Имя Виталия Закруткина широко известно в нашей стране. Его книги "Акадмик Плющов", "Кавказские записки", "Матерь Человеческая", "Сотворение мира" давно полюбились читателю. Роман "Плавучая станица", отмеченный Государственной премией СССР, рассказывает о трудовых буднях колхозников-рыбаков.
Содержание:
Глава первая 1
Глава вторая 9
Глава третья 19
Глава четвертая 32
Глава пятая 47
Глава шестая 55
Примечания 66
Виталий Закруткин
ПЛАВУЧАЯ СТАНИЦА
Роман
Глава первая
Негреющее, чуть повитое морозной дымкой зимнее солнце тускло светило над белыми холмами. После короткой оттепели жестокие морозы затянули снег ледяной пленкой, и вся степь сияла ровной холодной желтизной.
Между высокими заснеженными скирдами, минуя грейдер, прямо по склону холма пробирались одинокие сани. Косматые рыжие кобылы, пофыркивая и тяжело поводя запотевшими, тронутыми инеем боками, грузно шагали по глубокому снегу.
В санях сидели здоровенный старик кучер в овчинном тулупе и тонкий юноша в коротком дубленом полушубке и серой барашковой шапке, с которой еще не сошла плотная вмятина - след военной звезды.
Путники долго молчали. Только за холмом, когда уже скрылись с глаз лиловые дымы далеких шахт, старик повернул закутанную бабьим платком голову и хмуро спросил:
- Как вы там, ишо не задубели?
- Есть маленько, - признался юноша. - Надо бы пробежаться.
- Ну так что ж, пробегитесь, - ухмыльнулся старик, - а то в ваших сапожках заклякнуть можно. Заместо вас только сосулю до станицы довезу…
Юноша соскочил с саней, похлопал руками, потоптался на месте, а когда кобылы вышли на бровку и побежали рысью, кинулся за санями. Потом кони пошли медленнее, и старый кучер, не теряя из виду далеко отставшего спутника, хрипло запел тягучую песню без слов.
- Инспектор! - проворчал он, оглядываясь. - Какой с него инспектор? Молоко на губах не обсохло. Тут наши братцы не таких птенчиков обламывали…
Василий Зубов, которого вез со станицы угрюмый старик, был назначен участковым инспектором рыболовного надзора и ехал в станицу Голубовскую принимать участок. По окончании рыбопромышленного техникума он заболел воспалением легких, долго провалялся в больнице и только зимой смог выехать к месту службы.
- Ну как, согрелись? - спросил старик, когда разрумянившийся Зубов вскочил в сани.
- Согрелся, - весело усмехнулся Василий. - А то чуть было не пропал…
Он посмотрел на заиндевевшие усы кучера, на его спущенный с саней огромный резиновый сапог.
- А вам разве не холодно в таких сапогах?
- У меня, мил человек, в каждом сапожке по пуду сенца намощено, - усмехнулся старик.
- Как же вас зовут? - полюбопытствовал Василий, усаживаясь поудобнее. - Вы до сих пор даже фамилию свою не сказали.
- По документу моя фамилия - Ерофей Сазонов, - буркнул кучер, - а только ежели вы в станице меня по этой фамилии искать зачнете, то вам все одно никто ничего не скажет.
- Почему? - удивился Василий.
- А потому, к слову сказать, что у меня есть станичное, уличное то есть, прозвание.
- Какое же?
Старик пренебрежительно махнул кнутом:
- Дурацкое прозвание.
- А все-таки?
- Малявочкой меня кличут, - нахмурился старик, - дед Малявочка - и все…
Посмотрев на грузную фигуру великана кучера, Василий не выдержал и засмеялся. Кучер прикрикнул на кобыл и повернулся к нему.
- Выдумают дурость, она и пристанет до человека.
- Почему же вас так прозвали? - пряча усмешку, спросил Василий.
Дед намотал вожжи на колено, стащил рукавицы, закурил и проворчал, мрачно сплевывая в сторону:
- Это вам в станице все чисто расскажут.
Явно уклоняясь от неприятной темы, старик покосился на Зубова:
- А вы, значится, инспектором до нас назначены?
- Да, инспектором.
- Откудова ж сами родом будете?
Зубов пересел ближе к старику:
- Из города. Мать у меня там учительницей работает. А я в сорок пятом году, как демобилизовался, в рыбтехникум поступил, сразу на второй курс, потому что первый до войны закончил.
- Чей же вы по фамилии будете?
- Зубов, Василий Кириллович.
Дед Малявочка одобрительно кивнул:
- Доброе дело, Кириллыч. Тольки когда ж вы успели в армии служить, ежели вам, должно быть, годочков двадцать, не более, будет?
- Двадцать три, - покраснел Василий. - Я, дедушка, в сорок втором добровольцем в армию пошел. Шестнадцать лет мне было. Пришлось прибавить себе годы, чтобы не отказали в полк зачислить…
Они помолчали.
Оседая на задние ноги, всхрапывая, лошади осторожно спускали сани с высокого крутого холма. Внизу зачернели деревья, крыши хуторских домов, скирды сена, а еще ниже, за кривой излучиной замерзшей речушки, раскинулось белоснежное ровное займище. Далеко на горизонте, за сизо-голубой морозной дымкой, угадывалось русло большой, скованной льдом реки.
Солнце спустилось к самой земле, и все займище было залито красноватыми отблесками косых лучей. Слева и справа замелькали дома. Залаяли собаки.
- Хутор Виноградный, - махнул рукой старик.
- А до Голубовской далеко? - спросил Василий.
- Километров двенадцать будет.
Через несколько минут они миновали хутор, пересекли утонувшую в сугробах молодую лесопосадку и помчались по ровной, накатанной дороге. Уткнувшись носом в шерстяной платок, дед Малявочка раскачивался из стороны в сторону и монотонно покрикивал на спотыкавшихся кобыл.
Ошметки летевшего из-под копыт колючего снега больно били Зубова по лицу, он отворачивался, дышал на озябшие руки и, ожидая появления станицы, смотрел на сумеречные тени лиловеющего займища.
- Вот она, наша плавучая станица! - крикнул старик, тыча кнутовищем влево.
- Почему плавучая? - спросил Зубов, всматриваясь в длинный ряд тополей.
- А вот поглядишь весной: полая вода затопит тут все кругом, баркасами по улицам ездить будем… Да и Станичники наши от рождения до самой смерти на воде проживают…
Крякнув, Малявочка похлопал Зубова рукавицей по плечу:
- Озяб?
- Озяб, - отозвался Василий.
- А водку пьешь?
- Нет, не пью.
- Не пьешь? - недоверчиво переспросил старик.
- Не пью, дед!
Насупив брови, Малявочка осмотрел Зубова с головы до ног, будто только сейчас увидел его, и, усмехнувшись, пожал плечами:
- Ну, значит, трудно, тебе будет должность свою справлять, и для рыбаков трудным ты человеком окажешься…
Он придержал лошадей и добавил суховато:
- Сейчас мы тебя доставим до Марфы Пантелеевны. Это моя невестка, сына моего погибшего женка. Там тебе квартерку наготовили… В ней Степан Иваныч стоял, инспектор, которого осенью увольнили.
Когда въехали в станицу, было почти темно. На голубом снегу чернели высокие дома, присыпанные инеем деревья, загороженные плетнями базы. Сани миновали колхозный двор, свернули в переулок и остановились у крайнего дома, приткнувшегося на бугорке у самой реки.
Дед Малявочка остановил коней, помог Зубову снять чемоданы и, не здороваясь, сказал появившейся на пороге дома женщине:
- Принимай гостя, Марфа.
Василий смущенно сунул старику десятку, простился с ним и, подхватив тяжелые чемоданы, пошел за женщиной в дом. Он так замерз, что у него зуб на зуб не попадал, а ноги совсем одеревенели. Марфа провела его в кухню, открыла дверь в боковую комнатушку и сказала приветливо:
- Снимайте полушубок. Я сейчас лампу засвечу, растоплю печку, а то вы, видать, пока ехали, окоченели.
Василий разделся и присел на табурет, потирая руки.
Марфа внесла зажженную лампу. Не скрывая любопытства, она осмотрела своего гостя - скользнула взглядом по его тонкой, мальчишеской шее, румяным от холода щекам и тихонько засмеялась:
- Молоденький у нас инспектор будет, не такой, как Степан Иваныч.
Поставив лампу на стол, она захлопотала у печки, застучала кастрюлями и, больше не глядя на Василия, заговорила так, точно была в комнате одна:
- Скипятим чайку. Горячий чаек с мороза лучше всего. На ночь затопим в залике, теплей будет. А можно и за спиртом до председателя послать. У нас рыбаки зимой спирт получают…
- Спирта не надо, хозяюшка, - сказал Василий, - а чаю я выпью с удовольствием…
Пока Василий, сидя у стола, пил горячий чай, женщина стояла возле печки, заложив руки за спину, и рассказывала негромко:
- Муж у меня был ранен в голову аж под самым Берлином. Списали его с госпиталя в чистую отставку. Пожил он дома семь месяцев, а потом помер от мозговой болезни, кровоизлияние называется. Осталась я одна с сыном Витькой, пятнадцатый год ему. Сама цельный день на работе - я в сетчиковой бригаде состою, - а сын школу не кончил, в седьмой класс ходит и в колхозе работает. Вот так и живем…
Василий слушал словоохотливую хозяйку, поигрывал с пестрой кошкой, сидевшей на табурете, но его уже разморило от жары, и он все чаще поглядывал на дверь, за которой видна была пышно взбитая постель.
- Идите спать, - наконец спохватилась Марфа, - небось промерзли в дороге, а я вас разговором своим задерживаю.
Он поблагодарил, взял лампу и вошел в отведенную ему комнату. Это была обычная казачья горенка, с фотографиями на стенах, с высоким сундуком в углу, со столом, покрытым чистой голубой скатертью.
- Вот тут и будете жить, ежели понравится, - сказала Марфа, - а не понравится, председатель вам другую квартиру найдет.
- Спасибо, мне очень нравится, - смутился Василий.
- Ну, спите спокойно, а я пойду дожидаться своего гуляку. Должно быть, в избе-читальне засиделся.
Она ушла, плотно притворив дверь.
Василий расстегнул ремень, вынул из кобуры пистолет, сунул его под подушку, стащил сапоги, быстро разделся и лег под одеяло.
- Можно взять лампу! - крикнул он Марфе. - Я уже лег.
- Нехай стоит, я после возьму, - отозвалась женщина.
Жестяная лампа скупо освещала край скатерти, цветы на подоконнике, темную икону в углу. Сквозь маленькое, затянутое льдом оконце, прочертив на чистом глиняном полу голубую дорожку, пробивался лунный свет. Где-то на краю улицы залаяла собака, потом кто-то прошел, скрипя сапогами по затвердевшему на морозе снегу.
Василий закрыл глаза. Вот и началось наконец то, о чем он мечтал. Остались позади фронтовые дороги, годы пребывания в техникуме, веселые споры в шумном студенческом общежитии. С завтрашнего дня он, Василий Зубов, начинал новую жизнь.
"Интересно, как это все получится", - подумал Василий.
Он вспомнил свой последний разговор с начальником Рыбвода Бардиным, который подписывал ему направление в голубовский инспекторский участок.
"Смотрите, Зубов, - сказал Бардин, - вы назначаетесь в трудный район. В техникуме вас обучили всему, чему надо, - от ихтиологии и рыбоводства до коллоидной химии, - но на реке вы с первых же шагов убедитесь, что это еще далеко не все. Именно там, на реке, вам придется сдавать настоящий экзамен, запомните это…"
"Ладно, товарищ Бардин, - подумал Василий, - постараемся сдать и этот экзамен".
2
Утром Василий Зубов разложил на столе вынутые из чемодана книги, белье, походный письменный прибор, бритву, стопки конвертов, папиросы, целлулоидные воротнички, карандаши, перья, папки с бумагами.
Все это Василий расположил в ящиках стола, на подоконниках и на бамбуковой этажерке. Затем подшил на гимнастерку белый подворотничок и, отвернув до локтей рукава ночной сорочки, вышел в кухню.
Марфа и ее сын Витька, белесый рябоватый парнишка в стеганке, стоя над миской, обдирали кукурузу для кур. Оба они приветливо поздоровались с Василием и засуетились, чтобы приготовить ему умывальник. Сын кинулся наливать из ведра воду, а мать побежала за чистым полотенцем.
- Вы не беспокойтесь, - сказал ей Василий, - у меня все есть.
Только сейчас, при дневном свете, он рассмотрел свою хозяйку. Это была белокурая, румяная женщина с высокой грудью, ясными глазами и суховатыми маленькими руками, которые ни одной минуты не оставались без движения. На Марфе были заправленная в короткую юбку спецовка, синяя косынка и комнатные чирики, надетые прямо на босые ноги.
Намыливая шею, Василий повторил, неловко улыбаясь:
- Вы напрасно беспокоитесь, честное слово. Я ведь привез с собой все, что надо.
- А вы тоже не тревожьтесь, - перебила его Марфа, - умывайтесь да садитесь завтракать, а то вас уже люди спрашивали.
- Какие люди? - удивился Василий.
- Досмотрщик из рыбнадзора и бригадир второй рыболовецкой бригады.
- Досмотрщик мне как раз очень нужен, - отфыркиваясь, пробормотал Василий, - ведь это пока мой единственный помощник в станице, он должен ввести меня в курс дела…
Переглянувшись с сыном, Марфа засмеялась.
- В курс-то он вас введет, - грубовато сказала она, - а только выйдете вы из этого курса или нет, будет видно.
- А где же он сейчас? - спросил Василий.
- Кто?
- Досмотрщик.
- Да я их обоих выгнала, и его и бригадира, - призналась Марфа, - сказала им, что вы отдыхаете с дороги. Они обещались позднее зайти.
Василий наскоро позавтракал, поболтал с Витькой и только успел закурить, как во дворе залаяла собака и в комнату вошли дородный, чисто выбритый крепыш в белом брезентовом плаще и невысокий, тщедушный человечек в старой солдатской шинели, бараньем треухе и резиновых сапогах.
Они поздоровались, окинули Василия быстрым, мгновенно оценивающим взглядом и сняли шапки.
- Мы до вас, товарищ инспектор, - густым, сиплым басом сказал человек в белом плаще. - Я, значит, бригадир второй рыболовецкой бригады Пимен Гаврилович Талалаев, а этот товарищ - ваш помощник будет, досмотрщик рыбнадзора Прохоров Иван Никанорович…
- Очень приятно, - поднялся Василий. - Меня зовут Василий Кириллович Зубов. Садитесь, товарищи, поговорим…
Талалаев и Прохоров сели: первый - уверенно и грузно, так что под ним жалобно заскрипел стул, второй - робко, на краешек табурета.
Не обращая пока внимания на бригадира, Зубов не сводил глаз со своего помощника, и чем внимательнее он смотрел на Прохорова, тем более неприятное чувство овладевало им. Досмотрщик Прохоров, ссутулившись, нервно теребил брошенный на колени треух, изредка поднимал на Зубова светлые пустые глаза и, встретив взгляд Василия, виновато опускал голову, вздыхал и отворачивался.
"Хороший, видно, помощничек, - подумал Василий, - ни рыба ни мясо".
- Ну, рассказывайте, товарищи, как у вас тут дела, - сказал он, обращаясь к Прохорову.
Тот заерзал на табурете, оглянулся на Талалаева и скривил губы в почтительной улыбке:
- Ничего, Василь Кириллыч, дела идут как полагается. Рыбколхоз годовой план выполнил еще в октябре, рыбной молоди летось спасли более тридцати миллионов штук, сроки лова соблюдаются справно, участок я обхожу каждые сутки, так что можно сказать…
Василий тряхнул волосами и забарабанил пальцами по столу.
- Браконьеров у вас много? - спросил он жестко.
Прохоров опять посмотрел на бригадира и развел руками:
- Бывают и браконьеры, Василь Кириллыч, где же их нет?
- Я спрашиваю: много ли их на нашем участке? - настойчиво повторил Зубов.
Бригадир Талалаев усмехнулся, подтянул голенище хромового сапога и проговорил, глядя на Зубова:
- Браконьеры везде бывают, товарищ инспектор. Есть они, конечно, и на нашем участке: ребятишки с раскидными сетчонками на заре балуются да, глядишь, какой-нибудь инвалид войны пару килограммов весенней селедочки черпаком наловит. Вот и все браконьеры.
Он пожал плечом и прогудел насмешливо:
- Теперь, при Советской власти, браконьер пропал, товарищ инспектор. Ликвидировали его как класс, под откос пустили. В старое время бывали такие крутьки, что своими дубами да баркасами аж до залива доходили, в перестрелку с пихрой вступали, а те их с пулеметов крыли, в реке один другого топили. Вот это браконьеры! А теперь что?
Талалаев презрительно махнул рукой:
- Выйдет какой-нибудь сопляк с раскидушкой, а Иван Никанорыч его на трешку оштрафуют, квитанцию ему выпишут, вот те и все браконьерство.
Он посерьезнел и внушительно добавил:
- Колхознику-рыбаку нет никакого резону себя же обманывать да власти своей очки втирать. Ныне другое время, товарищ инспектор. Река, обратно же, как и земля, стала теперь социалистическая собственность. Кому ж интересно обкрадать свое рабоче-крестьянское государство?
В голосе бригадира звучали насмешливо-покровительственные нотки, он явно поучал инспектора.
Марфа не вмешивалась в разговор. Присев на кровать, она вязала варежки. Серый клубок шерсти перекатывался по чистому глиняному полу, спицы мелькали в проворных руках женщины, и она, пряча улыбку, исподлобья поглядывала то на бригадира, то на Зубова.
- Ну, хорошо, - сказал Василий, - посмотрим все это на месте. Вы лучше расскажите мне, Пимен Гаврилович, о рыбколхозе. А с Иваном Никаноровичем мы потом отдельно побеседуем.
Свертывая толстыми пальцами цигарку, Талалаев ухмыльнулся:
- А чего рассказывать? Колхозишко у нас небольшой, не то что в низовых станицах. Две неводные бригады, одна сетчиковая, женская. Дед Малявочка ею заправляет, хозяйке вашей свекром доводится. Ну, конечно, флотик свой имеем - штук шесть дубов, баркасы, каюки. Тони у нас никудышные, кажен год затопляются, веснами чистить надо. Правда, есть одно местечко под шлюзом, да оттуда ваш брат инспектор гоняет: запретное место. Ну, чего еще можно сказать? Есть у нас транспортная бригада для доставки рыбы с берега в цех. Обратно же подсобное хозяйство имеется.
- А люди?
- Люди как люди. За председателя у нас Мосолов Кузьма Федорович, в войну сержантом служил в танковых частях. Он сам не из тутошних будет, но хороший человек, колхозники его уважают. В первой бригаде за бригадира Антропов Архип Иванович. Его тут все знают. В гражданскую партизанил, с Подтелковым по степям мотался…
- Он сейчас партийным секретарем в рыбколхозе выбран, - робко ввернул Прохоров, - член партии с восемнадцатого года. Кремневый мужчина.
- Что значит кремневый?
- Тяжелый человек, грубый, неуважительный. Начальство ни в грош не ставит, во все дела вмешивается, приказывать любит, а ему слова не скажи: сейчас на дыбки - и понес…
- А как его бригада работает? - поинтересовался Василий.
Прохоров посмотрел на Талалаева.
- Ничего работает, как и все, - сдвинув брови, отозвался бригадир. - План выполнила на сто три процента.
- А ваша бригада?
- Моя первенство по колхозу держит, - степенно и строго сказал Талалаев, на сто тридцать процентов вытянула, благодарность из области имеет…