- Спи. До рассвета еще далеко.
- Тогда почему ты не спишь?
- Не могу заснуть. Вот и решила девочкам кое-что сшить, - совсем обносились.
Дзыцца часто так вот проводит ночи. Тихо, чтобы не разбудить нас, зажжет лампу и до утра все домашние дела переделает. Времени не хватает, днем-то она в поле. Я снова уснул.
II
Мальчишки уже давно объелись тутовыми ягодами, а я еще ни разу не поел их в свое удовольствие. Уезжаю в поле с рассветом, возвращаюсь - уже темно. Где ж тут по деревьям лазать.
Но дело не только в том, что темно, - устаю очень. Так устаю, что уже ничего и не хочется. Дунетхан и Бади наберут нам с Дзыцца тарелку ягод, но что это! Если сам на дерево не влезешь да не нарвешь…
Но вскоре я все наверстал. Дудтул повредил ногу, и Гадацци не разрешал его запрягать. Жамират отвозила продукты на повозке другой бригады.
- Отдохни пока, - сказал мне Жамират.
И я отдыхал.
На наш белый тутовник не многие рискуют залезть. Высокий очень ствол: пока доберешься до веток, семь потов сойдет. Но я привык и за одну минуту добираюсь до верхушки.
Ягоды поспевают и падают на землю. Чуть подует ветер - глядишь, уже вся земля под деревом усыпана. Сегодня надо обязательно стрясти ягоды. Я крикнул девочкам:
- Принесите из маленькой комнаты покрывало!
Сижу на тутовнике, жду.
- Зачем по земле волочишь, Дунетхан! Возьми в руки, оно же запылится!
Бади подхватила конец покрывала, приподняла.
- Ближе подойдите!
Я начал трясти ветки. Ух, сколько ягод! И вниз на покрывало сыплются, и на меня падают - на голову, на спину…
Вижу - Дунетхан и Бади еле держат покрывало: наверно, руки устали.
- Положите его на землю.
Вишь, как обрадовались, сразу растянули покрывало на траве. Я снова тряхнул дерево. И снова ягоды посыпались дождем. Дунетхан и Бади собрали их в кучу на покрывале.
- Хватит! - кричит Дунетхан. - На неделю хватит!
Да и правда много. Я, очень довольный, быстро слез с дерева. Высыпал ягоды в ведро - чуть-чуть доверху не хватило.
Вдруг мне пришла в голову славная мысль.
- Давайте отнесем ягод Годзегка! Один раз, когда я шел с мельницы и был дождь, она мне свою душегрейку вынесла.
Дунетхан только скажи, что надо куда-нибудь сходить, - в одну секунду соберется.
- Ой, бедная, - сразу начала Дунетхан, - у них же нет ни одного тутовника… И даже если бы был, кто бы ей нарвал? Она же одна живет!
Дунетхан живо принесла корыто, отсыпала в него ягод.
- Это мы оставим Дзыцца.
Бади стояла, надувшись. Я сказал:
- Пойдем, Бади, в дом. Пусть Дунетхан отнесет ягоды.
- Я тоже пойду с ней!
А, так вот почему она надулась - боялась, что я не отпущу ее с Дунетхан.
- Ну, идите, - сказал я, - только недолго. Дзыцца будет браниться, если узнает, что я так далеко вас отпустил одних.
Я еще и фразу не закончил, а они уже за воротами.
Мне дома одному стало как-то не по себе - привык к своей работе в поле. Чтобы чем-то заняться, решил к приходу Дзыцца протереть шкаф, вымыть полы и окна, а заодно выгрести золу из печки.
Я посмотрел на нашу деревянную кровать. Сколько же ей лет? Село у нас недавно отстроено, здесь живут выходцы из Уалладжырского ущелья. Дзыцца говорит, что кровать они оттуда с собой привезли. Но даже и дед мой не помнил, кто эту кровать сделал…
А шкаф сделал Хоран. Он самый лучший плотник в нашем селе. Вот только стекло на дверце разбилось, а вставить некому. Да и стекло найти трудно. Дзыцца заклеила дверцу газетой. Наизусть помню, что там написано: "Доярка Хасиева Разиат от каждой фуражной коровы надоила по три тысячи литров молока…"
Печка наша… Сколько места она занимает! Ее несколько лет назад Цымыржа сложил. Ту печку, что раньше была, фашисты разрушили. Сколько раз ходила Дзыцца к Цымыржа! Он один печник на все село, трудно его дозваться. А уж дерет с людей - втридорога! Но куда денешься? Все равно без печки не обойдешься. И люди идут к нему.
Дошла очередь и до нас - пришел. Когда он сложил фундамент, то всех нас выгнал во двор, чтобы мы, не дай Бог, не узнали его секретов. Боялся бы взрослых, но нас-то, детей, чего было бояться? Или он думал, что я на второй же день начну соседям печки складывать? Я бы на его месте не был таким недобрым. И по три пуда кукурузы не брал бы за каждую печку. Не так уж много у людей хлеба, особенно у тех, кто еще ждет своих кормильцев с войны.
Но правду сказать, печка у нас получилась хорошая. Совсем не дымит. И греет хорошо. Протопишь один раз как следует, и на целые сутки хватает. Зимой я часто сидел на печке, грелся.
Все это вспомнилось, когда я маленьким веничком сметал с печки пыль. Под духовкой у нас сделана ниша, Дзыцца складывает туда все ненужное. И в нишу обязательно полезу, убирать так убирать.
Чего там только не было! Шерсть, ухват, банки… Сунул руку еще дальше - что-то гладкое. Литровая банка. Вся в паутине. Вытер тряпкой, и… странно: там вишни! Закрыто бумагой, перевязано черной ниткой. Сверху вишни уже заплесневели. Я глядел и удивлялся: что бы это значило? Но так ничего и не придумал. Положил банку в нишу и продолжал уборку.
Теперь надо принести воды, вымыть тарелки и чашки. Никого из ребят у родника я не встретил. И хорошо, а то задержался бы и дела бы мои остановились. А сказать ребятам, что мне некогда, что я занят уборкой, я не могу: узнают, что я женскими делами занимаюсь, задразнят.
Женские дела… Кто их должен делать? Сестры, Дзыцца… И вдруг мне подумалось, что их могла бы делать в нашем доме и Земфира, Зифа…
Зифа! Она самая красивая девочка в нашей школе. Ни у кого нет таких длинных кос, и всегда она такая чистенькая, опрятная и такая скромная, лишнего слова не скажет. Правда, она меня совсем не замечает, хотя я сразу нахожу ее среди всех других. И хоть бы один раз она пришла в школу одна - всегда с соседской девочкой. А впрочем, что говорить? Если бы она даже и пошла одна, я бы все равно не посмел заговорить с ней: она не любит общаться с мальчиками. Да и среди девочек у нее мало подруг.
Я никогда ни с кем не разговаривал о ней. Но Царадзон почему-то догадался о моей тайне. Как-то мы с ним шли из школы, и я спросил:
"Ты знаешь, кто мне больше всех из девочек нравится?"
"Знаю", - вдруг говорит он.
"Кто?"
"Зифа".
Мне сразу бросился огонь в лицо. Я ударил Царадзона по плечу и крикнул:
"Неправда!"
Так мне было неловко и как-то стыдно, что я больше никогда не затевал такого разговора. А при встрече с Зифой еще больше краснел и волновался.
Но что это я раздумываю, когда надо поскорее делать дело!
Я принес воды, закрыл дверь на крючок, чтобы никто не застал врасплох. Пусть кто угодно стучится - не открою. Все вымыл: чашки, ложки. Шкаф протер и снаружи и внутри. Он и так не грязный был, а сейчас прямо сверкает.
Труднее всего мыть полы. Они неровные, и между досками в щели набивается сор: Сначала надо подмести, а то размажу пыль, которую сметал отовсюду. Подмел один раз - плохо. Пришлось второй раз взяться за веник. Теперь как-нибудь вымыть бы поскорей…
Ну вот, кажется, все. Правда, кое-где остались лужи, особенно около печки. Угли иногда выпадают, прожигают ямочки. Вот в этих ямочках и осталась вода. Я еще раз вытер пол и остановился у порога. Входить больше не буду, а то наслежу. Пускай пол высыхает.
Я вышел во двор, вылил грязную воду, а дверь запер на замок, чтобы и девочки не входили. И ключ сунул в карман.
Теперь пойду к роднику: надо умыться, привести себя в порядок. Я очень устал, но на душе было легко. Поваляюсь немного на траве, погляжу на синее небо… Вот удивится Дзыцца, когда придет с работы. Сначала подумает, что это Дунетхан сделала. Но - нет! Я тоже не меньше, чем девчонки, люблю чистоту. А сколько радости принесет это Дзыцца!
Когда я вернулся с родника, Бади и Дунетхан уже были дома.
- Что так скоро? Или не застали Годзегка?
- А кто бы нам тогда вот это дал?
Дунетхан поставила около меня ведро с вишнями. Спелые, лучше, чем наши.
- Зачем взяли?
- Она заставила нас взобраться на вишню! Правда, Бади?
- Ну, конечно. Дунетхан отказывалась, а она все равно принесла лестницу. Сама хотела нам нарвать…
- Ладно, верю. Только скажите мне вот что: кто под печку вишни спрятал?
Дунетхан удивленно посмотрела на меня:
- Какие вишни?
- В банке!
- Не надо их трогать! Я спрятала их для Баппу!
Я вбежал в комнату и вынес банку.
- На, посмотри на них!
Дунетхан растерялась. Бедная, как она ждет Баппу! И к Дзыцца часто пристает - когда он приедет? А Дзыцца каждый раз в ответ что-нибудь придумывает.
- Я свежих нарву и спрячу.
- И опять они сгниют.
- Нет. Дзыцца сказала, что он приедет, когда вишни почернеют.
Ну, что еще скажешь? Дзыцца и мне так же говорит. Но что-то не сбываются ее слова. Однажды мы с ней пасли скот за селом. Я опять заговорил о Баппу. Я его даже и не помню как следует, и мне так хочется его увидеть! Дзыцца говорит, что я похож на него, что глаза у него были голубые-голубые, а взгляд такой суровый, что человеку становилось не по себе. Однако сердце у него было очень доброе. Он любил людей, друзей у него было много. Шутник он был, до сих пор вспоминают о его проделках.
Как-то Баппу вернулся из леса, дрова привез. Около дома, в тени, сидели его отец Чермен и сосед Хашмел. Старики вспоминали свою былую удаль. Они настолько увлеклись разговором, что даже не слышали, как подъехал Баппу.
- Повез я картошку в Моздок. - рассказывал Хашмел, - выменял ее на пшеницу. Домой пришлось возвращаться уже поздней ночью. Была очень темная эта ночь. Ничего не видно. Переправился через Терек на пароме. Проехал километра два, смотрю - лошади еле тащат повозку. Дергаю вожжи - не помогает. Стали - и ни с места. А потом вдруг начали рваться куда-то в сторону…
Хашмел рассказывал так увлеченно и так живо жестикулировал, что Баппу засмотрелся на него.
- И как ты думаешь, Чермен, чего они испугались?
Чермен не знал, что и думать.
- Волков! - выкрикнул Хашмел, да так, будто эти волки только что спустились с Уалмардтыбыла и направляются к ним. - Целых четыре! Глаза, как красные огни, горят. Идут прямо на нас. Потому и лошади остановились. Я не долго думая схватил двустволку…
В это время Баппу взял с повозки свое ружье и выстрелил в воздух.
Старики сразу растянулись на земле. И лежат. Первым зашевелился Хашмел. Сел, ощупал себя, опомнился… А Чермен все еще лежит. Хашмел оглядел его с ног до головы и шепнул на ухо:
- Крови не видно, Чермен…
Тут и Чермен очнулся. А Баппу из-за угла поглядывает на них да тихонько посмеивается.
Дзыцца мне часто рассказывала такие истории. Очень веселый был наш Баппу. Мужчины говорили, что Баппу нигде не пропадет. Однако многие уже вернулись с войны, а его до сих пор нет. Дзыцца у тех, кто вернулся, спрашивала о Баппу, но никто его не встречал. Уже четыре года прошло, как кончилась война, а мы все еще ждем, не теряем надежды…
Да, я же хотел рассказать, как мы скот пасли.
Овцы спокойно щипали травку. Я, опершись на палку, глядел за ними. Смотрю, из-за бугра показался военный. Сердце так и подпрыгнуло: а вдруг Баппу?! Я бросился ему навстречу, мне даже показалось, что я узнаю его. И Дзыцца подошла поближе. А военный, тяжело ступая, прошел мимо нас. Поздоровался по-русски. Наверно, из Джермецыкка - там русские живут. С тех пор как увижу военного, сразу отца вспомню. Дунетхан тоже ждет его, потому и вишни для него спрятала. Дунетхан умеет делать тайники. И не так-то просто их найдешь. Перед Новым годом Дзыцца обычно печет пирожки. Мы с Бади тут же их съедаем. А Дунетхан то там спрячет пирожок, то здесь… В конце концов я все-таки их нахожу, и тогда дело кончается слезами. И сейчас для вишен нашла хорошее место, думала, что никто не разыщет ее тайник. Да никто бы и не разыскал, если бы я не затеял уборку.
Я вынес банку с вишнями и снова закрыл дверь на замок.
- Зачем запираешь?
- Чтобы вы не пачкали. Я сегодня целый день убирал.
Скрипнула калитка. Дзыцца идет. Девочки, обгоняя друг друга, побежали ей навстречу, повисли на ней.
- Подождите, - улыбается Дзыцца, - дайте мне пройти!
Бади схватила ее сумку и волочит по земле. Дзыцца присела на ступеньки. Бади сразу полезла к ней на колени.
- Ну вот, - вздохнула Дзыцца. - скоро невестой станешь, а все на руки!
Но Бади, не отвечая, устроилась поудобнее. Дзыцца одной рукой прижала ее к себе, другой - обняла Дунетхан. Я сел рядом с Дзыцца и с нетерпеньем жду, когда же она войдет в дом. Но Дзыцца вечером любит посидеть здесь. Усталость понемногу проходит, и тогда она берется за домашние дела.
Но вот Дзыцца и отдохнула.
- А почему дверь на замке? - удивилась она.
А я уже тут, с ключом.
- Сейчас открою…
Как же довольна была Дзыцца, когда увидела, как я все убрал в доме! Дунетхан и Бади тоже хвалили меня. Всем это было приятно.
Ничего, Дзыцца. Я еще много раз порадую тебя. Все простишь мне. Даже то, что я курил однажды. Она тогда очень рассердилась. Будто, кроме меня, никто никогда не курил. Агубе и сейчас курит, и Хадзыбатыр, и Хаматкан… Зачем так волноваться из-за этого? Боится, что плохим человеком вырасту. А чего бояться? Я больше никогда не обижу тебя, Дзыцца. И курить не буду. Видишь, как я хорошо все убрал. А ведь мальчишки никогда этими делами не занимаются. Как же! Чтобы Хадзыбатыр когда-нибудь вымыл тарелки! Или Хаматкан!..
III
Сквозь сон слышу какой-то шум. Так сладко мне спалось. Я не в силах открыть глаза, хочу снова окунуться в мягкие волны сна. Но нет, под самыми окнами раздаются мальчишечьи голоса. Интересно, чего они не поделили?
Встал, выглянул в окно. Резкий солнечный свет ударил мне в глаза, так что я на мгновенье зажмурился.
Дзыцца, наверно, давно ушла на работу. И сестричек не видно, тоже куда-то убежали. Каждое утро меня приходится будить: утренний сон особенно сладок. Но хочешь не хочешь, а вставать приходится.
Кое-как прибрал постель, взял мыло, перекинул полотенце через плечо и направился к речке. Вода была как лед, но я все-таки вымылся по пояс.
Вернулся домой. Чувство такое, будто я что-то забыл, не могу вспомнить. Да! Я же хотел пойти на Кобошово озеро. Однажды я после работы проезжал мимо и своими глазами видел, сколько там рыбы. Если бы не Жамират, то я тогда остановил бы Дудтула и начал бы ловить рыбу. Надо непременно пойти сегодня. Жаль, что ни Хаматкана не встретил, ни Агубе. Но ничего, обойдусь и без них. Одному даже интереснее. Вот-то удивлю их, как принесу рыбу. Тогда поверят, что я могу ловить не хуже лучшего в селе рыбака Бешагура.
Быстро добрался до заросшего кустарником оврага, - кустарник тянется по обочинам полузабытой дороги. Тут меня стал одолевать страх. Заросшая дорога вот-вот исчезнет. За густым орешником ничего не видно, кроме небесной сини. Треснет сучок под ногой, а я уже вздрагиваю. Несколько раз споткнулся, запутавшись в повилике. Больше всего я боялся змей. Мне так и казалось, что под каждым кустом, свернувшись, притаилась гадюка…
Выбравшись из орешника, я вздохнул с облегчением. Сердце готово было выскочить из груди. Но оглянулся на заросли орешника и удивился: чего же это я так испугался средь бела дня!..
Я вытер пот со лба. Достал складной ножичек, вырезал палку и, насвистывая, пошел дальше.
Вот и Кобошово озеро. Рыба скользила у самой поверхности воды. Но стоило мне подойти к берегу, как она тут же исчезала в глубине. Нет ни одной…
Я спрятался в бурьяне. Вижу - один за другим выплывают сазаны. Подпрыгивают над водой и снова уходят под воду, словно дразнят меня. И потом долго еще расходятся круги на зеркальной глади озера.
Но как я буду ловить рыбу? Ни сети, ни удочки. Что же это я раньше не подумал? А теперь хоть локти кусай. И все-таки я с пустыми руками отсюда не уйду!
Я подвернул штаны, снял рубашку, перевязал рукава и ворот - вот у меня уже и бредень. Вошел в озеро, шагнул несколько раз, и вода залила меня до пояса. Дно оказалось илистым, ноги у меня завязли. Начал барахтаться, да и плюхнулся в воду! Еле выбрался обратно на берег.
Вода замутилась. Я был весь в грязи и в тине. Надо бы одеться во что похуже, а я надел свой школьный костюм. Теперь же этот костюм превратился в тряпку.
Я сполоснул в озере штаны и рубашку, расстелил их сушиться на солнце. А сам в одних трусах уселся в тени и стал раздумывать. Если бы меня сейчас увидела Дзыцца, уж и попало бы мне! И за одежду, и за то, что, не спросившись, ушел из дому, и за то, что в илистую воду полез…
Потом встал, подошел к своей одежде. Грязные пятна, там, где подсохло, стали еще отчетливей. Прополоснул второй раз и снова расстелил сушиться.
Вокруг росло множество ромашек. Я сорвал одну и решил погадать - будет ли Дзыцца меня бранить или нет?
- Побранит - не побранит… - начал я, отрывая лепесток за лепестком.
Чем меньше лепестков оставалось, тем тревожней становилось на душе, тем слабее голос.
- Побранит - не побранит… Побранит - не побранит…
С ромашки упал последний лепесток.
- Побранит…
Я и без гаданья знал, что мне достанется. И не только от Дзыцца - Бади и та будет на меня коситься. А может, еще раз погадать?
Я сорвал несколько ромашек и лег в тени. Снова сыплются лепестки.
- Побранит - не побранит…
Выходило и "побранит" и "не побранит". Устав от этого бесполезного занятия, я отшвырнул ромашки и глубоко вздохнул:
- Поди разберись тут, чему верить…
Мне надоело смотреть на свою мокрую одежду. Я повернулся на другой бок, подложил кулак под голову и стал рассматривать травинки. Вон по одной ползает муравей - вверх-вниз, вверх-вниз… Будто боится потерять свой след. Вверх-вниз, вверх… Смотрел, смотрел да и заснул.
Вдруг меня словно подбросило, какой-то выстрел разбудил меня - видно, где-нибудь охотник выстрелил в зайца, здесь же Кобошов лес рядом. Вскочил, гляжу вокруг - где я? Почему я в одних трусах? Озеро… грязные штаны… грязная рубашка… Тут я вспомнил все. Настроение мое испортилось.
Вещи мои просохли, я быстро оделся и пустился в обратный путь. Солнце было уже в зените, когда я примчался домой. Вернее, не домой, а к нашему роднику. Я сел около родника, чтобы отдышаться. Вижу, по тропинке идут Агубе и Хаматкан. Несут охапки кервеля и с аппетитом жуют зеленые стебельки. Как будто на лугу не наелись!
- Привет водовозам и соням! - издали крикнул Хаматкан.
- А почему бы и не дрыхнуть ему, привык на всем готовом, - добавил Агубе. - За два дня загнал Дудтула, а сам сидит себе спокойно. Подумаешь, сторонится, никто ему не нужен…
Подошли и стали около меня. Агубе кинул к моим ногам несколько стебельков кервеля.
- Кушайте, пожалуйста, ваше превосходительство! - и опустился на траву рядом со мной.
- Ты что, решил больше не водиться с нами? - спросил Хаматкан.
- А вы очень по мне соскучились?
- Даже и купаться не пойдешь?
- Я только что искупался.
- Это не в счет. То ли дело переплыть Уршдон!
- Тоже мне пловцы нашлись…