он на такие штучки. Внук - сын нашей библиотекарши, ему лет четырнадцать. Пусть, говорю, приходит, учится. И он приходил. А потом, когда я отдал бюст в библиотеку, дед в тот же вечер забрал мальчика. Я удивился: почему? А Пал Палыч: "Пустое дело!" И увел. Потом я выяснил, в чем дело. Когда Пал Палыч спросил у дочери, сколько мне "отвалили", она ответила, что ни копейки. Вот он и разочаровался в профессии скульптора. Так-то, брат, - многозначительно подмигнул Дятлов.
Ушел я от него без злости в душе. Через пять дней сдал экзамен и стал снова летать. Не было на него у меня обиды и теперь. Но все же червячок самолюбия сверлил мозг. "Посмотрим, какой ты в бою, - нашептывал он о Дятлове. - Это тебе не скульптурки выстругивать".
В победе я был почти уверен: я моложе, крепче физически, и в училище воздушные бои у меня получались превосходно.
Внизу показался самолет Дятлова. Он идет с набором высоты, ровно, уверенно. Ложусь на попутно-пересекающийся курс и одним движением ручки бросаю истребитель вниз. Дятлов выдерживает несколько секунд по прямой, но едва я начинаю выравнивать машину для атаки, он резко уходит вправо. Скорость моего истребителя намного больше. Я, чтобы не проскочить мимо Дятлова (тогда он останется у меня в хвосте, и песенка моя будет спета), тяну ручку управления на себя. Истребитель взмывает вверх, меня вдавливает в сиденье. Нет, я не проскочил, но и успеха не добился. За мной осталось преимущество по высоте.
А Дятлов, воспользовавшись тем, что я фюзеляжем и крыльями своего самолета временно закрыл его от наблюдения, дает крен влево и боевым разворотом стремится зайти мне в хвост. Вовремя разгадываю его замысел. Сваливаю истребитель на крыло и камнем несусь к нему. Он, чтобы не потерять скорость, вынужден из боевого разворота перейти в глубокий вираж. Мы носимся по окружности, как два метеора. У меня по-прежнему скорость больше, больше и радиус виража, но никак не могу добиться успеха. Иду на хитрость: выпускаю тормозные щитки. Но Дятлов - стреляный воробей. Он тоже разгадал мой замысел: едва скорость наших самолетов стала уравниваться, перешел на спираль. Я за ним. Мною овладел азарт охотника.
Дятлов набирает скорость. Что он задумал? Я начеку и готов упредить его маневр. Одновременно стараюсь не упустить момент и поймать его самолет в прицельное кольцо.
Витки спирали все увеличиваются в диаметре: Дятлов "отпускает пружину". Вдруг он выравнивает машину и взмывает вверх. И снова глубокий вираж, потом - набор высоты. Нет, и на этот раз я не даю ему возможности оторваться. Мой истребитель будто на привязи. Выше и выше…
Истребитель начинает плохо слушаться рулей, на большой высоте воздух очень разрежен. А Дятлов все набирает высоту. Я до отказа послал вперед рычаг управления оборотами двигателя. Истребитель дрожит от напряжения. Скоро силы его истощатся, и он пойдет только по горизонту. Что задумал Дятлов? Надо сорвать его замысел, навязать ему свою волю. Чуть увеличить крен и уменьшить радиус спирали, а потом можно выравнивать машину. Истребитель Дятлова сам попадет в прицел. Пусть на секунду, этого вполне хватит, чтобы нажать на кнопку фотопулемета.
Увеличиваю перегрузку. Но что это?! Истребитель вдруг заскользил вниз, не слушаясь рулей. Чтобы не сорваться в штопор, я отдаю ручку от себя и вывожу машину из крена. Наконец она снова, хотя и вяло, слушается меня. Ищу взглядом истребитель Дятлова. Его нигде нет. Неужели он успел зайти мне в хвост?
Бросаю истребитель вниз, вправо. Но поздно: Дятлов великолепным боевым разворотом выходит из атаки. Нескольких секунд ему хватило, чтобы решить исход боя.
От обиды я закусил губу. Устремляюсь вслед за Дятловым. У него теперь преимущество и в высоте и в скорости.
А что, если включить форсаж? Правда, по заданию не требуется. Но ведь это же бой, а в бою все методы хороши.