- И не васильки это вовсе, а колокольчики, - заметила Матвеевна, однако вплела их в перевясло снопа, который держал в руках Пашка Лемехов.
- Чтоб красиво, как раньше… - сказала Матвеевна.
- Спасибо…
Брови Романцова вдруг опустились на глубокие запавшие глаза.
- Ну, хватит разводить идиллию. Пора за работу.
Только было хотел Романцов уезжать - подкатил грузовик, из кабины которого вышел озабоченный Самохин.
- Откуда, куда?
- С первого да на третье, а по пути вот к вам, - сдержанно пояснил Самохин.
- А сердит чего?
- Разговор веселый больно вышел.
- Где? На первом?..
Самохин то ли пропустил мимо ушей, то ли просто не стал отвечать на последний вопрос, заговорил с раздражением:
- Давно говорил, да и Никитин не раз предлагал - давайте решим с распределением квартир…
- Что за спешка? - не понял Романцов.
- А то и спешка, что домыслами стали заниматься. Разговоры идут такие, будто бы руководство разберет себе квартиры. Кто надеется, ждет, а кто и слушать не хочет про эти этажи. Брат Никиты Пинчука так и заявил: "Не полезем мы наверх… На эти голубятни…"
Романцов рассмеялся и тут же потупился:
- И впрямь такие разговоры могут быть. Я, грешным делом, не подумал об этом как следует раньше. А потом, кажется мне, что не так-то просто желающих найти. С насиженных мест срываться не каждый и не сразу станет, видно.
- Что вы? Такие квартиры!.. Внизу кухня, подсобные помещения, наверху столовая, зал, спальня. Газ, вода, ванная…
- Тогда кому первому надо предоставить, а кому и подождать - вот вопрос.
- Дадим лучшим работникам сначала. А кому - вот это-то решить надо сейчас, не тянуть.
- Кому?..
- К примеру, тому же Кирпоносову, Смирину. Сколько, кстати, на его клине берете?
Романцов только теперь вспомнил, что уборка шла на смиринском поле. Это он его обрабатывал, пахал, сеял, удобрял…
- По тридцать семь, - подтвердил директор.
- Вот, а в первом отделении всего по двадцать девять на круг берут. Смирин, выходит, и лучший против них.
- М-да… Завтра же соберем правление и решим, - пообещал Романцов, а то действительно некрасиво получается. Дома считай готовы, а ничего никому не ясно - вот и разговоры.
27
Как никогда медленно в этот день двигались стрелки часов. Митрий ежеминутно посматривал на циферблат - четверть одиннадцатого… Лишь к двенадцати придет Марина, а когда еще выпишут, то да се… Правда, Калюжный обещал не задержать, заранее приготовить выписку из истории болезни. Он прекрасно понимал Митриево настроение.
Наконец заявилась Марина, радостная, улыбающаяся.
- Ой, Митя, нам квартиру дают, - не сумела она скрыть своей радости. - Ты недоволен? - спросила она, видя, что муж, как ей казалось, нисколько не обрадовался.
- Нет, почему же…
Но он думал совсем о другом. Известие это, хотя оно было и не такой уж неожиданностью, - озадачило его. Ему ведь говорили, сам Романцов намекал насчет квартиры, видел он, как строились дома, и все же это застало его врасплох. Одно дело, когда ждать, думать о том, что тебе должны дать квартиру в кирпичном, как и в городе, доме, а другое - когда уже решено и вскоре надо будет переселяться. Тут - подумаешь. А как же с родительским домом? А что с хозяйством? Ведь это пока все на месте, а чуть копни - сколько всего наберется. Куда со всем этим деваться? Да и как оно там, на новом месте, будет. Высоко на втором-то этаже, не так, конечно, высоко, как непривычно как-то, боязно и непривычно. Сарайчик-то при квартире положен для хозяйства, но что это за дело такое?..
- Ходили мы с Валентиной смотреть. Мне так понравилось, так понравилось, - рассказывала между тем Марина. - Внизу кухня, ванная, большая прихожая, а наверху зал такой большой… Окна светлые, большие тоже… Господи, и главное - газ, вода. Федор обещал прийти, - перешла она на другое.
- Федор? - спросил Митрий.
- Да, он вчера встретил меня. Узнал, что тебя выписывают. Я, говорит, приду…
- Подожди, я сейчас, - пообещал Митрий и пошел к Калюжному.
- Что, не терпится? - встретил его Павел.
- Как в тюрьме все равно.
- Ну уж и так… Вот тебе твоя выписка, - протянул он бумагу, - а вот это мой адрес. Буду рад, если зайдешь, посидим, поговорим, вспомним молодость. Давайте-ка соберемся втроем: ты, я и Федор?
- Обязательно, Паша, непременно.
- Ну, счастливо. Ты на чем?
- В два часа Лемех заедет за нами. Марина с ним сюда прикатила, в исполкоме он сейчас.
- Добро.
- Да, а как с Илюхиной? - Митрий заметил, как тепло залучились глаза Калюжного при упоминании ее имени.
- С Натальей-то? - переспросил Калюжный. - И ее пригласим…
- Это обязательно, но я не про то сейчас. Когда ее выписка?
- Думается, через недельку и она уйдет.
- Слушай, когда-то она тебя, кажется, очень интересовала? - спросил вдруг Митрий.
Калюжный чуть заметно вздрогнул.
- По-моему она интересовала не меньше и тебя.
- Что меня. Я человек семейный…
- Так мы же говорим не про сейчас.
- Оно конечно.
- Ладно, не будем об этом, - неопределенно сказал Калюжный, и лицо его еще больше потеплело.
- Я так, к слову… Слушай, а чего тебе не жениться? - как бы безотносительно к разговору, иным тоном спросил Смирин.
- Встретимся вот - обо всем и поговорим, и об этом в том числе, - пообещал Калюжный.
Когда Митрий вернулся от Калюжного, его встретил улыбающийся Федор.
- Отъелся на казенных харчах, - заметил он, рассматривая Митрия. - Зайдем ко мне сначала, конечно. Во-первых, ты еще ни разу не бывал у меня и вряд ли приедешь специально, а во-вторых, я только что видел Лемеха, он заедет через полтора часа за вами прямо ко мне - все равно ждать сидеть…
Ни Митрию, ни тем более Марине квартира Федора не понравилась. Узкий полутемный коридорчик, длинная комната, небольшая серая кухня с устоявшимся запахом керосинки. Правда, хозяин всякий раз в разговоре подчеркивал, что жилье это у него временное, что вот-вот он получит новую квартиру. Единственное, что особенно понравилось Марине, был холодильник "ЗИЛ". Большой, ослепительно белый.
Федор ежеминутно его открывал, щелкал замком. Он достал бутылку вина, колбасу, яблоки…
- С выздоровлением, - поднял Федор наполненный фужер.
- Побудем…
- К Октябрьским праздникам, должно, перееду, - пообещал хозяин, достав яблоко.
- Конечно, надо б, - соглашалась с ним Марина.
Митрий молчал. Ему не хотелось говорить и быть здесь. Его тянуло домой. Поэтому он так обрадовался, когда наконец Лемех засигналил под самым окном, что не сдержался:
- Едем. Скорее!..
Федору же хотелось, чтобы гости побыли еще. Но Марина, зная настроение Митрия, поддержала мужа:
- Через недельку приедем на базар, тогда зайдем…
- Обязательно зайдем, - подтвердил Митрий, прощаясь с хозяином.
Лемехов галантно открыл дверцу.
- Прошу, господа…
Так уж получилось, что Марина села на переднее сиденье, а Митрий устроился сзади. И порадовался этому: одному удобнее будет наблюдать в пути.
Лемехов что-то говорил Марине, но Митрий не вслушивался в их разговор, а жадно всматривался в боковое стекло. Вот сначала поплыли навстречу дома и штакетные заборчики с зеленью кленов, потянулись новые кварталы микрорайона, промелькнули оранжевые колонки бензозаправки. И вот наконец машина вырвалась на простор.
После густо-зеленых квадратов картофельников, которые как бы веером развернулись перед мчавшейся машиной, начались хлеба, ржаные и пшеничные разливы. Опытный глаз Митрия отмечал, что пшеница прихвачена суховеем, низкоросла, чуть лучше выглядела рожь. "Дождя вовремя не было, - подумалось ему, - но все равно не так уж и плохо".
Мысли теснили его грудь, но на душе было легко и светло. Ему было и радостно оттого, что все само собой как-то определилось наконец с Натальей, все стало на свои места, и не угнетала теперь так сильно та неопределенность, что еще так недавно его мучила. Сейчас он был даже отчасти рад оттого, что, как ему казалось, у нее наконец должно уладиться, устроиться с Калюжным. Он был рад за нее и доволен за Калюжного.
Не терпелось как можно скорее оказаться дома, обойти и проверить подворье, прижать к груди ребятишек, наконец сесть на свое хозяйское место за столом, в углу. А еще большее желание было: тут же сесть на мотоцикл и укатить на Лисьи бугры к своему клину, где без него началась уже жатва, без него.
Машина катила уже под уклон, сворачивая на починковские поля. Слева проплывали колхозные полегшие ячменя. Тут всегда почти так. Место открытое всем ветрам. Впереди недалеко от дороги двигался комбайн. "Видно, Фетисов", - подумал Митрий.
- Да что же он делает? - раздраженно произнес Смирин, видя, как тот ведет свою машину не "против шерсти", а "по ходу" полегших колосьев ячменя.
- Останови!..
Лемехов притормознул, остановил автомобиль.
- Ты что же, первый раз на косовице?! - крикнул Фетисову подбежавший к самому комбайну Митрий.
Комбайнер увидел махающего рукой Смирина, остановил агрегат.
- Попробуй разберись, когда тут понакручено, - недовольно прокричал он, догадываясь, чего от него хотят.
Митрий не поленился, взобрался на мостик к Фетисову.
- Видишь, - показывал тот вправо по ходу комбайна. - Тут - отсюда полегло, а там - оттуда.
- Отсюда-оттуда, - передразнил его Митрий. - Вот ты и тори загон: от дороги - туда, а там - наоборот.
На лице Фетисова вместе с чуть заметной улыбкой промелькнула мыслишка: "А правда, простое ведь дело, и как это я сам не догадался".
- Я вот Колосову скажу, - пригрозил Митрий.
- Ну-ну, - примирительно прокричал Фетисов, - на ошибках учатся, - и стал разворачивать комбайн…
- Горбатого могила исправит, - заметил Лемехов, когда Митрий вернулся и устраивался на свое место. - Это такой тип, ему хоть кол на голове теши. У него, натурально, без царя в голове, временное правительство и то разбежалось, - заключил Пашка, постукивая себя по лбу и довольно улыбаясь.
Митрия еще долго мучило то неясное и неосознанное еще чувство, которое тягостным камнем свалилось с плеч и давало о себе знать легкостью, что наступила после этого. А потом вдруг так неожиданно, само по себе, пришло на мысль: "Так ведь это то, что никакой город, никакой выезд на карьер или куда теперь ему не нужен вовсе…"
Боже мой, все это так просто и ясно, как то, что для Фетисова развернуть агрегат. В самом деле: у Митрия Смирина теперь такая же зарплата, отпуск. А главное, любимейшая работа, которую он не заменит ни на какую другую, никогда!.. Чего ж мне идти в рабочие, когда я тот же самый рабочий и есть?.. От кого я хочу убежать? Сам от себя. У Федора что? Зарплата. И у меня - тоже. У него - отпуск. И у меня. Вон Буряк и путевку получил. Получил - все-таки. Получу и я, если захочу. У Федора квартира будет, а у меня она, считай, есть.
Вот и получается, что у Лыкова и у него, у Смирина, - все на равных. А по работе Митрий в большой выгоде выходит… Разве лишь то, что тот в каком-никаком городишке живет. Так это, при всем остальном, Митрия мало волнует. В Починках не хуже, а еще лучше и рядом с тем же Петровском. Захотел, ежели что надо, и - там. Асфальт оттуда - сюда. В те же Починки норовят больше выехать, особенно в выходные. Кто на рыбалку, кто по грибы, кто просто так погулять на свежем воздухе.
Как ни радостно было на душе, как ни успокоенно он думал теперь обо всем этом, а сердце Митрия все же забилось, когда впереди показались родные, самые близкие на всем белом свете, Починки.
* * *
Прошел год, а в жизни починковских героев произошло немало событий. И это понятно, если трезво смотреть правде в глаза. Ибо кто же станет всерьез опровергать справедливое мнение многих, что в наш двадцатый век - век космических скоростей и иных ускоренных действий, связанных с достижениями на ниве ядерных и прочих открытий, - события разворачиваются и протекают гораздо быстрее и стремительнее, чем в старину.
Митрий Смирин живет на старом подворье. Не захотел он менять свой деревянный дом на городской. Многие починковцы были свидетелями того, как проходили смиринские смотрины.
Здесь нельзя не рассказать, как все это произошло. А случилось все так: на следующий день после того, как Митрий вернулся из больницы, Марина настояла на том, чтобы идти смотреть квартиру.
Еще издали заметил Митрий, что у новых домов было многолюдно. Кто-то открывал и никак не мог открыть окно; двое мужчин стояли в проеме дверей; чей-то белый платок мелькал за окном, на втором этаже…
- Здорово, земляки! - поздоровался Митрий.
- А-а, Демидор, - обернулся на голос Пинчук, поздоровавшись. - И ты заявился на голубятню полюбоваться?
Марину открыла дверь. Узкий коридорчик вел через небольшую прихожую на кухню. Дальше была еще одна комната, чуть побольше первой. "Столовая, должно быть", - определил Митрий, разглядывая низкие потолки.
- И антресоли есть, и кладовка, - одобрительно заметила Марина.
Митрий молча разглядывал столовую, хмурил брови.
- А это туалетная, - Марина скрылась за дверью. - Ой, здесь просторно как! Вот как раз место для стиральной машины.
Митрий заглянул в туалетную. Действительно, просторная, даже кафелем отделана. Не вся, правда, а по стене, где умывальник и ванная установлены.
Поднялись на второй этаж. Митрий долго, придирчиво осматривал полы, трогал плинтуса. Сработано все было надежно. Не понравились ему подоконники: узкие, всего в три пальца шириной. Митрий даже руку приложил - смерил.
Двойные рамы стянуты болтами, промеж стекол тоже не больше двух-трех пальцев будет: "Действительно, голубятня", - подумал Смирин.
- Ничего, что кладовая мала и сеней нет. Зато кухня просторная, - тараторила Марина.
- А погреб? - отозвался Митрий.
- Что погреб? Подпол есть!..
Окончательный разговор с женой у Митрия произошел внизу, во дворе. Не дом сам по себе, не комната, где все как-то стеснено, вывели Митрия из равновесия. Пришел он в отчаяние оттого, что, спустившись вниз, понял, осознал вдруг, чего ему тут не хватает. По сути дела, здесь вовсе нет подворья, двора!.. Что это за сарайчик, против дома стоящий. Так себе. И не сарай - лабазник.
Митрий окинул взглядом высокие стены этого чужого для него дома. И стоял-то он как-то неуютно. Точь-в-точь как в Петровске Дом колхозника.
- Идем отсюдова, - тихо, но твердо сказал Митрий.
- Как это идем? А сарай смотреть? Вон уже Красновы и Культеповы переезжать собираются.
- Краснов - человек приезжий. Ему что. А Культепов - перекати-поле…
- У него сроду ни коровы, ни козы - одна хата упазы, - поддержал Митрия Пинчук.
- Нечего делать, - в сердцах передразнила Марина, - тут все…
Митрий еще крепился, но тут его взорвало:
- Да замолчи же ты наконец! - крикнул он, багровея. Повернулся и решительно зашагал по направлению к своему дому.
Почти неделю не разговаривали Смирины друг с другом. Лишь потом помирились. Недаром говорят: муж и жена - одна сатана…
Наталья Илюхина вышла замуж за Калюжного, как этого и следовало ожидать, и живет теперь в Петровске.
В ее жизнь счастье вошло вместе с горем. Через месяц после ее замужества умерла мать, которую, как помнит читатель, она сильно любила и еще и теперь не может прийти в себя…
Романцов заболел и, говорят, собирается на пенсию.
В Починках ныне действует водопровод, подведен газ, не говоря уже о том, что в каждом доме, в любой квартире давно установлены современные телевизоры, подтверждением чего являются антенны на крышах Починок самых разнообразных конструкций и видов. В одном месте можно увидеть нечто вроде обыкновенного креста, в другом - медные кольца, соединенные тонкой серебристой проволокой, в третьем - причудливые, как у сома усы. А вон на цинковой крыше кузнеца Ага-да-ну, у того ромбовидный четырехугольник, а на соседней - того проще: деревянный шест, а на нем латунная трубка изогнутая наподобие кларнета…
Многие дома в Починках отделаны досками "в елочку" и не под краску, а под олифу, а иные обложены даже кирпичом. Особенностью же Починков являются первенцы - четыре двухэтажных дома…
И не сразу определишь теперь: что такое ныне Починки. Хутор или поселок, село или город?.. И не хутор, и не поселок, еще не город, но уже и не село. Может, скорее всего, тут подойдет такое название как агрогородок? Может?..
…Прямой лентой тянется через Починки дорога, зелеными стогами стоят могучие ивы над нею, крыши и стены изб светятся теплом заходящего солнца. Смотрят эти избы широко раскрытыми окнами на далекие поля и луга, что раскинулись привольно вокруг. А на противоположном конце села, за избами, что тонут в вишневых садах, возвышаются над крышами этих изб этажи первых домов…
Впервые за всю свою долгую жизнь видит это чудо - дома в два этажа - село Починки.
Рассказы
Лирик
На дворе стояла осень. С поля дул теплый ветер, пахнущий пересохшей соломой и поздними травами. Кричали петухи. Воробьи дружными стаями носились над пустырем. Почти не грело, но ярко светило солнце.
В такое время в правлении колхоза малолюдно. Пока стоят погожие дни - все на уборке сахарной свеклы. И у счетоводов дел стало больше. Пройдешь по коридору, сразу определишь по стуку костяшек, шелесту бумаг, телефонным разговорам, где здесь бухгалтерия.
Иван Кузьмич Олейников запряг коня по кличке Цыган в неизменную председательскую линейку и ждал. Павел Филиппович вот-вот должен выйти. Вообще Олейников не должен был запрягать лошадь. Между ним и председателем давно существовал уговор - последний запрягает сам.
Помнит Кузьмич, как впервые увидел нового председателя. Тогда он попросил обучить его немудрящему делу обращения с упряжью. "Чудной человек, - удивлялся старый конюх. - Председатель, а учится нашему ремеслу. Городской, потому и интересно ему…"
Один раз Кузьмич не вытерпел, спросил: "А что это вы, Павел Филиппович, упряжью так интересуетесь? Зачем она городскому человеку?" Посмотрел на него председатель и говорит: "Как раз я и не городской, а сельский. Только рано, почитай с десяти лет, меня на шахты увезли. Крестьянские навыки, какие были, - утерял, а главное - тяга к земле вот тут у меня с тех пор. - Он постучал ладонью по груди. - Так-то…"
В этот раз конюх нарушил условие: знал - Пахарев спешит. В девять председателю надо быть за солонцами у трактористов. А вот и он - небольшого роста, плотный. О таких говорят: ладно скроенный.
- Ковалев появится, пусть подождет, - громко сказал он кому-то, закрывая дверь.
- Доброго здоровья, Кузьмич, - поздоровался председатель с Олейниковым, поглядывая на Цыгана и лукаво подмигивая. Конюх улыбнулся, обнажая прокуренные зубы.
…Еще в конце войны Павел Филиппович Пахарев приехал сюда, в степное село. Поначалу было трудновато. Люди относились к нему с некоторым недоверием: приезжий, городской…
Начинал с малого. Во-первых, надо было всем дать понять, что приехал сюда надолго. Привез сразу же семью. Купил небольшую скромную избенку. Знал председатель: личный пример - большое дело.
Люди к председателю, казалось бы, попривыкли. Но нет. Он удивлял сельчан то тем, то другим.