Сборник рассказов "Есть о чем вспомнить" - первая книга Людмилы Семигиной.
Уважение к людям, глубокое понимание радостей и горестей людских, психологии жизненных перипетий - главное в творчестве молодого автора.
Содержание:
ВЕРКИНА ЛЮБОВЬ 1
ЛЕНКИНА ПЕСНЯ 2
НЕВЕСТКА ТОМКА 4
ЕСТЬ О ЧЕМ ВСПОМНИТЬ 5
СЕЛИ 6
ПОЧТАЛЬОНКА ЗОЯ 7
КАК СТАРУХА ПОМИРАЛА 7
ВОЗВРАЩЕНИЕ 9
БЕШЕНАЯ 10
"ЯВЛЕНИЕ ХРИСТА НАРОДУ" 11
КАК ЕГОРА НЕФЕДКИНА ОБСЧИТАЛИ 12
ДРАКА 13
ДУБЛЕНКА 15
ПАМЯТЬ ДЕТСТВА 15
Первая учительница 15
Тетя Таня 16
Весна, стихи и первая любовь 17
Есть о чем вспомнить
Для того чтобы поступить в Литературный институт Союза писателей им. М. Горького, абитуриенту нужно выдержать нелегкий творческий конкурс. Несколько лет назад на такой конкурс прислала свои рассказы и Людмила Семигина. Однако приемную комиссию заинтересовали не столько те, ранние ее сочинения, сколько автобиография, написанная на многих тетрадочных страницах. Автобиография эта не перечисляла даты жизненного пути абитуриентки, а с предельной искренностью повествовала о пережитом, о детстве, о первой любви, первых разочарованиях. Искренность - одно из качеств подлинного таланта. О чем бы ни писал в своих сочинениях писатель, он только тогда может быть услышан и понят читателем, если слова его идут от сердца, если они искренни, правдивы. Решение приемной комиссии было единогласно, и Людмила Семигина стала студенткой заочного отделения.
Людмила Семигина живет в небольшом городе Коркино Челябинской области, работает в местной газете "Горняцкая правда". Однако рассказы Семигиной населены преимущественно деревенскими жителями, потому, наверно, что она родилась и провела детство в далекой таежной деревне Каракуль на берегу речки Уй.
Неизвестно, какими путями приходит человек к писательству, когда и как ощущает он желание поведать людям о себе и своих современниках. Но несомненно, что писатель начинается с детства. Истоки его дарования лежат там, где он родился, где ребенком постигал смысл и величие жизни, ее радости, ее печали, в той атмосфере, которая окружала его в самых ранних жизненных впечатлениях.
Мать - Ольга Романовна, суровая и ласковая, трудолюбивая женщина, воспитавшая шестерых дочерей и троих сыновей. Отец - Демьян Степанович Тюрин, член партии с 1926 года, отважно проживший жизнь, непримиримо защищавший идеалы великой Революции еще на фронтах гражданской войны. И, наконец, школьный учитель, тайная любовь школьницы Люды, один из тех самородков-педагогов, учивший детей любви к родному краю, красоте родного языка.
Вот люди, под влиянием которых формировался характер и жизненная позиция Людмилы Семигиной.
В Литературном институте Людмила Семигина занималась в семинаре прозы, которым пришлось руководить мне, и в течение нескольких лет я имел возможность наблюдать за ее несомненным творческим, ростом. В рассказах Л. Семигиной всегда ощущались четкость авторской позиции, любовь к жизни, оптимизм, добрый юмор.
Небольшие рассказы Л. Семигиной емки по мысли и по своим изобразительным средствам. Автор умеет слушать народную речь, каждый персонаж в каждом рассказе говорит по-своему, живо, образно. Может показаться, что рассказы, собранные в этой книге, чем-то напоминают шукшинские "Характеры". Но это не подражание, это, мне думается, такое же умение увидеть чистоту, красоту в человеке, его, этого человека, "чудинку", которая зачастую и определяет индивидуальность персонажа.
Читатель не сможет не почувствовать душевную глубину и целомудрие Верки, которая, быть может, осветила, согрела своим огнем самоуверенное сердце деревенского донжуана тракториста Анатолия. А председатель из рассказа "Драка"? Необычный характер, очень живой, деятельный, очень современный. И, хотя об этом человеке мало сказано, мы чувствуем его привлекательность, его обаяние, угадываем стиль его работы. Превосходен рассказ "Как старуха помирала", показывающий нам, образ старой женщины, чистой, ясной и такой русской в своем стремлении не быть в тягость, отдать себя людям, с тем неясным чувством вины своей, своего долга перед другими.
Красота человеческой души - вот главное ощущение, которое испытываешь, читая рассказы Л. Семигиной.
Хочется надеяться, что эта первая книга - начало творческой биографии писательницы, чей голос не затеряется в хоре многих других голосов, а будет услышан взыскательным советским читателем.
Николай Евдокимов
ВЕРКИНА ЛЮБОВЬ
Верка Семенова, угловатый подросток, с густыми, торчащими в разные стороны неопределенного серо-зеленого цвета волосами, и ее подружка Таня Мудрак, дочь директора совхоза, решили после окончания десятого класса поработать с месяц в совхозе.
- Молодцы, - одобрил Танин отец, Петр Николаевич. - На туфли-платья подработаете да совхозу какая-никакая помощь.
Утром они ездили с доярками на дойку, а днем загорали и готовились к экзаменам.
Влюбилась Верка в самый первый день, как только взглянула на тракториста Анатолия, возившего их на пастбище в прицепной тележке "Беларуси". Он носил выцветшую защитного цвета рубашку, у него были бронзовые от загара шея и руки, светлый чуб падал на глаза.
Анатолий возился со своим трактором, нехотя откликался на обращения: "Чего еще надо?" - и усмехался над частой руганью доярок. В такие минуты он уходил подальше к реке, на берегу которой была установлена доильная аппаратура, ложился животом на мягкую зеленую траву и смотрел на все по очереди, поблескивая белками.
- Ты б лучше подмог нам, Анатолий, чем траву катать, - замечал ему механик дядя Вася.
- Еще чего не хватало, - усмехаясь, огрызался парень.
- Вот бык ленивый! - беззлобно удивлялся дядя Вася. - За что тебя только девки любят?
Анатолий улыбался глазами да покусывал травинку. Верка краснела и пряталась за коров. Она погибала от нахлынувших на нее чувств. Сама не могла понять, что с ней происходит. Анатолий совершенно не походил на героя, придуманного Веркой для себя. Он был просто взрослый и красивый.
Как-то доярка Анна Егоровна Руденко тихонько ото всех сказала:
- Не смотри ты на него, Веруня, не твоего он поля ягодка. Старше намного, с девками вовсю женихается.
- Ну и что! - вырвалось у Верки. Она выдала себя и тут же поправилась: - Мне-то что до него?
- Эх, девки, девки, - вздохнула Анна Егоровна и задумалась о чем-то.
Верка рано вставала, поздно ложилась с думами о нем. Ей становилось то вдруг весело, то грустно до слез, она насочиняла сотни историй, героями которых были она и красивый тракторист, так внезапно появившийся в ее жизни.
Однажды утром Анатолий запаздывал. Доярки нетерпеливо поглядывали на дорогу. Подъехал Анатолий, злой, невыспавшийся.
- Не телитесь, залазьте по-быстрому, - распорядился он.
- Не в духе чего-то, - заметила Анна Егоровна.
- Прокружился с Раечкой всю ночь, - ухмыльнулся дядя Вася и хотел что-то еще добавить, но его оборвала доярка Алексеевна:
- Будет тебе! - И кивнула на насторожившуюся девушку.
- Таня! - Верка наклонилась к подружке и, не в силах побороть жгучее и тревожное любопытство, спросила: - Кто такая Раечка?
- Учетчица совхозная, - равнодушно ответила та. - Рыжая такая… Да ты знаешь ее, видела… А чего?
- Да так.
- Слушай, - Таня придвинулась к ней и зашептала: - Ты что, влюбилась?
- Еще чего? - дернула плечом Верка.
- Думаешь, я не вижу? - ехидно сощурилась Таня. - Все это заметили, и сам Толька знает, что ты в него втюрилась.
Верка готова была провалиться от стыда.
- Да ты не обращай на Райку внимания, - пожалела ее подруга и, оглянувшись, шепотом сказала: - Ей знаешь, сколько уже лет?
- Сколько?
- Двадцать пять! Старуха!
- Да ну тебя, мне-то какая разница…
Учетчица Раечка приехала в одну из вечерних доек. Взмыленный конь, храпя, вздыбился и остановился. С него соскочила девушка. Плотная, невысокого роста, рыжая. Веснушки дружными стайками сидели на ее лице, плечах, руках и даже ногах. "Конопатая", - с удовлетворением отметила Верка, но не могла оторвать от соперницы взгляд. Что-то было в ней жгучее, притягивающее внимание.
- Как, бабоньки, надой? - весело спросила Раечка, одним прыжком махнув через изгородь.
- Дела идут - Рая пишет, - пошутил дядя Вася. - Ладная ты женщина, Раиса, чего замуж не идешь? - потянуло его на разговоры.
- Не берет никто, - расхохоталась учетчица. - Боятся, что изменять буду! Видишь, какая я! - она подперла руками тугие бедра.
Доярки смеялись, дядя Вася довольно ухмылялся в усы. Верка поискала глазами. Анатолий лежал на траве и, поулыбываясь, глядел на Раю. Верку обожгла ревность. Она зачем-то села под корову и стала доить ее.
- Как наши помощницы освоились? - Верка не успела опомниться, как Раечка рыжей, красивой кошкой изогнулась над ней. Верка покраснела и спрятала под ситцевый подол по-детски худенькие колени.
- Хорошо, - буркнула она, теряясь от пронизывающего взгляда кошачьих глаз учетчицы.
- Э-э-э, девочка, - та решительно отстранила ее, - кто же так доит? Кулачки-то сотрешь, как с мозолями в институт поступать поедешь? А? - Она стрельнула в Верку зелеными глазами, в которых пряталась насмешка. - Смотри, как надо!
Ее сильные руки замелькали перед Веркой, молоко дробно забарабанило по дну.
- Вот так! - Раечка поднялась, махнула кистями рук - белые брызги полетели на Верку - и безжалостно спросила: - Поняла?
- Да, - чуть слышно ответила та, чувствуя, что разревется от обиды и унижения.
Доярки переглянулись, осуждающе покачали головой. Тракторист Анатолий улыбался, покусывал травинку. Раечка оглядела всех насмешливым победным взглядом, вскочила на коня и бешено ускакала в степь…
- Ой, мамочка, ой, - рыдала Верка сквозь стиснутые зубы, - почему я такая несчастливая!
Она сжимала кулаками подушку, растирала по ней слезы.
- Чего ты, Веруня? Очумела? - растерянно кружилась вокруг нее мать.
- Ой-ей-ей, - стонала Верка, и чем больше она чувствовала свое бессилие перед рыжей красавицей с кошачьими глазами, сильными руками, пушистыми, цвета меди, волосами, тем сильнее любила Анатолия.
- Ой, мама, мама, ну почему я такая?!
- Перестань, лахудра! - мать испугалась. - Счас отдеру, довоешь у меня!
Она замолчала - с матерью лучше не связываться, заснула и всю ночь видела во сне скачущую с бешеным смехом на коне соперницу.
Верка с Таней получали свою первую в жизни получку. Выдавала ее учетчица Раечка. Верка нашла свою фамилию и цифру напротив - 78 рублей 25 копеек. Ей стало жарко. "Ошиблись", - решила она про себя. Но Раечка отсчитала именно эту сумму и бросила на краешек тумбочки - забирай. Верка растерянно отошла в сторону. Таня получила меньше - пропустила несколько смен по болезни - болела гриппом.
- Чего ты купишь? - тихонько спросила она у Верки.
Та пожала плечами:
- Матери отдам.
- Дура, туфли в магазин привезли, во! Пойдем завтра вместе покупать.
- Не знаю, - опять пожала плечами Верка, деньги жгли ей руки.
В этот же день к ней подошел Анатолий.
- Приходи после дойки к реке.
- Зачем? - растерялась Верка. Она ведь с ним даже ни разу как следует не разговаривала.
- Поговорить надо, - сказал он, улыбаясь.
Верка машинально загоняла коров в станок, смотрела невидящим взглядом на пульсирующую по шлангу струйку молока, а сама все думала. Нет, не так она представляла себе их первую встречу. Вот идет она по полю, вдруг - гроза. А Верка ужас как боится грозы! И вдруг она встречает его… Нет, не так. Верка сама не знает, как, но это "поговорить надо" и его улыбка смущали ее, настораживали.
Дома Верка быстро поужинала, убрала со стола, переоделась в свое любимое платье, мимоходом сунулась в зеркало.
- Тебя куда понесло на ночь глядя? - удивленно и сердито спросила мать.
- Возьмите вот зарплату. - Верка небрежно бросила деньги на стол. - Я к Таньке, за учебником, - соврала и выскочила из дома.
У реки было тепло и тихо. Анатолий сидел на покатом берегу и курил. Верка, дрожа от волнения, села поодаль.
- Что, так и будем сидеть? - спросил Анатолий, улыбаясь.
Верка молчала. Зашелестели камешки, скатываясь к самой воде. Анатолий подошел, сел рядом с ней, повернул ее лицо к себе.
- Ты меня любишь? - спросил все с той же улыбкой.
Верка молчала, не зная, обидеться или сказать "да".
- Ну и чего ты, - Анатолий взял Веркино лицо в свои ладони. Они были теплые и слабо пахли бензином. Она вздрогнула. - Глупенькая девочка…
У Верки что-то сдавило внутри. Как она ждала ласковых слов от этого сильного красивого парня. Анатолий обнял ее. Верка сжалась, у нее закружилась голова. Она робко подняла голову и посмотрела ему в глаза, они с любопытством смотрели на Верку и… смеялись.
Девушка отпрянула, вскочила на ноги.
- Ты… ты… - Верка сжала кулаки и не находила нужных слов. - Кот ты, - выпалила вдруг она, - кот! И Раечка твоя - рыжая кошка! Оба вы - дураки!
Она бежала от реки в гору, к своему дому, на ходу повторяя брошенные в лицо обидчику оскорбления, а Анатолий хохотал на берегу.
На другой день Верка не пошла на работу.
- Готовиться буду, - хмуро объяснила она матери, рассеянно перелистывая учебник литературы.
Весь день Верка думала о себе, о своих чувствах. А вечером…
- Чего это он приперся? - сердито спросила мать.
- Кто? - встрепенулась Верка.
- Кто-кто, дед Пыхто, - проворчала мать. - Тракторист этот. Печорчихин сын. Тебя вызывает.
Верка выскочила из-за стола, пригладила руками лохматую голову, в нерешительности прикусила губу.
- Ишь чего! - удивленно наблюдала за ней мать. - Заметалась! Смотри у меня. Пускай скажет, чего ему надо, и домой иди. А то выйду, космы-то надеру при ухажере.
Верка вышла из дома. Анатолий сидел на лавочке. В сумерках белела его рубашка и светился огонек папиросы. Девушка молча села рядом. Не скрываясь, долго смотрела на его четкий, красивый профиль.
- Ты прости меня, Вера, - вдруг сказал Анатолий.
- За что?
- За все. - Он встал, бросил окурок, неловко погладил ее по голове - Верке стало жалко себя - и пошел прочь.
Девушка долго сидела на лавочке и задумчиво смотрела на угасающий огонек папиросы.
Через месяц Верка с Таней уезжали в город поступать в институт. Они с трудом втиснулись в маленький, битком набитый автобус. Верка примостилась у открытого окна.
- В городе-то не шатайся дотемна, - наказывала мать. - Там кругом одне шармачи…
- Давай, Петро, трогай! - кричали шоферу пассажиры. - Сил нет в эдакой пылище да теснотище…
- Верка, до свидания! Пиши, доча, - растерянно говорила мать.
- Напишу, мама, обязательно, - кивала Верка, часто моргая короткими ресницами.
Автобус тронулся, увозя Верку из детства.
ЛЕНКИНА ПЕСНЯ
Родилась Ленка Захарова в сорок третьем, а может, и в сорок четвертом году. Никто не знал точно, как, впрочем, и не знали ни имени ее настоящего, ни фамилии.
Это были тяжелые, страшные годы. На всю деревню из мужского пола остался один дед Пантелеймон Захаров, не считая мальчишек. Никто не знал, откуда и кто он, этот дед. Все привыкли к нему, как к старой церкви, которая неизвестно кем и когда построена. До войны, бывало, все мужики у его избушки собирались. Сидят, цигарки крутят, курят. До тех пор сидят, пока бабы не разгонят. А когда ушли мужики на фронт, вовсе незаменимым стал дед Пантелеймон. И починит кое-чего по хозяйству, косы, топоры да прочую утварь точить и просить не надо, сам знает. А больше того совет его помогал: вовремя бабы посеют и сожнут.
И до того люб был он деревне, что роднее родного стал ей до конца дней своих.
Так и не мог никто припомнить, когда дед Пантелеймон, после исчезновения, вернулся в деревню с почтой в одной руке и с младенцем - в другой.
- Это в сорок третьем было, когда моего Ваню убили, похоронную Пантелей мне тогда принес, - вспомнит вдруг одна из баб.
- Да что ты! Это когда Петю моего контузило, в сорок четвертом, - скажет другая.
А дед Пантелеймон записал ей в метрике год рождения 1944-й, 15 июля. Назвал Леной Захаровой, а туда, где слово "отец" стоит, велел в сельсовете записать: дед Пантелеймон Иванович Захаров.
Помнят бабы маленькую девочку, которая прижималась к деду и испуганно таращила глазенки на собравшихся. Молодые солдатки ревели, глядя на малютку, и крепче прижимали своих детей. Бабы постарше тоже утирали слезы. Все молча смотрели на девочку. Дед вынул ее из грязной ситцевой тряпки и сурово сказал:
- Чего уставились? Дите как дите, малое. Есть хочет. Ну-ка, Настя, принеси молочка…
А сам налил в тазик воды и сморщенной, негнущейся рукой стал мыть ребенка. Потом на глазах у молчаливо смотревших людей разорвал свою белую рубаху, бережно завернул девочку и накормил принесенным Настей молоком.
И когда, почмокивая и улыбаясь, девочка сладко заснула, положив ручонку деду на грудь, он строго сказал:
- Внучка это моя, Ленка Захарова.
Сначала думали, что ребенок еще грудной. Бабы шептались и качали головой. Бездетная Нюрка Караваева просила деда отдать ей ребеночка.
- Загубишь ты ее, пень ты старый, - со слезами ругалась она. - Ей ведь ласка нужна, а у тебя, у старого черта, руки не гнутся.
А то еще и так скажет:
- А умрешь? Как тогда? Приручишь девчонку к себе, тосковать будет. Ай не жалко?
- Не умру, - глухо отвечал дед, - в ученье определю, в город, тогда и умру. А там сама не пропадет.
А через месяц-другой, когда дед отпоил ее молочком, девчонка вдруг поднялась на ножки и, слабо перебирая ими, пошла по полу.
К осени Ленка, уцепившись за дедов палец, топала с ним по деревне. На ней была длинная, до пят кем-то сшитая рубашка. На ножках, чтоб не простыла, ловко сплетенные дедом крохотные лапти.