32
Эту работу они закончили через восемь месяцев. Вскоре после разговора с Дубровиным они провели несколько экспериментов, и стало ясно, что дела их не так уж и плохи - работа пошла по новому пути, казавшемуся многообещающим. Но точно так же этот путь могли нащупать Кэннон и Брук. Дубровин, выслушав их и одобрив, заметил:
- А ведь вам надо поторапливаться, а?
- Придется, - пробурчал Дмитрий.
И они поторапливались, то есть работали с утра до вечера, боясь дать себе хоть небольшую передышку, и жадно, набрасывались на свежие номера американских журналов - нет ли новостей от Кэннона и Брука? Ничего не было.
Ольф добровольно взвалил на себя всю черновую работу, предоставив Дмитрию заниматься "высокими материями". А когда Дмитрий попробовал было заговорить о том, что и он мог бы заняться этой черновой работой, Ольф решительно сказал:
- Брось, Димыч. Конечно, мне не очень-то приятно возиться с этим одному, но сейчас не до церемоний. Каждый делает, что может. Не забивай себе голову мелочами, это моя забота. А ты - мысли. И не набивайся на комплименты - ты же сам знаешь, что делаешь это лучше меня. А с мелочами мне легче справиться.
И действительно, Ольф всюду завел знакомства - на ускорителе, в вычислительном центре, в библиотеке - и беспощадно эксплуатировал их. Но он и сам успевал "мыслить" - разделавшись с расчетами, набрасывался на выкладки Дмитрия и с каким-то остервенением принимался за настоящую работу.
Где-то посередине работа, по выражению Ольфа, "закачалась", и показалось им, что это не бог весть что, и ни к чему эта заочная дуэль с американцами, и вообще - надо послать все к черту, чтобы не потерять еще больше времени, и поискать что-нибудь настоящее. И тут же это, как они думали, настоящее - какие-то полузабытые идеи, казавшиеся блестящими, грандиозные проекты, когда-то набросанные на клочках бумаги, и еще какие-то совершенно новые, сверхоригинальные идеи - сразу всплыло, и рядом с этим великолепием и захватывающими дух перспективами их работа показалась вдруг ненужной и жалкой. И они полдня на все лады обсуждали новые блестящие возможности и прикидывали, нельзя ли как-нибудь тут же приняться за их осуществление.
- В конце концов, - решительно сказал Ольф, - вовремя осознать свои ошибки - это и есть настоящее мужество.
- А кроме того, - вслух подумал Дмитрий, заложив руки за голову, - какая разница, кто это сделает - мы или американцы? Лишь бы было сделано.
- Если только они наткнулись на это, - скептически заметил Ольф.
- Ты думаешь, нет?
- Ничего я не думаю. - Ольф тоскливо посмотрел на яркое солнце за окном, заснеженные сосны, покачал головой, глубоко вздохнул и бесстрастно сказал: - Мне тоже не нравится эта гонка, но все-таки придется довести ее до конца.
Дмитрий усмехнулся:
- Побаловались - и хватит?
- Вот именно. Вообрази, что мы решим заняться одной из этих блестящих идей. А как мы объясним, почему на полпути бросаем работу? Что скажем Дубровину? Что нам стало скучно? Представляю, что он нам выдаст… А кроме того, не забывай, что есть еще и Шумилов. Не вечно же будет длиться наш творческий отпуск. Нет, Матильда, придется нам поскучать. Мы уже не студенты - это тогда мы могли заниматься чем вздумается. Так что давай, это самое… дальше поехали. А может, для начала на лыжах прокатиться? Денек-то уж больно хорош.
- Тоже идея, - согласился Дмитрий и поднялся. - Не удалось украсть миллион, так хоть грошиком попользуемся.
И они до вечера бродили на лыжах по лесу, а на следующее утро, как обычно, сели за работу. Только вечером Ольф вспомнил о вчерашнем разговоре и вздохнул:
- Кончить-то мы кончим, да если бы знать наверняка, что не изобретаем велосипеды.
- Ишь чего захотел, - ухмыльнулся Дмитрий. - Может быть, ты не прочь бы узнать, что ты гений?
- И это неплохо было бы, - серьезно сказал Ольф и склонился над столом.
И когда они сделали последние эксперименты, обработали результаты и увидели, что это действительно конец - самый что ни на есть настоящий, долгожданный, - они с каким-то недоумением переглянулись. Ольф засмеялся, поднялся из-за стола и с наслаждением потянулся.
- Все, Матильда, конец. Ася! - заорал Ольф. - Конец!
Это было в воскресенье вечером, они сидели у Дмитрия - квартиры, как и обещал Дубровин, они получили еще осенью, - Ася возилась на кухне и с испуганным лицом выглянула оттуда:
- Что конец?
- Работе конец! - Ольф обнял ее и чмокнул в щеку. - Совсем, понимаешь?
Ася взглянула на Дмитрия, тот улыбнулся и кивнул, и она облегченно вздохнула, оттолкнула Ольфа:
- Фу ты, психопат. Я уж думала, случилось что.
- Случилось, Асенька, случилось, - засмеялся Ольф. - По этому случайно случившемуся случаю не мешало бы случайно выпить. Субсидируй, доцентша! Ты же у нас самая богатая! - по привычке поддразнил он ее.
- Тебе бы только выпить, - заворчала Ася.
- Асенька, да ведь случай-то какой, а? И опять же, случившийся совершенно случайно! - продолжал дурачиться Ольф.
Они, конечно, на радостях "поддали" в этот вечер, а на следующее утро пошли к Дубровину.
Дубровин молча просмотрел результаты и довольно хмыкнул:
- Недурно, весьма недурно. А что вы такие кислые? Перебрали, что ли?
- Есть маленько, - нехотя сказал Ольф, - да не в этом дело.
- А в чем же? Работой недовольны?
- Относительно, - буркнул Дмитрий.
- А-а… Тоже правильно. Подкузьмили вас американцы, да что делать, друзья мои, такова сэ ля ви.
Дубровин перенял это выражение от Ольфа и с удовольствием употреблял его, особенно когда хотел поддеть их.
- Не журитесь, у вас все впереди. А кроме того, это действительно неплохо сделано, честно говорю. Сами знаете, на комплименты я не слишком щедр, так что оцените. Ну-с, а теперь быстренько, но не спеша сработайте статью, и чтобы через неделю она лежала у меня на столе.
И через неделю статья лежала на столе Дубровина. Он торопился и, не читая, сунул ее в портфель.
- Мне некогда, голубчики, завтра уезжаю на две недели в Швейцарию, а потому - коротенько. Неделю вам на похмелье, на отсыпание, на догуляние, а потом будьте добры за работу.
- За какую работу? - с отчаянием спросил Ольф.
Дубровин, не обращая на него внимания, продолжал:
- Составьте подробнейший отчет со всеми причиндалами - графиками, таблицами, диаграммами и прочей дребеденью - и отпечатайте в трех экземплярах, на отличной бумажке. В общем, все как полагается, чтобы получился приличный кирпич в приличном переплете. Приложите все свои публикации, месячишка через два и эта появится, так что капиталец у вас будет. В начале июля намечено остепенить вас, - значит, за месяц до этого бумажки должны быть в порядке.
- Как это остепенить? - опешил Ольф.
- Обыкновенно, - невозмутимо сказал Дубровин, убирая со стола бумаги. - Докторов вы не заслужили, а кандидатов - в самый раз.
- Да разве кандидатов дают без официальной защиты? - удивился Дмитрий.
- Вообще-то нет, но у нас, в виде исключения, это можно.
- И мы, стало быть, и есть эти исключительные личности? - повеселел Ольф.
- Вроде того… Понимаю, что скучно такой работенкой заниматься, от души сочувствую вам, да что делать, надо. Ну, будьте здоровы, мне некогда.
И он тряхнул им руки, выпроводил из кабинета и захлопнул дверь.
- Алексей Станиславович! - попытался остановить его Дмитрий, но Дубровин даже руками замахал:
- Потом, потом, некогда…
И им пришлось засесть за эту скучную и неблагодарную работу. Делали они ее, как нерадивые школьники, с постной физиономией зубрящие заданный урок, - с утра намечали, что надо сделать за день, и, кое-как разделавшись с "барщиной", больше не возвращались к ней.
Дубровин только посмеивался, глядя на их героические усилия:
- Заставить бы вас годиков пять каким-нибудь чиновником четырнадцатого класса в канцелярии поработать - вот тогда запели бы!
- Боже упаси! - с ужасом сказал Дмитрий.
Они уже намекали, что неплохо было бы перенести "остепенение", но Дубровин только отмахивался:
- Работайте, работайте.
Но однажды они дружно взмолились.
- Алексей Станиславович, давайте перенесем месяца на два! - сказал Дмитрий. - Мочи моей больше нет.
Дубровин внимательно посмотрел на них:
- Что, совсем плохо?
- Плохо! - почти с радостью сказал Дмитрий, уже решив, что Дубровин согласен. Но тот только покачал головой:
- Терпите, друзья, месяц всего осталось.
- Алексей Станиславович, да что будет, если перенесем? Почему обязательно в июле?
- Потому что у меня и других дел хватает, кроме ваших, - напомнил Дубровин. - В августе симпозиум, а я член оргкомитета. А в сентябре поеду в отпуск.
- А на октябрь?
- А вдруг я до октября умру? - отшутился Дубровин, но, заметив, что они по-прежнему серьезны, сказал: - Понимаю, что надоело, но все-таки придется закончить сейчас.
Они еще пытались выклянчить у него отсрочку, но Дубровин был непреклонен.
Когда они вышли, Ольф с недоумением потер подбородок.
- Что-то химичит наш шеф, а? Почему он так торопится?
- Ну вот, пошел, - недовольно сказал Дмитрий. - Тебе с твоей подозрительностью только в угрозыске служить.
- Посмотрим, - неопределенно сказал Ольф.
Но у Дмитрия и самого закралось подозрение, что Дубровин чего-то недоговаривает. Да и зачем ему, в самом деле, так торопиться?
И им пришлось снова сесть за опостылевшую работу и срочно заканчивать ее.
Все сильнее раздражал их Шумилов, его салонная вежливость. Он по-прежнему не упускал случая похвалить их, хотя они давно уже ничего не делали для него и просто не представляли, в каком состоянии его работа. Дмитрий как-то спросил у Жанны:
- Как ваши дела? Продвигаетесь?
- Кажется, да, - не очень уверенно сказала Жанна. - Моя работа, во всяком случае, идет неплохо, - поправилась она. - У других тоже как будто ничего. А как в общем - понятия не имею. Ведь у каждого из нас какая-то частная проблема. Николай Владимирович ставит их перед нами, мы выполняем, а дальше уже его дело. Это вы, корифеи, можете позволить себе работать по-своему, - с завистью сказала Жанна. - А мы что…
- Ну, пошла прибедняться… Но неужели он не держит вас в курсе дела?
- Он не балует нас своим вниманием, - насмешливо сказала Жанна.
Дмитрий рассказал об этом разговоре Ольфу, тот присвистнул:
- Если уж его собственная любовница так отзывается о нем…
- Ну вот, - разозлился Дмитрий, - я так и знал, что ты это ляпнешь. Любовница не любовница - какое это имеет значение?
- Не кипятись. В принципе - никакого, конечно, да ведь все мы люди, все мы человеки.
- А потом, - проворчал Дмитрий, - еще неизвестно, так ли это.
- Вот те на, - удивился Ольф. - Всему институту известно, а ему неизвестно.
- Мало ли что болтают…
- А ты спроси у нее самой, - поддразнил его Ольф. - Вы же друзья.
- Перестань, - сказал Дмитрий.
- Да чего ты злишься, не понимаю? - удивился Ольф. - Я же ничего плохого о Жанке не говорю. Наоборот, это только делает ей честь. Она оказалась умнее, чем я думал, - и слава богу.
- Ладно, хватит, - оборвал его Дмитрий. Ему нравилась Жанна, и неприятно было думать, что она так связана с Шумиловым.
- Все, не буду, - покладисто сказал Ольф. - Но каков все-таки Шумилов, а? Нет, вряд ли мы с ним хорошо сработаемся. Это не Дубровин… Слушай, давай все-таки поговорим с Дубровиным, пусть он возьмет нас к себе.
Они уже давно подумывали об этом и откладывали разговор до окончания работы. И на этот раз Дмитрий сказал:
- Вот закончим с этим барахлом, - он с ненавистью взглянул на разложенные бумаги, - тогда и скажем.
- Лады, - согласился Ольф.
Так они и сделали.
Ольф, притворно сгибаясь под тяжестью трех довольно увесистых томов, боком протиснулся в кабинет Дубровина, мелкими шажками дошел до стола, всем своим видом показывая, что вот-вот свалится от изнеможения, и потом долго отдувался и обмахивался платком.
Дубровин улыбнулся, глядя на него:
- Может быть, ты не только летчиком, но и клоуном был?
- Еще нет, - серьезно ответил Ольф.
Дубровин просмотрел материалы и небрежно сказал:
- Могло быть и лучше, но тоже сойдет. Ну, не умерли?
- Еще нет, - повторил Ольф тем же тоном.
- Стало быть, уже и не умрете… Можете отправляться на все четыре стороны. Заседание Ученого совета одиннадцатого июля в два часа дня. Без четверти два извольте быть в конференц-зале. Разумеется, волноваться по этому поводу нет никакой необходимости - вся процедура будет чистейшей воды формальностью. Так что спокойненько отдыхайте.
- Будет сделано, - сказал Ольф. - Кстати, Алексей Станиславович, мы слышали, что у вас предвидятся какие-то вакансии.
Ни о каких вакансиях они не слышали, но Дубровин и глазом не моргнул.
- Ну и что?
- Может быть, вы возьмете нас к себе?
- Зачем? - спросил Дубровин, ничуть не удивившись.
- Ну как зачем? - опешил Ольф. - Работать.
- А чем вам плохо у Шумилова?
- Да ничем… До сих пор, по крайней мере, - уточнил Ольф. - Но ведь мы фактически работаем не у него, а у вас.
- Ну и что же? Теперь поработаете у него. Вы забыли наш уговор?
- Не забыли, конечно, - обиженно сказал Ольф - он не ожидал такого поворота. - Но мы думаем, что так будет лучше и для нас, и для работы, конечно… Может быть, и для вас, ведь мы неплохо сработались с вами. Или мы ошибаемся? - с вызовом спросил Ольф.
- Нет, не ошибаетесь, - спокойно сказал Дубровин, не обращая внимания на тон Ольфа. - Вы очень милые и симпатичные люди, и мне приятно было работать с вами. Но и с Шумиловым вы отлично сработаетесь - он человек очень приятный.
- Ну, еще бы.
- Не перебивай. А кроме того, у него интересная тема, и вы, кстати, можете во многом помочь ему. Во многом, - подчеркнул Дубровин. - И он, между прочим, надеется на вашу помощь и ждет ее.
- Он сам говорил это? - удивился Ольф.
- Да. Так что прошу вас - отдохните и принимайтесь за работу. И работайте так, как вы умеете. А ты что молчишь? - обратился Дубровин к Дмитрию.
Тот неохотно ответил:
- А что тут говорить…
И все трое замолчали.
- Я вижу, вы обиделись на меня, - мягко сказал Дубровин.
- Да нет, что вы, - кислым тоном возразил Ольф, избегая его взгляда.
Дубровин помолчал. Ольф уже собрался было встать, но Дубровин остановил его:
- Сиди. Я вижу, придется все-таки объясниться… Конечно, я мог бы со временем взять вас к себе. Это, кстати, можно было и раньше сделать. Но я не хочу.
Они угрюмо молчали. Дубровин неожиданно спросил:
- Вам кто-нибудь говорил, что я эгоист?
- Эгоист? - удивился Ольф. - Вы? Нет, разумеется.
- Ну, так я вам сейчас это говорю, - почему-то рассердился Дубровин и встал из-за стола. - Сидите, сидите… Да, я самый настоящий эгоист, точно такой же, как и вы, как и всякий другой ученый. Почему вы так удивляетесь, что я не хочу вас брать к себе? Разумеется, мне нужны люди неглупые, работоспособные, умеющие оригинально мыслить и все такое прочее…
Он остановился перед ними и отчеканил:
- Но мне не нужны люди, у которых то и дело вспыхивают в голове всякие гениальные идеи. Гениальных идей у меня самого предостаточно. Их у меня столько, что и всей моей жизни не хватит, чтобы осуществить хотя бы десятую долю. Будь мои воля и власть, я заставил бы весь институт работать только над моими идеями. И разумеется, мои идеи представляются мне значительнее всех прочих… Не понимайте мои слова слишком буквально. Это идет не от разума, а от чувства, и я не думаю, что это так плохо. Больше того, я убежден, что каждый ученый должен верить в исключительность своих идей, это непременнейшее условие того, что они наиболее полно будут воплощены в жизнь. Вот почему все прочие идеи, какими бы блестящими они ни были, интересуют меня постольку, поскольку не мешают осуществлению моих собственных планов. Самостоятельность, оригинальность мышления - бога ради, я всегда готов приветствовать это. Но в определенных пределах, пока это идет мне на пользу. Ну, а вы, на ваше счастье, не из такой породы, поэтому и не нужны мне. Я слишком высокого мнения о вас, чтобы брать вас к себе, - сказал Дубровин и сел. - Вы понимаете меня?
- Приблизительно, - пробормотал ошеломленный Ольф.
- Уже кое-что, - улыбнулся Дубровин. - А теперь представьте, что вы начнете работать у меня. Самое большее через полгода кто-нибудь из вас вообразит, что моя работа никуда не годится, и предложит свой вариант. Может быть, в конце концов вы и окажетесь правы, но мне-то что от этого? Вы думаете, я позволю вам работать над этим своим вариантом? Черта с два! - энергично сказал Дубровин, и Дмитрий невольно улыбнулся. - Я заставлю вас работать так, как это мне будет нужно, а так как вы наверняка не согласитесь, я выгоню вас и возьму на ваше место людей более покладистых. И не сомневайтесь, так оно и будет, несмотря на все мое хорошее отношение к вам… Ты что смеешься? - посмотрел он на Дмитрия. - Думаешь, я не сделаю это?
- Сделаете, - с улыбкой согласился Дмитрий.
- Очень рад, что вы это понимаете. Ну, а с Шумиловым вам такая перспектива не грозит. Он очень милый, обаятельный человек, но от души желаю вам не быть похожими на него. А впрочем, вы уже не похожи. Годика через полтора-два его работа будет закончена, а там я постараюсь сделать так, чтобы вам предоставили полную самостоятельность. Устраивает вас такой вариант?
- Вполне, - сказал повеселевший Ольф.
- Ну и… - Дубровин сделал жест рукой, выпроваживая их из кабинета, - гуляйте. Когда Светлана будет рожать?
- В сентябре, - сказал Ольф.
- Тебе особенно надо отдохнуть. Готовься к тому, что потом целый год будешь недосыпать.
- Бу сделано, - ухмыльнулся Ольф, он еще не привык к тому, что скоро станет отцом.
Когда они уже уходили, Ольф остановился и с невинным видом спросил:
- Кстати, Алексей Станиславович, а почему же, если вы такой эгоист, вы возитесь с нами? Время из-за нас теряете, нервы себе треплете, уму-разуму учите?
- А вы не знаете?
- Нет.
- И я не знаю, - серьезно сказал Дубровин. - Наверно, просто потому, что вы нравитесь мне. Вы ведь неплохие люди.
- Вообще-то да, - скромно согласился Ольф.