В книгу московского писателя Геннадия Пациенко вошли рассказы, основная тема которых - земля, груд, забота об охране природы, а также повести "Кольцевая дорога" и "Высокий день" - о труде и исканиях молодого рабочего.
Содержание:
КОЛЬЦЕВАЯ ДОРОГА - Повесть 1
РАССКАЗЫ 16
Яблоко из города 16
Переполох 19
Поезда 20
В лесу 23
Мартовский костер капели 25
Узелок матери 27
Соловьи под дождем 30
Шашка 31
Трое из дальней 34
Дым за деревней 36
Старая скрипка 38
Лодка 39
ВЫСОКИЕ ДНИ - Повесть 40
КОРОТКИЕ РАССКАЗЫ 56
Красные пометки 56
У моря 57
Два звука 58
Примечания 58
Геннадий Пациенко
КОЛЬЦЕВАЯ ДОРОГА
Повести и рассказы
КОЛЬЦЕВАЯ ДОРОГА
Повесть
1
На последнем занятии в строительном училище шел разговор о предстоящей практике. Вел его сам директор, Виктор Петрович Сергин. Были в классе и завуч Евгений Долгановский, и мастер штукатурной группы Юрий Щербаков.
Жившие когда-то в одной деревне Игорь Божков и Антон Камышкин сидели рядом. Началась беседа давно, явно затягивалась, и Игорю Божкову больше думалось о своем.
Вспоминал он зимнее томительное ожидание в город уехавшей матери. Отдаленные гудки поездов весь день держали его в напряжении. Если спустя час после мягкого шума почтового матери не было, Игорь ждал уже вечернего пригородного. Обычно мать привозила из города самые неожиданные вещи. Однажды она купила пластинку, и Игорь мигом поставил ее на диск радиолы:
Однозвучно гремит колокольчик,
И дорога пылится слегка-а-а…
Тоска и сердечность заворожили занесенный снегом дом. Песня напомнила Игорю старинную цветную открытку, которую нашел он в книге: в летнем предвечерье возвращается откуда-то на пустом тарантасе кучер, вероятно отвозивший хозяев. Он задумчиво слушает бренчание колокольцев под дугой лошадей, проникаясь раздольем и закатной степной тишью…
Вспомнилось и как ездил мальчишкой в город.
Мать взяла его с собой - старшего из сыновей. У вокзала, торопясь в конце дня к поезду, они очутились на середине дорожного перекрестка, с двух сторон сжатые, стиснутые скрежетом шедших впритык трамваев, а за ними, почти так же впритык, напористо двигались двумя колоннами МАЗы, КрАЗы, "Запорожцы", "Жигули", "Волги"…
Пятачок асфальта, на котором стояли Игорь и мать, показался им уходящей из-под ног кочкой. Если бы они решились покинуть ее, оба попали бы под колеса.
Они стояли и ждали, оглушенные чадящей вереницей автомобилей. После Игорь ощутил тошноту и озноб, долго лежал на вокзальной скамье. Надышавшись пылью и выхлопными газами, он выглядел бледным, измученным.
Оттого и беспокоился обостренно, по-детски за мать, когда уезжала в город: как бы не случилось чего недоброго.
С нетерпением поджидал он всякий раз ее со станции, держась обычно вблизи дома.
Весело горел над деревней месяц, когда наконец возникали в отдалении голоса. Игорь различал среди них материнский и радостно бежал навстречу.
Немало минуло времени с тех зимних ожиданий, а помнятся и тревожат они Игоря Божкова и поныне.
И город, тот самый, куда ездила мать, для него сделался сейчас столь же близким, как и родное селение. Он стал даже чем-то дороже, вероятно тем, что в нем подружился Игорь с девушкой, о которой думал сейчас с таким же трепетом и волнением, с каким думал в детстве о матери.
И, удивляясь, пугался даже этой одинаковости отношений, этого чувства беспокойства за свою мать и знакомую девушку.
Вот и сейчас, сидя в учебном классе, думал он о них: о матери, представавшей ему в зимнем, далеком теперь уже прошлом детстве, и о Миле, летом кончавшей школу, а теперь ждущей его неподалеку от того перехода, где когда-то пропускал он машинный поток.
Сквозь открытую форточку в класс проникали запахи молодого тополя и березы. Игорь Божков уже запомнил эту волнующую в жизни примету: перед щедрым началом лета обострялся запах молодой листвы и зелени, отчего кружилась голова и хотелось сделать что-то очень хорошее. Затихали огорчения, мелели неудачи, и мир представлялся голубым и счастливым. Таким виделся он и сегодня - накануне практики.
Быстрее бы вырваться и бежать к Миле, которая должна ждать его неподалеку от училища. А то рассердится и уйдет. Время еще было, только бы не задержал, не погасил и не отнял бы эти минуты ее отец - директор училища Виктор Петрович Сергин. Как нарочно, затягивал он разговор о летней практике, неторопливо расхаживал по учебной комнате. Заложив за борт пиджака руку, Сергин поучительно рассуждал:
- По преданию, в древней Спарте существовал обычай. Когда малышу исполнялся год, для него раскладывали на полу различные вещи и вели затем в комнату, наблюдая, к чему он притронется. Если касался серпа - быть ему хлеборобом, силился поднять меч - суждено стать воином, ну а если хватался за молоток, верили - выучится на ремесленника…
- А кельмы там не было? - раздался с последнего ряда басовитый голос старосты Вальки Павлихина.
Оживленный смешок всколыхнул ребят. Рассмеялись не одни они, а и сам директор, и завуч, и молодой мастер Юрий Щербаков, сидевший здесь же, - кельмой звался штукатурный мастерок. Вопрос Павлихина, несомненно, был с подковыркой: по убеждению Вальки, не найти худшей работы, нежели штукатурная, где только и знаешь, что без конца бросаешь да лепишь по стенам. И выпадала она, считал Валька, тем, кто не нашел себе лучшей доли, кроме как пойти в строительное училище. Валька не скрывал, что поступил в училище без охоты, и был уверен, что с тем же настроем оказались в ПТУ и другие ребята.
- Вероятно, имели греки и кельму, - рассудил Сергии. - Инструмент как-никак древний, им возводили здания сотни, а то и тысячи лет назад. Вполне допустимо, что в древней Спарте, в числе прочих предметов, малышу клали для знакомства и кельму.
- И хватался он за нее?
- А почему бы и нет? Разве вы сами, Павлихин, не тянетесь часто к тому, что вам нравится?
- В основном к девочкам, - сострил неуклюже Валька.
И Сергин умолк в осудительной тишине. Юрий Щербаков даже поднялся, с укоризной оглядывая своих подопечных и словно бы ожидая поддержки. Павлихина, с его привычными домоганиями и вопросами, отнимавшими время и у товарищей, и у преподавателей, и в особенности сегодня, когда Игорь Божков сидел как на иголках, самые смелые из ребят, случалось, одергивали. Игорь и теперь возмутился первым, шепотом бросив старосте: что-де хватит валять дурака. Многие из ребят поддержали, но староста и бровью не повел - никто не запретит человеку спрашивать, если непонятно.
- Тогда как же получается, - с показной наивностью продолжал Валька, грузно и нехотя встав, тем самым подчеркивая серьезность своего вопроса, - вот нам говорили, что в те древние времена для греков все строили рабы, так зачем же им показывать малышу кельму, если все равно ею не пользоваться?
И ребята, и преподаватели быстро усекли Валькины намерения: хотелось ему беседу о предстоящей практике обратить в словесный поединок, чтобы показать, какой он бедовый и смелый. Сергин спокойно сказал:
- Садитесь, Павлихин. Я ваш вопрос понял, постараюсь ответить на него. Профессий на земле появилось столько, что вряд ли кто и знает их точную цифру. И найти среди них свою, единственную, довольно непросто. Но есть профессии основные, наиболее важные, необходимые, без которых людям не обойтись. В их числе и строительные. Выбирая дело, человек познает себя. Специальность иногда приобретается путем "проб" и "ошибок". Не удивляйтесь, Валентин, это естественно. Возможно, что кроме основной специальности вам приглянется на практике и другая, постараемся помочь приобрести и ее. Однако экзамен каждому придется держать по тому делу, которому он учился. Просил бы об этом помнить.
"Ну хватит же, хватит! - хотелось крикнуть Игорю. - Все, собственно, ясно!"
Терпение Игоря Божкова было на пределе. Директор говорил обычное, то, что они слышали от него перед каждой практикой.
Сказать по совести, Игорь подозревал, что и сосед его, Антон, слушая беседу, в эту минуту думает не о практике, а о шустрой и кареглазой, оставшейся после школы дома Светке Сапожниковой, не замечавшей застенчивое ухаживание смуглого молчуна Антона Камышкина, с которым ходила в школу. Антон упрямо надеялся на дружбу со Светкой, но говорить об этом не рисковал даже со своим другом Божковым.
Директор умел держаться и разговаривать и как отец, и как старший товарищ, которому хотелось и подражать и верить. Завуч Евгений Григорьевич Долгановский и мастер Юрий Щербаков слушали директора с не меньшим вниманием, нежели пэтэушники. Долгановский легонько постукивал по столу сухими костистыми пальцами, Щербаков же простодушно смотрел на тщательно выбритое, худощавое и оттого строговатое с виду директорское лицо и время от времени что-то записывал.
Но вот перешел Сергин к главному, и Игорь оживился, угадав близкий конец беседы. Только не полез бы никто к директору с вопросом.
- Вам предстоит отделывать не простой жилой дом, а в определенном смысле памятник архитектуры. В его вестибюле вы найдете красочные витражи, оригинально облицованные под березу двери, обновленные шахматные полы, глядя на которые невольно захочется вытереть ноги. Пусть и ваша работа вызывает такое же удивление, делайте все красиво и прочно. Помните, красота воспитывает благородство…
- А где расположен дом? - спросил кто-то.
- Рядом с вокзалом, недалеко от училища. Можете сходить посмотреть.
- Тот, который с силачами?
- Не с силачами, а с атлантами.
- Вот домина! На зависть каменщикам…
Вопросов больше не задавали. Все зашевелились, и Долгановский жестом потребовал внимания. Долгановский был с модной шкиперской бородкой, рыжевато-темной, с сединами по краям.
- Виктор Петрович, как обычно, поделился с вами мудро и обстоятельно. Разговор его надо понимать так: в любой профессии надо сделаться профессором. Здесь нужна сметливость каждого и слаженность группы в целом.
Стоило объявить Долгановскому о конце беседы, как Игорь метнулся к выходу, понесся через двор к трамвайной остановке. Деревья только начали распускаться, и, как бывает в эту пору, разом похолодало. Мила ждала на противоположной стороне, и он радостно замахал ей, а потом и побежал через улицу.
- Извини, еле вырвался…
- Случилось что?
- Да нет. Отец твой рассказывал о практике. Целое лето работать будем. А там и распределение: кого куда…
- Меня тоже не отпускали. Мать зубрить велела. Едва уговорила ее. Обещала скоро вернуться.
Мила стояла перед ним в легкой шерстяной кофте. В прохладную погоду она обычно любила ходить в кино. Он и сам не отказался бы посмотреть фильм, но в кармане пугливо позвякивала медная мелочишка. Присланная матерью трешница быстро поистратилась, а лишних денег, как он помнит, у родителей никогда не водилось. Не было их пока и у Милы, и у пэтэушника Игоря Божкова.
- Знаешь, где мы будем проходить практику? В доме у вокзала, - показал он рукой на площадь. - А потом и в других местах, какую-то школу штукатурить в сельской местности…
Рассказывая о практике, он отвлекал девушку от киношных намерений, боясь, чтобы она не вспомнила и не предложила бы пойти на ближайший сеанс.
- А мне после школы в медицинский поступать. Я тебе рассказывала как-то. Я бы лучше работать пошла, а мать считает, что я ветреная, за это время забуду все.
- Хочешь, тот дом посмотрим?
- Холодно… - поежилась девушка. - Да и что смотреть? У меня там знакомые жили…
Смотреть пока действительно было нечего: дом закрывали строительные леса. Бродить по нему вряд ли и разрешалось. Интересней вокзал посмотреть, в нем, по крайней мере, тепло, суетно, оживленно.
В зале ожидания Игорю доводилось бывать не однажды: отсюда он ездил пригородными поездами к себе домой. В последнее время поездки откладывались: каждый свободный день, каждый час он проводил с Милой. Если не встречал ее неделю, грустнел, терялся в городе, где кроме этой девушки пока не имел ни друзей, ни знакомых.
- Ты знаешь такую игру - "Кто куда едет"? - спросила она. - Не слышал? Это я ее придумала!
- Расскажи.
- Ты подходишь, скажем, к кому-то и спрашиваешь: куда он едет? Тебе отвечают. И если угадал, получаешь очко. А потом и награду.
- От кого?
- С кем играешь. Ну, как мы с тобой.
- А, понятно: либо ты мне, либо я тебе, так?
- Совершенно верно! Ну что, согласен?
- Согласен! - Игорь прикинул, что мог бы он подарить в случае проигрыша. Из того, что водилось в его пэтэушной тумбочке, вряд ли возможно: мыло, зубная щетка, паста, ручка, тетрадки, учебники - все не для подарка. Была еще книжка стихов, привезенная из дому, но книг, как успел убедиться он, у Милы столько, что и не в каждой библиотеке отыщется. Шоколадку разве, когда деньги будут.
Она по-прежнему время от времени зябко поводила плечами. Вокзал был рядом, но и этого короткого пути достаточно, чтобы простыть и без того часто болевшей Миле. Спохватясь, он снял свой форменный пиджак и, не мешкая, накинул ей на плечи. Она с готовностью запахнулась в него и стала похожа на высокого, тонкого ребенка.
- Значит, на вокзал? - переспросила она, благодарно взглянув на него. - Я, к примеру, спрашиваю троих едущих. И если одного из них угадываю, приз за тобой, идет?
- Вполне.
- И еще. Ты об этой игре в училище не рассказывай. Пусть она будет для нас двоих. Хорошо, Игорь?
- Будь спокойна. - Про себя он прикинул, что если и проиграет, то занять на приз можно в училище, у своего же мастера Юрия Щербакова.
Просторный зал был шумным и оживленным. К вокзалу только что подошел пригородный поезд, и через высокую переходную лестницу заспешили прибывшие. Игорь и Мила посторонились, пропуская их.
Здесь, в вокзале, Игорь отчетливо ощутил: не может он подходить к незнакомым людям да еще спрашивать, куда й зачем они едут. Он стеснялся скорее не того, что этих людей не знал, а что был в форме, обязывающей его достойно вести себя. Закрадывалось сожаление, что согласился на игру с бухты-барахты, но передумывать и отменять ее было поздно. Мила пошла по залу, а он присел на скамейку и опустил голову.
Игорь не видел, как в зал ожидания нерешительно вошла пожилая женщина, поставила на край скамьи, почти рядом с ним, обшитую, материалом обтянутую кошелку, утомившую ее, пока поднималась она вверх, а потом спускалась вниз по лестнице. Встряхнула онемевшей от тяжести рукой, огляделась. В городе уже некогда будет рассуждать и взвешивать, там захлестнут ее дела, ради которых она и приехала.
Почему выбрала Мила именно эту женщину? Вероятно, из-за того, что женщина шла последней и задержалась у крайней скамьи возле самого выхода. Дальше в глубине зала сидели, лежали, дремали, говорили ждущие поездов, пробиваться к которым не так сподручно, нежели к человеку, оказавшемуся как раз у тебя на дороге. К таким легче подойти, отвлечь, и они никогда не обидятся за отнятое тобой время. К ним притягивает доступность и простота.
Женщина оглядела зал, как бы ища в нем знакомых, и одновременно поправила выбившиеся из-под платка седые волосы над обветренным лицом, подтянула концы платка. Ее привычные и простые жесты виделись одной Миле. Игорь Божков сидел, будто прикованный к месту, и напряженно ловил разговор Милы с приезжей:
- Куда вам ехать?
- Я, дочка, уже приехала, - просто ответила женщина.
От ее голоса Игорь побагровел от головы до пят. Но некоторое время он еще вслушивался с нахлынувшим стыдом в затеянную Милой игру.
- У меня тут, дочка, сын учится. Не знаешь, где строительное училище?
- ПТУ?
- Оно и есть. Писал, что от вокзала недалеко.
- Надо вам выйти на площадь… Потом пройти на улицу Щорса или на трамвае одну остановку проехать. Сойдете - и перед вами будут как раз ворота училища.
- Спасибо, дочка. Спасибо, милая!
Игорь рванулся к женщине, словно боясь, что она уйдет раньше, чем он подбежит к ней.
- Мама!.. Как ты здесь?..
Давно копившаяся радость выплеснулась мгновенно. Не окажись Милы, Игорь Божков расплакался бы: так горяч был ком, подступивший к горлу. Они расцеловались, мать и сын, и мать улыбнулась, глядя то на сына, то на растерявшуюся девушку. Виновато ей улыбнулась и девушка. Мать поняла, спохватилась и вспомнила, что перед ней - дети: сын и его девушка.
- У меня тут гостинец, - сказала она, показывая на кошелку, - пирог и курица.
Игорь взял из ее рук кошелку, и они пошли к буфету. И курица, и пирог были еще теплыми, и Игорь подмигнул заговорщицки Миле. В углу буфета оказался незанятый столик, на нем и разложили привезенное. Игорь с зажатым в руке трояком занял в буфете очередь.
- Тебе, мама, что брать?
- Ситро купи, сынок.
- А тебе?
- И мне тоже, - сказала Мила.
- Что же ты не писал, сынок?
- Некогда было, мама…
Мать вздохнула и пристально взглянула на Милу и Игоря.
2
Таких домов, со скульптурами, было в городе два. Два одинаковых дома, стоящих окно в окно с двух сторон улицы. Они были как бы вокзальными воротами города.
До практики ребята толком не знали, какой дом отведут им. Хотя училище и располагалось неподалеку, но как-то не верилось, что штукатурить такой дом разрешат практикантам. Каменщиков, когда сошел снег, послали в колхоз возводить коровник. Смех - строить коровник!.. Штукатуры волновались, боясь, как бы не отправили и их в тот самый колхоз, откуда были Игорь Божков и Антон Камышкин. И скотный двор строился каменщиками за оврагом, как раз вблизи деревни.
Зимой, по нескольку часов в неделю, их группа бросала ковшом и кельмой поверх дранок "учебную" глину. Она заменяла раствор. Но штукатуров оставили в городе, и теперь все с нетерпением ждали тепла, весны и настоящей работы. Как же хотелось увидеть с высоты стройки город, заглянуть за его черту, откуда еще недавно наплывали в скверы и площади волглые предвесенние ветры. Они обдували застрехи крыш, пахли капелью, подтаявшим снегом и низовой водой в тальниках подле речек.