Всё было отлично до Мокрова. Тыплилыка уже распирало от гордости и радости, Оказалось, ничего нет сложного в том, чтобы сопровождать песцов. Деньги почти не приходилось тратить, а дома, в Кытрыне, шла зарплата. Тыплилык уже видел радостно заблестевшие глаза Матрёны Ермиловны, когда он выложит на стол на прохладную клеёнку толстую пачку. И вдруг в Мокрове новость: северо-восток плотно закрыт. И закрыт уже четыре дня!
Тыплилык допил чай и вышел из столовой. С низкого серого неба продолжал сыпаться густой, прилипчивый снег. На крыше аэровокзала лениво крутился анемометр.
На крыльях самолётов лежал снег. Шасси глубоко утонули в сугробах, и могучие машины походили на неведомых снежных зверей. Зачехленные моторы дремали под брезентом, винты неподвижно застыли и покрылись тонкой корочкой льда.
Тыплилык поднялся по шаткой стремянке и отомкнул простой висячий замок на дверце самолёта. Металлические стенки излучали холод. Съёжившиеся в клетках песцы встретили человека жалобным повизгиванием. Тыплилык быстро прошёл в грузовой отсек, нарубил мяса и роздал корм. То же самое он проделал и в двух других самолётах. Потом вернулся в первый и стал чистить клетки. Это была, пожалуй, самая неприятная часть работы. Песцы кусали веник, пытались схватить за руку. При этом они громко визжали и неприятно лаяли - совсем не так, как собаки. Тыплилык ругался, но старался при этом не дышать через нос - зловоние было ужасным.
Тыплилык работал без рукавиц. Он их берёг. Одну пару песцы уже стянули у него и изгрызли. Пальцы мёрзли, и руки то и дело приходилось совать в карман, чтобы отогреть.
Вычистив последний самолёт, Тыплилык вымел мусор на снег.
На дальнем конце аэродрома тарахтел трактор, таща за собой тяжёлые сани - укатывал посадочную полосу. По-прежнему с неба сыпался надоедливый снег. Тыплилык постоял и вернулся в первый самолёт. Он перебрал оставшееся мясо и встревожился - мяса оставалось очень мало. Правда, если вылететь завтра, а в крайнем случае послезавтра, корма хватит как раз. А если непогода затянется? Ведь декабрь… Пурга на полуострове может продолжаться и месяц…
Тыплилык вздохнул, прикрыл брезентом корм и поплёлся в гостиницу.
Люди уже вернулись с завтрака, и каждый чем-нибудь занялся. Кто пристроился читать, доминошники громко стучали костяшками по столу, любители карточной игры расселись в большой комнате, поставив стулья между кроватями. На широком продавленном диване в коридоре курил охотник Урэвтэгин. Он ехал с какого-то областного совещания, застрял в Мокрове и ругал людей, оторвавших его от промысла:
- Какой-то дурак выдумывает совещания, когда нужно работать. Смешно: разговор-то шёл о том, как больше добыть пушнины, а охотники сидели в тёплом зале и рассуждали, в то время как их капканы заносило снегом, а волки пожирали песцов.
Тыплилык, слушая такие слова, вежливо кивал головой, но в душе протестовал. Он-то знает, как трудно собрать охотников тундры на совещание. Тыплилык мог бы указать Урэвтэгину на недопустимость подобной критики, но в этой непривычной обстановке как-то было неловко.
Урэвтэгин подозвал Тыплилыка. Охотник жаждал общения. Он вообще, по мнению Тыплилыка, не отличался сдержанностью и сейчас, как только Иван подошёл и уселся рядом, громко заговорил по-чукотски:
- Почему вчера не ходил на пьесу?
- Я же говорил: пахнет от меня, - ответил Тыплилык.
- Ерунда! Никто бы не заметил. Гляди! - Урэвтэгин подтолкнул его в бок. - Вот видишь: идёт с виду обыкновенный человек. - Урэвтэгин показал глазами на широкоплечего актёра в добротном кожаном пальто с меховым воротником. Актер, должно быть, только что позатракал: лицо у него было красное и довольное.
- Я видел его на сцене, - продолжал Урэвтэгин. - Совсем другим становится! Не узнать его. Талант!
- У каждого своя работа, - заметил Тыплилык.
- Разве это работа? - Урэвтэгин поднял палец. - Творчество это называется!.. В своей жизни мне довелось только раз видеть человека такого таланта. Это был шаман Кэральгин. Сильный был! Умел всё делать. Заслуженному артисту не уступил бы.
Тыплилык поморщился, будто вошёл в звериную клетку:
- Как ты можешь сравнивать советского артиста с шаманом!
Его раздражало шумное поведение охотника и то, что Урэвтэгин был со всеми одинаков в обращении - будь то директор Мокровского совхоза Беркут, заслуженный артист Гурьевский или каюр Гаттэ. А Тыплилыка он даже иногда поучал, не зная, что тот в Кытрыне занимает видный пост.
Тыплилык и Урэвтэгин помолчали. За дни совместной жизни они успели наговориться досыта, поделились всеми домашними заботами, рассказали друг другу все сказки, которые запомнили с детства, и теперь решительно не знали, о чём говорить.
Тыплилык даже пожалел, что прервал рассуждения Урэвтэгина об актерской профессии, - всё же был бы какой-то разговор.
Забавный этот человек, Урэвтэгин. Он всерьёз считает, что его мысли, которые он высказал на областном совещании, сразу пойдут в дело. Наивный человек! Уж Тыплилык-то знает, куда денутся стенограммы. А руководить будут люди, поставленные специально. Такова жизнь, и Тыплилык её знает, потому что смотрит он с высоты ответственного районного работника, а не в заиндевелое окошко охотничьей избушки. Что может полезного посоветовать Урэвтэгин, который, наверное, даже и не знает, в каком порядке избирается президиум собрания или какими словами кончать речь, чтобы заставить зал загреметь аплодисментами.
Урэвтэгин к чему-то прислушался и сказал:
- Кто-то к нам летит. Пойдём встретим гостей.
Чуткое ухо охотника уловило далёкий гул самолёта.
За Тыплилыком и Урэвтэгином потянулись к дверям и другие жители гостиницы.
Пока брели по глубокому снегу до посадочной площадки, самолёт уже сел и шумел, выруливая к зданию аэропорта, где в ожидании стояли председатель поселкового Совета и директор совхоза Беркут.
- Большое начальство прибыло, - заключил Урэвтэгин, оглядев собравшихся.
Поднимался ветер. Верхушки сугробов курились сухим снегом. По посадочной площадке змеились, как живые существа, полосы снега. Они перехлестывали через широкие следы, оставленные тракторным катком, забирались под самолёты с зачехленными моторами и мчались дальше, вырываясь на простор тундры.
Тыплилык в глубине души завидовал многим. Но особенно лётчикам. До недавнего времени он предполагал, что у этих необыкновенной жизни людей и разговоры не такие, как у всех, а главным образом о небесах, полётах… Но когда ему пришлось вплотную столкнуться с летающими людьми, они оказались парнями с такими же словами, что и все земляне, а небо и полёты в их разговорах занимали, пожалуй, меньше места, чем у истомившихся в ожидании хорошей погоды пассажиров.
Самолёт бежал навстречу ветру, пересекая снежные струи.
- "Ил-четырнадцатый", - уважительно произнёс Урэвтэгин, за долгие дни сидения на аэродромах научившийся разбираться в системах самолётов.
Работник аэропорта подкатил трап, и открылась дверца.
Тыплилык внимательно всматривался в каждого выходящего из самолёта: может, кто-нибудь из знакомых покажется. Но выходили все незнакомые, солидные, с портфелями.
Урэвтэгин, частый гость в областном центре, многих узнавал и говорил Тыплилыку:
- Вон идёт, видишь? Это областной комсомольский работник Богомазов. А за ним товарищ из отдела пропаганды нашей партии. Его фамилия Баштанов. Он давно на Чукотке, несмотря что молодой… Дальше главный геолог Северо-Восточного геологического управления. Он ленинградец… О, кого я вижу! Начальник облместпрома! Товарищ Цой!
Урэвтэгин сорвался с места и бросился навстречу человеку в длинноухой пыжиковой шапке. Начальник облместпрома… Это повыше, чем председатель райисполкома. По крайней мере так думал Тыплилык… Нет, надо всё же сказать Урэвтэгину. Деликатно намекнуть, что начальники любят, чтобы с ними разговаривали издали, а не хлопали по спине и не толкали в грудь, как делает это он с начальником местной промышленности области.
Приезжие сгрудились вокруг председателя поселкового Совета и директора совхоза Беркута. Тыплилык стоял поодаль и, когда они двинулись по направлению к гостинице, пошёл следом.
Затихший было гостиничный коридор стал снова наполняться шумом и говором. Многие встретили своих знакомых. Слышались возгласы удивления, глухое похлопывание друг друга по спинам. От стаявшего с обуви снега на полу образовались лужи.
Полина Андреевна сердито выметала снежную кашицу, расталкивая столпившихся в коридоре людей.
Затем началось распределение прибывших. Потеснили даже лётчиков, а в комнату, которую занимал Тыплилык, добровольно перешёл жить Урэвтэгин. Третья кровать пустовала недолго. Раздался стук, и бочком, держа в растопыренных руках постельные принадлежности, вошёл начальник облместпрома.
- О! Урэв! Это ты песцов везёшь? - спросил он Урэвтэгина, кидая ношу на кровать.
- Это не я - вот он, - Урэвтэгин показал на Тыплилыка и спросил: - А вы не боитесь запаха, товарищ Цой?
- Мне никакой запах не страшен, было бы тепло, - весело ответил Цой.
Тыплилык предложил ему занять кровать около окна.
- Тут всегда свежий воздух - дует, - сказал он.
- Большое спасибо, - ответил Цой, - люблю свежий воздух.
Цой стащил с ног тяжёлые унты из собачьего меха и положил их подошвами на тёплые батареи. Потом сел на кровать, свесив ноги в толстых шерстяных носках. В таком виде начальник облместпрома имел какой-то домашний, обыкновенный вид. Он стал расспрашивать Тыплилыка о песцах.
- Значит, голубые? О! Надо посмотреть.
- Чего их смотреть? - лениво отозвался Тыплилык. - Ничего в них красивого нет.
- А всё же любопытно, - сказал Цой.
Тыплилык пообещал как-нибудь сводить его в самолёт поглядеть на необыкновенных пассажиров.
Вскоре Цоя пригласили на партию преферанса.
В коридоре не прекращался топот, сквозь тонкую фанерную дверь доносился громкий смех, кто-то спорил с Полиной Андреевной.
- Шумно стало у нас, - заметил Урэвтэгин.
- Да, - согласился Тыплилык и вздохнул. - Хоть бы завтра погода улучшилась. Вылететь бы… Осталось-то ведь пустяки - двенадцать часов лёту. Мои лётчики даже согласны лететь без ночёвки в Анадыре. Только сядут заправиться - и дальше.
- Скучное дело сидеть в аэропорту, - со знанием дела сказал Урэвтэгин. - Сегодня должны показать кино в честь приезда большого начальства. А послезавтра праздник. Тридцать лет Чукотскому национальному округу.
- Ровно столько, сколько мне, - сказал Тыплилык.
- Ровесники.
Тыплилык хотел сказать, что он родился в тот же день, когда будет торжество, - десятого декабря, но почему-то промолчал.
Вообще Тыплилык не шумный человек. Даже застенчив. Он твёрдо помнил слова, сказанные ему при вступлении на пост комсомольского секретаря: скромность украшает большевика. Сдерживая себя многие годы, он так к этому привык, что стал даже излишне молчалив. Не любил говорить о заботах - нельзя смешивать личное с общественным, хотя сегодня с самого утра он не мог избавиться от беспокойства за судьбу песцов. Вся сложность в том, что он не мог вслух сказать о песцовом корме - сам, только сам виноват. Никто его не ограничивал. И если в этом признаться сейчас, не сочтут ли такое признание проявлением беспомощности? Допустим, он скажет, где-то раздобудут корм, а погода завтра наладится, и вся затея окажется ненужной. От этих размышлений Тыплилык даже глухо застонал, забыв о присутствии Урэвтэгина.
Охотник насторожился и подошёл к Тыплилыку.
- Ты что, Иван? Не заболел ли?
- Да нет, - отмахнулся Тыплилык. - Вспомнилось что-то.
- В скуке только и живёшь воспоминаниями, - глубокомысленно заметил Урэвтэгин.
Перед обедом Тыплилык ещё раз тщательно осмотрел зверей, добавил снегу в клетки и направился в столовую. Шагая по безлюдному аэродрому, он подумал о том, что в безделье человек уподобляется зверю и начинает мерить время от еды до еды. Войдя в зал, он с минутку соображал, пока не убедился, что его место занято.
За его персональным столом сидел Баштанов, а от раздаточного окошка к столу носился с тарелками областной комсомольский работник Богомазов. Баштанов разговаривал с заслуженным артистом Гурьевским, должно быть, о чём-то очень весёлом. Артист жестикулировал, как на сцене, и закатывал глаза.
Баштанов громко смеялся, и на его лице не было никакой солидности, той невидимой, но заметной печати, которую накладывает на человека высокая должность.
Тыплилык постоял в дверях и вернулся в холодный тамбур.
Он сел на длинную заиндевелую скамейку.
О Баштанове Тыплилык много слышал. Несколько лет назад тот работал секретарём соседнего Портовского района, а ещё раньше в Кытрыне строил больницу. Потом Баштанов учился в Высшей партийной школе. Тыплилык не предполагал, что Баштанов такой молодой. Ему от силы было лет сорок. Да и вёл он себя легкомысленно. Не то что Михненко. Тот как скажет слово - вода в графине волной ходит, даром что такой маленький.
Из столовой уже выходили пообедавшие. И каждый считал своим долгом осведомиться у Тыплилыка о самочувствии голубых песцов. Аристка Майя Решетова подошла к Тыплилыку.
- Почему вы не обедаете? - спросила она.
- Мой стол заняло начальство, - ответил Тыплилык.
- А вы садитесь за наш. Он освободился.
Тыплилык вошёл в зал и бочком пробрался меж тесно поставленных столиков к свободному месту.
Получив тарелку, Тыплилык сел и принялся за еду. Хлебая суп, он не переставал думать о песцах. Надо же было ему соглашаться ехать в Якутск! Он вспомнил свой тихий кабинет, заставленный шкафами, чёрную настольную лампу и чернильный прибор из моржовой кости на столе. Под толстым стеклом образцы заполненных бланков, табель-календарь…
После обеда в номере собрались все трое - Урэвтэгин, Цой и Тыплилык.
Охотник закурил, снял торбаса и вытянулся на кровати поверх одеяла. Тыплилык знал, что Урэвтэгин вовсе не собирался спать. Эти приготовления предшествовали долгому, обстоятельному разговору. А темы он выбирал такие, будто был по меньшей мере председателем райисполкома.
- Вот ты послушай, Иван, - обратился он к Тыплилыку, который тоже разулся и лёг. - На Чукотке потребляется спирт. Любят его, как ты знаешь, в чистом виде, а продают вместо него какое-то пойло, называя в одном посёлке перцовкой, в другом зверобоем, в третьем ещё как-нибудь. И всё это пить трудно и противно. Лучше бы продавали чистый спирт, Здоровее, верно?
- Ты, Урэвтэгин, всегда говоришь о делах, которые должны решать власти, - осуждающе заметил Тыплилык.
- Какие ещё такие власти? - удивился охотник, поворачиваясь на скрипнувшей кровати.
- Советская власть, - сказал Тыплилык, жалея о том, что ввязался в разговор.
- Выходит, я никакого отношения к советской власти не имею?
- Пока не избран, - ответил Тыплилык.
- Нет, ты тут чего-то не понимаешь, - твёрдо сказал Урэвтэгин, садясь. - Советская власть - это я. Если хочешь, и ты…
Послышался громкий смех начальника облместпрома.
- Что ты смеёшься? - сердито спросил его Урэвтэгин. - Я совершенно серьёзно говорю. Советскую власть я понимаю так.
- Я не над тобой, - сквозь смех проговорил Цой. - Был такой французский король Людовик Четырнадцатый, который говорил: "Государство - это я". Вот ты мне его и напомнил.
Урэвтэгин с минуту озадаченно молчал.
- Ну так, наверно, не все короли были дураки… - медленно и раздумчиво сказал он и с оживлением обратился к Цою: - Как ты смотришь? Чистый спирт здоровее?
- Это распоряжение вышестоящих органов - бочковый спирт запретить к продаже, - принялся объяснять Цой. - Его можно отпускать населению лишь в переработанном виде.
Тыплилык заметил, что хотя Цой и чисто говорит по-русски, но употребляет в основном слова, которые пишутся в газетах. Если закрыть глаза и слушать, покажется, что он вслух читает "Магаданскую правду".
- Как будто только и дела промкомбинатам, что портить спирт! - возмутился Урэвтэгин. - Почему хорошие продукты не делаете? Ваши предприятия знают одно - гонят напитки!
- Критиковать легко, - сердито ответил Цой. - А вы попробуйте побудьте в моей шкуре.
- Во-во, - поддакнул Тыплилык, - критиковать легко.
Но охотник не сдавался.
- Человеку легче, чем зверю. Человек может сменить шкуру, если она ему не нравится. А если уж выбрал - держи её в чистоте, береги и не жалуйся. Тыплилык не жалуется, что он зверовод. Новая специальность на Чукотке, пять лет назад не было такой. Вот погляди, пройдёт время, и он начнёт разводить уже не голубых песцов, а белых медведей.
Тыплилык хотел было поправить охотника и сказать, что он не зверовод, а повыше, но тут начальник облместпрома, воспользовавшись возможностью увести разговор от себя, воскликнул:
- А какие хорошие белые медвежата здесь! Такие забавные. Всю дорогу от столовой до гостиницы они бежали рядом и нюхали у меня унты.
- Чуют собаку, - вставил слово Тыплилык. - А мне вовсе лучше не подходить - кусаются.
- Почему? - спросил Цой.
- Песцами от меня пахнет.
- Конфеты и сахар они любят, - сказал Урэвтэгин, забыв о спирте. - Я всегда уношу им из столовой гостинец.
- Как же они сюда попали? - спросил Цой.
- Ещё весной, - ответил Урэвтэгин. - Их мать застрелили браконьеры из геологической партии. Пять тысяч рублей штрафу заплатили… а всё же дети остались сиротами. Заведующий столовой дядя Гоша взял их на воспитание. В домике, обшитом толем, они живут. Возле кухни. Дядя Гоша хочет их в зоопарк отправить.
- Неопрятно их в зоопарках держат, - заметил Цой. - Я видел в Москве. Шкура жёлтая, вся в грязи. Вода в бассейне мутная. Корки всякие плавают, обёртки от конфет… Разве это жизнь для настоящего медведя?
- Ну ничего, на пользу науке всё же, - сказал Урэвтэгин. - Вот у меня был случай…
Тыплилык приготовился внимательно слушать. Такие рассказы охотника он любил. Урэвтэгин недаром считался лучшим добытчиком пушнины в округе, ему было что порассказать.
- Так вот, - сказал Урэвтэгин, - был у меня случай, когда я жил в охотничьей избушке. У меня появился медведь-сторож. Полярник я его звал…
Неожиданно распахнулась дверь, и в комнату вошёл Баштанов.
Тыплилык был так удивлён, что тут же соскочил с кровати и стал спешно натягивать унты.
- Ничего, ничего, - как бы смущаясь, произнёс Баштанов. - Лежите, отдыхайте.
Но Тыплилык не лёг обратно. Обувшись, он подошёл к столу и сел на стул.
- Я пришёл к тебе, - без всяких предисловий сказал Баштанов, с любопытством оглядывая Тыплилыка. - Значит, везёшь голубых песцов для колхозных звероферм?
- Я везу, - ответил Тыплилык. Он чуть не сказал, что корм скоро кончится, но сумел удержаться: начальство не любит неприятных новостей. А потом мало ли что может подумать?.. А вдруг завтра откроется северо-восток?
- Пойдём, покажешь зверей, - сказал Баштанов.
Тыплилык быстро оделся.
Поднявшийся ветер крутил вихри снега. Тыплилык накинул капюшон, Баштанов закутал лицо в высокий меховой воротник.
- Ты откуда?
Тыплилык быстро ответил:
- Из Кытрына.